Глава 4

Эскадра, идущая на северо-восток с устойчивым попутным пассатом, представляла великолепное зрелище. Идеальная кильватерная колонна растянулась на полмили по морю — и какому морю! Индийскому океану с его лучшим неглубоким сапфировым оттенком, на фоне которого так ослепительно сияла белизна парусов. «Сириус», «Нереида», «Рэйсонейбл», «Боадицея», «Оттер» и, дальше под ветром, быстрая вооруженная шхуна Ост-Индийской Компании «Уосп» — далеко, так что ее треугольные нижние паруса были скрыты линией горизонта и виднелось лишь белое облачко на фоне длинных плоских облаков вокруг притаившихся вдали вершин Реюньона.

Мыс и его грозные шторма лежали теперь в двух тысячах миль за кормой, на юго-западе, и между ними и эскадрой уже пролегли восемнадцать дней хорошего хода. Экипажи только-только приходили в себя после жутких авралов по подготовке судов к выходу в течение всего трех приливов, что казалось просто за пределами человеческих сил. Однако в море новые труды ожидали их, в первую очередь, поддержание кильватерного строя с дистанцией точно в один кабельтов требовало от экипажей непрерывного внимания и массы усилий. «Сириус», с его обросшим днищем, был вынужден идти под брамселями, на «Нереиде» сражались с ее привычкой постоянно уваливаться под ветер, и, стоя на юте «Рэйсонейбла», Джек наблюдал, как на его любимой, хотя (слегка!) медлительной «Боадицее» Элайот отчаянно перетягивает бом-брамселя. Лишь флагман, ходкий, несмотря на солидный возраст, да «Оттер» без труда держали свое место в строю. А сверх того, на всех кораблях, кроме «Боадицеи» творила форменный конец света страсть коммодора к артиллерийской стрельбе.

Он начал эскадренные тренировки, как только из виду скрылся мыс Агалас. Проведение артиллерийских учений было обговорено с командирами кораблей, проходили они по разработанному Джеком плану. Все были уже в готовности, когда в полуденную вахту «Рэйсонейбл» поднял сигнал «Уоспу», а затем всей эскадре — к повороту все вдруг. По всей эскадре разнесся высокий и чистый звук боцманских дудок, экипажи разбежались по местам (соперничество между кораблями было острым, а ужас осрамиться на глазах эскадры — велик) и в тот самый момент, когда «Рэйсонейбл» начал менять курс, другие корабли также начали поворот. Они повернули, идеально сохраняя строй обращенной линии, один румб к ветру, с «Оттером» во главе колонны. Корабли несли небольшую площадь парусов и маневр был прост, но выполнен он был безукоризненно. «Никаких сомнений в сплаванности экипажей», — подумал Джек, глядя на сливающиеся в одну линию мачты «Нереиды» и следующего за ней «Сириуса». В этот момент шхуна начала сбрасывать мишени и с заметным усердием прибавила парусов, спеша выйти за пределы опасной зоны.

Видимо, из-за вполне понятного воодушевления, «Оттер» открыл отличный быстрый плотный огонь, но слегка до того, как цель оказалась перед орудиями. Падения ядер взбили белую пену между мишенью и шхуной. Второй залп лег лучше и мог бы накрыть цель, если бы «Оттер» дождался, пока вершина волны поставит его на ровный киль. Третий практически повторил первый, кроме одного ядра, прошедшего над мишенью, четвертый дать не успели. Джек с часами в руках выкрикивал цифры гардемарину-математику, взятому из своего экипажа на флагман, когда заговорила «Боадицея». Первый залп прошел чуть выше, но чисто вымел палубу гипотетического противника, второй поразил вражеский корпус по миделю, под дикие вопли третий и четвертый размолотили плавающие обломки. «Одна минута, пятьдесят пять секунд», — записал в тетради Пятнистый Дик, сопровождая строчку двумя восклицательными знаками восхищения.

«Огонь по готовности, мистер Виттингтон», — приказал Джек. «Рэйсонейбл», понятно, не мог соревноваться с другими кораблями: из-за солидного возраста быстрая стрельба, когда выстрелы сливаются в слитный рев, от которого дрожат бимсы, была ему противопоказана. Но каждая третья пушка на его нижней палубе с половинным зарядом, и более легкие верхние орудия, загрохотали в пусть неторопливой, но спокойной и непрерывной канонаде, способной нанести противнику ощутимый вред. Куда более ощутимый, чем полные залпы «Нереиды» в белый свет как в копеечку. Они были направлены слишком высоко, только один выстрел лег в цель, выпущенный с квартердека одним из тех матросов, которых Джек наиболее неохотно передал Корбетту. «Сириус» успел сделать два неторопливых бортовых залпа и добавить из пяти кормовых орудий, когда избитая мишень оказалась за кормой, также медленно, но довольно точно для немаленького расстояния.

У Джека не было ни времени, ни пороха, чтоб повторить учения. Как только орудия были принайтовлены, он поднял сигнал к повороту и приказал шхуне занять место с подветренного борта. С выхода из Саймонстауна он внимательно наблюдал за эволюциями подчиненных судов, но никогда не разглядывал так пристально, как в этот момент, «Уосп», несущийся круто к ветру, вздымая пенные усы до самых лееров. Шхуна была прекрасным судном, прекрасно управляемым, казалось, идти так круто к ветру просто невозможно. Однако, озабоченное выражение не покинуло лицо Джека и тогда, когда, заложив красивую дугу, шхуна поравнялась с квартердеком «Рэйсонейбла» и ее капитан вопросительно посмотрел снизу вверх на раскачивающийся ют флагмана.

Джек кивнул шхуне с отсутствующим видом, приказал старшему сигнальной вахты вызвать капитана «Сириуса», а затем прошел с рупором на корму и, окликнув «Боадицею», вызвал на борт флагмана ее временного командира. Коммодор принял прибывших офицеров строго официально, в кормовой каюте, где мистер Питер передал Элайоту письменные приказы:

— проследовать к Маврикию совместно с «Сириусом»;

— там держаться за у Порт-Луи, столицы и главного порта на северо-западе острова и ожидать там встречи с остальной эскадрой;

— во время вторжения следить за перемещениями вражеских сил.

К этому Джек добавил недвусмысленное указание избегать столкновений, за исключением случаев явного превосходства над врагом и несколько советов по проходу Сэйбл Пойнт после наступления темноты и по посылке разведывательных шлюпок в бухту перед рассветом, чтоб им легче было выгребать против берегового бриза. Затем, в заботе о «Боадицее», он собрался просить Элайота не переусердствовать с парусами, не ставить бом-брамселей (потеря рангоутного дерева на этой долготе стала бы настоящей катастрофой), быть с ней поаккуратнее — но понял, что это будет звучать квохтаньем мамы-клуши. Поэтому он подавил готовые вырваться рекомендации о правых кран-балках «Боадицеи», проводил офицеров до борта, посмотрел вслед уходящим на север кораблям и снова спустился вниз, в адмиральский салон, где Стивен, сидя за столом, переписывал письма шифром на листки потрясающе тонкой бумаги.

— Великое достоинство этих ковчегоподобных судов, — заметил Стивен, — состоит в том, что здесь хотя бы можно поговорить без посторонних ушей. Адмирал в этой роскоши, со столовой, спальней, вестибюлем, каютой и этим великолепием с балконом за ним, мог тут просто оргии устраивать для собственного отдохновения — а коммодор может хотя бы спокойно выговориться, дабы облегчить свой разум. Который, я чувствую, отягощен грустными думами?

— Да, здесь довольно просторно, не так ли? — невпопад ответил Джек, выходя на кормовую галерею и глядя на «Уосп», поднимающийся и опускающийся на длинных пологих десятифутовых волнах, временами заполаскивая фор-марсель, чтоб уравнять свой ход с тяжелым двухпалубным кораблем.

Вернувшись в каюту, Джек начал:

— Стивен, мне очень не нравится этот дурацкий план относительно тебя!

— Знаю, Джек. Ты это часто упоминал. И каждый раз я отвечал, что, во-первых, контакты и информация, которую я добываю имеют огромную важность, а, во-вторых, что риск при этом мизерный. Мне всего-то надо: пройти две сотни шагов по берегу вдоль пальмовой рощи, постучаться во второй дом (у меня есть его довольно точное изображение). Там я приобретаю бесценный контакт, получаю нужную мне информацию, отдаю эти документы (видишь, какие тонкие), — Стивен потряс бумагами для убедительности, — которые теперь можно при необходимости проглотить, как того требуют традиции. Затем я ухожу обратно к лодке и на ней к прекрасному паруснику, дабы присоединиться к тебе, с Божьей помощью, за завтраком. Я обещаю тебе не задерживаться, Джек, хотя для философа Реюньон — как новый Офир.

Джек прошелся туда-сюда. Все, что говорил Стивен, было довольно разумно. Но не так давно Джек вытащил его из Порт-Магона на Минорке скорее мертвым, чем живым. Стивен был схвачен во время выполнения секретного поручения и допрошен с поистине инквизиторской жестокостью, едва не искалечен.

— Минорка — совсем другой случай, — заметил Стивен, — там меня взяли во взорванном доме. Тут им такая возможность не представится.

— Дело не только в этом, — ответил Джек, останавливаясь перед картой побережья Реюньона, — только взгляни на эти чертовы рифы. Подумай о прибое. Я повторяю тебе снова и снова, Стивен: эти прибрежные воды дьявольски опасны! Рифы повсюду, половины из них нет на картах, сильнейший прибой. Я знаю, о чем говорю — я был там мальчишкой. Ты едва ли найдешь хоть один пляж, где можно высадиться и при вдвое меньшем прибое. Чтоб войти в твой Петит Энз, ты должен пролезть в щель в рифах, не более кабельтова шириной даже в полный прилив, при лунном свете. И что такое этот парень из Компании? Он ведь не здешний лоцман, он это и сам говорит.

— Альтернативой будет пойти на «Оттере». Клонферт знает эти берега, и у него есть местный лоцман. И уж если мне рано или поздно предстоит провести некоторое время на борту «Оттера» — мне неплохо бы узнать поближе капитана. Многое зависит от взаимопонимания.

— Конечно, он знает побережье. Но и побережье знает его. Он болтался там и сям в этих местах, а «Оттер» — довольно легко узнаваемое судно. И если какой-нибудь рыбак на лодке, или авизо или дозорный на скале увидят его идущим к побережью — все солдаты и вся милиция острова тут же сбегутся к этому месту, стреляя во все, что шевелится. Нет, если уж от этого никуда не деться, то шхуна — самый правильный выбор. Капитан ее — надежный молодой парень, отличный моряк, не фат и не показушник — ни он, ни его «Уосп». Кроме того, время.

— Конечно, я бы предпочел шхуну. Она покинет нас на Родригесе и уйдет в Бомбей, как я понимаю, и это сохранит в тайне мою роль чуть дольше.

— Хорошо, — произнес Джек с видимой неохотой. — Но, предупреждаю, Стивен, я дам ему категорический приказ возвращаться немедленно, если он не сможет обнаружить свои вешки, или обнаружит признаки движения на берегу. И, Стивен, я должен также тебя предупредить: если все пойдет не так, я не смогу высадить партию тебе на выручку.

— Было бы сумасшествием даже пытаться, — спокойно отозвался Стивен, и, после короткой паузы добавил:

— Добрый мой Джек, не будет ли невежливым напомнить тебе, что время не ждет? И, говорят, это же относится к приливным течениям.

— Ладно, в конце концов, — воскликнул Джек, — я могу отправить с тобой Бондена и приказать установить на шлюпку карронаду.

— Было бы очень любезно с твоей стороны. И могу я предложить, что черный экипаж на шлюпке — дьявольски коварный трюк для наших противников. Если не предполагать, что они видят в темноте…

— Займусь этим сию минуту! — воскликнул Джек, выходя, и оставляя Стивена наедине с его шифровкой.

Перед четвертыми склянками полуденной вахты доктор Мэтьюрин был как тюк спущен на качающуюся палубу «Уоспа», где Бонден поймал его, освободил от пяти фатомов толстого линя, обматывавшего доктора до полной последнего неподвижности (не было в экипаже человека, который усомнился в полной неспособности доктора обеспечить собственную безопасность в море), и проводил на корму, шепча на ухо: «Не забудьте снять шляпу, сэр!»

Это была круглая шляпа французского изготовления, и Стивен почти изящно снял ее, адресуясь квартердеку шхуны и ее капитану. Затем, обернувшись с намерением помахать ей Джеку, он обнаружил, что смотрит через широкую полосу морской поверхности на невозмутимую носовую фигуру «Рэйсонейбла». Шхуна уже пересекла курс двухпалубного корабля и неслась, как на крыльях, к облакам, висящим над вершинами Реюньона.

«Если вы пройдете вот сюда, сэр, — произнес капитан „Уоспа”, — я думаю, мы обнаружим, что наш обед готов.»

В этот же самый момент Киллик взобрался на ют «Рэйсонейбла», где Джек продолжал пристально смотреть вслед шхуне, и с долей прежней своей язвительности заметил, что «джентльмены уже оттоптали друг другу ноги на галфдеке за эти десять минут, а их превосходительство все еще в повседневных брюках». Тут Джек осознал, что он забыл о своем приглашении офицеров кают-компании, и что одет он неподобающим для данного приглашения образом (севернее тропика Козерога он снова перешел к легкой и свободной парусиновой форме) — и он находится в реальной опасности опоздать! Он бросился вниз, спешно влез в форменный мундир и ворвался в большую каюту сразу после звона пятых склянок. Здесь он принял своих гостей: моряков в их парадных синих мундирах, морских пехотинцев в алых — всех с красными лицами от жары, ибо они парились в своих пышных нарядах уже не менее получаса. Джек пригласил их в столовую, куда световые люки пропускали лучи жаркого солнца, и где офицеры покраснели еще больше. С самого начала плавания эти пирушки оказались довольно неуклюжими попытками показать принадлежность участников к одному социальному слою, ибо на деле лишь постоянно демонстрировали жесткое распределение офицеров на ступенях служебной лестницы и всепроникающий дух военной субординации. Джек прекрасно осознавал данный факт и изо всех сил пытался придать собранию хоть какое-то подобие естественности.

В данный момент Джек отчетливо ощущал страдания капитана морской пехоты, которого съеденное и выпитое в этой жаре, казалось, вот-вот доведет до удара, однако мысль предложить всем присутствующим снять мундиры была немедля отринута как неподобающая — нельзя выходить за рамки и превращать командирский салон в бордель. Поэтому он ограничился приказом установить палубный тент, снятый для облегчения «перелета» доктора на шхуну, и облить палубу водой.

Хотя сердце Джека было не на месте, он честно пытался быть радушным хозяином, но искусственное веселье редко бывает заразительным. И вот они сидели, распаренные, чопорные и вежливые. Обычай гласил, что никто, кроме капитана не может начать новую тему разговора, и, поскольку офицеры еще не очень хорошо знали нового коммодора, соблюдался он с религиозной истовостью. Однако в данный момент у коммодора было туго с мыслями и потому все его реплики сводились к коротким призывам пить и закусывать. Сам он, в свою очередь, в начале обеда, с трудом мог даже жевать и глотать. Но по мере того, как спасительная прохлада проникала в затененный салон с дуновениями юго-восточного пассата, бутылка живее пошла по кругу, и еще до того, как на стол выставили портвейн, глаза присутствующих уже блестели, а в осанке появилась излишняя напряженность людей, изо всех сил старающихся держаться прямо. Графин с портвейном пошел по кругу, но и он не смог сделать атмосферу менее унылой.

Совсем по другому протекал в то же время обед в низенькой треугольной каюте «Уоспа». Поскольку предстоящая ночная высадка требовала максимального напряжения разума, Стивен попросил слабого холодного кофе, а мистер Фортескью вообще вина не пил. Так что приготовленная им для гостя к обеду бутылка так и стояла нетронутой между кувшином с лимонным соком и высоким медным кофейником, пока оба собеседника расправлялись с горами острого, как лава Везувия, карри, перед которым бы побледнело даже тропическое солнце. Оба оказались страстными орнитологами, и сейчас мистер Фортескью излагал все, что ему было известно о буревестниках. Закончил он выводом, что только моряк может как следует познать мир.

— Сэр, сэр! — воскликнул Стивен, размахивая куском утки по-бомбейски, — как вы можете это утверждать?! Каждый корабль, на котором я служил, можно было бы смело назвать «Тантал». Они приносили меня в удивительные страны, полные райских птиц, страусов, священных ибисов, но при этом мне приходилось оставаться в неотличимых одна от другой даже по запаху гаванях, а затем меня выдергивали и волокли дальше. Таким образом, сокровища Индии ускользнули от меня, а мы снова неслись в какой-то вонючий порт за тысячу миль, где все повторилось вновь. Справедливости ради должен признать, что океан способен приоткрыть такие чудеса, которые с лихвой компенсируют скуку корабельного заточения и даже халдейские ритуалы морской жизни — альбатросы! Но увы, и это лишь отблески чуда. Мы ничего не знаем об их жизни: каковы их брачные ритуалы, как они заботятся о потомстве, где и как они гнездятся? Все эти знания у нас почти в руках, полученные неимоверными усилиями духа и материальными затратами общества, и все они отшвыриваются прочь! О нет, я убежден, нет более незавидной доли для натуралиста, чем жизнь моряка, чей жребий — пересекать это мир, не видя его. Но, возможно, сэр, вы были более удачливы?

Мистер Фортескью, хотя и охотно согласился с суждениями доктора в принципе, оказался, и правда, более счастливым, особенно по части больших альбатросов Diomedea exulans, о которых доктор столь патетически рассуждал. Мистеру Фортескью приходилось ходить на Тристан-да-Кунья, где он пожил среди альбатросов, тысяч и тысяч альбатросов, не говоря уж о пингвинах, крачках, поморниках, китовых птицах, местных пастушках, и все еще ждущих описания зябликах. Он сидел среди альбатросов во время высиживания, он измерял, взвешивал и ел их яйца, познакомился с их брачными церемониями. Перед отъездом, вооружившись огрызком карандаша и Полным Практическим Навигационным Журналом, он запечатлел их на незаполненных страницах последнего.

— Так у вас где-то есть иллюстрированные записи!? — завопил Стивен, блестя глазами, — господи, как бы я желал посмотреть их, хоть ненадолго!

Мистер Фортескью ответил, потянувшись к книгам на полке, что, совершенно случайно, они у него с собой и, конечно, в полном распоряжении доктора Мэтьюрина, равно как и экспонаты: яйца, шкурки и кости, лежащие в рундучке, на котором доктор в данный момент сидит.

Они все еще пребывали среди своих альбатросов, когда на фоне заката появились силуэты хаотичного нагромождения гор Реюньона. В этот момент Джек с медным вкусом во рту и с больной головой начал свое бесконечное хождение на юте, при каждом повороте поглядывая на запад, хотя малейшие шансы разглядеть «Уосп» исчезли еще задолго до заката. Это хождение продолжилось под светом ярких звезд южного неба, вахта сменяла вахту под аккомпанемент шагов на юте. Вначале нервные, эти хождения быстро приобрели характер монотонных движений маятника, помогая Джеку успокоить и освободить свой разум. Поглядывая на звезды, Джек еще и еще раз повторял свои вычисления, каждый раз приходя к одному и тому же успокаивающему результату: Реюньон лежал в вершине треугольника, основанием которого был путь эскадры с полудня до утра, южной стороной — примерно пятидесятимильный путь «Уоспа» к месту высадки Стивена, а северной — обратный путь «Уоспа» со Стивеном на борту. Именно чтобы оказаться в четыре склянки в северной вершине равнобедренного треугольника с основанием в восемьдесят миль, Джек вел эскадру под одними топселями, регулярно сверяясь с показаниями лага. В этих водах с их постоянными ветрами подобные маневры могли исполняться с изумительной точностью, единственной неопределенной величиной было время, которое Стивен проведет на острове, и которое Джек произвольно посчитал равным трем часам.

Ночная вахта шла своим чередом, один раз летучий кальмар врезался в большой кормовой фонарь, чуть нарушив ночную рутину идущего постоянным курсом корабля. Ветер пел на одной ноте в снастях, скользила вдоль бортов вода, фосфоресцирующий кильватерный след тянулся за кормой и разбивался носовой волной идущего в двух кабельтовых «Оттера», при каждом ударе колокола, отбивающего склянки, перекликались на своих постах часовые на корабле и по всей эскадре.

«Боже, надеюсь, у них все в порядке», — подумал Джек. Он спустился на квартердек и снова взглянул на грифельную доску с показаниями лага. Его подмывало влезть на марс или даже на топ мачты, но это бы показалось безусловно странным и привлекло бы излишнее внимание к событию — и он вернулся к своим одиноким бдениям на юте, лишь приказав вахтенному офицеру послать самого зоркого из команды наверх с ночной подзорной трубой и наказом смотреть в оба.

Он все еще слонялся по юту, когда звезды на востоке начали бледнеть, уже началась утренняя вахта и матросы сновали по темной палубе, рассыпая песок. Треугольник его рассыпался еще час назад, превратившись в бессчетное количество неопределенных построений, и он стоял, облокотившись о релинг, и осматривал горизонт с запада на юго-запад. Вот показался сияющий край солнца, яркий всполох на восточном горизонте и вместе с ним раздался крик дозорного: «Парус, хоу!»

— Где!? — крикнул Джек.

— Справа по борту, сэр. Это «Уосп». Держит сюда.

И это и правда была шхуна, пока только ее мачты, прилично к востоку, ее треугольные паруса отражали лучи восходящего солнца. Джек, наконец, прекратил свои мотания по юту и крикнул на квартердек: «Сблизиться с „Уоспом”!» Шуршала пемза, хлопали швабры — дневная жизнь возвращалась на «Рэйсонейбл», пока корабль, поставив брамсели, ходко шел на пересечение курса шхуны. Но только когда мощная труба позволила Джеку разглядеть прогуливающегося по палубе Стивена, он сошел вниз, кинув на ходу: «Завтрак в кормовую каюту, Киллик», — и растянулся на койке. Он слышал крик свободного от вахты офицера, приказывающего подать беседку, возбужденные крики «Осторожнее, осторожнее там! Обводите его за бакштаг!» — и, чуть погодя, знакомые шаги Стивена.

— Доброе утро, Стивен, — приветствовал он вошедшего, — ты выглядишь довольным, как Панч. Путешествие было столь же удачным, надеюсь?

— Лучше не бывает, спасибо, Джек — и тебе также доброго утра. Лучше не бывает, взгляни! — он вытянул обе руки и продемонстрировал большое яйцо, лежащее на ладонях.

— Да, великолепное яйцо, и правда, — согласился Джек, и, возвысив голос, крикнул:

— Киллик, живее с завтраком! Поторапливайся!

— Много чего привез я с собой, — заметил Стивен, вытаскивая из кармана зеленый сверток и ставя большую парусиновую сумку на стол, — но ничего, сравнимого с этим поистине королевским даром благороднейшего мистера Фортескью. Ибо то, что ты видишь, Джек, есть доказательство огромной любви альбатросов. А вот это, — указывая на аккуратно уложенный сверток, — всего лишь попугай, обыкновенный зеленый или западно-африканский, чересчур болтливый, к своему несчастью.

Стивен развернул байковую ткань, аккуратно освободил крылья попугая от пеленающей повязки и поставил птицу на ноги. Попугай тут же забормотал: «A bas Buonaparte. Salaud, salaud, salaud^[2]», — металлическим возмущенным голосом, взобрался на спинку стула и начал чистить свои взъерошенные перья.

— С другой стороны, в сумке содержится немного лучшего кофе из всего, что я когда-либо пробовал, к огромному нашему счастью, он растет на острове.

Завтрак, наконец, появился, и когда они снова остались вдвоем, Джек спросил:

— Думаю, ты потратил время на берегу не только на птичьи гнезда. Не будет ли правильным поведать мне о других сторонах твоего вояжа?

— А, это? — рассеянно переспросил Стивен, ставя яйцо на блюдо с маслом, чтоб видеть его под лучшим углом, — да, да. Обычная рутина, ничего необычного, как я тебе и говорил. Хотя и плодотворная. Ничего тебе не скажу о своем информаторе — в таких случаях чем меньше знаешь, тем лучше, кроме того, что это источник, вполне заслуживающий доверия, за исключением, разве, его привязанности к этой неблагоразумной птице (в чьем поведении он сам и виноват). Не буду забивать тебе голову политическими аспектами, перейду сразу к военной стороне дела. Вот последняя диспозиция, надеюсь, она тебя порадует. Во-первых, увеличение наших сил противнику все еще неизвестно. Во-вторых, оба недавно захваченных компанейских корабля, «Европа» и «Стритем», находятся в гавани Сен-Поля на другой стороне острова, вместе со своим захватчиком, фрегатом «Кэролайн». У него какие-то неприятности с корпусом, из-за которых он задержится в порту еще примерно на две недели. На самом деле его командир, молодой повеса Феретье, волочится за женой губернатора, генерала Десбрюсли, горячего джентльмена, который на ножах с капитаном Сен-Мишелем, комендантом Сен-Поля (и с большей частью всех остальных офицеров на Реюньоне). В настоящий момент он находится в Сен-Дени, его силы можно оценить примерно в три тысячи штыков, включая и милицию. Но эти силы разбросаны по всему острову, гарнизоны отделены друг от друга двадцатью-тридцатью милями сложной гористой местности. Так что, хотя Сен-Поль защищен укреплениями и батареями, на которых установлены, давай посмотрим, девять и восемь — семнадцать, семь пишем, один в уме, пять и пять — десять, ну да, сто семнадцать орудий, дело вполне возможно, даже несмотря на трудности высадки на эти берега, о которых ты мне так часто упоминал. Эта грубая схема показывает примерное расположение батарей. Это — расположение частей. Надеюсь, ты простишь мне констатацию очевидной вещи, что в случае, если ты решишь действовать, все будет решать быстрота. Не терять ни минуты, как ты любишь повторять.

— Господи, Стивен, как ты меня осчастливил! — воскликнул Джек, разворачивая схему рядом с картой бухты и побережья Сен-Поля, — да-да, вижу. Перекрестный огонь, конечно. Сорокадвухфунтовки, наверняка. И с хорошей прислугой, несомненно. Ни «компанейцев», ни фрегат и думать нечего вытащить, пока не возьмем эти батареи. А только с нашими морскими пехотинцами и матросами это невозможно, но, думаю, три-четыре сотни солдат с Родригеса изменят наши шансы. Порт мы с ними не удержим, но хоть корабли заберем.

Джек снова посмотрел на карту и план.

— Да, крепкий орешек, но если удастся уговорить армейцев на Родригесе выступить немедленно, и если мы сможем провести высадку — мы его разгрызем. Сен-Поль на подветренной стороне, и прибой не будет очень сильным, если только ветер не зайдет с запада… Но я согласен с тобой насчет не терять времени.

Джек выбежал из каюты, и, через некоторое время, Стивен, крутивший в руках яйцо, услышал, как заскрипел «Рэйсонейбл», ложась курсом на Родригес, и прибавляя паруса. Мачты застонали, натянувшиеся снасти запели громче, шум воды вдоль бортов стал громче и ниже: оркестр воды, ветра и снастей вновь начал свою вездесущую песню, столь привычную уху моряка — и не прекращал ее ни днем не ночью, пока эскадра шла пять сотен миль с сильным постоянным юго-восточным ветром в борт.

Родригес: низкий купол острова открылся справа по носу на рассвете четверга, зеленоватый купол, абрис его топорщился пальмовыми деревьями, растущими в зеленой лагуне, окруженной внушительными, в белой пене, рифами. Все это вставало на фоне глубокой синевы океана, которую ничто не нарушало на протяжении следующих пяти тысяч миль по ветру. Птица-фрегат пролетела в нескольких футах над мачтами, ее раздвоенный хвост открывался и закрывался подобно вееру, пока она планировала через завихрения от фор-стакселя и кливеров, но ни Джек, ни Стивен не отвлеклись от созерцания приближающейся земли. На плоском выдающемся мысу, рядом с большим домом и несколькими хижинами, уже были видны аккуратные ряды палаток. Немного, но достаточно, чтоб разместить три или четыре сотни солдат, которых хватило бы для десанта на Реюньон, решись на это их командир.

Джек повидал достаточно совместных операций на побережье, но мало какие оставили по себе добрую память: соперничество между армией и флотом, несогласованное управление, не говоря уж о раздельных совещаниях были ему хорошо памятны. Он был старше по званию подполковника Китинга, но это была простая формальность — отдавать ему приказы коммодор Обри не мог. Так что требовалось либо искреннее сотрудничество, либо ничего. Оставалось надеяться на силу своих аргументов, и, как если бы неотрывный взгляд мог убеждать, труба Джека постоянно была направлена на дом на мысу, лишь изредка поворачиваясь к узкому проходу в кольце рифов.

Разум Стивена, хотя большая его часть была занята похожими размышлениями, живо напомнил ему, что плывущий на них остров является домом огромной сухопутной черепахи, не такой впечатляющей, возможно, как Testudo aubreii, открытая и названная им самим на похожем острове в этом же океане, но, несомненно, также одного из чудес света. И, что еще важнее, до недавнего времени остров служил единственным прибежищем солитера — птицы, идентичной додо, также, увы, уже вымершей, но несравненно меньше известной науке. Доктор Мэтьюрин провернул в голове несколько возможных вступлений к разговору на эту тему, но отверг все их, как неудовлетворительные, помня о полной нечувствительности Джека к отраслям науки, не способным дать немедленный практический выход. Что до птиц, то для капитана Обри, как для натуры чрезвычайно грубой, птицы существовали лишь двух видов: съедобные и несъедобные.

Даже после продолжительной медитации, пока эскадра впервые за пятьдесят два часа убавляла паруса, доктор смог выдавить лишь робкое: «Не придется ли нам остаться на короткое время, пока…» Однако, реплика осталась незамеченной, ибо как раз, когда доктор начал тираду, Джек поднял рупор и окрикнул «Нереиду»: «Входите первым, капитан Корбетт, если не возражаете. И сохрани нас от лукавого.»

«Аминь», — автоматически закончил впередсмотрящий и глянул на коммодора со страхом, поняв, что сказал это вслух.

«… Может, мне будет разрешено взять немного людей…» — продолжал Стивен, — «совсем немного, только ходячих больных…» Он хотел добавить: «… для поиска костей», — но увлеченное выражение лица коммодора подсказало ему, что с тем же успехом в данный момент он может обращаться к носовой фигуре.

Катер с плеском опустился в тихую воду лагуны, команда навалилась на весла, словно участники регаты, и вот уже Джек, с еще более увлеченным выражением, широкими шагами шел по коралловому песку навстречу полковнику Китингу. Они откозыряли друг другу, обменялись рукопожатием, и полковник заметил:

— Вы не вспомните меня сэр, но я был на обеде в вашу честь в Калькутте, после вашей великолепной защиты Китайского флота.

— Конечно, я помню вас, сэр, — возразил Джек, действительно припоминая эту высокую, тощую фигуру и длинноносое, умное лицо, оживившее его надежды, — и очень рад видеть снова!

Полковник выглядел польщенным, и, проводя Джека через двойной ряд своих людей, англичан 56-го пехотного с одной стороны и сипаев 2-го Бомбейского пехотного в тюрбанах — с другой, он заметил:

— Мы так обрадовались, видя ваше прибытие! Мы зверски скучали на этой унылой скале эти последние несколько месяцев. Опустились уже до черепашьих бегов. Ждать нечего — прибытие главных сил ожидается лишь в будущем году, охотиться — не на кого, кроме цесарок.

— Если мы сойдемся во мнениях, полковник, я думаю, я смогу развеять вашу скуку. Я могу вам предложить пострелять в кое-кого, поинтереснее цесарок, — поспешил вломиться в открытую дверь Джек.

— Правда, сможете, Боже правый!? — воскликнул полковник, проницательно вглядываясь в лицо Джека. — Я сразу подумал, что что-то у вас есть на уме, когда увидел, как вы летите к берегу.

В палатке, попивая тепловатый шербет, Джек изложил дело. Он чувствовал определенно, что полковник, хоть и молчит, полностью на его стороне, но, тем не менее, его сердце, казалось, гулко бухнуло, когда он произнес:

— Итак, сэр, мне хотелось бы услышать вашу оценку обстановки.

— Конечно, я полностью разделяю ваше мнение, — без обиняков заявил Китинг, — две только вещи заставляют меня колебаться. Колебаться, как командующего военными силами на Родригесе, не как Гарри Китинга, естественно. Первая: у меня здесь всего четыре сотни людей — лишь авангард для строительства форта и развертывания лагеря для основных сил. Невообразимо, чтоб я двинулся куда-то до прибытия со следующим муссоном главных сил, ибо в этом случае меня можно разжаловать за оставление поста. Но, с другой стороны, я знаю, что Компания любит вас, как сына и разжаловать меня могут и за провал вашего плана действий. Таким образом, мне остается выбирать в соответствии со своими наклонностями, каковые не отличаются от ваших, сэр. Вторая — высадка через прибой и, таким образом, выбор места выгрузки. Как вы вполне открыто указали, тут собака и зарыта. Ведь вместе с вашими морпехами и моряками, которых вы сможете выделить, у нас будет только около шести сотен — а это только-только. А мои люди, особенно сипаи, не больно соображают в шлюпках — и если мы не высадим их чисто, а сделаем все спустя рукава — будет дьяволу пожива, лишь соберутся из Сен-Дени и из прочих мест французские колонны. Если вы убедите меня по этим пунктам — я прямо сейчас отдам приказ выполнять.

— Я не могу утверждать, что хорошо знаком с западной частью острова лично, — ответил Джек, — но у меня есть два капитана, которые отменно знают эти места. Давайте выслушаем их.

Поскольку полковник Китинг чрезвычайно желал успокоить свою совесть, хватило бы и куда меньшего, чем страстные уверения Корбетта, что высадиться на западной стороне острова, севернее Сен-Поля, когда ветер дует с юго-востока, как это и бывает триста дней в году, проще пареной репы. А уж когда Клонферт заявил, что и при западных ветрах он берется высадить тысячу человек в укрытой бухте, проходы в рифах к которой знает его черный лоцман… Однако, хорошее настроение полковника поубавилось, когда капитаны насмерть разругались по поводу наилучшего места высадки. Клонферт утверждал, что бухта Сен-Жиль — очевиднейший выбор, а Корбетт в ответ высказался, что только конченый болван выберет что-то кроме Пойн де Галетс. И добавил, в ответ на возражения Клонферта, что это всего семь миль от Сен-Поля, и что он представляет мнение настоящего пост-капитана, отлично изучившего эти воды от и до, будучи здешним стационером от прошлой войны до нынешней, и, несомненно, более весомое, чем мнение молодого коммэндера. Полковник молчал с отсутствующим видом, в то время, как капитаны пререкались, все более переходя на личности, пока коммодор сурово не призвал их к порядку.

Чуть позже восхищение Китинга его морскими компаньонами снова снизилось, когда лорд Клонферт внезапно с извинениями выскочил из палатки, не дожидаясь конца обеда, настолько же же бледный, насколько он был красен перед его началом. Краснота же была следствием сказанного коммодором в месте, которое в строящемся форте можно было условно посчитать уединенным:

— Лорд Клонферт, я чрезвычайно огорчен, что подобное проявление дурных манер имело место. Особенно, что оно имело место в присутствии поковника Китинга. Вы забыли о должном уважении к старшим по званию, сэр. Это не должно больше повториться.

— Боже, Стивен, — воскликнул Джек, входя на кормовую галерею, где доктор Мэтьюрин тоскливо пялился на недалекую и такую желанную землю, — отличный парень этот Китинг! Прямо можно подумать, что он — моряк. «Когда вы хотите, чтоб мои люди были на борту?» — спросил он. «Шесть часов будет нормально?» — спросил я. «Отлично, сэр», — сказал он, повернулся к майору О'Нилу и приказал: «Свернуть лагерь!» И палатки исчезли! И больше никаких слов, только просьба не кормить его индусов соленой говядиной, а магометан — соленой свининой. Вот такие армейцы мне нравятся! Через три часа будем в море. «Нереида» готовится принять их. Ты недоволен, Стивен?

— О, так доволен, просто слов нет! Я так понимаю, Джек, что на берег мне не сойти, что мы летим от этого места, как летели от рожающей самки кита у мыса Агалас? Я просил лодку у мистера Ллойда, лишь маленькую лодку, а он ответил, что слишком дорожит своей шкурой, чтоб отпустить меня без твоего приказа. И добавил с мерзкой ухмылкой, что коммодор, как он считает, хочет поднять якоря еще до отлива. Ты уверен, что это неоценимое благо для всех, разрешить им чуть-чуть побегать не далее пляжа?

— Благослови тебя Бог, Стивен! Конечно, ты получишь лодку и можешь тащить всех жуков, которых успеешь собрать за два с половиной часа. Два с половиной часа, запомни хорошенько, ни минутой больше! И я пошлю с тобой Бондена.

Стивен уже почти закончил свой трудный спуск по трапу, и его нога искала опору в лодке, когда к ее борту подошел ял с «Оттера» и мичман спросил:

— Доктор Мэтьюрин, сэр?

Стивен вывернул шею и бросил на молодого человека укоризненный взгляд: всю его жизнь на берегу постоянно портили подобные нежеланные визитеры. Бесчисленное множество концертов, пьес, опер, обедов, манящих удовольствиями было нарушено, благодаря дуракам и идиотам, у которых в самый неподходящий момент ломались ноги, начинались припадки или приступы каталепсии.

— Обратитесь к моему помощнику, мистеру Кэролу, — ответил он.

— Доктор Мак-Адам передает свое особое почтение доктору Мэтьюрину, — начал мичман, — и был бы чрезвычайно благодарен за его немедленный совет.

— Ад и смерть! — воскликнул Стивен. Он забрался по трапу наверх, бросил в свою сумку медицинские инструменты и снова спустился вниз, держа сумку в зубах.

Взволнованный, трезвый как стеклышко Мак-Адам ждал его на борту «Оттера».

— Вы хотели видеть этот случай в его кризисном проявлении, доктор, прошу, пройдемте вниз, — сказал он громко, и тихо:

— Ох уж и кризис, черт меня побери со всеми потрохами. Мне будет легче, если вы будете рядом для консультаций, коллега. Я разрываюсь, по меньшей мере, натрое.

Он провел Стивена в капитанскую каюту, где на софе лежал лорд Клонферт, сложившись вдвое от боли. Он попытался хоть как-то овладеть собой, чтоб приветствовать Стивена и поблагодарить за приход:

— Так великодушно — чрезвычайно обязан — чрезвычайно опечален, что приходится принимать в таких условиях, — но сильные колики не дали ему продолжать.

Стивен тщательно осмотрел его, задавая вопросы, осмотрел вновь и доктора вышли. Внимательные слушатели, прижав ухо к двери, вряд ли что-нибудь поняли бы из их латыни, но по тону было ясно, что доктор Мэтьюрин ничего не имеет против версии Мак-Адама «заворот кишок» и лечения бальзамом Лукателлуса, но что он сам склоняется к спазму подвздошной кишки и может сообщить, что экстракт морозника в лошадиных дозах и сорок капель настойки опия плюс шестьдесят капель вина с мышьяком в сопровождении bolus armenus для временного облегчения дали неплохие результаты в похожем случае (хотя при менее сильных коликах), когда корабельный казначей, очень здоровый казначей, пребывал в ужасе перед ревизией в конце кампании. Но этот случай, несомненно, особенно трудный и интересный и требует длительных консультаций. Доктор Мэтьюрин рад был бы послать за медикаментами, которые он упоминал, и когда клизма окажет свое благотворное действие, доктор Мак-Адам мог бы прогуляться по острову и обсудить все нюансы, ибо доктор Мэтьюрин всегда считал, что на ходу лучше думается.

Слушатели испарились с приходом и уходом посыльного, и, хотя они не могли ничего сказать по поводу назначенных лекарств, через некоторое время стоны из каюты прекратились. Однако услышанная фраза «… замечательно бы в случае отрицательного результата провести вскрытие…» стоила доктору Мэтьюрину нескольких весьма недобрых взглядов, когда оба медика направились к борту — на «Оттере» любили своего капитана.

Вверх и вниз прогуливались они среди торопящихся к погрузке солдат, а затем по черепашьему парку, где печальный француз-смотритель стоял по бедра в своих подопечных, и дальше вглубь острова, пока грохот разбивающихся о риф валов не превратился в непрерывный негромкий гул. Стивен успел увидеть: летящих попугаев, которых он не смог определить, нескольких турачей, баньян, чьи корни образовывали темные арки, служившие укрытиями для полчищ крыланов размером со среднего голубя, и несколько многообещающих пещер. Однако разум его также продолжал следовать за пространными рассуждениями Мак-Адама о хабитусе их пациента, его диете и состоянии его разума. Стивен с готовностью согласился с коллегой, отвергающим физические причины болезни.

— Вот где лежит причина, — снова и снова провозглашал Мак-Адам, тыкая в свою плешивую макушку, на которой на фоне бледной кожи выделялись охрянисто-коричневые пигментные пятна.

«Ты не был так уж уверен в своем диагнозе совсем недавно, дружок», — подумал Стивен, но вслух ответил:

— Я вижу, вы знаете его довольно давно?

— Я знал его еще мальчишкой, ведь я пользовал еще его отца. И я ходил с ним многажды все эти годы.

— И настроение peccatum, столь ужасное для Christianos non nominandum, что вы скажете об этом? Я знаю, это приводит к странным расстройствам, правда, в основном кожным, и не таким сильным, как это.

— Вы имеете в виду содомию? Я бы определенно знал. У него регулярные половые сношения с противоположным полом, и так было всегда. Хотя и в самом деле, — Мак-Адам подождал, пока Стивен выкопает растение и завернет его в носовой платок, — только мудрый человек всегда разделит женское и мужское. Определенно, мужчины действуют на него сильнее женщин… У него было больше женщин, чем ему требовалось, они ходили за ним табунами, они занимали его, но именно мужчины — его склонность, я убеждаюсь в этом снова и снова. Вот этот кризис — я знаю, что причиной послужило замечание этого вашего капитана Обри. Уж и Корбетта бы хватило, а уж этот Обри… Я слышал о нем все чаще и чаще — еще даже до того, как он отплыл к Мысу. Каждое упоминание в «Газет» — его или Кохрейна, каждый малейший слух, любая сплетня — препарирующая, преуменьшающая, преувеличивающая, восхваляющая и поносящая — все сравнивается с его собственными делами и поступками, не может оставить их в покое, как старую чешущуюся рану. Черт бы драл его капризы, с чего бы ему надо быть Александром Великим? Выпить не хотите? — спросил Мак-Адам другим голосом, вытаскивая фляжку.

— Нет-нет, — отказался Стивен.

До этих пор правила научного обсуждения сдерживали речь Мак-Адама и даже его грубый варварский акцент, но спиртное быстро подействовало на распаренный организм, и вскоре Стивен стал находить общество освобожденного от условностей Мак-Адама утомительным. Да и солнце уже стояло всего на ладонь над горизонтом. Он развернулся, и направился через почти опустевший лагерь, вниз, на пустой уже пляж, и далее в шлюпку, а сзади, пошатываясь, плелся Мак-Адам.

— Прошу заметить, коммодор, — произнес он, взбегая на ют, — что я вернулся за семь минут до истечения срока, и хотелось бы, чтоб это было учтено в следующий раз, когда позволят служебные дела.

В настоящее время служебные дела требовали от Стивена, его сослуживцев и трехсот шестидесяти восьми солдат проехаться по двенадцатой параллели, покрыв сотню лиг между Родригесом и остальной эскадрой так быстро, как только мог позволить ход тяжело груженой «Нереиды». Было бы разумнее разместить солдат на куда более просторном «Рэйсонейбле», но все решала скорость и Джек страшился потерять время при перегрузке десанта на предназначенную для высадки «Нереиду» (ибо место высадки было выбрано согласно мнению Корбетта, и именно «Нереида», обремененная знаниями о местном побережье, и с малой осадкой, должна была высадить войска у Пойн Де Галетс). И вот «Нереида», где на палубе яблоку негде было упасть, шла на запад, распространяя за собой ароматы восточной кухни.

Скрипя давно просящим замены рангоутом, они прошли весь путь за два дня и вечером второго дня обнаружили «Боадицею» и «Сириус» северо-восточнее Маврикия, точно в месте рандеву, и, насколько это можно было утверждать, все еще незамеченными с острова. Это Джек узнал от мокрого как мышь капитана Пима, которого без жалости вытащил на флагман через штормовое море, швырявшее потоки теплой зеленой воды на палубу идущего под зарифленными марселями двухдечника. Пим обладал неплохими сведениями, полученными с двух рыбацких суденышек, захваченных на удалении от острова: «Канониру», списанному из военных кораблей, оставили только 14 орудий и в настоящий момент его переоснащали для коммерческого рейса во Францию примерно через месяц, только один из новых тяжелых фрегатов, «Беллона», находился в Порт-Луи, «Манш» и «Венус» недавно ушли на северо-восток с шестимесячными запасами на борту.

Бурное море, усиливающийся ветер и мгновенно накрывшая эскадру тропическая ночь сделали невозможным созыв военного совета. Проследив, как полуутонувший Пим взбирается на борт своего корабля, Джек подозвал «Боадицею» к подветренному борту, и, перекрывая рев моря и ветра, приказал капитану Элайоту как можно быстрее (повторено два раза) идти к Сен-Полю, подойти к выходу из бухты и «запечатать их в этой бутылке, пока мы не подойдем к вам — и не волнуйтесь о паре потерянных рей, если что». Огневой мощи «Боадицеи» должно было с лихвой хватить для удержания противника от попыток уйти.

На следующий день эскадра оставила Сен-Луис далеко за кормой, избавившись от бурных ветров и сильных течений подветренной стороны Маврикия, и, при спокойном море, морские пехотинцы с сотней матросов присоединились к десанту на борту «Нереиды». Командиры судов встретились с полковником и его штабом в адмиральском салоне «Рэйсонейбла», и коммодор еще раз пробежался по плану атаки. Стивен присутствовал, и Джек мимоходом представил его присутствующим, как политического советника будущего губернатора. Корбетт удивленно раскрыл глаза, Клонферт понимающе улыбнулся, остальным, видимо, было все равно. Лорд Клонферт был бледен и напряжен, но вовсе не так слаб, как мог бы предположить Стивен, перед совещанием он отозвал Стивена в сторонку и поблагодарил за заботу с гораздо большей теплотой, чем можно было бы ожидать от простой любезности. Большую часть вечера он просидел молча, лишь в конце, повинуясь, по-видимому, какому-то импульсу, выступил с предложением возглавить десантный отряд моряков — он, дескать, неплохо знает страну и говорит по-французски. Это показалось разумным, и Джек согласился. Затем, оглядев сидящих за столом, спросил, есть ли у кого-нибудь что добавить, и, поймав взгляд Стивена, кивнул ему:

— Доктор Мэтьюрин?

— Да, сэр, — отозвался Стивен, — я хочу только сказать, что в случае сдачи Сен-Поля первостепенное значение будет иметь хорошее отношение к местным жителям. Мародерство, насилие и любое другое неподобающее поведение вызовут предубеждение, которое может иметь крайне нежелательные политические последствия.

Собрание обменялось мрачными взглядами, однако приглушенным гулом выразило общее согласие, затем вновь поднялся Джек. Он пожелал всем хорошего сна этой ночью, «поскольку завтра будет крайне хлопотный день, джентльмены, и, если этот благословенный ветер удержится, начнется он весьма рано.» «Что до меня, то я собираюсь бить отбой в ту же минуту, как просвистают развешивать койки», — добавил он.

Джек так и сделал, но сон не шел. Первый раз за всю свою жизнь в море он лежал без сна, слушая ветер, глядя на путевой компас над койкой, и выбираясь на палубу чуть не каждый час, чтоб глянуть на небо. Благословенный ветер ни разу не стих, ни разу (что было бы ужасно) не зашел с запада, он только усилился так, что в начале ночной вахты пришлось убавить паруса.

При смене вахты он уже был на палубе. Он скорее чувствовал очертания земли слева по носу, пока его глаза не привыкли к темноте настолько, чтоб разглядеть горы Реюньона на фоне звездного неба. Джек поглядывал на часы при свете нактоузного фонаря, прохаживаясь туда-сюда по квартердеку. «Подтянуть булини!» — скомандовал Джек, и услышал в ответ: «Раз, два, три, взяли!»

— Булини подтянуты, сэр, — доложил вахтенный офицер, в то время, как матросы вернулись к обычному утреннему драянию палубы. «Интересно, а как Корбетт выносит все это?» — подумал Джек «Семь сотен человек на борту — там ведь ни дюйма не осталось, чтоб швабру воткнуть!» Он снова глянул на часы и прошел в штурманскую рубку — сверить их с хронометром, еще раз сверился с ними и приказал: «Сигнал на „Нереиду” — вперед.»

Цветные фонари поднялись на мачту, «Нереида» подтвердила получение и несколькими секундами позже он увидел, как темный силуэт фрегата, убирая рифы и поднимая брамсели, склоняется на два румба к ветру и устремляется к берегу, волоча за собой цепочку шлюпок.

Согласно плану, фрегат должен был идти к месту высадки в одиночку, дабы не возбудить подозрений, затем высадившиеся партии должны были захватить батареи, прикрывающие вход в гавань, а затем уже вошедшая эскадра разберется с военными кораблями и с городом. Время было выбрано удачное — Корбетту как раз хватало света для ориентации (Джек не любил этого человека, но верил в его знание побережья). Но ждать пришлось невыносимо долго — пока отряды шли семь миль по берегу, Джек накручивал вряд ли меньшую дистанцию, нервно расхаживая по квартердеку. Семь миль в пешем строю, а все, что он мог сделать — держать курс на Сен-Поль под одними марселями. Он смотрел, как сыпется песок из колбы в колбу в получасовых склянках, вот верхняя опустела, часы перевернуты, колокол прозвонил — и снова бегут песчинки в свое бесконечное путешествие, одна за одной, миллионы песчинок. Если высадка прошла удачно, сейчас отряды должны быть уже в пути. Снова и снова перевернулась склянка, небеса на востоке медленно светлели. Еще оборот, еще удар колокола…

— Можете свистать команду на завтрак, мистер Грант, а затем приготовьте корабль к бою, — распорядился Джек, а затем с тщательно демонстрируемой беззаботностью спустился в свою каюту, в запах гренок и кофе (и как Киллик догадался?).

Стивен уже встал и сидел за столом под раскачивающейся лампой чистый, побритый и прекрасно одетый. Первой его фразой было:

— У тебя какой-то странный взгляд, братец.

— Чувствую я себя тоже странно, — откликнулся Джек. — Вот сейчас все закрутится, дым коромыслом, а чем буду занят я — торчать тут, у входа в бухту и отдавать приказы, пока остальные будут дело делать? Никогда со мной такого не случалось до этого, и я нахожу это совершенно невыносимым. Хотя Софи бы это одобрила, будь уверен.

— Она также попросила бы, чтоб ты выпил свой кофе, пока он горячий, и была бы права. Немногое так способствует разуму ощутить себя хозяином положения, как эффект сытого брюха. Позволь, я налью тебе еще чашечку?

Стук плотницких киянок раздавался все ближе и ближе — и вот уже переборка упала и исчезла каюта — лишь чистая палуба от носа и до кормы. Не то чтоб бедный старый «Рэйсонейбл» был способен на многое — с чистой ли палубой или нет, но знакомые звуки вкупе с запахом кофе и гренок наконец вернули Джека в привычное состояние. Вскоре появился и сам плотник, с извинениями встав в отдалении от стола.

— Подходите, мистер Джил, — любезно пригласил Джек, — не чурайтесь нас!

— Это необычно, сэр, я понимаю, — начал плотник, не сделав и шага, а лишь подавшись к столу корпусом, — но я прошу вас простить мне мою вольность. Но я честно боюсь вашего намерения участвовать в бою, сэр. Еще мальцом начал я службу на «Рэйсонейбле», все двадцать шесть лет, сэр. Я знаю каждый его бимс, каждый стык в наборе, и, при всем уважении, сэр, осмелюсь сообщить, что залп его старых орудий их совершенно расшатает, сэр.

— Мистер Джил, — торжественно ответил Джек, — я обещаю Вам, что использую корабль разумно. «Рэйсонейбл»^[3], улавливаете?

Призрак былой веселости коммодора показался на мгновение, призрак улыбки тронул лицо плотника, но ушел он не убежденный.

Снова на палубе, но теперь мир был полон нарождающегося света. Эскадра уже шла к широкой мелководной бухте, вход в которую стерег знакомый силуэт «Боадицеи», на левой раковине длинный мыс вытянулся к западу в море, а в глубине бухты, не далее, чем в пяти милях, виднелся Сен-Поль, за ним на фоне розового неба высились дикие горы Реюньона. Устойчивый ветер дул с юго-востока, но полосы на воде показывали присутствие разнообразных по силе и направлению береговых воздушных потоков. Джек поднял подзорную трубу в поисках «Нереиды», взгляд его скользил от мыса Пойн де Галетс по умеренному прибою на внешнем рифе, по еще более ослабленному натиску волн на пляж, и вот он увидел ее — почти заштилевшую в тени острова, медленно идущую навстречу дыханию моря. В тот же момент лейтенант сигнальной вахты, увидев фрегат и прочитав сигнал, доложил:

— «Нереида», сэр. Десант на берегу.

— Очень хорошо, мистер… — имя молодого человека выскользнуло из памяти.

Труба Джека шарила по берегу, по дамбе, пересекающей широкое заболоченное пространство, дальше, дальше…, и, вот они! Три плотные группы: первая — стройная колонна красных мундиров, затем матросы — меньшая, беспорядочная, но сплоченная синяя масса, за ними — сипаи. Они уже были куда ближе к Сен-Полю, чем он смел надеяться, но смогут ли они внезапно взять батареи? С моря красные мундиры казались чертовски заметными.

— «Боадицея» сигналит, сэр, — снова вступил лейтенант, — вижу неприятеля, отходит к востоку.

Это значило, что «Кэролайн» не смогла ускользнуть.

— Благодарю, мистер Грэхем, — отозвался Джек (имя наконец всплыло в голове) — ответьте: «Держите ко входу в бухту». И эскадре: «Прибавить парусов».

В этот момент порыв ветра заполоскал кливер «Рэйсонейбла», капитан и все на борту одновременно глянули на собравшиеся над островом облака, на темную массу которых никто до поры не обратил внимания. Не подведет ли ветер? Но шквал быстро миновал и эскадра, «Сириус», «Рэйсонейбл» и «Оттер» ходко направилась к Сен-Полю и мощным батареям, охраняющим порт. И пока они шли, каждый глаз на борту, украдкой или открыто, неотрывно следил за событиями на берегу долгие, долгие полчаса.

Стройные колонны вдалеке уже не казались единым целым, расстояние до них сейчас сократилось вдвое, и они подходили все ближе и ближе к первой батарее, защищавшей Сен-Поль — «Ламбруазье». Ближе, ближе, и вот они скрылись из виду за завесой деревьев. Невыносимые несколько минут Джек ждал грохота тяжелых французских орудий, посылающих картечь в плотные порядки атакующих, но услышал лишь отдаленную трескотню мушкетов и донесенные ветром боевые клики. Красные мундиры растекались по батарее, а моряки были уже за ней и рвались к следующей, «Ла Сентье». Все еще в гробовом молчании три корабля входили в гавань, «Боадицея» сближалась с ними с запада, «Нереида», преодолевая ветер, с востока.

В течении пяти минут им предстояло войти в зону досягаемости третьей батареи — «Ла Ньюв», прямо напротив города, с ее 40 орудиями. Бухта уже широко распахнулась перед ними: вон «Кэролайн», вон захваченные суда Ост-Индской Компании, видны шлюпки, снующие между фрегатом и берегом, высаживающие подкрепление сухопутным частям. За ним два компанейских корабля, военный бриг и еще несколько мелких судов — все в суматохе и полном беспорядке. Суматоха и за городом, где все сильнее разгорается ружейная перестрелка, отчетливо различимы две линии огня — французские солдаты сумели построиться и держались твердо. Пока говорили лишь ружья, но вот Джек увидел, как «Кэролайн» начала разворачиваться, демонстрируя, что и посреди хаоса удается навести порядок. Очевидно, фрегат успел отдать шпринт, Джек видел, как матросы налегают на кабестан, поворачивая тяжелый корпус. И вот, по мере того, как английские шеренги попадали в прицел, пушки «Кэролайн», одна за одной, открывали быстрый, ровный огонь «по готовности». Бриг присоединился к канонаде. Однако едва заговорили их первые орудия, раздался грозный ответ с батареи «Ламбруазье»: английские матросы, подняв Юнион Джек, развернули пушки на стоящие в порту корабли. Немедленно за этим ружейная пальба на батарее «Сентье» достигла пика, там взвился английский флаг, и она присоединилась к обстрелу гавани. Дым клубился все шире и шире, образуя огромное облако, видны были уже лишь вспышки в самом его сердце.

Джек посмотрел на свою линию от начала до конца. «Боадицея» уже заняла свое место в голове колонны, «Нереида» еще находилась в полумиле за кормой. Им надо было пройти прямо под пушками третьей батареи, сменить галс и принять еще круче к ветру. Хотя орудия эскадры уже вполне доставали до города, Джек не решался стрелять в свалку с такого расстояния — даже залп по «Кэролайн» рисковал зацепить своих перелетами. Бездействие, пассивное ожидание были невыносимы, особенно когда показалось, что английские солдаты отступают. Медленно, медленно, в полном молчании они проходили под дулами «Ла Ньюв». Ожидание не могло длиться дольше, вот-вот должен был раздаться первый выстрел. Однако батарея проплыла мимо, вот уже она за кормой, видны жерла пушек. Но они молчали, некому было наводить их — артиллеристы либо сбежали, либо присоединились к защитникам города на суше. Свалка в городе к этому моменту уже распалась на части, французская линия была прорвана, и остатки ее отходили к вершине холма.

Но вот из бухты полетели ядра — «Кэролайн», не прекращая правым бортом огонь по берегу, левым ударила по эскадре, сосредоточив огонь на флагмане. Первый ее залп дал три попадания в корпус «Рэйсонейбла» и одно — в грот-стеньгу, лисель-бум и несколько сорванных блоков рухнули на защитные сетки над квартердеком; со следующим над миделем полетели клочья дюжины коек, но эскадра не отвечала.

— Вы отметили время, мистер Петер? — спросил Джек, связывая перебитый сигнальный фал.

— Сейчас, сэр, — выкрикнул Петер. Секретарь был бело-желтого цвета, что еще больше бросалось в глаза на фоне его черной одежды, утренняя щетина резко выделялась на бледных щеках. — Семнадцать минут девятого.

Как «Кэролайн» лупила по ним! Она полностью скрылась в дыму собственных орудий, но ее двадцатичетырехфунтовые снаряды продолжали с треском находить цель.

— Отличная выучка, — заметил Джек секретарю.

Еще один рокочущий бортовой залп — и ряд развешенных над бортами коек зияет новыми дырами, три человека падают. Склянки снова перевернуты, колокол прозвонил один раз.

— Мистер Вудс, — обратился Джек к штурману, стоящему за штурвалом, — как только пеленги на церковь и башню совпадут, мы поворачиваем. И, мистер Грэхем, сигнал эскадре: поворот последовательно по сигнальному выстрелу. И затем — ближний бой.

Медленно уходили минуты, и вот — сигнальная пушка. Эскадра развернулась, как хорошо отлаженный механизм, «Боадицея», «Сириус», «Рэйсонейбл», «Оттер», «Нереида», в безупречном строю, но все медленнее, шли круто к ослабевающему береговому бризу, под огонь французских орудий. Еще ближе — и вот оба компанейских корабля с бригом и мелкими судами снялись с якорей. Обстановка в городе к этому моменту прояснилась: английские флаги реяли над всеми батареями, кроме одной, а пушки подошедшей вплотную к берегу эскадры уже вполне могли поражать врагов без вреда для своих. И, по мере поворота кораблей, заговорили их передние орудия. Вот прицельный огонь открыла «Боадицея», «Сириус» поддержал ее бортовыми полузалпами, «Рэйсонейбл» отозвался неторопливым непрерывным огнем, «Оттер» и «Нереида» пока могли использовать лишь носовые погонные орудия. «Элайот, кажется, знает толк в свалках», — подумал Джек. «Боадицея» прекратила огонь и направилась на позицию точно поперек носа «Кэролайн», стоящей всего в каких-нибудь двадцати пяти ярдах от берега. Но при этом «Боадицея» рисковала вылететь на мель в течении нескольких минут.

— Сигнал с «Боадицеи»: «Разрешите отдать якорь», — раздалось над ухом Джека.

— Разрешаю, — ответил он, поворачиваясь к ждущему плотнику.

— Пять футов в трюмном колодце, сэр, — отрапортовал мистер Джил, — мы, таки, расшатали набор своими старыми пушками, сэр.

— Мистер Вудс, круче к ветру! — скомандовал Джек, не отрывая взгляда от «Боадицеи», — людей — к помпам.

Он смотрел, как ее малый носовой якорь с плеском упал в воду, за ним — стопанкер, и вот она встала с подтянутыми к реям парусами, на пистолетный выстрел от берега, точно против «Кэролайн». Тут-то и показали себя долгие тренировки команды — извергая пламя и дым залпами с обоих бортов, фрегат бил одновременно по «Кэролайн», захваченным «купцам» Компании и по оставшейся незанятой батарее. Его дружно поддержали «Сириус», «Оттер» и, с некоторого отдаления, «Нереида». «Рэйсонейбл» проскочил удобную позицию и теперь мог дать лишь несколько чисто символических выстрелов из кормовых погонных пушек. Но Джек душой был там, в сердце битвы, на «Боадицее», радуясь каждому ее попаданию, и, когда, спустя пол-склянки, флаг на мачте «Кэролайн» качнулся и пополз вниз, сопровождаемый флагами на других кораблях и последней батарее, сердце его подпрыгнуло, как от попадания ядра. Радостный клич раздался на всех кораблях эскадры, и эхом ему откликнулся восторженный рев с берега.

— Мой катер, мистер Вобертон, — приказал Джек первому лейтенанту. — И мои наилучшие пожелания доктору Мэтьюрину. Мы отправляемся на берег.

Город почти не пострадал, и площадь, на которой они встретились с полковником Китингом, сопровождаемым группой офицеров и гражданских, казалось, пребывает в безмятежном мире. Окна домов были открыты, яркие фрукты и овощи разложены на прилавках, в воздух бил фонтан — странными были лишь абсолютная тишина, особенно контрастировавшая с недавним грохотом битвы, да полное отсутствие жителей.

— Поделитесь радостью, полковник! — преувеличенно громко воскликнул Джек, пожимая руку собеседнику, — вы совершили чудо, сэр! Полагаю, город наш.

— В данный момент, несомненно, сэр, — отозвался Китинг, сияя широкой улыбкой, — но они отошли на холмы за городом, и колонна Десбрюсли из Сен-Дени будет здесь к закату. Нам еще за двоих поработать предстоит, — он радостно засмеялся, и, поймав взгляд Стивена, воскликнул:

— А вот и вы, доктор! Славного доброго утра, сэр! Ваши политики должны быть довольны нами, мы вели себя как ягнята, сэр, как идущие к воскресной службе ягнята! Ни одну горничную даже в краску не вогнали, настолько мои люди держали себя в руках.

— Могу я попросить офицера и нескольких солдат, полковник? — ответил Стивен. — Мне надо найти мэра и начальника полиции.

— Конечно, сэр. Капитан Вильсон будет счастлив сопровождать вас. Но не забывайте сэр, что нас могут и выпроводить меньше чем через двенадцать часов. Пара полков с артиллерией, бьющей с высот, могут сделать это место довольно неуютным.

Полковник снова засмеялся, следом, словно заразившись, засмеялась и вся группа. Настороженные лица стали выглядывать там и сям из-за занавесок, несколько черных мальчишек подобрались поближе под прикрытием прилавков, также привлеченные этим взрывом веселья.

— Ох, коммодор, где моя голова!? — внезапно воскликнул Китинг, — познакомьтесь, это капитаны судов Компании.

— Счастлив видеть вас, джентльмены, — церемонно произнес Джек, — и прошу вас проследовать на борт своих кораблей. Мы их слегка помяли, боюсь, но надеюсь, они будут готовы к выходу до… — речь его была прервана сотрясшим почву мощным взрывом, в воздух взмыли обломки каменной кладки и с треском обрушились там и сям на землю — батарея «Ламбруазье» перестала существовать.

— Это, должно быть, ваш друг, лорд Клонферт, — посмеиваясь, заметил полковник. — Весьма активный офицер. А теперь, коммодор, не пора ли нам заняться государственным имуществом?

Они занялись и этим, и еще кучей дел. Это был воистину день забот: грозные укрепления, которые необходимо было разрушить; английские пленные, которых надо было выпустить; французские пленные, которых необходимо было изолировать; раненые моряки с «Кэролайн», чуть не половина экипажа во главе с капитаном, которых надо было доставить в госпиталь; комитеты именитых граждан, духовенства и купцов, которых надо было успокоить.

Но главной заботой был ветер. Теперь он зашел с юго-запада и прибой нарастал с каждым часом. «Кэролайн», корабли Компании, бриг «Грапплер» и несколько других судов были вынуждены отойти мористее, обрубив канаты. «Рэйсонейбл» застрял в иле во время отлива, получив еще несколько трещин в наборе, к ярости мистера Джилла, как раз тогда, когда каждый офицер, боцман и плотник, свободные от вахт и других срочных дел, хозяйничали на французской верфи, свободной от недреманного ока скупых управляющих, среди залежей канатов, парусины и рангоутного дерева.

У Стивена также был забот полон рот с мэром, главой духовенства и начальником полиции, в то же время он завязал множество личных знакомств. Физических сил это много не требовало, но к моменту, когда на закате старшие офицеры собрались в штабе Китинга, расположившемся в придирчиво выбранном портовом кабаре, чтоб подкрепиться толикой вина и великолепной местной свежей рыбой, он был вымотан не меньше всех остальных. Утомление виделось на вытянувшихся физиономиях, раздавались частые зевки, все откинулись на стульях в более-менее расслабленных позах, но дух, читавшийся в выражениях лиц, очевидно, оставался на высоте.

Полковник Китинг был весел как всегда, когда передал Джеку свою маленькую подзорную трубу и указал на французских солдат, скапливавшихся на холмах за городом.

— Говорят, главную колонну ведет Десбрюсли лично, — громко крикнул он, перекрывая шум прибоя. — Странно, что человек таких достоинств не установил сначала артиллерию. Вы же знаете, там есть несколько отличнейших мест, чтоб устроить неплохой перекрестный обстрел. Но, несомненно, он решил идти другим путем.

Прибежал суперкарго Компании, обезумевший в поисках людей, которые помогли бы перегрузить на корабли его драгоценный шелк. Он бросился в ряды девиц, выстроившихся возле порта, и исчез в них с тихим, разочарованным стоном. Девицы завершали свое пикетирование, обнимаясь и хихикая. Ни одну не заставили даже покраснеть, даже в этот поздний час, но надежда умирает последней, и самые стойкие еще чего-то ждали, хотя от берега отчаливали уже последние шлюпки.

— Объясни доброй женщине, что мы заплатим, ладно, Стивен? Мне кажется, она плохо понимает французский, — тихо сказал Джек, и громко:

— Не хотелось бы торопить вас, джентльмены, но, мне кажется, нам бы лучше подняться на борт. Если погода позволит, мы высадимся на берег еще завтра и закончим наши дела. Люди отдохнут, и, — кивок в сторону Стивена, — при дневном свете у них будет меньше искушений.

Погода, однако, не позволила. Ветер зашел с запада, дуя точно к побережью, и эскадра вместе с призами и освобожденными судами едва могла высунуть нос за волнорезы, спасибо хорошему грунту и двойным якорным канатам. И хотя волнение не помешало общему сбору на завтрак на «Рэйсонейбле», было очевидно, что громовой прибой, прокатывающийся, насколько хватало взгляда, чуть не на четверть мили вглубь берега, исключает всякое сообщение с городом.

Это был необычайно веселый завтрак, с повторением вчерашнего боя на берегу шаг за шагом, с множеством добрых слов от армейцев в адрес Королевского Флота, о его разносторонности, дисциплинированности и предприимчивости. Завтрак также обернулся опустошительным набегом на запасы бараньих котлет с Мыса и свежего хлеба с Сен-Поля. При этом не было на борту офицера, который бы не понимал, что в городе осталась еще куча несделанных дел: частично из-за недостатка времени, частично из-за отсутствия перечня государственной собственности и боязни нанести ущерб собственности граждан. Стивен получил перечень лишь перед наступлением темноты, но он и сейчас продолжал настаивать, что трогать можно лишь очевидно военные припасы и постройки.

Кроме того, все моряки и большинство солдат понимали трудность положения эскадры в случае, если ветер удержится. Десбрюсли вполне мог перетащить артиллерию из Сен-Дени под покровом темноты и обрушить на них перекидным огнем поток мортирных бомб, пока эскадра изображала сидячих уток, не имея возможности выйти в море.

Однако, на данный момент, казалось, французы не намеревались никуда двигаться. Их отряды виднелись на гребнях гор над Сен-Полем, но там и оставались, и неподвижность их вносила не последний вклад в веселье за столом.

Уже сильно после обеда пришло сообщение, что к городу по дамбе от Сен-Дени движется внушительная колонна с артиллерией.

— Ему ни за что не перетащить пушки через болота, пока у него нет фашин, — резюмировал полковник Китинг, — мост-то мы разрушили. А заготовить фашины — на это у них уйдет большая часть дня. Нуднейшая, утомительнейшая работа — тащить орудия через болото, уж я-то знаю.

— Прибой уменьшается, — вступил капитан Корбетт. — Я считаю, завтра мы сможем высадиться — посмотрите на небо на западе. Быстро пришло, быстро ушло, как говорит мой опыт.

— Пораньше бы, — откликнулся Джек. — Я спать спокойно больше не смогу, если мы не взорвем оставшиеся три здания из списка доктора Мэтьюрина.

— Как политику, мне бы хотелось порадовать себя видом сгорающих в пламени архивов, это непереоценимый удар, — заметил Стивен.

— Если позволите, сэр, — вклинился в разговор лорд Клонферт, — я считаю, можно поробовать сейчас или, на худой конец, ближе к вечеру. Я утащил пару прибойных шлюпок, еще несколько есть у «Сириуса», если я не ошибаюсь. Мои люди неплохо управляются с ними, и я мог бы взять партию морпехов или матросов.

— Возможно, через два-три часа, — ответил Джек, глядя на море.

«Как же велико желание Клонферта обскакать Корбетта», — подумал он. «Даже после вчерашнего совместного дела их отношения отвратительны как обычно, если не хуже. С другой стороны, это действительно важно. И прибойные шлюпки при хорошем управлении способны творить чудеса. Но вот хочет ли Клонферт просто выделиться, или задумал какую каверзу? С другой стороны, вчера он действовал неплохо…» Джек чувствовал, что мышление Клонферта чуждо ему, что этот человек ему непонятен, но после нескольких часов размышлений пришел к прагматичному решению, отдал приказ и вышел на ют «Рэйсонейбла» посмотреть на отваливающие прибойные шлюпки. Вот они — у границы бурунов, в ожидании особенно высокой волны, она подходит, заслоняя море, черная громада закрывает белизну пены, лодки рвутся вперед, налегают снова и снова — и вот последний вал выносит их далеко на пляж.

Высадившимся нашлось много занятий. Башня слева от города вздрогнула, ее парапет целиком взлетел на воздух, дым и пыль окружили ее, здание мгновенно потеряло форму, обратившись низкой грудой развалин и раскатистое «бум» долетело до корабля. Долгая пауза, и вот над административными зданиями появился дым.

— Записи сборщиков налогов, — раздался голос Стивена за его спиной, — если это не заставит их полюбить нас, то бурбонцы — неблагодарные твари.

— Генерал Десбрюсли, кажется, прискорбно увяз, — добавил он, переведя свою трубу на далекую копошащуюся в болоте колонну.

Они продолжали рассматривать город и побережье. В какой-то момент Джек заметил, что прибой и правда стихает, и обратился к собеседнику:

— Знаешь, Стивен, похоже, я почти привык к роли наблюдателя. Вчера еще мне казалось, я вот-вот повешусь, так я извелся… Полагаю, это расплата за командную должность. Посмотри на дым над арсеналом. Что еще, мистер Грант?

— Прошу прощения, сэр, но там мистер Дэйл с компанейского «Стритема» в великом волнении. Кричит, что сжигают его шелк, и просит вас принять его.

— Пусть войдет, мистер Грант.

— Сэр, сэр, — кричал мистер Дэйл, — они жгут наш шелк! Молю, сэр, просигнальте им остановиться! Наш шелк, наш главный груз, полмиллиона фунтов! Французы сгрузили его в этот склад! О, умоляю, сэр, просигнальте им… О, Боже, Боже, — заламывая руки, — слишком поздно!

Дым уступил место огромным языкам пламени, и никакие сигналы уже не загнали бы его обратно.

— Ради Бога, Клонферт, — обратился Джек, когда тот явился с рапортом, — зачем вы сожгли склад за арсеналом?

— За арсеналом, сэр? Я был уверен, что это собственность правительства. Почтенный человек, священник, уверил меня, что это правительственное имущество. Я что-то сделал не так?

— Я уверен, что у вас были самые лучшие намерения, но, кажется, там был шелк Компании, этак на полмиллиона.

Лицо Клонферта потускнело, неожиданный жестокий удар будто резко состарил его.

— Да не берите в голову, — смягчился Джек, — они явно преувеличивают. Да и, по любому, мы им спасли три миллиона, как они сами признают. Вы сделали все великолепно, великолепно, я просто завидовал вам на берегу! Это было, несомненно, необходимо — ведь если б нам пришлось уходить, хороши бы мы были, оставляя все это врагу. Но пойдемте, вы весь мокрый! Не хотите сменить одежду? У меня в каюте наверняка найдется что-нибудь.

Бесполезно. Клонферт ушел грустный, поникший, обесславленный.

Не ожил он и на следующий день, когда море почти успокоилось, снова установился юго-восточный ветер, и все десантные части в готовности ждали в лодках померяться силами с Десбрюсли. Один из новых знакомых Стивена прибыл с берега на лодке и принес известие, что колонна из Сен-Дени отступила, и что капитан Сен-Мишель, комендант Сен-Поля, хочет договориться о временном перемирии.

Новость подтвердилась визуально: колонна отступила. Все вернулись на корабли, появились посланники коменданта. Генерал Десбрюсли, кажется, получил разрыв мозга, но было ли это следствем невзгод военных или семейных, или и тех и других разом, осталось скрыто мраком. В любом случае, командование французскими частями было в безнадежном расстройстве, и Сен-Мишелю не составило труда подписать соглашение, которое вылилось для эскадры в мирную стоянку в Сен-Поле длиной аж в целую неделю. Мирную, но отнюдь не праздную: им пришлось уничтожить или вывезти сто двадцать одно орудие и огромное количество пороха и ядер, взорвать оставшиеся укрепления, обчистить военно-морскую верфь вплоть до последней банки краски и насладиться великолепными качествами фрегата «Кэролайн». С другой стороны, коммодор и полковник получили время для написания депеш — дела трудного и деликатного. Когда Джек закончил свою, вымарав оттуда все человеческое, и мистер Петер переписал ее набело, приложив к ней весьма скромный список потерь, точную стоимость захваченных кораблей и судов и другого захваченного имущества, коммодор Обри решил приступить к исполнению своего трудного решения.

Он послал за Корбеттом и Клонфертом, и принял их официально, с секретарем за спиной. Первому Джек сказал:

— Капитан Корбетт, поскольку мы уже включили «Кэролайн» в списки, я условно переименовал ее в «Бурбоннезку», и, совсем не условно, предлагаю вам принять ее под командование и немедленно отправиться на Мыс с донесениями. Я не сомневаюсь, что адмирал без задержек отправит их с вами далее в Метрополию, поэтому я, если позволите, хотел бы обременить вас еще и моими личными письмами. Экипаж мы почти укомплектовали, за исключением морской пехоты, естественно, за счет команд компанейских кораблей, освобожденных в Сен-Поле, а потому я бы просил вас быть поскромнее при выборе тех, кто перейдет на новый корабль вместе с вами. Вот ваши приказы и мое письмо.

Вечно-сердитая физиономия Корбетта мало подходила для выражения удовольствия, но даже его броня дала трещину, и он расплылся в улыбке. Ведь доставивший новость об этой чистейшей и полнейшей, пусть и небольшой победе будет обласкан Адмиралтейством и вполне может ожидать еще каких-то пряников.

— Я буду сама умеренность, сэр — ответил он. — И, если позволите, ничто не увеличило бы мое удовольствие от этого назначения так, как любезная манера, в которой вы мне его предложили.

— Лорд Клонферт, обратился Джек ко второму вошедшему, — я чрезвычайно рад назначить вас командиром «Нереиды» вместо капитана Корбетта. Томкинсон, ваш первый лейтенант, примет «Оттер».

Клонферт также расцвел румянцем при этой новости, совершенно неожиданной, о важнейшем шаге своей карьеры, переходе со шлюпа на настоящий корабль. Он также рассыпался в благодарностях, куда более изящных, чем до него Корбетт, ибо слава первого дня Реюньона вернулась к нему пока, и даже более яркая слава. Однако какой-то горький привкус в их отношениях сохранился, ибо, прощаясь, Клонферт сказал, отнюдь не со счастливой улыбкой:

— Никогда я бы не подумал, сэр, в нашу бытность лейтенантами, что именно вы произведете меня в пост-капитаны.

— Странная птица этот Клонферт, — сказал Джек Стивену между двумя умиротворяющими дуэтами, — можно подумать, что я обидел его, дав ему назначение.

— Ты ведь это сделал обдуманно, не с бухты-барахты? Ты считаешь, что он действительно заслужил это, это не милостыня? Его действительно стоило произвести в пост-капитаны?

— Ну, — протянул Джек, — скорее это то, что называется «за неимением лучшего». Я бы не положился на него всегда и во всем, но ведь кого-то надо было назначить, а он лучший командир, чем Корбетт. Его люди пойдут за ним куда угодно. Возможно, он чересчур заигрывает с командой, но, как бы то ни было, «Джек-формарсовый» искренне любит нашего лорда, и я должен этим воспользоваться так же, как я пользуюсь приливом или сменой ветра. Я позволю ему взять большую часть команды «Оттера» на «Нереиду», а старый экипаж «Нереиды» раскидаю по эскадре. Там чертовски нездоровая атмосфера.

Джек мрачно покачал головой и сыграл несколько низких, глубоких нот, однако, затем сменил тональность, как бы обещая счастливое продолжение, но тут его сухой смычок вышел из повиновения, и ему пришлось потянуться за канифолью.

— Когда закончишь с моей канифолью, Джек, с моей канифолью, я сказал, не озвучишь ли ты наш нынешний пункт назначения?

— Полагаю, я тебя обрадую. Мы должны в первую очередь доставить Китинга обратно на Родригес, и ты сможешь досыта наиграться с твоими черепахами и вампирами. Затем, оставив эскадру блокировать Маврикий, спустимся к Мысу, где простимся с Элайотом и бедным старым «Рэйсонейблом», а затем обратно на «Боадицее», предварительно отконвоировав обоих «компанейцев» к югу. И снова в эти воды, смотреть, что мы можем изобразить с оставшимися французскими фрегатами, ну и, кроме того, у вас с Фаркьюхаром будут ведь какие-то политические планы на Реюньоне. Я бы не назвал себя оптимистом, Стивен, это было бы не очень разумно, но, вспоминаю что недавно, отвечая на твой вопрос о наших шансах, я оценивал их как три к пяти не в нашу пользу. Ну, а сейчас я бы сказал, что шансы сравнялись или даже чуть склонились в нашу пользу.