11. Коннор
Зря мы вышли из леса. Здесь мы на виду у всех, и поймать нас нетрудно. Лучше бы нам не соваться в поселок. Но, с другой стороны, в лесу, кроме ягод и орехов, нечего есть. Нормальную еду можно найти только в городе. Еду и информацию.
– Сейчас самое подходящее время, – говорит Коннор остальным. – На нас никто не обратит нпимания. По утрам все суетятся. Опаздывают на работу и все такое.
В кустах Коннор находит газету, – видимо, почтальон промахнулся и она пролетела мимо крыльца.
– Смотритека! – восклицает Лев. – Газета. Старая? Там о нас чтонибудь написано?
Он говорит об этом так беззаботно, словно в том, что о них пишут в газетах, есть чтото хорошее. Ребята вместе изучают первую страницу. Война в Австралии, очередная ложь политиков – все как обычно. Коннор с трудом переворачивает страницу. Газета большая, и читать ее на весу неудобно. Ветер треплет края бумаги, листы рвутся, газета все время норовит взлететь в небо, как воздушный змей.
На второй странице о них тоже ничего нет, равно как и на третьей.
– Может, это старая газета? – спрашивает Риса.
Коннор смотрит на дату, напечатанную в верхней части страницы.
– Нет, сегодняшняя, – отвечает он, с трудом переворачивая очередную страницу. – А, вот оно.
Ребята читают заголовок: «Большая авария на федеральном шоссе». Заметка очень маленькая. «Утром столкнулось несколько автомобилей...» Блаблабла. «Движение невозможно было восстановить несколько часов...» Снова блаблабла. В заметке говорится о погибшем водителе автобуса и о том, что столкнувшиеся автомобили растаскивали три часа. Но ничего о трех беглецах. Коннор зачитывает последнюю строку вслух: «Вероятно, проводившаяся полицейская операция отвлекла внимание водителей, что и стало причиной аварии».
– Как это так? – спрашивает Лев. – Меня же похитили... ну, по крайней мере, они так думают. Это должно быть в новостях.
– Лев прав, – соглашается Риса. – Обычно об инцидентах с участием беглецов рассказывают в телерепортажах и газетных заметках.
– Значит, есть причина тому, что о нас здесь нет ни слова.
Коннор глядит на них во все глаза и поражается: как эти двое могут смотреть в зубы дареному коню?! Он заговаривает с ними медленно, как с идиотами:
– О нас не написали в новостях. Это значит, никто не видел наши физиономии. Нас никто не узнает! Что в этом плохого?
Риса складывает руки на груди:
– А почему о нас не написали?
– Не знаю. Может, полиция мечтает замять дело. Они облажались и не хотят, чтобы люди об этом знали.
Риса качает головой, не соглашаясь с ним:
– Чтото здесь не так...
– Да какая разница!
– Говори тише! – сердито шепчет Риса.
Коннор старается не выходить из себя. Он ничего не отвечает Рисе, потому что не хочет привлекать к ним излишнее внимание. Неужели Риса не понимает, что сама же пытается усложнить ситуацию?
Лев смотрит то на него, то на Рису.
Нет, Риса не дура, думает Коннор. Подумает и поймет, что все складывается как нельзя лучше и она зря волнуется.
Но Риса, видимо, думает иначе.
– Если нас не показывают в новостях, тогда кто узнает, живы мы или умерли? Понимаешь? Если бы наша история попала в газеты, они писали бы обо всем: как полицейские нас выслеживают, как находят, обезвреживают при помощи пуль с транквилизатором, а потом отвозят в заготовительный лагерь. Правильно?
Коннору непонятно, что она хочет сказать. Все это и так очевидно.
– Что ты имеешь в виду? – спрашивает он.
– А что, если они решили не отправлять нас на разборку? Что, если они хотят нас убить?
Коннор открывает рот, чтобы сказать Рисе, что она говорит глупости, но осекается на полуслове. Потому что она говорит вовсе не глупости.
– Лев, – спрашивает Риса, – твои родители – богатые люди, верно?
Лев со скромным видом пожимает плечами:
– Думаю, да.
– Могли они заплатить полицейским, чтобы нас не брали живыми? Чтобы привели назад только тебя? Они же думают, мы тебя похитили. Может, они не хотят придавать дело огласке?
Коннор смотрит на Льва в надежде, что тот засмеется и скажет, что предположение Рисы – фантастика, что его родители никогда бы не сделали такую ужасную вещь. Но Лев удивительно серьезен. Он стоит и молча обдумывает то, что сказала Риса.
В этот момент происходят сразу две вещи: изза угла появляется полицейская машина и гдето поблизости начинает плакать ребенок.
***
Надо бежать!
Именно эта мысль приходит в голову Коннору, но, заметив полицейских, Риса хватает его за руку и удерживает на месте. Коннор не представляет, что делать, а полицейские уже близко. Бежать поздно. Мальчик знает: порой от скорости реакции зависит, погибнешь ты или останешься в живых. Сомнения вредны, ведь, засомневавшись, лишаешься способности действовать. Но сегодня Риса нарушила обычный порядок вещей. Благодаря ее вмешательству Коннор получил возможность сделать то, чего обычно в экстренных ситуациях не делал: остановиться и подумать еще. Поразмыслив, он понимает: если они побегут, полицейские точно обратят на них внимание.
Он силой воли приказывает ногам стоять на месте и осматривается. Народа на улице уже достаточно много. Люди заводят стоящие возле домов автомобили и собираются ехать на работу. Гдето плачет ребенок. На другой стороне улицы собрались старшеклассники – болтают, толкаются и смеются. Коннор смотрит на Рису и понимает: она подумала о том же.
– Автобус! – шепчет он.
Полицейская машина медленно едет вдоль улицы. Комуто может показаться, что полицейские никуда не спешат, но для тех, кому приходится от них прятаться, их поведение кажется зловещим. Трудно сказать, ищут ли полицейские их или просто патрулируют свою территорию. В душе Коннора снова появляется желание бежать.
Они с Рисой поворачиваются спиной к машине и начинают медленно, чтобы не вызывать подозрений, переходить улицу, направляясь к остановке. Но Лев явно не понимает, как себя вести. Он смотрит прямо на приближающихся полицейских.
– Ты что, сдурел? – спрашивает его Коннор, хватая за плечо и заставляя повернуться в другую сторону. – Делай, как мы, веди себя естественно.
В этот момент ребята, стоящие на остановке, начинают собираться. Теперь можно бежать, не вызывая подозрений. Коннор первым срывается с места. Он оборачивается на бегу и произносит заранее заготовленную фразу:
– Ребят, давайте быстрее, а то опять на автобус опоздаем!
Полицейские как раз поравнялись с ними. Коннор старается держаться к ним спиной и не может видеть, наблюдают полицейские за ними или нет. Если наблюдают, то, возможно, слышали, что он сказал, подумают, что стали свидетелями обычной утренней суматохи, и не будут вдаваться в подробности.
Лев, видимо, решил, что «вести себя естественно» – значит держаться прямо, как палка, и идти вперед, выпучив глаза и не разбирая дороги, как испуганный солдат по минному полю. Выглядит он подозрительно.
– Ты не можешь побыстрее? – кричит ему Коннор. – Если я опять опоздаю, меня выгонят из школы!
Полицейские уже проехали мимо них, а автобус как раз приближается к остановке. Коннор, Риса и Лев бегут через улицу к автобусу, следуя придуманному на ходу плану на случай, если полицейские продолжают наблюдать за ними в зеркало заднего вида. Остается только надеяться, что им не придет в голову развернуться и отчитать ребят за то, что перебегают дорогу в неположенном месте.
– Мы что, действительно сядем в автобус? – спрашивает Лев.
– Нет, конечно, – отвечает Риса.
Коннор наконец решается посмотреть на полицейских. Мигает сигнал поворота, машина вотвот исчезнет за углом, и беглецы будут в безопасности... Но в этот момент школьный автобус останавливается, водитель открывает дверь и включает красный проблесковый маячок. Тот, кому хоть раз приходилось ездить в школьном автобусе, прекрасно знает, что мигающий сигнал красного цвета означает, что все водители, находящиеся в это время на дороге, должны остановиться и пропустить машину с детьми.
Дисциплинированные полицейские тоже останавливаются, не доехав до перекрестка всего пару десятков метров. Значит, они так и будут стоять там, пока не уедет школьный автобус.
– Вот черт, – вполголоса произносит Коннор. – Теперь точно придется в него садиться.
Ребята уже практически дошли до остановки, когда звук, на который они раньше не обращай внимания, неожиданно усиливается и заставляет Коннора остановиться.
На крыльце дома, возле которого они стоят, лежит небольшой сверток. Завернутый в одеяла ребенок кричит и пытается перевернуться.
Коннор сразу понимает, в чем дело. Он уже видел ребенка на крыльце собственного дома, н даже не один раз. И хоть это совсем другой ребенок, Коннор останавливается как вкопанный.
– Билли, пошли, на автобус опоздаешь!
– Что?
Кричит Риса. Они со Львом стоят в нескольких метрах впереди и смотрят на него.
– Билли, пошли, не будь идиотом, – повторяет Риса сквозь крепко сжатые зубы.
Дети уже садятся в автобус. Красный проблесковый маячок продолжает мигать, и полицейская машина не двигается с места.
Коннор пытается заставить себя уйти, но не может. Дело в ребенке. Он плачет. Это другой ребенок, твердит Коннор сам себе. Не будь дураком. Только не сейчас.
– Коннор, – зовет его Риса свистящим шепотом, – что с тобой?
Дверь дома распахивается, и на крыльцо выходит толстый мальчик, по виду ученик начальной школы – лет шести, максимум семи. Он смотрит на ребенка, выпучив глаза.
– О нет! – восклицает мальчик, разворачивается и кричит в дверь: – Мам! Нам опять подбросили ребенка!
У большинства людей есть две модели поведения в критических ситуациях: бросаться в бой или бежать. У Коннора всегда было три: бросаться в бой, бежать или достойно сдаться. Порой случалось так, что в голове у него происходило короткое замыкание, и он избирал третью модель поведения, самую опасную. Именно в таком состоянии он побежал назад, к машине, у которой стоял Лев, чтобы спасти мальчика, несмотря на то что полицейские были уже совсем рядом. И вот Коннор снова чувствует признаки умопомрачения – мозги как будто закипают. «Нам опять подбросили ребенка», – сказал толстяк. Почему он сказал «опять»?
Не надо, не делай этого, старается убедить себя Коннор. Это же не тот ребенок! Но гдето в глубине подсознания крепко засело убеждение, что ребенок всетаки тот же самый.
Наплевав на инстинкт самосохранения, Коннор бросается к крыльцу. Он так быстро подбегает к двери, что толстый мальчик резко оборачивается и с ужасом смотрит на него. Попятившись, он натыкается на выходящую из дома мать. Та тоже смотрит сначала на Коннора, а потом уже вниз, на плачущего ребенка, но не нагибается, чтобы взять его.
– Кто ты такой? – спрашивает она. Толстый мальчик спрятался за ней и выглядывает изза ноги, как медвежонок гризли. – Это ты его сюда положил? Отвечай!
– Нет... Нет, это...
– Не ври!
Коннор и сам не понимает, чего он хотел добиться, бросившись к дому. Несколько секунд назад он не имел никакого отношения к происходящему на крыльце. Но теперь, похоже, это уже его проблема.
Позади Коннора дети продолжают садиться в автобус. Полицейские продолжают стоять у перекрестка, ожидая, когда он отъедет. Возможно, бросившись к крыльцу, Коннор сам подписал себе смертный приговор.
– Это не он положил, а я, – говорит ктото позади Коннора. Он оборачивается и видит Рису. Она свирепо смотрит на женщину. Та перестает поедать своими маленькими злыми глазками Коннора и переводит взгляд на девушку.
– Мы застукали тебя на месте, милочка, – говорит женщина Рисе. Слово «милочка» в ее устах звучит как ругательство. – По закону ты имеешь право подкинуть ребенка, но только если тебя не поймали. Так что забирай его и топай отсюда, пока я не позвала полицейских.
Коннор мучительно старается заставить работать залипшие мозги.
– Но... Но...
– Заткнись, а? – говорит Риса голосом, буквально сочащимся ядом.
Стоящая на крыльце женщина улыбается, но не от радости.
– Что, папочка все испортил? Не побежал, вернулся? – спрашивает она, презрительно глядя на Коннора. – Запомни, милочка, первое правило материнства: от мужчин одно только зло. Выучи это назубок, и жить станет легче.
Ребенок, лежащий на крыльце, продолжает плакать. Все как в игре «укради сало», когда никто не хочет оказаться в роли вора. В конце концов Риса нагибается, берет лежащего на коврике ребенка и прижимает к себе. Он продолжает плакать, но уже не так горько, как раньше.
Теперь проваливайте отсюда, – напутствует их женщина, – или будете объясняться вон с теми полицейскими.
Коннор оборачивается и обнаруживает, что патрульную машину практически не видно за школьным автобусом. Лев стоит в дверях, поджидая их. На лице мальчика написано отчаяние. Водитель раздраженно кричит ему:
– Давай залезай, я больше ждать не могу!
Коннор и Риса отворачиваются от стоящей на крыльце женщины и бегут к автобусу.
– Риса, я...
– Заткнись, – отвечает она, – я ничего не хочу слышать.
Коннор чувствует себя хуже, чем в тот день, когда узнал, что родители подписали разрешение на разборку. Но тогда, по крайней мере, помимо ужаса, он испытывал гнев, и это чувство помогло ему продержаться. Теперь же злиться не на кого, разве что только на самого себя. Он чувствует себя совершенно беспомощным. Вся его уверенность в себе лопнула, как мыльный пузырь. Они – трое федеральных преступников, бегущих от расправы. А теперь, благодаря его идиотскому умопомрачению, у них на руках еще и ребенок.