Глава 10

Далее София решила нанести визит господину Нергассону, который так некстати интересовался старинными трактатами о металлургии, а заодно навестить барышень Ларгуссон, проживающих неподалеку.

Для начала она наведалась к дочерям покойного.

Семейство сторожа обитало в небольшом коттедже, который походил на пряничный домик. Белые глыбы, из которых он был сложен, от времени потемнели до кремового оттенка, а отделка красными облицовочными плитками и выкрашенные гранатовой краской ставни напоминали ягодную начинку.

Трогательный дверной глазок в виде сердечка заставил госпожу Чернову улыбнуться. Она постучала молотком в медную пластину и стала ждать.

— Будьте добры, доложите обо мне барышням Ларгуссон, — обратилась госпожа Чернова к пожилой служанке, которая открыла ей дверь.

Та присела в почтительном книксене, сообщила, что дома лишь старшая барышня и предложила госпоже следовать за нею. Затем, отворив дверь в гостиную, объявила хозяйке о приходе Софии.

— Госпожа Чернова? — раздался какой-то странно взвинченный мужской голос. Казалось, его обладатель находился на грани взрыва. — Что она здесь делает? Нужно…

Впрочем, что именно он собирался велеть прислуге, осталось тайной, поскольку София в этот момент как раз вошла в комнату, и мужчина оборвал свою речь.

У камина обнаружился господин Реинссон, почтенный гном примерно одних лет с покойным Ларгуссоном, с которым он дружил с давних пор. Облик его, должно быть, вызывал полнейшее доверие у детей и почтенных дам. Аккуратные светлые прямые волосы и ухоженная бородка, лучики добрых морщинок в уголках глаз и губ, прямой взгляд орехово-карих глаз… Впечатление несколько портил лишь безвольный скошенный подбородок и визгливые нотки в голосе.

Рядом с камином стояло кресло, на спинку которого гном непринужденно облокотился. В самом же кресле уютно устроилась барышня Двария Ларгуссон, дочь убитого сторожа. Гномка была облачена в строгий траур, но вовсе не гляделась сокрушенной горем. Легкий румянец играл на ее обычно бледном вытянутом лице, а прическа уже не казалась унылым старушечьим пучком. Выбившиеся пряди обрамляли щеки, блекло-голубые глаза сверкали.

"Да она влюблена!" — с веселым удивлением поняла госпожа Чернова. И похоже, объект нежных чувств гномки находился поблизости…

— Как вы посмели сюда прийти?! — гневно выпалил господин Реинссон, отвлекая Софию от матримониальных размышлений. — У вас хватило наглости!.. Бесстыдства!..

Он задыхался от ярости, а голос срывался на крик.

От такого натиска госпожа Чернова замерла.

— Убирайтесь из этого дома! — выкрикнул он. — Убийца!

Неприкрытая злоба господина Реинссона вдруг отрезвила Софию.

— Охотно, — вымолвила она холодно, не делая ни малейшей попытки сдвинуться с места, — как только вы ответите на некоторые вопросы.

Гном поперхнулся, видимо, потрясенный ее нахальством. Лицо его налилось нездоровым багровым румянцем.

— Да вы… как вы смеете?!

— Если вы не желаете беседовать со мной, я уйду, но те же вопросы вам задаст полиция, — молодая женщина, стараясь держаться спокойно и невозмутимо, пожала плечами и добавила: — Думаю, господин Рельский не откажет мне в такой малости!

Гном даже слегка пошатнулся при упоминании мирового судьи.

Барышня Ларгуссон, которая до того, не проронив ни слова, внимательно наблюдала, сочла нужным вмешаться.

— Господин Реинссон, — окликнула она, и некие воркующие нотки окончательно убедили гадалку в правильности романтических предположений.

Тот вздрогнул, разом опал, будто не вовремя потревоженное дрожжевое тесто, и повернулся к гномке.

— Думаю, нужно все рассказать госпоже Черновой, — закончила та негромко.

Софию поразил контраст между ними: взбудораженный друг и безмятежная дочь покойного. Это было странно, поскольку у барышни Ларгуссон, казалось бы, было куда больше причин для ярости, обращенной на возможную убийцу, однако она держалась вполне благожелательно, а вот гном кипел от злости.

Господин Реинссон, по-прежнему глядя на барышню Ларгуссон, будто ища опору в ее глазах, согласно склонил голову.

— Мы ответим на ваши вопросы, — обратилась к Софии гномка.

Госпожа Чернова в полной мере оценила и это "мы", и властность, с которой держалась барышня Ларгуссон.

"Кажется, совершенно ясно, кто будет главой этого семейства", — лукаво подумала молодая гадалка. Отчего-то любовные отношения этой пары привели ее в хорошее расположение духа.

Видимо, это не укрылось от внимательного взгляда гномки.

— Думаю, вы знакомы с моим женихом, господином Реинссоном, лучшим другом моего покойного батюшки, — проговорила она чопорно, однако в уголках ее губ притаилась улыбка, и казалось, лишь усилием воли барышня Ларгуссон сдерживала неуместную радость. Дождавшись подтверждения — вежливого от госпожи Черновой и неохотного от господина Реинссона, она продолжила: — Что вы хотели спросить?

Госпожа Чернова приступила к расспросам, из которых выяснилось следующее.

Барышня Ларгуссон с недавних пор тайно была помолвлена с другом своего отца, о чем последний даже не подозревал. Пара намеревалась в ближайшие дни сообщить об обручении и попросить родительского благословения. У Софии создалось впечатление, что влюбленные медлили, опасаясь, что их союз не найдет одобрения отца невесты. После некоторых прозрачных намеков стало понятно, что старшая дочь вела все хозяйство покойного, а потому он совсем не желал с нею расставаться и внушал дочери отказывать всем поклонникам (которых, надо думать, было не так уж много). Барышня надеялась, что он более снисходительно отнесется к ее помолвке после появления в доме молодой жены.

Осторожные вопросы позволили также выяснить, что наследства барышни Ларгуссон почти не получили, лишь небольшой домик и совсем незначительные средства на его содержание. Приданое обеим было положено на банковские счета вскоре после их рождения, так что в этом вопросе они от отца не зависели. Гномка также намекнула на некие финансовые потери, сопряженные со смертью господина Ларгуссона.

Таким образом, госпожа Чернова, как ни старалась, не могла найти веских причин, отчего дочерям покойного могла оказаться на руку его смерть. Подозрительным было лишь то, с какой готовностью и яростью господин Реинссон обвинял саму Софию.

Это заставило госпожу Чернову даже поинтересоваться, где он сам провел ту роковую ночь.

Пока гном задыхался от ярости, его нареченная безмятежно сообщила, что означенную ночь жених провел в ее собственной спальне.

Поблагодарив за откровенность, молодая женщина вежливо распрощалась и вышла из дома, улыбаясь своим мыслям.

Кажется, барышня Ларгуссон охотно воспользовалась тем самым ходом, который давеча господин Рельский предлагал самой Софии.

На шалости помолвленной пары общество склонно смотреть сквозь пальцы, пока они явно не нарушали приличий, однако барышня Ларгуссон казалась особой благоразумной и степенной, которая никогда не позволила бы соблазну одолеть себя. Хоть и редко, случались разорванные помолвки, а "подпорченный товар" не имел шансов на успешный брак.

Следовательно, ее утверждение, по всей вероятности, было продиктовано желанием защитить жениха. Видимо, барышня Ларгуссон полагала, что господина Реинссона могут счесть причастным к убийству, и следовало выяснить, что заставило ее это заподозрить…

Господин Нергассон также жил в гномьем квартале, хотя сама его кузня находилась, как и положено, за пределами Бивхейма.

В старые времена гномам, оркам и гоблинам дозволялось селиться лишь на окраинах, но даже теперь, когда распри между народами пошли на убыль и сделались скорее историческим фактом, нежели действительной неприязнью, практичные цверги не изменили себе. Они предпочитали ремесленный труд и выбирали дома поближе к мастерским, которые по обыкновению располагались за чертой города.

Дом господина Нергассона, на первый взгляд такой же аккуратный, как и у барышень Ларгуссон, при более пристальном изучении вовсе не казался ухоженным. Взыскательный взор легко нашел бы признаки запустения. Слегка облупленная краска ставен, надсадно скрипящее крыльцо, пестрящий сорняками садик наводили на мысль, что последнее время хозяину было вовсе не до домашних хлопот.

На стук отозвался сам кузнец. Он распахнул дверь, увидел госпожу Чернову и молча посторонился.

Проходя мимо, молодая женщина ощутила исходящий от него отчетливый запах коньяка, причем судя по всему, гном употреблял этот благородный напиток уже не первый день, и приятный аромат сменился похмельными миазмами.

Гном провел нежданную гостью в комнату и жестом предложил присаживаться. Сам он остался стоять, так же молча и очень невежливо разглядывая госпожу Чернову.

Господин Нергассон был совсем молод, разумеется, по гномьим меркам — ему едва ли перевалило за пятьдесят. Всклокоченная шевелюра темно-бурого оттенка, крупные ручищи и довольно туманный взгляд напоминали медведя, досрочно разбуженного от зимней спячки. Дом же его походил на берлогу. Удушливый запах пыли и выпивки стоял в гостиной, и молодая женщина невольно передернулась.

— Гм… — произнес гном многозначительно.

И так неразговорчивый кузнец по-видимому под действием алкогольных паров сделался совсем безгласным.

— Извините, что потревожила, — София постаралась мило улыбнуться, — Скажите, как продвигаются ваши изыскания по металлургии?

Гном остановился напротив и лишь молча смотрел на нее, похоже, сбитый с толку неожиданным любопытством.

— Ну… — промычал он наконец.

"Не слишком содержательно!" — с некоторым раздражением подумала госпожа Чернова.

Думается, тут ей мало удастся выяснить, особенно обиняками.

Поэтому она собралась с духом и спросила напрямик:

— Скажите, кто-нибудь заказывал у вас недавно подобные?

Молодая женщина извлекла из ридикюля и предъявила замысловатый ключ от библиотеки. Гномью работу всегда можно отличить по некой тяжеловесной изысканности, правильности линий и подчеркнутой надежности. К тому же вплетенные при ковке руны гарантировали дополнительную защиту.

"Турисаз" перевернутая — закрытая дверь. Простой и недвусмысленный знак.

Кузнец задумчиво покрутил в руках предъявленный ключ, вернул его и отрицательно мотнул головой.

— Вы уверены? — не сдавалась София. — Ни по слепку, ни с оригинала?

Господин Нергассон так взглянул в ответ, что молодой женщине оставалось лишь вздохнуть и спрятать ключ.

— Вы знали покойного господина Ларгуссона? — спросила она на всякий случай, и даже отшатнулась, пораженная реакцией кузнеца на этот, в общем-то, невинный вопрос.

— Знал! — прорычал гном, скалой нависая над нею, и весьма грязно выругался.

Госпожа Чернова покраснела, стараясь не задумываться о смысле произнесенных им слов.

— Какие… — позорно пискнула она, откашлялась и с трудом продолжила, — какие у вас были отношения?

Кузнец экспрессивно добавил еще несколько нелестных эпитетов о сородиче, но быстро унялся.

Из последовавшей краткой речи выяснилось следующее. Покойный обманом склонил некую барышню Варссон принять свое предложение, тем самым обманув сладостные надежды самого господина Нергассона.

Следовательно, у кузнеца обнаружился веский резон убить соперника! Но ведь не мог же гном не понимать всех последствий своих откровений!

— Зачем вы мне это рассказали? — напрямик спросила госпожа Чернова.

Тот пожал плечами и кратко буркнул:

— Все одно донесут…

Молодая женщина решила прекратить на этом дальнейшие расспросы, сочтя их бессмысленными.

Было очевидно: либо ключ изготовлен в другом городе, либо кузнец покрывал убийцу, либо он сам и есть злодей.

Книгу обнаружили лишь три недели тому назад, так что ее кража, несомненно, спланирована недавно. Местные жители редко покидали Бивхейм, и несложно установить, кто из причастных уезжал из города.

Вряд ли господин Нергассон стал бы пособничать убийце, разве что ею была невеста покойного, что весьма маловероятно — чтобы раскроить голову мужчине, потребуется немалая сила, которой не обладала не болезненно-хрупкая барышня Варрсон. (Госпожа Чернова видела ее на суде коронера.)

Вообразить, как сам кузнец раскраивает голову сопернику тяжелой кованой кочергой, было куда легче. Однако для этого сторож должен был впустить его к себе, что допустить почти невозможно. Либо же господин Нергассон изготовил ключ для себя, тихо прокрался в комнату господина Ларгуссона, каким-то образом не потревожив ни чуткий слух последнего, ни охранные заклятия… Маловероятно.

О четвертом варианте даже думать не хотелось. Возможно, в двери остались ключи одной из дам-библиотекарей… Но София могла присягнуть, что ее собственная связка в целости и сохранности. Что же касается госпожи Дарлассон, то с ее стороны было слишком неразумно оставлять свои ключи, поскольку ей было невыгодно обращать внимание полиции на тайный ход. Запертый изнутри дом сразу же наводил на мысль о других путях. Оставалась Юлия, но это было вовсе невероятно!

Размышляя об этом, госпожа Чернова шла по улице, машинально раскланиваясь со знакомыми. Утренние визиты дали ей немалую пищу для раздумий, и теперь молодая женщина была погружена в них, почти не замечая досадных перешептываний и любопытных взглядов.

"Оказывается, ее мать из Муспельхейма!" — донесся до нее обрывок разговора.

Госпожа Чернова споткнулась и лишь огромным усилием воли заставила себя не оборачиваться.

"Она всегда казалась мне подозрительной! — отвечала неведомой собеседнице госпожа Шорова. — Да теперь еще и вся эта неблаговидная история… Говорю вам, она точно лазутчица!"

Послышались охи и ахи, а также согласные восклицания, и яркий солнечный день будто померк для Софии. Отныне для местного общества она сделалась особой неблагонадежной, и со временем от разговоров за спиной знакомые наверняка перейдут к обвинениям в глаза.

Бивхейм… прекрасный мирный город на краю Радужного Моста. Но как сам Биврёст рассыпался на осколки по время Рагнарёк, так и иллюзия тихого благожелательного местечка разлетелась на мелкие кусочки.

София брела домой, почти ничего не видя перед собой. Красные и белоснежные дома, убранные фатой цветущих садов, мозаичные камни мостовой, приветливо распахнутые расписные ставни — прекрасное место, скрывающее гнилое нутро. Ненависть, злоба, корысть и зависть выглядывали из-за нарядных фасадов, ядовито скалились из-за тонкой вуали приличий… Будто красавица, что загадочно улыбается, чуть-чуть, едва приподнимая уголки губ, и вы любуетесь ею, не подозревая, что за плотно сомкнутыми розовыми лепестками скрываются кривые и подпорченные чернотой зубы.

Люди склонны судить других по себе, и это касается отнюдь не только грехов и дурных качеств. Светлые душой невольно предполагают подобную чистоту у остальных, и как же счастливы те, кому ни разу не пришлось убедиться воочию в опрометчивости такой веры!

Увы, госпоже Черновой не повезло. Слишком много грязи обнажали скудные рассказы посетителей и куда более откровенные расклады рун. Однако все это казалось ей лишь минутными проступками, чем-то вроде грязи, которую легко смыть с помощью мыла и щетки. То, что многие лелеяли в себе ростки негативных чувств и упивались накалом страстей, пусть и отрицательных, приводило Софию в недоумение.

Возможно, это и есть признак черствости, в которой ее обвинила госпожа Дарлассон?

"Но в таком случае я рада оказаться черствой!" — твердила про себя молодая женщина. К чему нужны чувства, если они толкают человека на бесчестные поступки?!