Глава 3

Клаус задумчиво глядит на крохотный огонек, пляшущий на дереве, и я вижу, как он собирается что-то сказать, но ярчайшая вспышка за нашими спинами не дает ему сказать. В великом изумлении мы оборачиваемся к окну.

Увиденное повергает нас в невероятный шок, а мне в голову приходят некогда прочитанные строки, и теперь, словно сами собой, они всплывают в памяти: «Громадное и извергающее потоки пламени, несущееся с бешенной скоростью, окутанное молниями, взрыв от него был ярок, как десять тысяч солнц в зените; пламя, лишенное дыма, расходилось во все стороны». Эти строки были написаны в древнеиндийском эпосе, называющимся «Махабхарата», и они поразительно точно могли описывать только одно – ядерный взрыв. И мы, четверо Плетущих, наблюдаем сейчас именно его.

Можно сказать, нам повезло – в момент взрыва мы не смотрели в окно, иначе ожоги сетчаток глаз нам были бы обеспечены. Да и насколько нам повезло? В том ли, что мы примем свою смерть зрячими? Незащищенные участки кожи должны уже получить свою порцию, и световой ожог нам обеспечен. Был бы обеспечен, наблюдай мы ядерный взрыв с безопасного расстояния. А так, какая разница, получить его перед гибелью или нет?

Лихорадочно вспоминаю о правилах поведения при угрозе атомного взрыва. Головой или ногами нужно располагаться к его эпицентру? Тьфу! Мы на такой высоте, что все равно, хоть лицом, хоть ногами. Что делать? Что делать?! Как же не хочется умирать!

Стоит ли прятаться от смерти, если она настигнет нас, так или иначе?

Пытаюсь покинуть сон, с отчаянностью тонущего повторяя попытки одну за другой, но результат один – неудача.

За прошедшие несколько секунд после вспышки мы оказались не в состоянии найти выход из этой безумной ситуации. И кто бы ни заманил меня и ребят сюда, чей бы изощренный разум ни пытался многократно нас уничтожить с помощью многочисленных тварей, в этот раз неведомый враг, похоже, решил самым кардинальным способом закончить охоту.

Еще целую секунду я пытаюсь просчитать время на спуск на первый этаж и на поиски входа в подземный этаж, если он вообще существует. Когда минует это и еще одно мгновенье, я предельно четко осознаю, что пытаться спастись бегством и поиском убежища бессмысленно. Слишком близко произошел взрыв. Слишком быстро несется на нас смерть. Теперь я с каким-то спокойным и даже отрешенным любопытством наблюдаю за разверзающимся за окном адом. Что еще остается?

Ребята за спиной что-то кричат, даже пытаются тащить меня, как я понимаю, в соседнее помещение без окон. Понимая всю тщетность их попыток, я остаюсь на месте. Пусть все произойдет быстро. Не хочу прятаться в соседней комнатушке, лежа на грязном пол и глотая пыль. Не хочу быть заваленным обломками стен. Не хочу умирать медленно и мучительно. Не хочу в темноте считать секунды до конца. Не хочу…

Ядерный удар пришелся по городу к югу от нас. Когда я обернулся на вспышку, то сначала ничего не увидел из-за пляшущих в глазах зайчиков от отраженного в белых мраморных стенах света. А теперь я вижу солнце. Оно встает, набухает где-то далеко впереди над домами. В его свете и с нашей высоты видно, что город не просто большой, он в самом деле огромный. Его кварталы простираются насколько хватает глаз.

Слепящий огненный шар все увеличивается в размерах, вздымаясь выше и выше. Я опускаю взгляд на площадь. Суматошно бегают люди. Наверное, они что-то кричат, но, как и прежде, ни одного звука с улицы до нас не доносится. Автомобили с включенными фарами останавливаются, и из них выбираются водители и пассажиры. И все поворачиваются к югу. Туда, откуда идет свет. Замечаю нескольких людей, отчаянно толкающих других и пытающихся пробраться к зданиям, укрыться в них. Глупцы! Видели бы они, ЧТО на них надвигается…

А через секунду все замирает, словно некий фотограф или кинооператор, снимающий ленту о странном городе, сделал снимок или нажал на «паузу». Люди, кто бежал, кто стоял – все застывают. Разноцветные автомобили, вывески на домах, яркие зонты-навесы над столиками кафе, все, что имеет какой-нибудь цвет, вдруг начинает стремительно чернеть, а потом сереть. С ужасом наблюдаю, как начинают тлеть, гореть люди, сидящие за столиками, стоящие на улицах, замершие в движении… Вижу, как вскипает черным дымом краска на автомобилях.

Ну вот и все. Сейчас начнет плавиться и стекло, из-за которого мы наблюдаем за смертью огромного города.

Огненный шар на юге уже не слепит. Он продолжает набухать все сильнее, поднимаясь ввысь исполинским и чудовищным дымным грибом.

А потом я чувствую, как кто-то берет меня за руку. Я не оборачиваюсь. Я знаю, что это Соня. С другой стороны мне на плечо ложится чья-то рука. Рыжий. Теплое чувство родства и близости наполняет меня. Хорошо, что сейчас мы вместе.

С замиранием сердца наблюдаю, как стекло перед нами начинает пузыриться и течь. Однако температура в помещении не меняется. Не обращая внимания на подобные мелочи, я продолжаю наблюдать за Армагеддоном, разворачивающимся перед нами. Даже сквозь текущее и пузырящееся окно видно, как от вздымающегося все выше ядерного гриба в нашу сторону несется стена пыли. Это ударная волна.

Ну вот и все. Остаются считанные мгновения. Я сильнее сжимаю узкую ладошку в своей руке и даже вроде что-то говорю друзьям, прощаясь.

Пыль, какие-то осколки, целые автомобили летят по улицам и над домами. Словно при замедленном воспроизведении, наблюдаю, как вышибает из окон еще целые стекла, как ударная волна буквально сносит горящие крыши домов, вздымает в воздух обломки зданий. Людей, а точнее то, во что они превратились – обугленные куклы – буквально за миг превращает в пыль…

Сейчас!

Все в той же мертвой тишине, нарушаемой лишь нашим хриплым дыханием, толстенные стекла взрываются тысячами осколков.

В самый последний миг я невольно зажмуриваю глаза. Ничего не чувствую. Я уже умер, и от меня осталась только грязно-серая тень на стене позади? А может произошло чудо, и я проснулся? Осторожно открываю глаза, с неким опозданием понимая, что они у меня есть. Передо мной, насколько хватает глаз, простирается местный филиал ада, который венчает огромный, просто невероятный по размерам гриб, царапающий и раздвигающий своей чудовищной шляпой небо. В великом изумлении оглядываюсь по сторонам. Мои друзья целы и невредимы, стоят рядом, только плечо ноет от хватки Семена. Они открывают глаза, несколько долгих мгновений неверяще смотрят вокруг, а потом начинают одновременно орать что-то счастливое и радостное:

– Мы живы!

– Слава Богу!

– Вот это фокус!

– Невероятно!

Непередаваемое чувство облегчения, счастья и беззаботного веселья охватывает и меня. Хочется пуститься в пляс и запеть что-нибудь жизнерадостное и бодрое. Я обращаю взгляд на город внизу. Он горит, он умирает. Ядерный гриб протянулся от земли уже так высоко, что приходится задирать голову, чтобы увидеть его полностью. А видимость с каждой секундой становится все хуже. Я вижу, как сбитое взрывной волной пламя возвращается, жадным огнем пожирая все то, что еще может гореть. Какая сейчас снаружи температура? Не знаю, страшно даже думать об этом. А потом я вижу огненный вал, катящийся от эпицентра взрыва. Стена бушующего пламени надвигается неотвратимо, поглощая все, что попадается ей на пути. Заворожено и не мигая, я наблюдаю за этой дикой мощью, что с необузданной яростью накатывает, простираясь от земли и, кажется, до неба.

Разум отказывается верить тому, что видят глаза, поэтому я ловлю себя на мысли, что наблюдаемая мной картина могла бы быть даже по-своему красивой, не будь она такой чудовищной. А ведь там внизу до сих пор гибнут люди, те из них, кто смог укрыться от тепловой и ударной волны. А сколько еще их умрет от ожогов и лучевой болезни?

Но ведь это сон. Это сон? Почему тогда меня не покидает ощущение, будто мы наблюдаем сейчас за реально происходящими событиями? Или реально происшедшими некогда…

Стена огня выкатывается на площадь, стремительно охватывая здания вокруг, остовы горящих автомобилей, остатки фонтана. Короткий вскрик Сони и злая ругань Семена. Огромным усилием мне удается удержать свои глаза открытыми. Мне интересно. Возможно, я бы даже испугался, если бы все то, что мы наблюдаем, сопровождалось звуком. Еще через мгновение я оказываюсь объят яростным пламенем, которое довольно долго не желает опадать. Наконец, оно уходит, и я оглядываюсь вокруг. Помещение, в котором мы находимся, не узнать. Стены вокруг почернели и оплавились, ничем не напоминая те, белоснежные, что были облицованы снежным мрамором. Пол под ногами… Я в испуге отдергиваю ногу от дымящегося и словно плывущего пола. Он и в самом деле течет, местами покраснев почти добела. Однако ноги мои стоят твердо и не чувствуют никакой зыбкости.

Гриб ядерного взрыва вытянулся очень высоко, но он все еще полыхает яростным пламенем. Багровые небеса, нависшие над городом, озаряются какими-то редкими и далекими вспышками. Красно-черное небо скалится смертельным оскалом. А потом начинается снег. Черный. Огромные хлопья сажи и пепла падают с мертвого неба на содрогаемый в предсмертных конвульсиях город, словно укрывая его черным саванном. Снова, уже в который раз, разум отказывается верить жуткой, леденящей кровь картине. Боюсь даже представить себе подобный кошмар, но одно могу утверждать уверенно – все, что мы видим, все это было когда-то. Или будет… Сны обладают удивительным свойством приходить людям, не обращая внимания на время, как одно из неизменных и неотъемлемых составляющих нашего бытия. Я плотно сжимаю челюсти, стараясь дышать ровно, чтобы ничто не выдало моего состояния. Скорбь овладела мной. Я скорблю по всем тем, кто умер за один миг, и кто умрет позже. Это неправильная смерть. Так нельзя умирать. Это противно самой природе.

Слышу короткий всхлип слева и поворачиваюсь на звук. Соня до сих пор сильно стискивает мою ладонь, а другой рукой вытирает бегущие из глаз слезы.

– Как же так? – спрашивает она. – Почему? В чем они виноваты?

Тихое бормотание справа от меня. Семен, играя скулами, что-то зло бормочет себе под нос.

А где Клаус? Ищу его взглядом. Он стоит чуть поодаль и с каменным лицом глядит на пекло внизу остановившимся взглядом. Его лицо непроницаемо, словно застывшая маска, даже глаза не моргают. Успев его немного изучить за эти несколько часов, я могу сказать, что Клаус сейчас очень далек от нормального состояния. Очень похоже, что он пребывает сейчас в не меньшем шоке, чем любой из нас. Почему-то мне кажется это достаточно важным, и я добавляю ему несколько очков.

Город за окном горит. Частые струи дыма жирной копотью мажут низкие чадящие небеса. Везде горят пожары. По-прежнему, все, что мы видим, происходит в полной тишине, и это хорошо, потому что я не уверен, как бы мы пережили звуковые удары, громы и раскаты взрывов. Черный «снег» продолжает идти все сильнее, ухудшая и без того ухудшившуюся видимость. Некогда красивая и оживленная площадь внизу под нами мертва и отвратительна, а от фонтана осталось только нечто оплавленное и бесформенное. На западе, сквозь дымы от пожаров и мглистую пелену от черного «снега» мне удается разглядеть силуэты двух высотных зданий, запомнившихся мне совсем в другом образе – на фоне закатного летнего неба.

– Что-то происходит, – тихо произносит Клаус.

– Где? – сразу же спрашиваю я, поворачиваясь к нему.

– Везде.

Пытаюсь понять, о чем это он, а потом и сам замечаю.

Гриб от ядерного взрыва исчезает на глазах, развеявшись и не оставив ни следа. Копоть и сажа перестают сыпаться с неба как-то вдруг, словно их просто выключили. Огни и пожары в городе затухают буквально на глазах, а потом на востоке низкие черные тучи начинают сереть. Что это? Через несколько секунд в скудный блеклый свет окрашиваются все тучи, которыми покрыто небо. Видимость плохая, поэтому трудно сказать, сколь далеко в небеса распространяется этот странный серый свет. А потом начинается дождь. Он немного прибивает пыльную мглу, в который погружен город, но осадки заканчиваются так же внезапно, как и начались. Я только успеваю заметить, что капли дождя темно-серые, если не черные. Дождь был очень коротким, но от того не менее сильным. Он заканчивается, будто и в самом деле кто-то его выключил. От него остаются только частые оспины на пыльном полу у бывшего окна. У меня появляется смутная, пока еще не сформировавшаяся догадка, но я решаю понаблюдать за происходящим еще, прежде чем делать какие бы то ни было выводы.

Мертвенный свет из-за туч на глазах смещается на запад, будто некто огромный светит на них исполинским фонарем с той стороны неба. Становится заметно темнее, а потом как-то вдруг наступает тьма. Она внезапно накрывает нас густым мраком, в котором нет места звездам и луне. Жуткая мгла скрывает от наших взоров изуродованные и жалкие руины города.

Я закуриваю, и пламя от спички высвечивает напряженные лица друзей. Выпускаю в сторону дым и говорю:

– Не думаю, что сейчас нам нужно куда-то спешить.

Потом поднимаю с пола упавший стул, ставлю его на ножки и сажусь на него.

– Что происходит, Максим? – тихо спрашивает Соня в темноте.

– Уверен, бояться сейчас нечего, – успокаиваю ее.

Я включаю фонарь на шлеме и «достаю» керосиновую лампу. Высвечиваю в темноте Рыжего, который так и стоит рядом со мной.

– Семен, нужен керосин, – обращаюсь к нему.

Он щурится от света моего фонаря, кивает и «достает» литровую канистру, в которой плещется горючее. Киваю ему на лампу, давая понять, чтобы он занялся ею, и парень следующую минуту занимается разжиганием лампы. Пусть отвлечется пока от тревожных мыслей. Света от «керосинки» немного, но само его наличие взбадривает нас. Следуя моему примеру, ребята рассаживаются на стульях вокруг лампы лицом к бывшему окну.

Проходит примерно минута, когда тучи слева от нас, на востоке, снова начинают сереть. В этот раз все происходит быстрее. Унылая бледность распространяется на все небо, а потом смещается к западу и через какие-то секунды угрюмые небеса темнеют, и мир снова погружается во мрак.

– Что это летает по небу? – с напряженным удивлением спрашивает Семен.

Клаус громко хмыкает. Похоже, он уже догадался.

– Вон еще один! – Рыжий показывает пальцем в снова светлеющие тучи на востоке.

– Семен, – ошарашено произносит Соня, – это ничего не летает.

– Ну как же не летает, если вот еще один светит на все небо?

Я замечаю, как скорость смены времени суток все увеличивается, и теперь нет ни дня, ни ночи – только серый, изредка мерцающий свет солнца, никак не способного пробить слой пыльных туч в небе.

– Да что же это такое?! – удивленно восклицает Рыжий. – Макс, объясни, что происходит.

– Время ускорилось, Семен, – отвечаю ему.

– А… – он потрясенно замолкает на полуслове, переваривая полученную информацию, потом хочет что-то спросить у меня, но я успеваю сказать раньше.

– Не знаю. Я не знаю, что это такое, почему, и когда закончится. Сейчас мы зрители и пока можем только наблюдать за происходящим.

– И сколько мы тут будем сидеть? – спрашивает Семен спустя какое-то время.

– Не знаю, – отвечаю ему честно, – но продолжать поиски выхода из этого мира, на мой взгляд, сейчас бессмысленно.

– Почему?

– Потому что все вокруг нас меняется слишком быстро, и неизвестно еще, чем это все закончится. Лучшее, что мы можем сейчас сделать – это немного отдохнуть. Не думаю, что это представление, – киваю на окно, – затянется надолго.

Семен задумчиво кивает, соглашаясь с моими словами, и больше ничего не спрашивает.

Мерцание, что подразумевает под собой смену дня и ночи, происходит сейчас примерно один раз в секунду – время ускорилось неимоверно и, по-моему, продолжает набирать скорость. Как-то вдруг начинается метель. Яростная вьюга продолжается несколько минут, в течение которых перед нами стоит только сплошная стена из грязно-серого снега, однако ни ветра, ни холода мы не чувствуем. Я выкидываю окурок в пустоту за окном, и он улетает, рассыпая искры. Лампа, вокруг которой мы сидим, дает теплый и ровный свет, почти без запах керосина. Снег заканчивается так же внезапно, как и начался, и перед нами открывается удивительная и жутковатая картина. То, что когда-то было городом, то, что осталось от него после ядерного взрыва, укрыто сейчас толстым одеялом грязно-белого снега. Из огромных серых сугробов вырастают, словно гнилые зубы, остатки зданий, скалящиеся жуткому миру страшными мертвыми оскалами. Снега много, очень много. Не уверен, сколько времени, объективного времени, он шел.

Смена дня и ночи происходит настолько стремительно, что невозможно различить даже знакомого мерцания. Довольно быстро снег, укрывший мертвый город толстым покрывалом, почти сходит, однако сразу начинается новый буран. Он длится несколько минут. Не знаю даже, сколько дней, недель или месяцев он идет в этом мире на самом деле. Однако все чаще серая стена снега, стоящая перед нами, исчезает, снова открывая взору жуткий пейзаж. Спустя какое-то время непрекращающаяся метель начинает выдыхаться. Воспоминания о ночном городе с его умытыми после ночной грозы улицами и беззаботными людьми, праздно гуляющими вдоль ярко освещенных витрин домов, сидящими в кафе у фонтана, кормящими голубей, кажутся сейчас нереальными и даже сказочными. Для нас они были живы четверть часа назад. Лица ребят, сидящих полукругом возле керосиновой лампы, напряжены. С нескрываемой тоской они глядят на сдавшийся снежной стихии город. Клаус. С огромным удивлением я отмечаю, какую с трудом скрываемую муку он пытается спрятать от нас. Что это с ним?

– Смотрите! – вдруг восклицает Семен. – Вы видели?!

Короткая, почти незаметная глазу, вспышка света в небе. Еще одна, но уже в другой части небосклона. И еще.

– Что это? – спрашивает Рыжий.

Я не узнаю голоса Клауса, ответившего ему – столько в нем горечи:

– Это солнце, Семен. Это солнце.

– Да, да! – радостно восклицает теперь Соня.

Тучи, низкие и угрюмые темно-серые тучи на небе, двигаются столь стремительно, что смазываются в очертаниях, и поэтому создается ощущение, что слой облаков на небе идеально ровен, но краткие вспышки белого света мелькают в небе все чаще.

– Что-то меняется, – шепот Клауса едва слышен.

– Время, – также негромко говорю я, уже заметив перемены, – время замедляется.

Грязно-серые лохмы низких туч уже не кажутся гладкими и ровными. Уже видно, как они меняются, вскипая и опадая.

– Снег, – роняет Соня, – он тает.

Лучи яркого света, бьющие из туч, пронзают развалины города. В воздухе почти все время словно снежная пыль стоит – это все никак не закончится снег, и мелькающие солнечные лучи, вспарывающие слой туч, видны в этом стылом полумраке четко и ясно. Прорехи в небесах становятся все чаще и больше по размеру. Мрачный небосвод, покрытый лютыми тучами, худеет на глазах, сдаваясь солнцу и свету. Светило отвоевывает у промозглой мглы все больше места и все больше времени. Ясные лучи вырывают из тени целые здания и даже кварталы, словно пытаясь их оживить, подарив им часть своего тепла. Но руины остаются мертвыми и равнодушными к потугам солнца, а временами и вовсе разваливаются. Для нас это выглядит так, будто здания просто исчезают из виду.

На наших глазах снег начинает таять, но время все также летит неуловимо быстро, поэтому картинки занесенных снегом развалин меняются, как в калейдоскопе. Проходит совсем немного времени, когда снег окончательно исчезает, полностью растаяв. По-моему, я даже успел увидеть ручьи талой воды, целые реки растаявшего снега. Солнце на небе неугомонным мячиком летает по почти очистившемуся от туч невероятно голубому небу.

– Ядерная зима закончилась, – роняет Клаус.

– Долго нам тут еще сидеть? Когда это все закончится? – выдает Семен.

– Не знаю, – отвечает тот

– Макс, – поворачивается ко мне Рыжий с немым вопросом.

Встречаю его взгляд.

– Семен, – говорю серьезно, – я знаю не больше твоего, и когда закончится «это», не имею ни малейшего представления.

– Тогда, может, стоит продолжить поиски?

– Где? – отвечаю вопросом на вопрос. – Куда ты собираешься сейчас идти?

– Ну… Не знаю, – он заминается. – Но здесь мы просто теряем время.

– А ты уверен в этом?

Рыжий молчит, не зная, что сказать.

– Если ты помнишь, я говорил, что выход из этого сна должен находиться в этом здании на пятом этаже, – Семен кивает. – То, что мы нашли здесь, на этом этаже, оказалось смертельной ловушкой. Лично я не представляю, где нам следует искать выход из этого сна. Единственное, что, на мой взгляд, мы можем сейчас сделать – это ждать.

– И сколько еще ждать? – не унимается парень.

– Семен, ты спешишь куда-то? – вмешивается Соня. – Как ты в этом мельтешении что-то сможешь найти? Нужно дождаться, пока время не придет в норму.

– В норму? Ты думаешь, оно снова будет нормальным?

Соня лишь пожимает плечами, оставляя вопрос без ответа.

– Сема, – я не даю Рыжему задать очередной вопрос, – если ты так жаждешь действий, «достань» нам что-нибудь перекусить. Мы не будем возражать против каких-нибудь деликатесов.

Он бурчит что-то неразборчивое в ответ, потом хмыкает и садится обратно на свой стул, затем «достает» огромный бутерброд из длинного багета, в котором видна зелень и что-то мясное, истекающее кетчупом и горчицей. Неимоверный бутерброд едва держится в руках Семена, и он с громким чавканьем принимается поглощать сей шедевр собственного производства. На пол из бутерброда тут же падают листья салата, куски мяса и, по-моему, морковки по-корейски.

– Свинья! – рассмеявшись, бросает ему Соня.

Рыжий не остается в долгу, но так как сказать он ничего не может, то просто открывает рот, показывая девушке его содержимое.

– Фу! – она отворачивается от парня.

Невольная улыбка трогает мои губы. Семен, как обычно, в своем репертуаре веселого дебошира, но сейчас его проказы, как нельзя кстати. Ничто так не отвлекает от проблем, как хорошая порция веселья или хотя бы то, что некоторые считают смешным.

Клаус «достает» ароматно парующую чашку и протягивает ее Соне.

– Спасибо, – она благодарно кивает ему и принимает черную керамическую чашку.

Потом Клаус «достает» еще один кофе.

– Будешь? – он меня спрашивает?

Я удивлен. Меньше всего я ожидаю от него подобного.

– Спасибо. Нет.

Клаус пожимает плечами, и сам делает осторожный глоток. А я и в самом деле не хочу кофе – нервы и без того чересчур напряжены. Спустя секунду в моей руке появляется картонный стаканчик, в котором плещется апельсиновый фреш. Кисло-сладкая прохладная влага приятно скатывается по пищеводу. В несколько глотков выпиваю весь сок, с удовольствием выдыхаю, «достаю» еще один и пью его уже не спеша, смакуя каждый глоток.

Город перед нами теперь выглядит именно таким, каким я его запомнил: разваливающиеся здания без крыш, окон и дверей. Угрюмые развалины слепо пялятся на улицы, во дворы и скалятся мертвым оскалом. Вместо мощенной булыжником площади и покрытых асфальтом улиц на земле лежит такая знакомая грязно-бурая с рыжим отливом земля, сухая и сыпучая, как песок.

Наблюдая за мрачным пейзажем, нахожу только два существенных отличия. Первое заключается в том, что на небе, несмотря на смену суток, нет ни единого облачка, а ведь в «нашем» времени небосвод был сплошь покрыт низкими и, к тому же, меняющими цвет тучами. А второе отличие – это фонтан. Хотя правильнее будет сказать не фонтан, а его отсутствие. Да, на площади под нами нет никакого белого фонтана.

Чавканье за спиной прекратилось.

– Похоже, мы уже на месте, – как Рыжему удается говорить с набитым ртом?

– Еще нет, – негромко отвечает Клаус и ставит на пол опустевшую чашку из-под кофе. – Еще не время.