Прием тел

Нет тише и спокойнее в больнице места, чем то, к двери которого прикручена табличка с надписью: «ПРИЕМ ТЕЛ».

Это морг.

Стены здесь выложены белой плиткой. Зачем нужны радиаторы отопления? Старые, советские еще, краска на них много раз облупливалась, их заново красили, поэтому чугунные «гармошки» кажутся щербатыми, неровными. Должны быть радиаторы, вот они и есть.

Стол. На столе толстая клеенка, рисунок – крупные квадраты, грязнобелые и коричневые. Поверх квадратов банки с образцами для экспертизы, пара резиновых перчаток и надкушенный бутерброд с копченой колбасой. Предположительно «Московской». Ахмед – он тут хозяйничает вместе с напарником – очень уважает именно «Московскую».

Разделочные столы из нержавейки с рукомойниками и кранами на два вентиля. На столах штопаные трупы с номерными бирками у кого на больших пальцах ног, у кого на запястьях – в зависимости от привычек спеца, их вскрывавшего и оформлявшего. В поддонах рядом со столами инструменты: молотки, пилы, скальпели, ножницы, долото…

Шкафчики в раздевалке и душевая.

На полу тоже плитка. Каталка на четырех поворотных колесах.

Деревянная дверь. То есть это снаружи она деревянная, вроде как хлипкая и невзрачная, а на самом деле под коекак покрытой лаком древесиной прячется толстая броня. На двери табличка, – в больницах никак без табличек – прикрепленная неизменными шурупами. «ХОЛОДИЛЬНАЯ КАМЕРА № 1» написано на ней. А чуть ниже прикноплен лист бумаги, на котором от руки выведено: «Не работает! Посторонним вход запрещен!». Да посторонние и не смогут войти, разве только жахнут из гранатомета в замок. Замок, кстати, весьма примечательный – цифровой кодовый multtlock. Чтобы открыть его, нужно не только знать код, но еще иметь специальный ключ – кусок белого пластика с магнитной полосой.

Вот за тайную дверь Лев Аркадьевич Глоссер и собирается сопроводить Татьяну, чтобы поговорить о многом, оставшись с ней наедине. Случилось чудо. Все вернулось на круги своя. Справедливость восторжествовала.

– Танечка, – шепчет Лева Глоссер в ухо своей первой и единственной любви, – вот мы и вместе. Тогда, давно, ты совершила ошибку. Ты сделала мне больно, очень больно. Но так бывает, я все понимаю. И я прощаю тебя.

Она чтото говорит в ответ, спорит с ним, как раньше. Она ничуть не изменилась за много лет. И Лёва тоже. Он, как и прежде, молод и силен. Время над ними не властно.

Войдя в особую операционную, Лёва заблокировал ригель замка. Теперь, даже зная код и имея ключ, а у Ахмеда он есть, снаружи дверь не открыть.

Здесь у него хранится то, что не занесено в «Реестр органов и анатомических материалов для трансплантации». Вот на этой полке стеллажей – спецконтейнеры с сердцами, подключенными к системе искусственного кровообращения так, что они продолжают сокращаться во время транспортировки. А чтобы увеличить срок хранения, Лев Аркадьевич накачал их консервирующим раствором, состав которого он нашел сам, проведя множество экспериментов. Лев Аркадьевич – гений. Скромный гений, о работах которого не упоминается ни в одном медицинском журнале. Ему не нужна слава, чтобы спасать одни жизни, отнимая другие.

Чуть ниже – упакованные в контейнеры и готовые к отправке почки, печени, поджелудочные железы и даже глаза. Какие хотите глаза – карие, серые, голубые и зеленые. Особым спросом пользуются почемуто голубые. Выше – конечности, спинной мозг, кровь и прочее совсем уж дешевенькое, вроде лоскутов кожи. Лев Аркадьевич ратует за безотходное производство. Донора надо использовать по максимуму, раз уж ему посчастливилось попасть на прием к гению, раз уж готов он безвозмездно поделиться здоровьем с кемто в Штатах или во Франции. Лев Аркадьевич всего лишь посредник между одним телом и другим. А посредники, уж извините, не работают бесплатно.

– Здравствуйте, доктор. Святые моторы, как я рад вас видеть! – звучит глухо, будто говорившему чтото мешает полноценно раскрыть рот.

Засмотревшись на свое хранилище, Глоссер вздрагивает от неожиданности. Похоже, недавно в мясницкую привезли очередную тушу, Ахмед принял, отправился доложить, потомуто наверху и оказался.

– Я уж думал, вы не придете. – На столе, одном из двух в помещении, лежит краснорожий представитель сексменьшинств. Только толстому стареющему гею придет в голову смазывать тональным кремом и пудрить свернутый набок нос. Пятнистая шуба, искусственный мех «под леопарда», вся забрызганная кровью, валяется рядом со столом – Ахмед не успел убрать, зато он подсоединил тушу, буквально нашпигованную пулями, к аппарату искусственной вентиляции легких, поставил пяток капельниц и накачал стимуляторами до такой степени, что туша ожила и вздумала говорить. – Думал идти вас искать… Мне бы кнопку для вызова медсестры. Я в кино такое видел. Вдруг мне плохо станет? И скучно одному тут. Привет, сестренка. Тебя как зовут? Теперь вместе лечиться будем!

Туша, подготовленная к разделке на органы, даже не подозревает о грядущей участи, хотя Ахмед уже зафиксировал ее ремнями так, что только рот можно разевать и открывать глаза.

Это хорошо. Власть над людьми неизменно возбуждает Леву Глоссера.

Напудренный придурок даже не подозревает, что он – всего лишь биологический контейнер для хранения органов, под стать тем, что на стеллажах. Он – разновидность упаковки.

Старательно изобразив улыбку, Глоссер вежливо кивает толстяку, хотя, конечно, здороваться с куском мяса – сродни извращению.

Он кладет Татьяну на стол.

– Лев Аркадьевич, отпустите меня, пожалуйста, – говорит она.

И с его глаз точно падает пелена.

Сердце его пронзает замороженной в жидком азоте спицей.

Он притащил сюда на себе обожженную девчонку, неспособную и шагу ступить самостоятельно. Теперьто он видит, что перед ним вовсе не та милая Танечка, в которую он был безумно влюблен. Его Татьяна трагически погибла давнымдавно. А нынче Лев Аркадьевич вытащил из операционной ее дочь, рыжеволосую дрянь, которая вместе со своим братом виновата во всем!.. Если б их не было, все случилось бы иначе, он смог бы уговорить Татьяну! Он был бы счастлив с ней…

Тяжело дыша, Лев Аркадьевич смотрит на девушку. Как же так?! Да, дочь поразительно похожа на мать, но рубцовая ткань, покрывающая все ее тело, исключая голову, никуда не делась, не превратилась в мягкую нежную кожу, к которой хочется прикасаться вновь и вновь. Отличие несомненно! Как он мог вообще подумать, что она, эта дрянь, дешевка, – его Татьяна?!

Глоссер приходит в ярость. Он рычит. Глаза заволакивает то красным, то белым, голова гудит как колокол в праздник. Он слышит стук своего сердца, дышать становится трудно, он хрипит.

– Доктор, ради святых моторов, что с вами?!

Глоссер переводит взгляд на говорящую толстую тушу – и та замолкает.

Девчонка намеренно обманула Льва Аркадьевича. Она солгала, заставив сохранить себе жизнь! Если бы он верил в чушь вроде мистики, то решил бы, что она – ведьма, околдовала его, чары напустила или просто загипнотизировала.

Что ж, ей самое место на разделочном столе. Много с девчонки не возьмешь, но у нее красивые глаза, так что с паршивой овцы хоть шерсти клок.

Зафиксировав ее ремнями, Лев Аркадьевич начинает говорить.

Сначала – о том, что будет с девушкой Татьяной. Благо, контейнеры – наглядные пособия – стоят рядом, а наличествующий инструмент не позволяет сомневаться в правдивости его слов.

Но главный сюрприз Глоссер оставляет, конечно, на потом.

* * *

В Большое Яблоко, основательно надкушенное корпорациями и террористами, мы прилетели чуть ли не одновременно с тремя подбородками гаранта, для перевозки которых понадобился отдельный самолет. Наши люди в НьюЙорк экономклассом не летают, так уж заведено.

Топая по трапу, Патрик первым увидел, как из желтосинего аэробуса, облепленного трезубами, выкатила кавалькада давешних спецмашин.

– Батя, смотри!

Я посмотрел, остановившись всего на миг, изза чего тут же образовалась недовольно гудящая мне в спину пробка, – аборигены спешили домой, поэтому секундное замешательство мгновенно вывело их из себя.

Тачки были черными, с тонированными стеклами. В них небось даже пепельницы из кевлара.

– Ну, как бы все верно, сынок. Если страна вовсю торгует пушечным мясом, то ее Президент уж точно должен высаживаться десантом на чужой территории.

Я умолчал о том, что личный аэробус гаранта – это десантовоз «Думка»^[34], разработанный антоновским КБ и лишь слегка закамуфлированный под приличный самолет. Десантовоз этот способен перевозить на борту до роты личного состава аэромобилов вместе с десятком БМД, ручными гранатометами, пулеметами, ПЗРК и так далее, в общем – полный фарш, чтобы занять плацдарм и дожидаться подхода основных сил. Так что я не особо удивился бы, прихвати наш гарант – ну, или его имитация – все это добро в Штаты, пользуясь дипломатической неприкосновенностью.

– Сорри. – Я двинул вниз, когда крики аборигенов стали оглушать. Аборигены, кстати, возмущались поиспански, попортугальски, на фарси и еще десятке языков, но только не на инглише.

Черная колонна выдвинулась из «Думки» уже полностью укомплектованная, – ни один человек из самолета не вышел на своих двоих, оставив без работы снайперов, если таковые засели поблизости. Тоже верное решение, одобряю. После того, что заявил наш гарант на прессконференции, только вождь совсем дикого племени в Амазонке не захочет вышибить ему мозги. Начальник охраны у гаранта толковый, к сожалению. Я и раньше был очень не уверен в успехе нашего безумного предприятия, а уж теперь и вовсе скис.

Почуяв мой настрой, Патрик поспешил меня взбодрить:

– Батя, ты чего? Нормально все будет. Со мной не пропадешь.

Я чуть было не ляпнул, что грохнуть Президента – это не с косаткой в океане пободаться, но вовремя сообразил, что мой аргумент прозвучал бы глупо. В конце концов, сын спас меня от лютой смерти, а потом доставил за океан. Определенно мой мальчик умеет не только марки собирать и готовить манную кашку для Милены.

Но утешение это слабое.

Ведь гарант, не заезжая в отель, стрипбар или еще куда, намерен попасть на саммит. Да и чего откладывать? Ему ведь хочется поскорее разжечь костер тотальной ядерной войны.

– Совершенно нет времени на подготовку операции! – вслух подумал я.

Патрик на меня покосился.

Дело в том, что весь перелет я только вслух и думал о том, как нам достать оружие и избавить страну от Президента, чем насмерть перепугал стюардесс и соседей по салону, принявших меня за исламиста, для маскировки сбрившего бороду. Патрику пришлось нанести мощный ментальный удар по всем испуганным, включая пилотов. Самолет едва не сорвался в пике. После этого сын попросил меня больше не думать вообще, – легко сказать! – потому что его нынешнее тело не предназначено для ведения подобного рода боевых действий и быстро истощает энергетические запасы. Пока остаток полета я старательно пытался контролировать мыслительную деятельность, он восполнял потери, запихивая в себя все съестное, что удалось раздобыть. При этом чадо так плотоядно поглядывало на индусов, с которыми недавно рубилось в шутер, что мне стало страшно за парней.

Ну да это я отвлекся. Главное – наша миссия под угрозой срыва.

Изначально мы решили действовать по обстоятельствам. Я представлял себе это так: прилетаем, встречаем Президента, трахбабах, мы в дамках, можно валить домой. Отличный план, верно? Но гарант, почемуто не согласовав со мной свои намерения, уселся в лимузин и в составе кортежа унесся прочь еще до того, как мы успели пройти таможенный и прочие контроли.

А еще мы привлекли внимание копов.

Дело было на паспортном контроле, на котором мое честное, хоть и объявленное в международный розыск лицо вдруг не понравилось парочке чернокожих парней в униформе. Причем до цели поездки и времени пребывания дело даже не дошло. Наверное, потому что паспортов у нас с Патриком не было, а сын еще не восстановился после перелета, поэтому даже на малюсенький ментальный удар его не хватило. У меня даже не спросили, везу ли я сало и яблоки, хотя в кино у всех героев обязательно спрашивают.

В итоге улыбчивые чернокожие парни, получив пару болезненных тычков и лишившись оружия, – я не побрезговал их револьверами тридцать восьмого калибра – перестали быть улыбчивыми.

Дальше была легкая пробежка.

– Батя, я тут в инете покопался… еще в самолете… – на бегу выдал Патрик, получив от меня оружие.

Врезав очередному добропорядочному гражданину, пожелавшему помочь органам правопорядка и потому кинувшемуся на меня, я покосился на сына. В инете? И когда только успел? Ведь все время играл в стрелялку да уплетал оливки и сэндвичи с тунцом за обе щеки.

– У нас есть шанс догнать кортеж. Надо всего лишь сесть на вертолет, в воздухе всегото восемь минут – и мы на Манхэттене. Почти у штабквартиры ООН, где ждут нашего Президента.

– Вертолет? – Левой двинув в глаз усатому ковбою, правой я потрепал сына по плечу. – Хорошая шутка, дружище. Я тут припас парочку «вертушек». Тебе какую – желтенькую с рюшечками или синенькую без?

– Не смешно! – надулся Патрик.

Согласен. Когда рушатся планы, от которых зависит не только судьба нашего мира, но и жизнь моего сына, с чувством юмора у меня не очень. И фикус бы с ним, с миром, но Патрик…

Нам надо было срочно попасть на Манхэттен.

* * *

У меня с армейской молодости неприязнь к винтокрылым средствам передвижения, но на остров мы таки отправились на вертолете. А раз мы тут вне закона, за билет платить необязательно. Да и стоит он аж полтораста с довеском баксов. Через океан – восемь сотен, а тут за какието жалкие восемь минут полета?!.

Впереди – небоскребы, внизу – рогатая статуя Свободы. Ну как ее не сравнить с Родинойматерью, со щитом и мечом в разведенных стальных руках охраняющей Днепр?

Боже, храни мать Америку и дочь ее, компанию «US Helicopter», благодаря которой мы без особых приключений добрались до вертолетной площадки Downtown Manhattan Heliport, шестой пирс на ИстРивер. Разве что один из пилотов – судя по лицу, истинный ариец – вдруг решил поиграть в супермена. Сначала он героически набросился на меня с кулаками и даже едва не отобрал трофейный револьвер, а потом, осознав свою ошибку, вышел – не без моей помощи – в открытую дверь. И ничего, что на высоте в полкилометра примерно? Супермены ведь умеют летать, да? Его напарник, как ни в чем не бывало, продолжил рассказывать дорогим пассажирам, что услугами компании и вертодрома пользуются простые работяги Уоллстрит и Нижнего Манхэттена – банкиры, финансисты и топменеджеры. Президенты Соединенных Штатов, посещая НьюЙорк, тоже не брезгуют приземляться на шестом пирсе. И даже мэр тут бывает.

Так что, когда мы сели, я уже знал, что от вертодрома всего семь минут по воздуху из Newark Liberty International и аэропорта Тетерборо и пятнадцать минут от Morristown Municipal Airport в НьюДжерси.

Вертодром сверху походил на букву «Т» с несимметричной верхушкой, правый конец которой – удлиненный – упирался в берег, а все остальное было вынесено в воду ИстРивер, или как там эта речушка называлась. Примерно посередине удлиненного конца располагалось двухэтажное здание, миновав которое мы оказались на стоянке, а уж оттуда вплотную подобрались к шестиполосной асфальтовой тропинке для авто, за которой устремлялись к небу самые большие дома из тех, что я когдалибо видел. Хотя с высоты небоскребы не казались столь внушительными.

Ктото из пассажиров вертолета стукнул властям о том, что в Манхэттен прибыли хулиганы, поэтому за нами увязались копы. Пары выстрелов из револьверов хватило, чтобы убедить их залечь и не отсвечивать. У парней достало ума держаться от Максимки Краевого подальше. Затрещали рации, требуя подмогу – и лучше бы спецназ на танках.

– Батя, давай за мной! – скомандовал Патрик.

Я собирался возразить, – мол, тут я главный – но подумал, что какого черта, мой пацан знает, что делает.

Перебравшись через дорогу, мы оказались в премиленьком парке с деревьями, скамеечками и цветочками. Тут отдыхали и прогуливались люди. Уплетая за обе щеки хотдоги, коекто из них тыкал пальцем в таблички на каменных изваяниях. Патрик сказал, что это все тут разбитоорганизовано в честь ветеранов вьетнамской войны. А на табличках – имена погибших.

– С тех пор было столько войн, что всего мегаполиса не хватит извести на парки, – буркнул я.

По ступенькам мы спустились к круглой площадке с невысоким фонтанчиком в центре.

И вот тут я понял, что не стоило позволять мальчишке помыкать мной. Это была ошибка. Большая ошибка.

Почему?

Да потому что у фонтана стоял высокий – метра два или чуть выше – мужчина в куртке, похожей на кимоно, только с карманами и капюшоном, низко надвинутым на лицо. У мужчины не было одной руки, зато на плече у него сидела хищная птица – то ли сокол, то ли ястреб.

Я сразу узнал этого орнитологалюбителя.

Ронин – так его зовут в Вавилоне и за его пределами. Настоящее имя великана неизвестно даже Интерполу. В свободное от отдыха время Ронин руководит кланом «Азия», одной из самых жестоких криминальных группировок. А еще он – прекрасный боецрукопашник, с которым я не смог совладать. Наша первая встреча в его хоромах посреди Барабана – анклава, обнесенного высокой бетонной стеной, – закончилась полной и безоговорочной капитуляцией Максимки Краевого.

Надо ли объяснять, почему мои мышцы непроизвольно напряглись, превратившись в стальные жгуты? Тело раньше мозга сообразило, что схватки не избежать. В барабанах трофейных револьверов не так уж много патронов, но я все же надеялся, что хватит и одной пули, чтобы сделать во лбу Ронина отверстием больше.

Я тронул Патрика за плечо, и мы остановились.

А вот Ронин напротив – сорвался с места, будто только и ждал, когда мы появимся. Устал уже, рад видеть, хочет обнять. Широко шагая, он двинул к нам. Лицо скрыто капюшоном. Впрочем, я не горел желанием увидеть вязь шрамов на щеках Ронина и его стылые глаза убийцы.

– Не подходи! – прорычал я. – Иначе пожалеешь. А из твоего петуха я суп сварю!

Однорукий никак не отреагировал на мою вежливую просьбу – расстояние между нами продолжало сокращаться. Что ж, он сам нарвался. Я навел на него револьвер – и краем глаза увидел, как из руки девушкияпонки, прогуливавшейся неподалеку, выпал хотдог. Измазанная кетчупом и горчицей сосиска еще катилась по асфальту, а японка – низенькая, волосы собраны в пучок на затылке – уже выхватила из сумочки здоровенный пистолет.

Первым же выстрелом она лишила меня револьвера. Пальцы чудом не сломало, когда его вышибло из моей руки. Но – даже не вывихнуло. Серьезная дама. Когда она подошла ближе, – я и Патрик замерли, чтобы не спровоцировать ее, – я увидел, что она не так молода, как показалось издалека. Маленькая собака всегда щенок. И у нее не хватало мизинца на правой руке. Неудивительно, ведь она заодно с Ронином. Юбитсуме – кажется, так называется обряд ампутации лишних фаланг у «азиатов». Его удостаиваются только те, кто пустячно провинился. Остальные за проступки расплачиваются жизнью.

– Батя, кто этот человек? – Японка совершенно не заинтересовала Патрика. Прищурившись, мой сын смотрел на Ронина, замершего шагах в пяти от нас.

Хороший вопрос. Наши цели совпали, когда однорукий направил меня с командой крутых профи в Парадиз, но его методы… Что он здесь делает? Уверен, встреча с орнитологом не случайна. Не бывает таких совпадений. Он ждал именно нас. А оказались мы тут потому…

Ронин перебил ход моей мысли.

– Край, – проскрипел он своим мерзостным голосом, – ты должен остановиться. Иначе…

Патрик шагнул вперед, встав между мной и одноруким. Надо же, сын защищает отца. Как это трогательно…

Его смешной поступок Ронин воспринял всерьез:

– Ликвидатор, не вмешивайся.

Я изначально не питал иллюзий насчет намерений однорукого. Он вел свою игру, в цели которой мне вникать недосуг. Зато теперь стало ясно: спасение мира в его планы не входит. Ведь он хотел помешать настоящим героям – мне и Патрику – разобраться с Президентом. Если я должен остановиться, значит, он – враг. Но почему Ронин назвал моего сына ликвидатором? Откуда он знает, что Патрик возомнил о себе бог знает что? И почему мне кажется, что мой пацан с момента нашей высадки в Джи Эф Кей был в курсе, что в ветеранском парке мы встретим странного мужика в кимоно, а потому сознательно привел меня сюда?

Пять шагов между мной и телом с пташкой. Два с половиной метра примерно. Сомневаюсь, что смогу под прицелом японки преодолеть это расстояние, неожиданно напав на однорукого. А справиться с ним – вообще из области фантастики. Но попытаться стоит. Других вариантов попросту нет. Или я буду крут, ну очень крут, или скоро начнется атомный апокалипсис.

– Нахрапом да голыми руками делу не поможешь, – выдал вдруг Ронин.

Своим скрипучим голосом он осадил меня за долю секунды до броска.

– Я тут, в НьюЙорке, провел некоторую подготовку, узнав, что Президента «вызовут на ковер».

– Что?.. – Откровенно говоря, я растерялся. Слишком уж хорошо однорукий подходил на роль врага. Так что впору было расстроиться, узнав, что мы опять заодно. – Что ты предлагаешь, Ронин? Давай по существу.

Вдали завыла сирена. Копы с вертодрома вызвалитаки подмогу. Да и японка в парке пошумела. Так что кавалерия уже спешит сюда.

– Так есть предложение или как? – повторил я вопрос и повернулся к японке: – Девушка, небось клешней такой тяжело оружие держать? Мизинчик оторвало, когда в носу ковырялись?

Увы, я не смог вывести мадам из себя. Она и ее здоровенный пистолет только ждали приказа пристрелить меня, никакой самостоятельности. Наверное, мадам не кумекает порусски. А я не знаю иероглифов. Ноль – ноль, победила дружба.

– Объяснить, почему твой друг палач не помнит прессконференцию? – проскрипел Ронин.

Я мотнул головой, но вопрос был риторическим.

– У путников есть специальные бионоиды, способные воздействовать на человеческий мозг. – Скрип однорукого был невыносим. – Они подавляют определенные его участки. В том числе – отвечающие за память.

Не удивил. Нечто подобное я и предполагал. У чужаков вообще много всяческой биомеханической хрени – вроде тех тварей, что вызвали жуткую панику на подступах к Парадизу, или гарпий с блинами, не говоря уже о кротах и том же Лоне.

– Даже если второе покушение окажется удачным, киевский сценарий может повториться, – развил свою мысль Ронин.

Черт! Об этом я както не подумал…

– Я знаю, как противостоять бионоидам, уничтожающим память. – На сей раз скрип однорукого прямотаки усладил мой слух. – Вот этот человек… – Он указал на японку. – Он… Она расскажет подробнее, что и как. – После небольшой паузы Ронин добавил: – Я спешу. У меня важная встреча.

– Ты не с нами? Слабо ввязаться в драку? – Осклабившись, я шагнул к Ронину.

Точнее – дернулся, наметив движение.

Расчет оказался верным. Японка отвлеклась всего на миг, чуть скосив карие глазки, а большего и не надо было. Подбив ствол вверх, – грохнул выстрел, пуля ушла к пентхаусам – я вывернул ей руку с оружием так, что бедолагу перекосило от боли, а свободной ладошкой отвесил звонкую пощечину. Была бы мужиком – убил бы. А так просто изъял пистолет и вроде как пожурил: нюнюню, нехорошая девочка, зачем на дядю оружие навела, айяяй.

– Почему я должен тебе верить? – Я навел ствол на пах Ронина. Хочешь, чтобы мужик говорил откровенно, целиться надо не в голову. – Кто ты такой вообще?! Кто эта баба?!

Я намеренно орал, почти что истерил. Типа, впал в раж и способен на необдуманные поступки. Общение с агрессивными психами вызывает у людей панику. Увы, ни Ронина, ни мадам – она не кинулась на меня только потому, что великан взмахом единственной руки запретил ей это делать – ничуть не впечатлило мое представление. Одна лишь птица наградила меня неодобрительным взглядом.

Изпод низко надвинутого капюшона прозвучало:

– Не время раскрывать мое участие в противостоянии. Путникам не надо знать. И еще – ты не должен верить, Край. Никто не должен. А теперь мне надо уйти.

Этот харизматичный сукин сын не стал уговаривать меня, не стал убеждать, что только вместе мы победим. Я был нужен ему, иначе зачем эта встреча за тридевять земель от Вавилона? Но Ронин знал, что я встану под его знамена, и его вера в это передалась мне. Невозможно устоять перед человеком, которого не волнует пистолет, нацеленный ему в детородный орган.

Заглушая звуки большого города, рядом выла сирена, но все же я услышал крики.

Страх, отчаяние, ужас и ненависть – вот что смешалось в визге сразу пятерых женщин, забредших в парк. Две афроамериканки, азиатка, WASP и одна, быть может, из ПуэртоРико. Несмотря на разный цвет кожи, я поначалу принял их за сестер. Все были в белом, у всех были проблемы с лишним весом. Очень серьезные проблемы. Их детей наверняка дразнят шуточками, которые начинаются со слов «А твоя мама такая толстая, что…». Сочувствую ребятам и их мамашам, но чего так орать? Подумаешь, один хороший человек навел на другого пистолет. Да по «ящику» такое сплошь и рядом, пора привыкнуть.

Оказалось, женщин столь возбудило отнюдь не наше присутствие.

Чуть повернув голову, я понял, изза чего напряглись их голосовые связки.

Мощные мускулистые лапы чудовища, почтившего память погибших в ЮгоВосточной Азии, были столь неуместны тут, что у меня самого непроизвольно открылся рот, в легкие хлынул воздух и…

Я все же не присоединился к орущим.

Потому что уже видел такое же тело, – и даже не одно! – местами покрытое бурой шерстью, проросшей между стыками крупных чешуй. Как эта тварь зовется на самом деле, я не знал. А зная, не сумел бы воспроизвести имя с помощью горла или жестов. Крысозавр – так я назвал это чудовище. Если уж оно на кого похоже, то на доисторического ящера и гигантского грызуна одновременно. У него серые бельма вместо глаз – встретите тварь на улице, сразу узнаете. Бельма те сплошь в кровеносных сосудах или трубках. В темноте они становятся алыми и светятся. Длинный черный хвост – кусок силового кабеля воткнули крысозавру в задницу – величаво, эдак неспешно, хлестнул монстра по боку. Монстра ни в малейшей мере не беспокоили вопли толстух.

Он действительно мне кивнул своей массивной черепушкой? Мол, привет, я тебя узнал, как дела? Или показалось? Точно одно: он ощерил слюнявые желтые клыки, чем довел женский интернационал почти что до коллективного инфаркта.

Крысозавры противостоят путникам, а значит, с ними надо дружить.

Если бы не помощь крысозавров, мой сын Патрик сгинул бы в подземельях Парадиза.

– Ты с ним заодно? – Я обернулся к Ронину. – Если да, это меняет дело…

Но того и след простыл.

Впрочем, пока я пялился на монстра, можно было оббежать вокруг земного шара, так что ничего сверхъестественного, однорукий просто исполнил джентльмена – в смысле, ушел не попрощавшись.

Я дернул головой обратно – крысозавр тоже пропал.

Зато японка оказалась на месте. Глаза ее злобно сверкнули, когда, предупредив мой вопрос, она сказала на чистом – без малейшего акцента – русском:

– У хозяина много дел. И он действительно благоволит этому… этому существу.

Готов дать на отсечение ее второй мизинец, мадам такая же уроженка Токио или Киото, как я – чистокровный принц Персии. Уверен, в ее родословной не обошлось без бурятов, башкиров или якутов. Я хотел проверить свою гипотезу, но вмешался Патрик:

– Точнее – существо благоволит твоему хозяину. Твоему новому хозяину. Ведь старого ты предала, раз до сих пор жива.

«Японка» посмотрела на него с неприкрытой ненавистью. Мы были ей глубоко несимпатичны, оба. Будь ее воля, она бы нас!..

А сирены все выли и выли. Или их клонируют, или к парку подтягивается вся полиция НьюЙорка. Второй вариант правдоподобнее – вдалеке то и дело мелькали фигурки в униформе. Приближаться к нам копы пока что не решались. Тоже верно – на кой подставляться под пули, если можно вызвать снайперов, которые грохнут нас, страшных бандитов, метров с двухсот или больше?

Наоравшись вдоволь и сообразив, что делать им в парке больше нечего, толстухи зарысили прочь. Их телеса так колыхались, что просто обязаны были сорваться с костей и плюхнуться на асфальт подтаявшим холодцом. К счастью, этого не произошло, иначе меня вывернуло бы от омерзения.

Надо было принимать решение, чтото делать уже. Но какое и что?

Я снова в связке с Ронином? Или сам по себе, то есть с Патриком? Что ж, пожалуй, не мешает спросить у сына, что онто думает по этому поводу. Копы откроют по нам огонь через пару минут, так что время еще есть.

– Лично меня однорукий убедил. – Патрик опередил мой вопрос. – Батя, надо действовать по его плану, каким бы он ни был.

– По плану человека, который везде таскается с пташкой? Дружище, ты разве не понял, что Ронин не в своем уме?

– А ты разве не понял, что пташка – это метаморф, подчинивший себе тело Ронина?

Это мне както в голову не приходило, но я сделал вид, что Патрик не открыл мне Америку.

– Он из той команды разведчиков, которая подчинялась Асахаре. Но при этом он состоит в тайной организации путников, переосмысливших свою жизнь. Пройдя множество миров, они поняли, что поступают неправедно. Они считают, что пора закончить Путь.

– Откуда ты все это?.. – Задавая вопрос, я уже знал ответ. Путникам не нужно издавать звуки, чтобы обмениваться информацией. А если принятьтаки утверждение Патрика, что он – ликвидатор, то…

Безучастно глядя в асфальт, японка ждала, пока мы наговоримся.

– Ему поставили задачу: контролировать клан «Азия», – продолжил Патрик. – И он использовал возможности клана, чтобы напасть на Парадиз. Ничто не должно было указывать на него, иначе бы он выдал не только себя, но и остальных заговорщиков. Не справься ты с байкерами, в бой пошли бы «африканцы», нанятые Ронином. А угоди в плен хоть ктото, кто знал о нанимателе, во время допроса сработал бы ментальный блок, поставленный исполнителю в мозг. Так что Асахара никак не мог вычислить того, кто все затеял.

Наше время истекло. Я пятой точкой чувствовал: мной и сыном уже любуются в коллиматорные прицелы. Но удержаться от расспросов не было сил:

– А крысозавр тут каким боком?

Патрик нахмурился, пытаясь понять, о ком речь.

– То существо, что испугало женщин?

Я кивнул. На груди – весьма немаленькой – у японки возникла красная точка. Наверняка лазерный луч упирается мне в спину чуть ниже левой лопатки.

– Батя, мы присутствовали при историческом событии. Ронин со своей пташкой – точнее пташка с Ронином – встретился с эмиссаром крысозавров. Контакт наконецто состоялся. Это о многом говорит, это… Все сложно, долго объяснять. Но если они договорятся об образовании союза сопротивления путникам, появится шанс положить конец губительной экспансии метаморфов!

Послушай нас кто со стороны, решил бы, что мы законченные психи. Крысозавры, экспансия, метаморфы… А меня зовите Бонапартом.

Я окинул взглядом окрестности. Лавочки, цветочки и полицейские в бронежилетах. Да уж, самое место, чтобы решать судьбы многих миров. Не зал заседаний, но и не свалка все же.

Подмигнув японке, я сказал:

– Не знаю, какие планы у Ронина, но меня недавно чуть грузовик не сбил, и потому возникла одна идея…

Договорить я не успел. Копы открыли огонь.