V.5

— И что теперь, Краудер?

Харриет долго сидела тихо, положив руку на развернутом перед нею письме. Краудер поднял голову и посмотрел на нее полуприкрытыми глазами, словно кот, привлеченный переменой ветра.

— Не знаю.

— Можем ли мы вынудить сквайра осмотреть Хью и Уикстида на предмет царапин, оставленных сиделкой Брэй?

— Это неубедительно. Любой может оцарапаться, любой может сказать, что кожа под ногтями сиделки — из иного источника.

— Однако вы не верите в это.

— Разумеется, нет. Такое количество, такая сила. Нет, госпожа Брэй повредила нападавшего, и раны его до сей поры не затянулись. Вероятно, они на предплечье.

Он умолк, а когда снова посмотрел на Харриет, заметил, что собеседница наблюдает за ним, сузив глаза.

— О чем вы размышляете, Краудер?

— Где теперь тело сиделки Брэй?

— В старом леднике возле «Медведя и короны»; местный констебль караулит дверь, а Майклс караулит его до тех пор пока не состоится дознание. Каковы ваши намерения?

— Собрать еще немного доказательств с этой милой дамы.

— Откуда вам известно, что она была милой дамой? — удивилась Харриет.

— Она прекрасно ходила за своим подопечным. Я проявляю профессиональное уважение. А еще я размышляю, удастся ли вам воспользоваться помощью нашего друга, оставшегося в замке, — добавил Краудер.

— Вы имеете в виду Пейшнс? Служанку, которую ударил Уикстид?

— Да.

Харриет задумчиво поглядела в потолок кабинета сэра Стивена.

— Она не кажется абсолютно глупой и, вероятно, стремится произвести впечатление на нового хозяина. Интересно, может ли она рассказать нам что-нибудь о том, как известная бутылка попала из погребов замка в руки Картрайта?

Харриет снова взяла анонимное письмо и принялась вертеть его в руках.

— Когда мы все-таки доберемся до конца этой истории, наших домочадцев станет вдвое больше.

Краудер вспомнил умные глаза бывшей служанки Картрайта и свое обещание.

— Подозреваю, что у меня домочадцев уже прибавилось.

— Прекрасно.

Раздался стук в дверь, и на пороге, пытаясь разглядеть их темные фигуры во мраке и пыли, возник младший сэр Стивен.

— Бог мой! Как это вещи пришли в такой беспорядок — и сами собой! Итак? Вы нашли то, чего искали, госпожа Уэстерман?

Харриет поднялась, улыбаясь.

— Разумеется, нашла, сэр. Благодарю вас. — Она поглядела в сияющее морщинистое лицо хозяина. — Мы искали любые наблюдения, сделанные вашим отцом по поводу смерти Сары Рэндл.

Лицо сэра Стивена горестно сморщилось, и он уставился в пол.

— Бедняжка Сара. Тысяча семьсот тридцать девятый. Лето. Но не столь теплое, как это. Печально.

— В своих записках ваш отец упомянул…

— Да. Я нашел ее. Знал ее. Мы играли вместе. — Внезапно он поднял взгляд и широко улыбнулся. — Она тоже любила жуков! — Затем его лицо снова приобрело грустное выражение. — Я помню, как приходил лорд Торнли. Кричал на моего отца. Бесчестный человек. — Он склонил голову набок. — Хотя, я полагаю, он спас от петли своего лакея. Или, возможно, просто сделал вид. Они не смогли повесить его. Назвали это помилованием. Присяжные — такие чудаки.

Харриет подалась вперед.

— Прошу прощения, сэр, я не совсем…

Сэр Стивен поглядел на гостью. Из-под края парика ученого мужа выбился небольшой клочок его собственных седых волос.

Это выглядело так, будто на улице к нему пристал пушок какого-то растения.

— Его лакей, милый человек, пойманный, однако, на краже в лондонском доме, вскоре после их переезда туда. Они выслали его на целых четырнадцать лет. Но на самом деле должны были повесить.

Краудер разжал пальцы и посмотрел на них с таким видом, будто впервые в жизни заметил их.

— Вы помните, когда это произошло, сэр Стивен?

— Спустя два месяца после смерти леди Торнли, в тысяча семьсот сорок восьмом. Когда я знал ее, она была очень красива, но совершенно несчастна.

Его взгляд снова метнулся к Харриет, и он слегка покраснел, впрочем, присущие сэру Стивену живость и веселый нрав, казалось, исчезли, как только было упомянуто имя Сары Рэндл, и ему еще предстояло снова уловить их и приладить на себя.

— Сэр Стивен, мы больше не станем вам докучать, — проговорила Харриет, — но, прежде чем удалиться, я с большим удовольствием взглянула бы на ваших жуков, даже невзирая на то, что я недостаточно образована и не в силах полностью понять их. Краудер говорит, они весьма примечательны.

Здоровый цвет и жизненные силы снова прихлынули к согбенной фигуре сэра Стивена, словно кто-то открыл ворота шлюза.

— В самом деле? Ах, разумеется! Многие из них отличаются весьма красивой расцветкой. Моя живущая в Лондоне племянница говорит, что с радостью носила бы шелковое платье цвета ее любимого жука. Не желаете ли увидеть его?

— Разумеется, — ответила Харриет, выходя из-за стола и подавая ему руку. — И, пожалуйста, расскажите мне о своей племяннице.

Краудер медленно последовал за ними.

Спустя несколько часов они сидели в небольшой приватной гостиной «Медведя и короны». Массивная фигура Майклса расположилась в одном из углов и почти не шевелилась, пока Харриет и Краудер рассказывали о том, что произошло за время их отсутствия. Когда рассказ был почти окончен, хозяин трактира поднял оловянную чашку и полностью осушил ее.

— Я немного знаком с этой Пейшнс. Имейте в виду, сам я не особенно высокого мнения о ней и ее родне, однако могу передать ей весточку. Вероятно, она не сможет покинуть дом несколько дней, — тихо проворчал он. — Ее отпускали на сутки лишь неделю или две назад. Но, возможно, я придумаю нечто, способное привести ее сюда нынче вечером. Говорят, экономка всем и каждому жалуется, что ее не желают понимать, и становится все небрежнее по части дисциплины, а Уикстид большую часть времени тратит на увеселение леди Торнли. — Харриет и Краудер молчали. — Я могу расспросить людей — вероятно, кто-нибудь помнит того лакея. Вы знаете его имя?

— Сэр Стивен не смог припомнить, — тихо отозвалась Харриет.

— Возвращаясь к прочим делам… Толлер — милый человек. Я вызову его сюда, на ужин, а вы сможете провести некоторое время с покойной госпожой Брэй, и сквайр об этом не узнает.

— А что говорят о сквайре? — поинтересовался Краудер.

Майклс провел рукой по своей черной бороде, слегка оттянув ее вниз.

— Он намеревается повесить Хью и со всеми своими любезностями причалить к мачте леди Торнли. Глупец!

Майклс произнес последнее слово с такой выразительностью, что Краудер невольно приподнял бровь.

— И он, и леди, и все им подобные проснутся однажды и увидят, что мы с дочерью Картрайта уже скупили все их закладные и владеем даже шелком, что покрывает их тела. Они никогда не сочтут это возможным, пока не узнают, что таковое уже произошло.

— Это похоже на революцию, Майклс. — Видимо, слова хозяина «Медведя и короны» немного позабавили Краудера.

Дородный трактирщик повернулся к ним лицом.

— Я называю это прогрессом, господин Краудер. Прогрессом. А теперь давайте заманим сюда Толлера. Моя жена улыбнется ему, и он по крайней мере час будет покорным, словно котенок.

Краудер замешкался у двери в старый ледник и повернулся к Харриет с сомнением во взгляде. Она встретилась с ним глазами и кивнула. Краудер открыл дверь, и их немедленно обдало прохладным воздухом; они восприняли бы его с радостью, если бы не серые могильные нотки, сильно ощущавшиеся в этой прохладе.

Краудер остался доволен. Тело было хорошо размещено, и разложение еще не развернулось в полную силу. Установив свечу, он вынул из кармана кремень и трут и принялся высекать искру, пока не получил пламя, достаточное для пробуждения фитилька. Ему пришлось немного нагнуться из-за изгиба стены, оказавшись совсем рядом с телом женщины, умершей три дня назад.

Сиделка Брэй лежала на подмостьях посреди круглого кирпичного строения. Харриет вспомнила о римском Парфеноне, который посещала вместе с супругом сразу после свадьбы. О нем напомнила ей форма деревенского ледника, даже несмотря на разницу в размерах этих двух зданий. Здесь она по-прежнему слышала доносившиеся с улицы негромкие крики вяхирей. Похоже, Майклс распорядился, чтобы некоторое количество соломы и льда из его заведения были принесены сюда для охлаждения воздуха. Время от времени Харриет улавливала треск льда, отзывавшийся едва слышным эхом, и медленное капанье воды, стремившейся освободиться от своей твердой формы и снова забурлить. При этом освещении и с этого расстояния казалось, что сиделка Брэй просто пребывает в покое, однако неестественная тишь и запах, витающий в воздухе, напоминали живой женщине о страшных опасностях и тьме, так часто скрывающихся за видимым спокойствием. Свечка, дрогнув, ожила, тени от кирпичей заплясали, чудовищно разрастаясь над телом, и Харриет процитировала:

Краудер глянул на нее через плечо.

— Вы приверженка Шекспира, госпожа Уэстерман?

— Я полагаю его величайшим из наших поэтов. А вы разве нет?

— Я знаю, что последнее время стало модно отзываться о нем подобным образом. Лично я предпочитаю Поупа.

— Кажется, это вам идет.

Анатом не обратил внимания на слова Харриет — он вгляделся в глыбы льда, потрескивавшие под своими соломенными одеялами.

— Тем не менее должен признать, что ваша цитата уместна. Как госпожа Брэй оказалась здесь? Я думал, ее должны были забрать в замок.

— Должны были, — согласилась Харриет, — однако Майклс сказал, что после дознания он предложил коронеру это место, а сторона Торнли, похоже, с радостью освободилась от лишней заботы. Разумеется, в то время Хью уже арестовали, и, я полагаю, коронер готов был согласиться на любое предложение.

Харриет разглядывала тонкий профиль Краудера, его выпуклости и впалости, обрисованные тенями и танцующим пламенем свечи. Она видела, что его мысли уже далеко. Анатом обернулся к ней.

— Если бы я стал на вас нападать, как бы вы защищались?

— Я владею техникой, коей научил меня мой супруг; с ее помощью при необходимости я могу положить почти любого мужчину. Но, полагаю, вы просите меня вообразить, как защищалась сиделка Брэй.

— Именно.

— Прекрасно. Если я правильно помню, кожа застряла под ногтями ее правой руки. — Она повернулась к анатому. — Допустим, что вы держите меня, ухватив за запястья, и мое лицо обращено к вам. Мне удается высвободить правую руку, и я с силой вонзаю пальцы в ваше предплечье, надеясь высвободить и левую. Могу вообразить, что моя рука выглядела бы так. — Правой кистью она изобразила лапу дикого зверя. — Почти наверняка я смогу угодить вам по левому предплечью… Разумеется, это лишь один из возможных вариантов. — Харриет пожала плечами.

— Но, как мне кажется, наиболее вероятный, — согласился Краудер. — Мы не видели ни одного человека с царапинами на лице. Если ее руки были свободны и она могла царапать, весьма сомнительно, что она стала бы царапать напавшего по обнаженной спине, вместо того чтобы просто сбежать. У нее под ногтями нет ткани, и очень маловероятно, что ей пришлось разорвать чьи-то штаны, дабы добраться до кожи, если ее уложили на пол.

Нахмурившись, Харриет ответила:

— Мы предполагаем, что удар, сваливший ее на пол, был также достаточно сильным, чтобы привести ее в послушное состояние. А уж затем ей связали руки.

Краудер передал Харриет свечу и достал из кармана маленькую шкатулочку розового дерева. Он открыл ее, плюнул внутрь, а затем, поглядев на Харриет и заметив ее удивление, кончиком пальца размешал получившуюся кашицу. Краудер немного наклонил шкатулочку, чтобы показать ее содержимое.

— Это вклад в науку из детской юных Майклсов. Плитка акварельной краски. Теперь мы немного порисуем пальцами.

Харриет кивнула — она была рада, что из всех доступных цветов анатом выбрал черный, а не алый.

Они приблизились к телу. Местами на коже сиделки начали проступать фиолетовые пятна. Харриет старалась держать свечу ровнее. Когда Краудер приподнял правую руку покойницы, от ее тела пахнуло зловонием уже начавшегося гниения, однако пламя свечи не шелохнулось. Анатом опустил в краску холодные восковые пальцы усопшей, а затем, отставив коробочку розового дерева, достал из кармана кусок почтовой бумаги. Харриет заметила на ней небольшое изображение — танцующего медведя возле крупной, слегка смазанной диадемы. Анатом поместил ее на груди сиделки. Затем, обхватив запястье одной руки и поддерживая кисть так, чтобы пальцы образовали такую же хищную лапу, какую изобразила Харриет, он провел ею по всей длине бумажного листа. Под шуршание погребальной одежды она оставила четыре отметины, вялые дорожки, ведущие к нижней части листа. Харриет вздрогнула. Краудер полюбовался своей работой и кивнул, затем, плюнув на платок, начал стирать краску с мертвых пальцев.

— Полагаю, — заметил он, склонившись над своей работой, — что этот лист бумаги может усложнить задачу тому, кто решит объявить, будто царапины на его предплечье нанесены каким-либо животным. — Умолкнув, он поглядел на Харриет. — Впрочем, вероятно, мне нужно приготовить еще несколько образцов для сравнения.

В трепещущем свете свечи Харриет наблюдала за Краудером, обхватившим руки покойницы; тон анатома казался весьма легкомысленным.

— Мы потратили достаточно времени на то, что, вероятно, необходимо, — проговорила она. — Давайте скажем Майклсу, что Толлер может вернуться к своим обязанностям караульного, и узнаем, удалось ли ему вызвать Пейшнс из замка.

Краудер вернул руку сиделки Брэй на место, разместив ее вдоль стола, и сложил свой лист бумаги, предварительно подув на него.

— Что вы думаете о словах Майклса? — спросила Харриет. — Относительно того, что он выкупит замок еще до того, как его владелец поймет, в чем дело?

Поправив свой кафтан Краудер, ответил:

— Земли, когда-то принадлежавшие мне, возделывает бывший кладовщик, сколотивший состояние в Лондоне. За двадцать лет этот человек накопил такое богатство, какое моя семья наживала столетиями.

Харриет медленно кивнула.

— Как вы думаете, здесь будет революция?

Краудер улыбнулся.

— Сомневаюсь. Нос англичанина по-прежнему чует зловоние гражданской войны. Разумеется, был и сорок пятый год.^[33] — Он вспомнил панику, разразившуюся в Лондоне во времена его детства, когда принц Чарли свалился на страну, словно комета, а за этим воспоследовали убийства и расправы. — Нет, я лишь дразнил Майклса, используя слово «революция», однако мы живем во времена, когда человек способен — более того, должен — возвыситься при помощи собственных талантов. Это только к лучшему, я полагаю.

Анатом открыл дверь для дамы и, пока она стояла, ослепленная внезапной яркостью дня, задул свечу.