Шаркил, лето 6449 от Сотворения мира, березозол
Беда пришла нежданно. Враги оказались под стенами совершенно внезапно. Тревоги сторожевые посты, вынесенные далеко в степь, подать не сумели. Видимо, дозорные вышки нападающие атаковали на рассвете, когда свет сигнального костра уже не виден, а столбы дыма еще не различимы на фоне утренних сумерек. Атаковали сразу все. Впрочем, не так уж и много было этих вышек.
Город спас от немедленного взятия мальчишка, сын Роббера де Крайона, командира наемников, добрый десяток лет служившего в Шаркиле. Любой летописец восхищенно крутил бы головой, записывая похождения франка. Многое повидал Роббер прежде, чем стал командиром разношерстного отряда, в котором не каждый мог похвастаться пониманием родного языка товарища. Но все друг друга понимали. У воинов всегда найдутся точки соприкосновения и понимания. Деньги, женщины и засохшая кровь на руках…
Впрочем, отряд казикура де Крайона местные уже и наемниками-то не считали, хотя жалованье платили исправно. Большая часть отряда, как и командир, успела обзавестись женами, наплодить детишек… Разница в религиях не помешала, тем паче, по мнению большинства живущих с меча, бог или боги — далеко и на небе. А живем здесь, на земле.
Дети унаследовали повадки отцов. Во всяком случае, глазастый, весь в мать, восьмилетний Шарль, франко-печенежский полукровка, не только умудрился разглядеть в дрожащем полумраке степного утра подходящие войска, но и определить, что идут чужие. Ну а о такой мелочи, как поднять тревогу и убедить дозор на главной башне в своей правоте, не стоит и говорить. Сын тархана и сам тархан[8]. Благодаря бдительному пареньку, успели не только закрыть ворота, но и впустить в крепость население предместий. Последнему, впрочем, появившийся противник не мешал. Пришлые не пытались ворваться в город на хвосте убегающих простолюдинов. То ли знали, что на этот случай у защитников припасено несколько сюрпризов, то ли имели другие планы. Например, долгую осаду. С вывариванием кож и крысой ценою в дирхем. Де Крайон как-то попадал в такой переплет и до сих пор хранил в сундуке зеленый пузырек венецианского стекла. Чтобы все быстрее закончилось.
Город обложили с трех сторон. Огланкур Давид поднялся на башню, с которой открывался самый лучший вид. С воинским главой города по узкой лестнице поднялся и де Крайон. Что делает умный человек при виде вопроса, в котором разбирается плохо? Ищет другого умного человека, знающего больше. Хазарин не без оснований считал себя умным человеком. Потому и не стал долго раздумывать над выбором спутника. Все-таки степная война отличается от крепостной. А франки — известные затейники в деле захвата и обороны каменных сооружений.
Оба командира рассматривали заполонившее равнину войско с всё возрастающим удивлением. А к огромному рыхлому телу вражеской армии все подходили и подходили новые отряды…
— Роббер! — устав вглядываться в колышущееся море, Давид повернулся к франку. — Оросы, исседоны, сираки! Они же присягали на верность кагану! Это что, восстание?
— Не совсем. Это не мятеж и не бунт, — пробурчал де Крайон. — Скорее, вторжение. Я вижу южных росов и кангаров с торками. Тысяч под пятьдесят уже есть. К вечеру будет за сотню. Только непонятно, на что они рассчитывают. Ни осадных машин, ни толковой пехоты. Одной конницей Шаркил не взять.
— Росы? — удивился огланкур. — Соглядатаи доносили, что росы собирались на Царьград.
— Мало ли куда собирались росы? Может быть, этому сброду, — Роббер кивнул в сторону равнины, — мы по дороге. Есть надежда, что покрутятся пару дней и уйдут. Может, всё не так плохо.
— Хочется верить, — вздохнул огланкур.
— Мне тоже. Запасов в крепости хватит на месяц. Может, больше. Если начать урезать выдачу с сегодняшнего дня.
— Подождем. Сами скажут, что им надо.
Только собрались уходить, как истошно завопил дозорный, до этого почтительно стоявший поодаль. И делавший вид, что его тут вовсе нет.
— Корабли на реке!
— Ну вот и четвертая сторона окружения, — произнес де Крюйон, тоже рассмотрев приближающие паруса. — Можно начинать вымачивать сапоги…
Флот росов, идущий по Дону, насчитывал не меньше двух десятков кораблей. Большинство — крупные купеческие суда, хотя присутствовали и четыре боевые ладьи, остановившиеся посередине реки. «Купцы» направились к противоположному берегу. Уверенно, будто заранее зная, что не завязнут на предательской отмели. Впрочем, чему удивляться? В хазарской армии служит много кого. Кто мог помешать кому-то из наемников вернуться в Киев? И за кружечкой пива поболтать о том, что он видел у крепости с красными стенами… А кому надо, запомнят и запишут. И осядет доклад где-нибудь в неприметном хранилище Заведующего Дорогами…
— Что-то они задумали, — сказал Давид. — Но что?
— На первый взгляд — занимают подходящую позицию для лагеря. А что в дальнейших планах, не могу даже предположить, — пожал плечами наемник. — Предлагаю пойти пропустить по стаканчику винца. Разгрузка займет несколько часов. Наблюдать за этим нет ни малейшего желания.
Роббер успел не только хлебнуть вина в компании огланкура, но и обойти стены, проверяя готовность к обороне. Он давно уже снял с Давида все чисто военные вопросы. Временами де Крюйон с тревогой посматривал на противоположный берег. Росы разгрузили суда и активно собирали какие-то машины. Смутно знакомые контуры механизмов вызывали у франка нехорошие предчувствия.
Прибежал запыхавшийся посыльный. Назревало некое прояснение. От окружившего Шаркил войска отделилась четверка всадников и на рысях подскакала к воротам, остановившись шагах в ста. Два степняка и два роса. На поднятом копье центрального из переговорщиков трепетало белое полотнище.
— Приветствую незваных гостей! — прокричал Роббер на неплохом росском, высунувшись из-за зубца. Как ни странно, франка услышали. И поняли.
— Приветствую хозяев! — в том же тоне ответили снизу. — Я атаман Рубец. Предлагаю сдать город без боя. Условия сдачи — обычные! Вы оставляете все ценное, а мы дарим вам жизни!
Роббер оглянулся. На стене неведомо как уже оказался Давид, внимательно вслушивающийся в каждое слово. Оказывается, огланкур владеет и росским!
— Нельзя дарить то, что вам не принадлежит! А Шаркил нелегко взять!
— Зато его просто сжечь. Вместе с вами.
— Здесь нечему гореть, — прокричал в ответ де Крюйон.
— Выйди, и я покажу, что будет гореть в Шаркиле.
Франк усмехнулся. Нашел дурака. Обезглавить оборону города — мечта любого завоевателя. Тем временем, всадники спешились. Знаменосец воткнул копье в землю и отошел немного назад, уведя за собой коней.
— Роб, это ты? — заорал, надсаживаясь, второй из переговорщиков. — Это я, Щарах! Не узнаешь? Нам ваши жизни и даром не нужны. Я лично обещаю, что тебя никто и пальцем не тронет! Зуб даю! А увидеть это тебе надо! У тебя же сын есть!
Раздумья продолжались недолго. Щарах, конечно, та еще скотина, но слово обычно держит. Да и у атамана сиверов была слава честного врага. В конце концов, с ним не так просто сладить. Особенно под прицелом сотен луков. Давид кивнул, одобряя решение. А мог и приказать.
— Хорошо! Ждите! — и уже негромко. — Если что, бейте. И…
Огланкур снова кивнул:
— Пригляжу.
Через пять минут переговорщики встретились.
— Ну и что я должен был такого увидеть? — спросил де Крюйон. — Хотя за задержку спасибо! Как раз масло подогреется.
Заговорил не Рубец. И не Щарах. Третий. Высокий парень в хитром доспехе, смахивающем на хауберк, но со стальными пластинами на груди. Если судить о возрасте, глядя на лицо — лет двадцать. Если смотреть в глаза — все сорок. Из росов.
— Снежко меня зовут. Русин я. Слышал о таких?
Роббер кивнул. Земля слухом полнится. Русин продолжал:
— Там за рекой собрали машины. Ты знаешь, что это за машины, франк? Или подсказать тебе? У них множество частей, и превеликое количество…
Наемник улыбнулся и продолжил:
— И превеликое количество рычагов с тетивами. Не считай меня глупее моего же коня, русин. За рекой ваши инженеры готовят требуше. Очень большие Интересно, где вы найдете столько валунов, чтобы разрушить наши стены? Привезете по реке?
Ответная улыбка была еще шире:
— Камни? Что ты, солдат! Они будут метать бочки!
Бочки — ладно. Лишь бы не дохлых коров или трупы. От тех становится еще обиднее. Вроде и мясо, а в котелок не положишь…
— Вы решили напоить весь гарнизон вином? И взять нас пьяными? Только говорю сразу — лариссиев у нас нет, но мусульман хватает. А у них с соком виноградной лозы отношения сложные. Впрочем, если напиток со склонов моего родного Арелата…[9] Хорошее вино в здешних краях большая редкость.
Русин рассмеялся:
— Хорошая шутка, франк. А теперь буду шутить я. Ты знаешь, что такое «греческий огонь»?
Наемник вздрогнул.
— Вижу, знаешь, — снова улыбнулся русин. Только на этот раз в улыбке лишь слепой не разглядел бы оскала льва, решившего пожрать раба Господнего…
— Но… — выдавил Роббер.
— Смотри, — прервал франка Снежко. — Внимательнее смотри.
Русин достал небольшой сосуд, щедро плеснул на камень под ногами и чиркнул огнивом. Взметнулось пламя.
— Попробуйте погасить. Чем угодно.
— Не буду и пытаться, — тихо сказал де Крюйон. — Меня жгли этой проклятой пакостью.
Поверхность булыжника по-прежнему была охвачена пламенем, издающим мерзкое зловоние.
— Мы забросаем город бочками с этой дрянью, — продолжал русин, хотя шевалье де Крайону все стало ясно сразу. Когда только побежал по граниту голубой язычок пламени… А потом будем стрелять горящими стрелами. Возможно, не будем — очаги справятся не хуже. Там посмотрим. В Шаркиле нет деревянных домов. Но там будут гореть камни. Завтра к утру город будет мертв. Не уйдет ни одна живая душа.
Никто из живущих под Луной не мог назвать Роббера трусом. Но ему стало страшно.
— В городе дети. Женщины. Выпустите хотя бы их!
Русин всмотрелся в побледневшее лицо франка:
— Мы предлагаем лучшие условия. Отпустим всех. Воины сохранят оружие. Один вооруженный на десяток. Вам хватит. Можно взять домашний скарб. Весь, что сможете унести. Нам остается крепость с казной и всеми запасами. Думайте. Времени — до темноты. Потом…
Снежко не стал договаривать. Троица, дружно развернувшись, зашагала прочь от крепости. К ним навстречу пошел коновод.
Огланкур ожидал переговорщика у самых ворот. Давиду хватило лишь взгляда:
— Всё так плохо?
— Еще хуже, — махнул рукой Роббер. — Они нас просто сожгут. Не потеряв ни одного человека. Можно выйти в поле. И принять бой. Две тысячи против ста. Про нас будут слагать песни. На небесах. Потому что на земле не выживет никто. Или сдаться…
Хазарин вслух ничего не спросил, только подался вперед, чтобы расслышать каждое слово.
— Нас отпускают. На почетных условиях, — закончил Роббер.
— На почетных? Я пытался отправить голубей. У них ловчие соколы. Перехватывают.
— Значит, каган не узнает. Итиль обречен.
— И что делать? — растерянно сказал Давид.
— Думай. Сегодня решение только за тобой, — ответил де Крюйон. — Я наемник, сражаюсь за деньги. Но у меня есть честь. Скажешь умереть — умру.
Франк, за длинный день постаревший на добрые двадцать лет, тяжело опустился на невысокий поребрик.
За два часа до заката Шаркил, западный оплот хазарского каганата, отворил ворота перед победителями.