на главную   |   А-Я   |   A-Z   |   меню


Заморозки

С приходом после смещения Хрущева нового политического руководства ускорился процесс размежевания интеллигенции. Важным поворотным событием стал арест в 1965 г. писателей Андрея Синявского и Юлия Даниэля по обвинению в антисоветской деятельности. Эта деятельность сводилась к публикации под псевдонимами на Западе нескольких литературных произведений. В феврале 1966 г. состоялся суд. Это был первый открытый политический процесс после смерти Сталина, и он произвел гнетущее впечатление на многих современников: писателей судили за литературные произведения, обвинив их в «агитации или пропаганде, проводимой в целях подрыва или ослабления Советской власти», в «распространении в тех же целях клеветнических измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй».

Суд над Синявским и Даниэлем был расправой над свободной литературой: обвиняемые не только писали без цензуры, но и посылали свои рукописи на Запад, откуда они возвращались в форме книг в Советский Союз.

Суд был расценен советской интеллигенцией как угроза возвращения к «сталинским временам». Так, писатель Лидия Чуковская распространила открытое письмо Михаилу Шолохову:

«Выступая на XXIII съезде партии, Вы, Михаил Александрович, поднялись на трибуну не как частное лицо, а как «представитель советской литературы». Тем самым Вы дали право каждому литератору, в том числе и мне, произнести свое суждение о тех мыслях, которые были высказаны Вами будто бы от нашего общего имени.

Речь Вашу на съезде воистину можно назвать исторической.

За все многовековое существование русской культуры я не могу припомнить другого писателя, который, подобно Вам, публично выразил бы сожаление не о том, что вынесенный судьями приговор слишком суров, а о том, что он слишком мягок. Но огорчил Вас не один лишь приговор: Вам пришлась не по душе сама судебная процедура, которой были подвергнуты писатели Даниэль и Синявский. Вы нашли ее слишком педантичной, слишком строго законной. Вам хотелось бы, чтобы судьи судили советских граждан, не стесняя себя кодексом, чтобы руководствовались они не законами, а «революционным правосознанием».

Этот призыв ошеломил меня, и я имею основание думать, не одну меня.

Миллионами невинных жизней заплатил наш народ за сталинское попрание закона. Настойчивые попытки возвратиться к законности, к точному соблюдению духа и буквы советского законодательства, успешность этих попыток — самое драгоценное завоевание нашей страны, сделанное ею за последнее десятилетие. И именно это завоевание Вы хотите у народа отнять? Правда, в своей речи на съезде Вы поставили перед судьями в качестве образца не то сравнительно недавнее время, когда происходили массовые нарушения советских законов, а то, более далекое, когда и самый закон, самый кодекс еще не родился: «памятные двадцатые годы».

…Вот ваши подлинные слова: «Попадись эти молодчики с черной совестью в памятные 20-е годы, когда судили, не опираясь на строго разграниченные статьи Уголовного кодекса, а «руководствуясь революционным правосознанием», ох, не ту меру получили бы эти оборотни! А тут, видите ли, еще рассуждают о «суровости приговора».

…Ваша позорная речь не будет забыта историей. А литература сама Вам отомстит за себя, как мстит она всем, кто отступает от налагаемого ею трудного долга. Она приговорит Вас к высшей мере наказания, существующей для художника, — к творческому бесплодию. И никакие почести, деньги, отечественные и международные премии не отвратят этот приговор от Вашей головы».

В 1970 г. был ликвидирован последний оплот либеральной интеллигенции. С отставкой Твардовского с поста главного редактора «Нового мира» журнал утратил свою роль органа демократических сил. Вынужденный уход Твардовского из «Нового мира» отразил усиление консервативных тенденций в руководстве культурной жизнью. В последующие годы эти тенденции только усилились.

В 1970-е гг. выделились два пласта в художественной культуре — официальный и неофициальный, т. е. поддержанная и поощряемая государством культура и не признанная им. И тот, и другой пласты включали как высокохудожественные образцы, так и слабые произведения. В самиздате ходили не только произведения Бродского и Набокова, но и низкопробные детективы. И наоборот, официальная культура не исчерпывалась только произведениями с ярко выраженной идеологической направленностью. В зоне соприкосновения и пересечения этих двух культур все больше нарастал взаимообмен. Подлинным альтернативным самосознанием советской культуры за рубежом стали западная славистика и советология. Альтернативное литературоведение было представлено именами Аксенова и Бродского, история — Солженицына, Фельштинского, Некрича, Геллера.


«Новый мир» | Все могло быть иначе: альтернативы в истории России | Альтернативный мир поэтов