Глава 2

Когда будет судиться, да выйдет виновным…

Дети его да: будут сиротами, и жена его — вдовою.

Псалом 108

Дремота, предписанная Уэксфордом, была бы хороша в пасмурный день, но не в это утро, когда небо такое голубое и безоблачное, а солнце обещает к полудню тропическую жару. К тому же Берден вспомнил, что не расстилал постель вот уже трое суток. Лучше уж принять душ и побриться.

После завтрака из двух яиц и пары тоненьких ломтиков любимой ветчины он стал думать, что же делать дальше. У него в запасе час. Он вел машину на север по Хай-стрит, опустив все стекла, мимо магазинов, через мост Кингсбрук, мимо «Оливы и голубки» и выехал на дорогу к Стоуэртону. За исключением нескольких новых домов, супермаркета на месте прежнего полицейского участка и настойчивых дорожных знаков, ничего не изменилось здесь за шестнадцать лет. Те же лужайки, те же высокие, отягощенные июльской листвой деревья и небольшие коттеджи, которые Алиса Флауэр видела, когда ездила на «даймлере» в город за покупками. Хотя транспортный поток, подумал он, в те времена был, наверное, потише. Майк тормознул и, сдерживаясь, только поднял брови при виде юнца, проскочившего на велосипеде всего в нескольких дюймах от него.

Узкая дорога, на которой когда-то располагался «Дом мира», должна была быть где-то здесь. Подробности, которыми его поддразнивал Уэксфорд, всплывали в его собственной памяти. Уверен ли он, что читал об остановке автобуса и телефонной будке в конце дорожки? Существует ли еще та лужайка, которую, как Берден, помнится, читал, отчаявшийся Пейнтер пересек, чтобы спрятать узел окровавленной одежды?

Теперь здесь стояла телефонная будка. Он включил сигнал левого поворота и медленно свернул на узкую дорогу. Сначала шла щебенка, перешедшая потом в проселочную дорогу, упиравшуюся в ворота. За ними стояло только три здания: пара оштукатуренных двухквартирных особнячков и напротив них викторианская громада, которую он назвал бы уродливой грудой хлама.

Он никогда еще не был к ней так близко, но и сейчас не увидел ничего такого, что изменило бы его мнение. Крыша из серой черепицы, почти разрушенная, состояла из нескольких крутых скатов. Два из них доминировали в передней части дома, но с правой стороны оказался и третий, из которого вырастал еще один, поменьше, который, в свою очередь, вероятно, был лучше виден с задней стороны дома. Каждый фронтон крест-накрест пересекали деревянные крепи, некоторые из которых неумело врезали в стропила. И все это было окрашено в тусклый зелено-бутылочный цвет. В местах, где штукатурка между брусьями отпала, проглядывала грубая розоватая кирпичная кладка. Плющ того же бутылочного оттенка распустил плоские листья и похожие на веревки серые усы от окон первого этажа до самого высокого фронтона, где хлопало открытое окно с частым переплетом. Тут он расползался, проделав туннель в рыхлой стене и отделив оконную раму от кирпичной кладки.

Берден смотрел на сад глазами сельского жителя. Никогда еще он не видел столь прекрасной коллекции сорняков. Когда-то ухоженная и плодородная земля кормила теперь целые плантации щавеля с жирными резинового отлива листьями, чертополоха с красно-бурыми головками и крапивы высотой чуть не в четыре фута. Сквозь гравий тропинок проросла трава и пораженный мучнистой росой крестовник. Только чистый воздух и солнечное сияние сглаживали зловещее впечатление от этого места.

Передняя дверь оказалась закрыта. Вне сомнения, соседствующее с ней окно принадлежало гостиной. Берден не смог сдержать удивления с некоторой долей юмора, как это толстокожий администратор дома престарелых решил, что это место, в котором совершено убийство старой женщины, может годами служить убежищем — конечно, последним — для других старых женщин. Но теперь и их не было, и место выглядело так, словно оно пустовало долгие годы.

Через окно он смог разглядеть большую комнату. На решетке камина желтого мрамора кто-то предусмотрительно разложил газету, чтобы перехватывать разлетающуюся сажу. Уэксфорд сказал, что возле камина везде оказалась кровь. Там, как раз против медного ограждения, было достаточно места, где могло лежать тело.

Продираясь сквозь кустарник, он прошел вдоль стены, у которой старые, но крепкие березки грозились вытеснить сирень. Оконные стекла кухни были заляпаны грязью, а двери в кухню не оказалось, только задняя дверь, которая, видимо, вела в центральный коридор. Он отметил про себя, что викторианские архитекторы не слишком сильны в проектировании: две двери прямо друг против друга — сквозняк, должно быть, ужасный.

В данный момент он находился в саду, но буквально из-за деревьев не видел леса. В «Дом мира» пришла обезумевшая природа, и сам каретный сарай был почти полностью скрыт за ползучими растениями. Он прогулялся по тенистому, вымощенному плитняком двору, которому добавляли прохладу стены дома, и в конце обнаружил оранжерею, пристроенную, очевидно, к утренней комнате, или комнате для завтраков. В ней поднималась виноградная лоза, давно уже погибшая и совершенно безлистная.

Таков был «Дом мира». К сожалению, он не попал внутрь, но в любом случае можно вернуться. Вопреки давней привычке он поднял все стекла в машине и закрыл двери. Салон сразу превратился в духовку. Он выехал за сломанные ворота. С узкой дороги он присоединился к транспортному потоку на Стоуэртон.

Больший контраст, чем между строением, которое он покинул, и зданием, в которое он вошел, едва ли найдется. Прекрасная погода как раз годилась для полицейского участка Кингсмаркхема. Уэксфорд всегда говорил, что архитектор, наверное, проектировал это здание во время отдыха на юге Франции. Белая, почти циклопическая коробка, здесь и там украшенная фресками, кое-что позаимствовавшими у мраморов Элджина.

Нынешним июльским утром эта белизна ослепительно сверкала и сияла. Но если фасад здания выглядел охотно наслаждающимся солнцем, то его обитателям приходилось туго. Здесь было слишком много стекла. Что хорошо, говорил Уэксфорд, для оранжереи или тропической рыбы, то представляет сомнительное удовольствие для пожилого англосаксонского полисмена с высоким давлением и плохой переносимостью жары. Трубка почти выскальзывала из его огромной ладони, и, закончив разговор с Генри Арчери, он опустил жалюзи.

— Жара накатывает, — объяснил он Вердену. — Думаю, ваша жена выбрала хорошую недельку.

Берден поднял глаза от отчета, который начал читать. Тощий как борзая, с лицом тонким и острым, он и нюх иногда проявлял собачий на все необычное, сочетая его с богатым воображением.

— Дела всегда случаются в жаркий период, — сказал он, — дела нашего сорта, я имею в виду.

— Бросьте, — возразил Уэксфорд, — здесь вечно что-нибудь случается. — Он поднял колючие, как зубная щетка, брови. — То, что случилось сегодня, касается Арчери. Он придет к двум.

— Он сказал, о чем речь?

— Он приберег это до встречи. У него очень изысканные манеры. Все тонкости особого дара, как круглый год быть джентльменом по мелочам. Известно только, что у него есть стенограмма судебного разбирательства, так что мне не придется проходить все это снова.

— Это ему, вероятно, кое-что стоило.

Уэксфорд посмотрел на часы и поднялся.

— Схожу на корт, — сказал он, — разделаюсь с теми негодяями, что лишили меня сегодня ночного сна. Послушайте, Майк, считаю, что мы заслужили немного красивой жизни, и, кроме того, я не люблю пирог с мясом в «Карусели». А если сунуться в «Оливу» и заказать столик на двух крутых?

Берден улыбнулся. Его это вполне устраивало. Когда-нибудь, после дождичка в четверг, Уэксфорд будет настаивать на их ленче или даже обеде с серьезным размахом.

— Так и сделаем, — сказал он.

«Олива и голубка» являлась лучшей гостиницей в Кингсмаркхеме, которая заслуживала название отеля. При некотором усилии воображения «Королевскую голову» еще можно охарактеризовать как гостиницу, но «Дракон» и «Крестоносец» не могли претендовать на большее, чем звание пабов. «Олива», как местные жители неизменно называли ее, расположена на Хай-стрит в Стоуэртонском районе Кингсмаркхема, перед изящной георгианской резиденцией мистера Миссела, автомобильного дилера. Он и сам отчасти происходил из Георгов, но это была гибридная структура с вялыми следами Тюдоров той ветви, что претендует быть предтечей Тюдоров. «Олива» во всех отношениях соответствует тому, что люди среднего класса подразумевают, когда говорят о «хорошем» отеле. Там всегда три официанта, степенные и часто пожилые горничные, горячая вода в ванной, еда хорошая, насколько этого можно ожидать. Путеводители присваивали «Оливе» две звезды.

Берден по телефону заказал столик. Войдя в зал, он сразу с удовлетворением отметил, что столик расположен возле окна на Хай-стрит. Он был как раз вне солнца, а герань в ящике на окне выглядела даже свежей. Девушки, ждавшие автобуса на Помфрет на другой стороне улицы, были одеты в хлопковые платья и сандалии.

Уэксфорд пришел минут через пять.

— Не знаю, почему он не может встать в половине двенадцатого, как это делается в Суинбери, — проворчал он. Берден знал, что «он» обозначало председателя суда. — Господи, на корте было так жарко. Что мы будем есть?

— Жареную утку, — твердо ответил Берден.

— Ладно, раз уж вы выкручиваете мне руки. Пока они не намешали к ней массу мусора. Вы знаете, что я имею в виду — сладкую кукурузу и бананы. — Он взял меню и нахмурился. — Взгляните-ка, полинезийские куры. Они что думают, мы — аборигены?

— Я утром ездил посмотреть на «Дом мира», — сообщил Берден, пока они ждали утку.

— Сейчас? Я видел, что он выставлен на продажу. В окне агентства висит слишком красивая фотография. Они просят шесть тысяч. Но это круто, если вы понимаете. В пятьдесят первом Роджер Примьеро получил за него меньше двух.

— Я думаю, с того времени дом сменил несколько хозяев.

— Один или два раза, прежде чем въехали старухи с богадельней. Спасибо, — поблагодарил он официантку. — Нет, мы не хотим вина. Горького пива на двоих. — Он разложил салфетку на широких коленях и, к плохо скрываемому отвращению Вердена, обильно посыпал перцем и крылышко, и апельсиновый соус.

— Роджер Примьеро был бесспорным наследником?

— Одним из наследников. Миссис Примьеро умерла, не оставив завещания. Помните, я вам рассказывал, что она могла оставить только десять тысяч? И это было разделено поровну между Роджером и двумя его младшими сестрами. Теперь он богат, однако его деньги — это не то, что он получил от бабки. К его пальцам прилипала любая мелочь — нефть, собственное производство, перевозки. Он стал настоящим магнатом.

— Думаю, я видел его вблизи.

— Должны были. Он очень сознает свой статус землевладельца с тех пор, как купил Форби-Холл. Любитель рекламы, хвастун и все такое.

— Сколько ему?

— Ну, ему было двадцать два, когда убили его бабку. Стало быть, сейчас около тридцати восьми. Сестры много моложе. Анджеле было десять, а Изабель девять.

— Он, кажется, свидетельствовал на судебном слушании.

Уэксфорд оттолкнул тарелку, подозвал знаком официантку и заказал две порции яблочного пирога. Берден знал, что представления его шефа о красивой жизни были до некоторой степени ограниченны.

— Роджер Примьеро в то воскресенье навещал свою бабушку, — продолжил Уэксфорд. — Он тогда работал в адвокатской конторе в Суинбери и имел привычку по воскресеньям пить чай в «Доме мира». Может быть, он глаз не спускал со своей доли, — бог знает, была ли у него хоть одна монетка в те дни, — но, казалось, он искренне любил ее. Во всяком случае, когда мы, увидев тело, послали за ним в Суинбери, как за ближайшим родственником, нам пришлось удерживать его от того, чтоб он не отправился в каретный сарай и не приложился как следует к Пейнтеру. Осмелюсь сказать, что его бабушка и Алиса многое для него делали, баловали его, знаете ли, всегда ждали. Я говорил вам, что у миссис Примьеро были свои привязанности. Семейная ссора, очевидно, не распространялась на внуков.

— Старые люди обычно любят детей, — вставил Берден.

— Если это хорошие дети, Майк. Анджела и Изабель, да, но у нее был теплый уголок и для юной Лиз Крайлинг.

Берден опустил ложку и уставился на старшего инспектора.

— Мне кажется, вы сказали, что прочли все. — Уэксфорд смотрел подозрительно. — И не говорите, что это было много лет назад. Мои клиенты всегда так говорят. Если вы читали отчет по этому делу, то должны помнить, что Элизабет Крайлинг, ей в то время было ровно пять лет, нашла тело миссис Примьеро.

— Уверяю вас, не могу вспомнить, сэр. — Должно быть, именно в этот, пропущенный им, день он не возился с бумагами, потому что нервничал из-за допроса. — Она, конечно, не выступала на судебном слушании?

— Не в таком же возрасте — существуют ограничения. Кроме того, хоть она действительно оказалась первой, кто вошел в гостиную, и наткнулась на тело, с ней была ее мать.

— Подождите немного, — сказал Берден, — я не совсем понял о хороших детях. Миссис Крайлинг живет вон там, на Глиб-роуд. — Он повернулся к окну и махнул рукой в направлении наименее приглядной части Кингсмаркхема, где между войнами появились длинные улицы с расположенными террасами коричневыми домами. — Она с девочкой живет в половине дома, у них нет ни гроша за душой…

— Они очень опустились, — ответил Уэксфорд. — В сентябре пятидесятого сам Крайлинг был еще жив — он умер от туберкулеза вскоре после этого, — и они жили напротив «Дома мира».

— В одном из тех белых двухквартирных домов?

— Верно. Миссис Уайт и ее сын жили на соседней дороге. Миссис Крайлинг было около тридцати к тому времени, чуть за тридцать.

— Шутите, — не поверил Берден, — значит, ей сейчас всего пятый десяток, около пятидесяти.

— Послушайте, Майк, люди могут говорить, что им нравится тяжелая работа и роды и все такое. А я вам говорю, ничто более чем психическая болезнь, не старит так женщину до срока. И вы знаете так же хорошо, как я, что миссис Крайлинг не один год провела в психиатрической больнице. — Он сделал паузу, потому что принесли кофе, и брезгливо скривился на бледноватую коричневую жидкость.

— Вы просили черный, сэр? — спросила официантка.

Уэксфорд промычал что-то неопределенное. Церковные часы пробили последнюю четверть. Когда стих последний звук, он сказал Вердену:

— Приходский священник ожидает уже десять минут. Я буду его задерживать?

Берден ответил нейтрально:

— Вам решать, сэр. Вы собирались рассказать мне, как миссис Примьеро и жена Крайлинга стали подругами. Я полагаю, они были подругами?

— Наверняка. Миссис Крайлинг была в те дни достаточно похожа на леди и сумела подлизаться к ней, знаете ли. Кроме того, Крайлинг работал бухгалтером или вроде того, то есть просто человек с профессией, но, так или иначе, в глазах миссис Примьеро этого вполне достаточно, чтобы делать его жену леди. Миссис Крайлинг всегда толклась в «Доме мира» и всегда брала с собой ребенка. Бог знает, но они, вероятно, были близкими подругами, потому что Элизабет, как и Роджер, звала миссис Примьеро «бабуся Роза».

— Значит, она «толклась» там вечером воскресенья и нашла «бабусю Розу» мертвой?

— Все не так просто. Миссис Крайлинг сшила девочке выходное платье. Она закончила его около шести часов, нарядила малышку и хотела взять ее с собой, чтобы показать миссис Примьеро. Вспомните, у нее с Алисой Флауэр всегда были натянутые отношения. Тут и изрядная доля ревности, и сферы влияния и тому подобное. Итак, миссис Крайлинг ждала, пока Алиса уйдет в церковь, и пошла одна, рассчитывая вернуться и привести ребенка, если миссис Примьеро проснулась. Та, видите ли, будучи слишком старой, часто дремала. В этот первый раз — это было минут двадцать седьмого — миссис Примьеро спала и миссис Крайлинг не входила. Она просто постучала в окно гостиной. Когда старая женщина не пошевелилась, она ушла и вернулась обратно позже. Кстати, через окно она видела пустой ящик, поэтому знала, что Пейнтера с углем еще не было.

— Вы думаете, что Пейнтер вошел и совершил убийство между двумя визитами миссис Крайлинг? — сказал Берден.

— Она не возвращалась обратно до семи часов. Задняя дверь была оставлена Пейнтером незапертой, так что она и ребенок вошли, покричали «ау» или что-то еще и, когда никто не отозвался, прошли в гостиную. К великому сожалению, Элизабет шла первой и… Упаси боже!..

— Чтоб мне провалиться! — воскликнул Берден. — Бедный ребенок!

— Да, — пробормотал Уэксфорд, — да… Ну, как бы мне ни хотелось провести остаток дня за воспоминаниями над кофейными чашками, а нужно увидеться с этим церковным малым.

Оба поднялись. Уэксфорд уплатил по счету, оставив, почти не скрывая, ровно десять процентов на чай.

— Не могу понять, зачем вообще это все пастору, — сказал Берден, когда они сели в машину.

— Он не может быть аболиционистом, потому что со смертной казнью покончено. Как я уже говорил, он пишет книгу, надеется сделать из этого большую вещь и потому вложил хорошие деньги в расшифровку стенограммы.

— Или перспективный покупатель «Дома мира» — завсегдатай фирм, торгующих домами, — и думает, что получит второй «Бооли Ректори».

Перед полицейским участком стоял незнакомый автомобиль с неместными номерами и небольшим металлическим гербом графства Эссекс в виде трех ятаганов на красном ноле.

— Скоро узнаем, — сказал Уэксфорд.