54

Окно его комнаты выходило на виноградники и оливковые рощи южных склонов Лигурийских холмов. Внизу, на дороге, отражающей все изгибы текущей по дну долины реки, были видны горелые останки одного из последний конвоев Муссолини.

Ему было тринадцать. Война закончилась больше двух лет назад. Мальчишки, местные жители и старьевщики уже давно растащили с грузовиков и вездеходов все, что можно было унести в руках или увезти на крыше машины, оставив только голое, начавшее ржаветь железо.

Его жизнью была эта комната с низким наклонным потолком, унылыми маленькими картинами и узкой вертикальной щелью окна с видом на долину, ярко-зеленую летом и тускло-серую зимой. Его жизнью была эта комната и его книги. Его комната располагалась в дальней части чердака, и под окном был обрыв в несколько сотен футов – никто не мог заглянуть к нему. Никто в деревне не знал, что он здесь, кроме пары, жившей внизу. Это был их дом. Они кормили его и утоляли его жажду знаний, постоянно принося новые книги. В целом мире о его существовании знало всего несколько человек.

Поэтому, когда за ним пришли, он не был готов.

Он не видел людей, ворвавшихся к нему в комнату той ночью. Было темно. Он спал, а едва проснулся, ему надели повязку на глаза и заткнули рот вонючим кляпом.

Вокруг шептали голоса. Он не понимал, сколько их было, но слышал, что большинство из них были женщинами. Он боялся их. Они выволокли его из постели, швырнули на пол, затем бросили на стол, за которым он ел и работал. И все время они шептали: «Ell Diavolo… Ell Diavolo… Ell Diavolo».

Он слышал, как хозяйка дома, сеньора Велуччи, кричала, чтобы они оставили его, грозила страшными карами. Они не слушали ее.

Его ночную рубашку сорвали с него, затем в него начали тыкать пальцами, словно в теленка на базаре. При этом они пели, и в паузе женский голос произнес: «Ce l'ha il padre, deve averlo anche lui» – «Это есть на его отце, на нем тоже должно быть».

Другая женщина, раздвигавшая ему пряди волос и осматривавшая кожу на голове, пробормотала, что у сына Эмиля Сароцини даже волосы дьявольские.

Затем палец нашел его задний проход, сильно надавил, проникая внутрь. От боли он замычал в кляп. Палец так же резко вынули. Кто-то сказал что-то, он не расслышал. За замечанием последовал взрыв хохота.

Затем тишина.

Пятьдесят лет прошло, а он все еще помнил эту тишину.

Его схватили за запястья, лодыжки, бедра. Их руки были словно тиски. Одна рука прижала его голову к столу так, что он едва мог дышать.

Пальцы завладели его членом и резко дернули его вверх. Когда они уверенно взялись за мошонку, его охватила паника. Женский голос сказал:

– Нам не разрешено убивать его, но мы можем сделать так, что род Сароцини прервется на этом мальчике. Он будет последним.

А потом боль, да, боль в паху от ножа. Чувство невосполнимой потери, наложившееся на эту боль.

И слова Десятой Истины: «Тот, кто не чувствует жажды мщения, не ощущает боли». Эти слова он вспоминал всякий раз, когда думал о той боли.

Ни одна женщина в этой деревне не смогла понести с 1947 года. Аяне-д-Аннунци стала вымирать. Ее прозвали Деревней проклятых. Никто не понимал, что с этим местом – то ли что-то не так с водой (выше по течению текущей в долине реки располагался химический завод), то ли во всем виноват рацион местных жителей, в котором преобладали грибы. Ученые, озабоченные уменьшением плодородности почв в мире, проводили здесь множество различных исследований, и деревня Аяне-д-Аннунци часто упоминалась в научных журналах, но единого мнения о том, что здесь происходит, так и не было достигнуто.

Мистер Сароцини думал обо всем этом, глядя через стол на Кунца.

Думать об этом необходимо.

– Чем была твоя жизнь, когда я нашел тебя, Стефан? – спросил мистер Сароцини.

– Ничем.

– А как я нашел тебя?

– Голос, – сказал Кунц. – Вам был Голос.

– И что этот Голос сказал мне?

– Он сказал вам, где я живу, где найти меня, – в деревушке в Танзании. Мне было пять лет.

– И что ты делал в этой деревушке?

– Учился охотиться.

– И?..

– И все.

– Как ты появился на свет, Стефан?

– Я не знаю.

– Тебя родила монахиня из христианской миссии, изнасилованная егерем-проводником?

– Я не знаю.

– Почему егерь изнасиловал монахиню?

– Я не знаю.

– А что ты знаешь, Стефан?

– Что вы пришли за мной.

– Почему я пришел за тобой?

– Вас направлял Голос.

– Почему меня направлял Голос?

Кунц опустил глаза на ворсистый персидский ковер.

– Потому что я был вам нужен. А особенно вам нужен был ген, который я ношу. Редкий ген.

– Направляет ли Голос тебя, Стефан?

– Вы направляете меня.

– Кто ты, Стефан?

– Младенец, плачущий в ночи. Младенец, плачем просящий света и не имеющий иного языка, кроме плача.

– Кто это написал, Стефан?

– Теннисон.

– Кто твой свет, Стефан?

– Вы.

– Тогда почему ты не подчиняешься мне? Почему ты ослаб? Потому что обрел любовь? И всему виной наслаждения плоти? Жажда наслаждений плоти ослабляет тебя, жажда наслаждений, каждую секунду бодрствования присутствующая в твоем мозгу, ведущая тебя, правящая тобой, обладающая тобой?

У Кунца не было ответа.

– Почему ты позволил Сьюзан Картер улететь в Америку, Стефан?

– Потому что вы так мне велели.

– А ты всегда подчиняешься мне? Ты что, как собака Павлова? Выделяешь слюну, когда я нажимаю кнопку звонка?

Кунц поколебался – а это, он знал, было опасно.

– Да.

– Ты выделяешь слюну, думая о Сьюзан Картер?

Кунц снова поколебался.

– Я отдал тебе Сьюзан Картер, Стефан, а ты отпустил ее в Америку.

– Мои возможности ограниченны, – ответил Кунц. – Я не мог остановить ее.

Лицо мистера Сароцини озарилось зарницей гнева.

– Один телефонный звонок в аэропорт, Стефан. Если бы ты сообщил им, на каком она месяце беременности, они бы не пустили ее на борт. Это все, что тебе нужно было сделать.

Кунц опустил голову. Ему было стыдно.

– Посмотри на меня, Стефан. Любовь ослабила тебя.

Кунц поднял голову и посмотрел на мистера Сароцини, но ему по-прежнему нечего было сказать. Мистер Сароцини мог бы его похвалить за то, что он отреагировал в мгновение ока и немедленно послал в Америку Майлза Ванроу – доктор был в Америке еще до того, как самолет Сьюзан приземлился. Но сейчас не время для похвалы.

– Ты понимаешь, что этому ребенку нужен будет отец, Стефан?

Кунц нервно глотнул.

– Да.

– Я выполнил то, что обещал, Стефан?

– Да.

– До конца выполнил?

– До конца.

– Так, как ты мечтал?

Кунц ответил:

– Вергилий писал, что сны-мечты приходят к людям через двое ворот. Одни ворота из рога, сквозь них приходят вещие сны. Вторые сделаны из слоновой кости, и через них боги посылают людям ложные сны.

– И через какие ворота тебе пришел сон-мечта о Сьюзан Картер?

Кунц задумался, потому что все вопросы мистера Сароцини были ловушками.

– Через ворота из рога, – сказал он.

Мистер Сароцини улыбнулся:

– Стефан, ты помнишь, как звучит Пятнадцатая Истина?

Кунц ответил:

– «Воплощать мечту – сила, повторять мечту – слабость».

Мистер Сароцини вынул из ящика стола опасную бритву и вручил ее Кунцу.

– Она острая?

Кунц проверил пальцем и сказал мистеру Сароцини, что она острая.

Мистер Сароцини достал из стоящей на столе коробки сигару, но не зажег ее.

– Только мы с тобой знаем истину. Этот ребенок – истина. – Он посмотрел на поясок сигары, затем перевел взгляд на Кунца. – Я выполнил свою часть сделки, теперь ты должен выполнить свою. Ты готов очистить себя, Стефан? Защитить себя от будущих искушений? Показать мне, что я ошибаюсь, что любовь не ослабила тебя, но сделала сильнее?

Кунц потерял дыхание в мгновенном приступе паники. Он не хотел делать этого, не хотел, но не мог ослушаться. Он должен показать мистеру Сароцини, что любовь его не ослабила. Он старался успокоить себя. Так будет лучше. Его доверие к мистеру Сароцини было абсолютным. Мистер Сароцини не стал бы принуждать его, если бы это не было действительно необходимо. И ведь он же дал обещание.

Он глубоко вздохнул и сказал:

– Я готов.

Мистер Сароцини подошел к шкафу и открыл его. Затем он включил видеомагнитофон, и Кунц содрогнулся. Он знал, что за этим последует, и не хотел смотреть, но мистер Сароцини не оставлял ему выбора.

Ему придется смотреть.

На экране появилась Клодия. Она была без одежды. Левая сторона ее тела была молочно-белого цвета – того цвета, который так возбуждал Кунца, который он находил таким чувственным. Но вся правая сторона тела была красного цвета, а на груди отсутствовал сосок.

Она была подвешена на цепях. Одна цепь обвивалась вокруг ее шеи, вздергивая ее к потолку, две, закрепленные в полу, шли к лодыжкам, еще две крестообразно растягивали ее руки в стороны. Камера была направлена ей в лицо, и на нем запечатлелся ужас. Она кричала, плакала, ее глаза от страха вылезали на лоб.

Кунц наблюдал, как он сам вошел в кадр и приблизился к ней. В руке у него был нож, простой разделочный нож, острый как бритва. У него не было выбора, он должен был продолжить то, что было начато не один день назад.

Он вспомнил, что когда подошел близко к Клодии, то попытался заговорить с ней, сказать, что не хочет делать этого. И сейчас, глядя на экран, Кунц был рад, что камера этого не ухватила.

Он смотрел, как он сделал небольшой горизонтальный надрез под ее левой лопаткой – осторожно, чтобы не задеть мышц. А затем – даже он содрогнулся, глядя на то, что за этим последовало, – он продолжил сдирать с нее кожу.

Через несколько минут мистер Сароцини остановил запись и сказал Кунцу:

– Ты бы не хотел услышать такие крики из уст Сьюзан Картер?

Кунц сказал, что не хотел бы. Он говорил правду – ни за что на свете он бы не хотел этого.

Мистер Сароцини сказал:

– Когда ты исполнишь свой долг, я выполню свое второе обещание. Сьюзан Картер будет твоей вечно.

Кунц посмотрел мистеру Сароцини в глаза и почувствовал такое же доверие, какое всегда питал к этому человеку. Это необходимо. Это должно быть сделано.

Он взял опасную бритву, прошел в ванную, смежную с кабинетом мистера Сароцини, и закрыл дверь. Он расстегнул пряжку ремня на брюках и позволил им упасть на пол. Затем стянул боксерские трусы.

Клодия теперь – и это благо для нее – мертва. Но Сьюзан Картер жива. И если она станет для него искушением еще раз, если она совратит его еще раз или даже просто попытается опять сбежать, мистер Сароцини заставит его наказать ее тем же способом, каким он заставил наказать Клодию. Он не мог этого допустить, потому что любил Сьюзан. Он должен избавить ее от этого.

Кунц опять попробовал остроту бритвы, затем отмел в сторону волнение, колебания, сомнения. Он напомнил себе, что мистер Сароцини сам испытал такую боль, к тому же он спасает жизнь Сьюзан Картер. Возможно, мистер Сароцини обладает могуществом именно потому, что он такой, как есть. И если он хочет стать таким же сильным, как мистер Сароцини, он должен уподобиться ему.

Да, теперь он понимал. Это был способ мистера Сароцини помочь ему, заставить его понять. И он понял – и это было прекрасно.

Он спасает жизнь Сьюзан Картер.

Его затопила благодарность к мистеру Сароцини. Он схватил себя за мошонку. Его яички вспыхнули болью, когда он сжал их и убрал от основания члена. Но эта боль не шла ни в какое сравнение с болью, возникшей, когда он прорезал бритвой кожу и затем хрящ. Кровь залила ему руку и стала капать, а потом литься на пол.

Он закусил губу, перегородкой зубов останавливая крик боли. Его колотило, зрачки глаз сузились. Он старался успокоить дрожащую руку с бритвой. По нему ручьями тек пот. Еще не все, еще далеко не все. Нельзя терять решимости. Надо продолжать. Я спасаю твою жизнь, Сьюзан. Он издавал едва слышные мычащие, шипящие, свистящие звуки. Чтобы прекратить их, он плотнее сжал зубы. Тело начало складываться пополам. Приложив усилие, он выпрямился.

Он не должен кричать.

В живот ему вонзился кинжал. Боль достигла основания черепа, взорвалась иголками, проникшими в мозг, на обратном движении прошедшими сквозь тело. Он согнулся, зарычал от боли. Затем рык превратился почти в стенание. Окровавленная мошонка отделилась от тела и осталась у него в руке. Почти обезумев от боли, он бросил ее в унитаз и спустил воду. Посмотрев на кровь, струящуюся на бедра и на пол, он оторвал туалетной бумаги, скатал ее и прижал к паху.

Не в силах больше терпеть боль, он упал на колени, прижался распаленным лбом к кафелю стены. Его сотряс позыв рвоты. Он знал, что он слаб, и боялся этого. Мистеру Сароцини это не понравится. Ему нужно быть сильным, задействовать все резервы силы. Мистер Сароцини ждет его. Он находится здесь уже слишком долго. Он должен показать свою силу.

После еще нескольких позывов его вырвало. В голове немного прояснилось. Шатаясь, он встал на ноги, достал из кармана золотой «данхилл», открыл крышку. Затем, беззвучно произнося все Истины подряд, он отнял от паха пропитавшуюся кровью бумагу и поднес пламя к изрезанной плоти. Он почувствовал боль, запах паленого мяса, но Истины дали ему силу. Он повторял их снова и снова, одну за другой. Они стали мантрой, которую он повторял до тех пор, пока не закончил прижигать рану, а боль не сдала позиций, превратившись в тупую пульсацию.

Он замыл пятна на рубашке, вымыл руки, поправил галстук и вернулся в кабинет мистера Сароцини. Он шел медленно, поскольку ходьба причиняла сильную боль. Он сказал мистеру Сароцини, что исполнил свое обещание.

Но этого было недостаточно. Мистер Сароцини кивнул, но он еще не был доволен. Он сказал Кунцу:

– Теперь ты должен объяснить мне, Стефан, почему ты еще не наказал Сьюзан Картер за то, что она обратилась к гинекологу Харви Эддисону.

Кунц не мог объяснить. Его мозг был объят пламенем. Боль возвращалась, и он прилагал все старания к тому, чтобы не обнаружить ее.

– У тебя есть слабость, Стефан. Опасная слабость. Ты осознаешь опасность?

Кунц сглотнул. Кивнул.

– Ты зол, Стефан?

Кунц снова кивнул. Он хотел сесть, лечь, схватиться за пах, свернуться в клубок, снова стравить, но ничего из этого он не мог сделать в присутствии мистера Сароцини.

– Ты зол на свою слабость? На Сьюзан Картер? Ты должен направлять свой гнев, фокусировать его. Ты принес фотографию?

Кунц достал из кармана фотографию Кейси.

Мистер Сароцини кивнул. Кунц достал золотой «данхилл» и поджег фотографию. Банкир протянул руку, взял фотографию и прикурил от нее сигару. После этого он уронил горящую фотографию в стеклянную пепельницу, стоящую у него на столе. Они молча смотрели, как она догорела.

– У тебя есть какая-либо личная вещь Сьюзан Картер?

Кунц достал новый платок с вышитой в углу буквой «С». Он взял его из корзины грязного белья в ванной Сьюзан. Она не заметила пропажи.

Мистер Сароцини посмотрел на часы. Глубоко затянулся сигарой.

– Ты чувствуешь благодарность, Стефан? Ты чувствуешь благодарность за все то, что я для тебя сделал?

Кунц не смел открыть рот, так как боялся, что боль проявится в его голосе. Он уже показал мистеру Сароцини одну свою слабость – нельзя тут же показывать вторую. Он знал, что мистер Сароцини играет с ним, расставляет ему волчьи ямы. И сквозь ужасную боль к нему пришло предупреждение. Двенадцатая Истина: «Благодарность – это слабость».

– Я знаю, что удостоен великой чести, но по рождению, а не из милости.

Лицо мистера Сароцини просветлело.

– Хорошо, Стефан! Это очень хороший ответ! Теперь нам нужна энергия. Платок пусть останется у тебя – связь будет легче достигнуть через тебя, а не через меня. Закрой глаза. Настройся на платок. Пусть он заговорит.

Кунц увидел маленькую детскую комнату. На полке на стене сидели мягкие игрушки и стояла кукла танцовщицы фламенко в целлофановом цилиндре-упаковке. В комнате спала женщина. Это была Сьюзан Картер.

Часы показывали двенадцать тридцать пять. Правильнее – ноль тридцать пять, местное время – в Лос-Анджелесе.