Глава 37

На скамейке у дома гадалки сидел мировой судья. Он молча смотрел на дом, и вся его фигура дышала немым отчаянием.

Шеранн не ожидал обнаружить его здесь, и с его губ сорвалось удивленное восклицание.

— Что вы здесь делаете в такой час, Рельский? — спросил он вместо приветствия.

— Я могу задать вам тот же вопрос! — ледяным тоном ответствовал ему Ярослав, оборачиваясь.

При виде дракона он взял себя в руки, и было сложно поверить, что совсем недавно на этом скучающе-невозмутимом лице читались сожаление и боль.

Весенняя ночь была холодна: последние заморозки опустились за землю, стремясь задавить, убить стылым дыханием нежные лепестки цветов. Изо рта господина Рельского слова вырывались вместе с облачками пара, но, взглянув в его глаза, можно было подумать, будто именно царящая в них стужа заморозила все вокруг.

Шеранн с деланным удивлением приподнял брови.

— Не стоит принимать все это так близко к сердцу! — заметил он с кривоватой улыбкой. — В этой игре один из нас должен был потерпеть поражение.

— Это вовсе не игра! — возразил мировой судья, бросив взгляд на дом.

В темных окнах не мелькнул ни один огонек, не выдал, что хозяйка не спала в этот поздний час.

— Вы вольны считать, как вам будет угодно, — пожал плечами дракон. Дружеская непосредственность, с которой он всегда держался, уступила место такой же равнодушной учтивости, как и у господина Рельского. — Вы наравне со мной добивались ее благосклонности. Разве я виноват, что она предпочла меня?

Ярослав ничего не ответил на этот откровенный вопрос. Он и сам понимал, что им двигала бессильная ревность.

— Вы вправе были искать расположения госпожи Черновой, однако слишком резво воспользовались плодами ее приязни! — заметил он наконец.

Дракон взглянул на него с иронией — такой деликатности он не понимал — и ответил, скучающе растягивая слова:

— Не сомневаюсь, что вы в жизни не коснулись женщины, с которой вас не соединяли священные узы брака. Но, поскольку вы еще ни разу не были женаты, вероятно, до сих пор не знали плотской любви…

Эта витиеватая колкость вывела из себя господина Рельского настолько, что он в сердцах позабыл, как смешно должна выглядеть со стороны эта перепалка в темном саду, освещаемом лишь мерцанием огненных глаз дракона и едва теплящимся огоньком фонаря на столе под липой.

— Речь идет о порядочной даме! — процедил он с негодованием.

Шеранна это не проняло. Сейчас ему вообще почти все было безразлично, он рвался прочь, к сородичам, и все остальное казалось теперь совсем неважным. Память об этих неделях среди людей, чувства, которых он не понимал, — все это отныне ему мешало, как змее — старая шкура, и свербело под плотным покровом, тянуло поскорее сбросить ненужное…

— Не стоит защищать честь женщины, которая сама о ней не заботится! — произнес дракон с неприятной улыбкой.

Губы Ярослава сжались в тонкую линию, однако он не ответил — возразить было нечего. Не утруждая себя прощанием, он повернулся, чтобы уйти. В самом деле, это было ребячеством, непростительной вольностью — бродить ночью под окнами женской спальни, как влюбленный юнец. Чтобы увидеть, как к ней под покровом темноты пробирается другой, а потом до утра беситься и вышагивать по кабинету…

— Постойте, Рельский! — вдруг окликнул его дракон. — Ваша эскапада заставила меня забыть о важном деле.

— Слушаю вас, — неохотно ответил Ярослав, оборачиваясь.

— Все наконец разрешилось, и я уезжаю сегодня же, — непринужденно объяснил Шеранн, — а мы до сих пор пренебрегали делами…

Но мирового судью сейчас вовсе не интересовали пароходы.

— Вы уезжаете? — повторил он эхом, и, кажется, сильно побледнел, хотя в сумраке нельзя было за это ручаться.

— Что вас удивляет? Разве не этого вы ожидали?

— Я был днем в Чернов-парке и не заметил никаких приготовлений к отъезду, — справившись с собой, ответил господин Рельский. Его крупные руки были крепко сжаты на набалдашнике трости, выдавая волнение, хотя голос звучал глухо и спокойно.

— Конечно, — снова пожал плечами Шеранн. — Причем тут госпожа Чернова? Я уезжаю один.

Перед глазами Ярослава пронеслась недавняя сцена, когда София необыкновенно решительно заявила ему, что скоро уедет с драконом.

— Она передумала? — выдохнул он с такой надеждой, что Шеранн отвернулся.

В душе дракона вспыхнула внезапная ярость. Его натура сопротивлялась мысли, что придется оставить добычу, пусть даже он успел уже обгрызть самые лакомые кусочки…

— Нет, — ответил он резко.

Мировой судья смотрел на него, безнадежно пытаясь что-то прочитать на лице соперника.

— Что? — спросил наконец он неверяще. — Вы хотите сказать…

— Да, — кивнул Шеранн, не дождавшись вопроса. — Я никогда не предлагал ей со мной уехать!

Задыхаясь от ярости, господин Рельский смотрел на того, кого столько лет считал своим другом. И вот теперь этот самый "друг" легко признался, что подло обольстил женщину, не имея относительно нее серьезных намерений, более того, прекрасно зная, сколь много значила она для самого Ярослава. Разумеется, она не подозревала о низких намерениях своего совратителя, отдаваясь в его власть, это было очевидно.

А тем временем дракон беспощадно продолжал:

— София очень мила, и интрижка с ней была приятна, но… Она — человек, — и повторил с видимым усилием: — Всего лишь человек! К тому же я давно и счастливо женат, у меня уже двое детей. Думаю, она тоже быстро утешится… — едко закончил он с намеком, сдержав неожиданный всплеск ревности.

Несколько мгновений господин Рельский молча смотрел на Шеранна. Лицо мужчины было бледно, губы стиснуты в нитку, на скулах перекатывались желваки. Вдруг он решительно шагнул вперед и отвесил дракону оплеуху. Тот, по-видимому, не ожидая такого, не успел уклониться.

— Извольте принять мой вызов, господин Шеранн Огненный Шквал! — решительно произнес Ярослав, с пренебрежением глядя на него.

Дракон поднес руку к отпечатку ладони на своей щеке, сверкнул глазами, в которых, казалось, бушевал океан лавы, и отстраненно ответил:

— Я не приму ваш вызов. Дракон много сильнее любого человека, это будет убийство. Советую вам вспомнить о сестрах и матери, не говоря уж о "достопочтенной" госпоже Черновой…

С издевкой взглянув на замершего человека, он небрежно поклонился, в одно мгновение преодолел оставшееся расстояние и стремительно взобрался по стене, затем легко перемахнул через подоконник и исчез в распахнутом окне, оставив онемевшего господина Рельского разрываться между гневом, облегчением и надеждой…

София проснулась поздно. Утреннее солнце обнаружило зазор в неплотно задвинутых шторах и торжествующе светило ей прямо в лицо, ласково целовало припухшие губы, нежно касалось распущенных волос.

Молодая женщина потянулась, заговорщицки улыбнулась наступающему дню и встала с постели.

Свернутый белый лист дорогой бумаги на темном палисандровом комоде сразу же бросился ей в глаза. Госпожа Чернова протянула руку, взяла письмо и сломала печать с оттиском крошечного дракончика, свернувшегося вокруг меча.

"Милая София!

Благодарю за те чудесные дни, которые ты мне подарила, и память о которых я навеки сохраню в своем сердце.

Однако в связи с неотложными делами я вынужден сегодня же тебя покинуть. Надеюсь, мой подарок тебя утешит.

Нежно целую твои руки, Шеранн Огненный Шквал".

Она с трудом разбирала это короткое послание, написанное отвратным почерком, торопливо перескакивала со строчки на строчку. И закончив, принялась перечитывать снова.

"Нет, не может быть! Ошибка, жестокая шутка! Не может быть…" — билось в голове Софии.

Молодая женщина застыла в полнейшем замешательстве. Взгляд ее блуждал по комнате, но она ничего толком не видела, выхватывая отдельные детали: пыльное оконное стекло (надо бы велеть Лее помыть), резной подсвечник (подарок господина Чернова), немудреная кукла из кусочков ткани (память детства)…

Наконец, ее взор вновь остановился на комоде, и лишь теперь госпожа Чернова заметила, что там, где находилось письмо, лежал еще какой-то маленький мешочек.

Она мгновенно схватила его, непослушными пальцами развязала горловину, едва дыша от вспыхнувшей надежды. Но внутри не обнаружилось даже крошечной записки, опровергающей предыдущее послание — на ладонь упало с десяток великолепных сапфиров…

Только сейчас Софию накрыло беспощадное осознание неприглядной правды: дракон купил благосклонность человеческой женщины, оставив ей плату поутру, как гулящей девке, и уехал…

Впрочем, а кто она еще после этого? Госпожа Чернова прикрыла глаза, борясь с волной стыда: ради него она позабыла все свои принципы, доводы разума, приличия… А он, конечно, охотно воспользовался предложенным.

Ею попросту потешились, и впоследствии бесцеремонно отбросили надоевшую игрушку.

Истерически смеясь и плача, она тяжело опустилась — почти упала — на пол. Именно в таком положении ее обнаружила верная домовая, которая пришла будить заспавшуюся хозяйку.

Лея осторожно приоткрыла дверь и заглянула в спальню, опасаясь застать госпожу в пикантный момент, однако увиденное заставило ее всплеснуть руками и кинуться к Софии, которая рыдала, сидя на полу в одной сорочке.

— Что случилось? — встревожено запричитала домовая, пытаясь приподнять госпожу. — Вы упали, ушиблись? Что такое?

— Он уехал, — отстраненно произнесла молодая женщина, послушно поднимаясь на ноги. — Понимаешь, Лея? Он уехал, бросил меня!

Несколько мгновений домоправительница не могла понять, о ком речь.

— Господин Шеранн? — переспросила она, охнув, разрываясь между чувством вины, негодованием и сочувствием.

София лишь кивнула, ей в голову пришла новая мысль. Должно быть, господину Рельскому больше известно обо всех обстоятельствах, и она желала поскорее выяснить все

— Помоги мне одеться!

— Куда вы в таком состоянии? — всполошилась Лея, но хозяйка только отмахнулась….

Молодая женщина торопливо шла по знакомым аллеям, но вид радостно зеленеющих деревьев теперь причинял ей боль. Здесь они гуляли вместе… А вот тут беседовали об обычаях драконов… В этой лужайке он нарвал ей полевых цветов…

Теперь же все эти памятные места казались ей жестокой насмешкой, напоминанием о собственном безрассудстве, которое нынче с полной ясностью предстало перед ее сознанием, более не одурманенным драконьими чарами.

"Неудивительно, что от меня отвернулись все соседи — я вела себя как падшая женщина", — прошептала она горько, кусая губы.

Мучительно было вспоминать — и невозможно забыть. Мир поблек, утратил краски и свет, и солнечный свет мучительной резью отзывался в заплаканных очах Софии.

Осталась какая-то детская обида. Выходит, не было ни любви, ни даже уважения? Бесконечный обман…

"Я не буду плакать!", — упрямо твердила она, пытаясь сдержать слезы.

Вышколенный дворецкий Рельских деликатно сделал вид, что не заметил встрепанного вида госпожи Черновой, которая потребовала немедленной встречи с хозяином, и сообщил, что мировой судья тотчас готов ее принять.

Молодую женщину препроводили в кабинет господина Рельского, в святая святых, где София до того ни разу не бывала. Впрочем, нынче ей было не до разглядывания обстановки.

Мировой судья напряженно застыл возле книжной полки, скрестив руки на груди.

— Как вы? — обеспокоено спросил он, даже позабыв о приветствии.

Покрасневшие и припухшие глаза, бледное осунувшееся лицо, плохо уложенные волосы, выбивающиеся из-под шляпки, — все это сполна давало представление о состоянии молодой женщины.

— Шеранн… — выдавила она и покачнулась.

Господин Рельский бросился к ней, но София отвергла предложенную помощь.

Участие в его глазах было невыносимо, поскольку подтверждало ее самые худшие опасения. К тому же он даже не осведомился, что стряслось…

— Значит, это правда, — тихо сказала она, без сил опускаясь в кресло, — но почему?

— Неужели он ничего вам не объяснил?

Недоверие в голосе господина Рельского заставило ее вскинуться.

— Вот, прочтите! — она протянула ему скомканное письмо, которое до того сжимала в кулаке.

Он быстро пробежал глазами короткое послание.

— И это все?.. — недоверчиво переспросил господин Рельский, возвращая ей бумагу.

— Еще десяток сапфиров, — саркастически усмехнулась молодая женщина.

Забывшись, мировой судья выругался и тут же извинился:

— Ради богов, простите мою грубость.

— Ничего, — слегка пожала плечами госпожа Чернова, — я понимаю. И очень прошу вас сохранить в тайне хотя бы эти отвратительные подробности. Полагаю, для общества будет более чем достаточно уже того, что меня бросил… любовник.

Она с трудом выдавила последнее слово и прикрыла глаза, а потому не заметила реакции господина Рельского.

Мужчина отошел в сторону, отворил какой-то шкафчик, откуда достал штоф.

— Вот, выпейте! — повелительно сказал он, вручая Софии полный стакан темно-красного вина и, налив также себе, сел напротив.

Она смотрела на рдяные блики благородного напитка — сейчас даже они мучительно напоминали ей о драконе, его вишневых волосах и огненных отблесках глаз…

Торопясь прогнать эти мысли, София торопливо, едва не захлебываясь, выпила вино, не замечая пристального взгляда господина Рельского, который крутил в руках нетронутый стакан.

— Думаю, вам следует знать все… — медленно произнес он наконец и принялся рассказывать.

Нещадную правду госпожа Чернова выдержала стоически, вскинувшись только при упоминании супруги и детей Шеранна.

— Почему вы мне раньше ничего не сказали? — воскликнула она, приподнявшись, и тут же как-то отстраненно устыдилась собственной несдержанности.

— Простите, но я сам узнал обо всем только вчера вечером, — Ярослав повел стаканом, который до сих пор сжимал в руке. Мировой судья умолчал, что и ранее честные намерения Шеранна вызывали у него известные сомнения, и лишь твердая убежденность госпожи Черновой в скором законном браке уняла эти подозрения. Как оказалось, безосновательно — вряд ли дракон лгал, уверяя, что ничего прямо не обещал своей мимолетной возлюбленной. Однако в укор ему можно было поставить то, что он, видя ошибку Софии, ничего не предпринял, чтобы рассеять безосновательные надежды.

— Я верю вам, — тихо произнесла госпожа Чернова и, прикрыв глаза, погрузилась в горестные размышления.

Он женат…

Дракон разбил ее мир на мельчайшие кусочки, и, что самое унизительное, она охотно позволила ему это…

Однажды она видела, как горел лес. Горделивые вековые деревья в одно мгновение охватывало пламя, стремительное, будто порыв ветра. Несколько минут — и от высоченных красавиц-сосен остались обгорелые обломки, а опаленная огнем земля почернела от горя. Завораживающая и страшная картина, доказательство, что может натворить вроде бы покорная стихия. Стоит одной искре упасть на податливую древесину, и пожар уже не унять — он ненасытно пожрет все, до чего дотянется.

А она, глупая человеческая женщина, пустила сына этой страшной стихии в свое сердце, и теперь ее душа стонала во всепожирающем пламени, умирала, сгорала дотла…

Тайна убийства господина Ларгуссона раскрыта, и если бы не безрассудное поведение Софии, теперь она была бы совершенно чиста в глазах знакомых.

Если бы… Нынче же ей оставались два пути: помириться с сестрой и смиренно просить приюта в ее жилище или… публичный дом.

Забывшись, она размышляла вслух.

— Нет, — запротестовал где-то совсем рядом господин Рельский, — у вас есть третий путь — оказать мне честь и выйти за меня замуж.

Молодая женщина от удивления широко распахнула глаза.

Мужчина стоял прямо перед нею, заложив руки за спину. Он был бледен, однако казался спокойным.

— Что? — Софии показалось, будто ей померещились последние слова.

— Я предлагаю вам стать моей женой, — четко повторил Ярослав и продолжил: — Вы правы — ваше положение, и без того бывшее не слишком завидным, в настоящее время вовсе безрадостно. У вас нет достаточного дохода, связей или иных возможностей жить в достатке. Полагаю, вам некуда ехать, иначе вы покинули бы Бивхейм после известия о смерти мужа. Если же вы намерены здесь остаться, нужно немедля предпринять некоторые шаги. Слава Тюру, доказано, что в убийстве вы не виноваты, а о прочих мелких грешках общество предпочтет забыть, дабы не лишиться гадалки. К тому же знакомые нынче чувствуют свою вину за прежние обвинения в ваш адрес. Полагаю, я сумею этим воспользоваться. Я предлагаю вам спокойную мирную жизнь и могу заверить, что смогу пресечь неподобающие разговоры. Теперь, когда Шеранн уехал — оставил вас — я надеюсь на ваше положительное решение. Уверяю, я о вас позабочусь.

София вздрогнула, заслышав имя дракона, и замерла, во все глаза глядя на господина Рельского. То, о чем он говорил, вполне соответствовало действительности, и было, несомненно, верным и своевременным. Однако в его предложении таилось странное смирение, будто он заранее чувствовал себя проигравшим.

— Но, — она замялась, пытаясь подобрать слова, смущенно прикусила губу, сжала пальцы, силясь унять волнение, — пусть это бестактно, но позвольте спросить вас… Мне казалось… Словом, я полагала, что вы небезразличны ко мне.

Она вопрошающе взглянула на него и заметила, что при этих словах Ярослав еще больше побледнел и поспешно отвел глаза.

— Отрицать бессмысленно: я давно люблю вас, — подтвердил он, лишь слегка запнувшись.

— Тогда почему вы говорите о нашем браке, будто о сделке?

Теперь он посмотрел на нее прямо, и от этого взгляда ей сделалось не по себе. Чувство, которое он более не скрывал, вызывало уважение, но вместе с тем скованность и неловкость.

— Потому что так и есть. Надеюсь, вы не станете уверять меня в своей пылкой привязанности! Не нужно лжи и уверток.

— Но я действительно к вам привязана, — запротестовала она.

— Боюсь, эта склонность совсем иного свойства, нежели мне бы хотелось, — сардонически усмехнувшись, ответил господин Рельский. — Давайте оставим эту тему. Я знаю, что у меня нет никаких оснований рассчитывать на взаимность, поэтому предлагаю вам свою руку как друг, и давайте этим ограничимся. Впрочем, я не хочу вас принуждать, пользуясь вашим беспомощным положением. Если вы пожелаете, я снабжу вас рекомендательными письмами и помогу устроиться, к примеру, гувернанткой, где-нибудь подальше от этих краев.

София смотрела на него в немом удивлении. Она даже не подозревала, какая глубина чувств таилась за его всегдашними спокойствием и обходительностью.

Она молчала, а он с едва скрываемой тревогой и нетерпением ожидал ее решения.

Безусловно, настоятельное предложение такого человека было весьма лестно для нее, и его любовь, питаемая без всякой надежды и поощрения, поневоле вызывала уважение и сочувствие. К тому же молодая женщина превосходно представляла, что ему довелось пережить, наблюдая ее связь с драконом.

Если после ее падения у него достало благородства сделать предложение (и вовсе не то, которого она заслуживала своим бесстыдством!), то София могла лишь испытывать неизменную и глубочайшую признательность за его великодушие.

Сейчас у нее не было сил устоять перед предложенным простым выходом из затруднительного положения.

Женщины чаще всего с трепетом говорят и мечтают о любви, но на самом деле ищут респектабельности. Страсти хороши на страницах романов, а в реальной жизни они приносят куда больше страданий, нежели отрады.

— Я согласна, — вымолвила она чуть слышно, а потом повторила уже увереннее: — С благодарностью принимаю ваше предложение.

У нее достало деликатности не пытаться объяснить свои сумбурные чувства. Софии вполне довольно было видеть, каким восторгом озарилось его лицо, чтобы убедиться в правильности сделанного выбора…

И вложив свои руки в его ладони, она вдруг почувствовала неизъяснимое спокойствие, будто прохладный компресс коснулся разгоряченного лба. Должно быть, нечто подобное испытывает утопающий, вцепившись в протянутую руку.

Что ж, совместная будущность может зиждиться на нежности и уважении, а дружба куда прочнее любви.

Между ними все было бесповоротно решено.