8.2. Дискуссия вокруг проблемы голодомора на Украине

Достаточно неожиданным, и при этом связанным всё с тем же дискурсом «фальсификации истории», фактором, сблизившим позиции России и Израиля на международной арене, стала международно-правовая дискуссия вокруг проблемы голодомора в Украинской ССР в 1932–1933 годах. Впервые эта тематика стала предметом обсуждения на международном уровне в 2003 году, когда украинские представители при Организации Объединенных Наций подготовили проект резолюции, в котором массовый голод начала 1930-х годов назван «национальной трагедией украинского народа». Формально термин «геноцид» не фигурировал в данном проекте, и под ним поставили подписи представители многих государств, в том числе и Израиля. Между тем украинская дипломатия на этом не останавливалась, стремясь добиться большего, и эти усилия приносили плоды: в парламентах Австралии, Канады, США, Италии, Аргентины, Грузии, Эстонии, Литвы, Польши и Венгрии были приняты резолюции, прямо утверждавшие, что массовый голод на Украине был следствием целенаправленной политики советского руководства по геноциду украинцев как народа^[200].

Признание голодомора геноцидом украинского народа было основным проектом президента Виктора Ющенко в сфере конструирования национальной памяти. 28 ноября 2006 года Верховная Рада приняла тогда особый закон, согласно которому «голодомор 1932–1933 годов в Украине является геноцидом украинского народа. Публичное отрицание голодомора 1932–1933 годов в Украине признается надругательством над памятью миллионов жертв голодомора, унижением достоинства украинского народа и является противоправным»^[201].

Это решение вызвало бурю негодования в руководстве России. Президент Российской Федерации Дмитрий Медведев обратился с открытым письмом к Виктору Ющенко, в котором справедливо указывал на то, что «голод 1932–1933 годов в Советском Союзе не был направлен на уничтожение какой-либо отдельной нации. Он стал следствием засухи и проводившихся в отношении всей страны, а не одной только Украины насильственной коллективизации и раскулачивания. Погибли миллионы жителей Среднего и Нижнего Поволжья, Северного Кавказа, Центрального Черноземья, Южного Урала, Западной Сибири, Казахстана, Белоруссии». Д.А. Медведев указал и на то, что «решения о коллективизации принимались многонациональным руководством СССР и союзных республик, а политика насильственных продовольственных заготовок осуществлялась в Украинской ССР преимущественно украинскими кадрами, не только рьяно выполнявшими указания из центра, но и нередко выдвигавшими “встречные планы”, в том числе по репрессиям против своих братьев, самих же украинцев». В заключение Д.А. Медведев подчеркнул: «Историческая правда требует от нас ответственного подхода. А попытки прибегать здесь к “национальному критерию” несправедливы по отношению к памяти погибших, не говоря о сомнительных юридических основаниях для подобных определений»^[202].

Письмо президента Д.А. Медведева представляется весьма взвешенным, соответствующим историческим реалиям начала 1930-х годов. В отличие от разговоров о И.В. Сталине, «симпатизировавшем сионизму» и «снабжавшем Израиль солдатами», здесь российский официозный нарратив ни в коей мере не искажает историческую правду. Проблема, однако, состоит в том, что, в отличие от российского властного тандема, Виктор Ющенко был любимцем многих западных политиков, которые были готовы пойти ему навстречу безотносительно того, что реально происходило в СССР в начале 1930-х годов. Признание парламентом ряда стран голода на Украине как акта «геноцида украинского народа» было частью их борьбы с реальными или мнимыми экспансионистскими намерениями современной российской политики.

Израиль оказался одной из очень немногих стран, официальная позиция которой по вопросу голодомора полностью совпала с позицией России. Израильский МИД официально заявил, что «трактовка данного исторического факта, принятая в России, является приемлемой и для нас»^[203]. Принципиальной позицией израильского правительства является признание голодомора как трагедии украинского и других народов, но не как геноцида. Так, посол еврейского государства в Киеве Зинаида Калай-Клайтман подчеркнула, что «Израиль может признавать геноцидом лишь то, что признано международным правом, а именно – уничтожение людей по этнической принадлежности»^[204]. Подпись же под проектом украинской резолюции от 2003 года израильский представитель поставил, согласно комментариям МИДа в Иерусалиме, именно потому, что речь там шла о человеческой трагедии, а не о целенаправленном геноциде. Аналогичную позицию высказали и представители израильского академического сообщества. Ицхак Арад – известный историк, бывший в прошлом директором мемориального центра «Яд ва’шем» по изучению Холокоста и увековечению памяти его жертв, выразил мнение, что в голоде в Украинской ССР не было этнического элемента – он «имел скорее классовую, чем национальную составляющую»^[205].

Солидарность Израиля с Россией по вопросу о голодоморе едва ли вызвана тем, что Иерусалим не пожелал портить отношения с Москвой. Куда более вероятной представляется точка зрения, не раз озвучивавшаяся и самими израильскими дипломатами, что непризнание голодомора геноцидом проистекает из того факта, что, с их точки зрения, под понятие «геноцид» в новейшей истории попадает только еврейский Холокост. Эту позицию сформулировал в январе 2009 года Пинхас Авиви, заместитель генерального директора МИДа Израиля, курирующий страны СНГ и Восточной Европы: «Геноцид для нас – это Холокост, это единственный эпизод, который мы признаем геноцидом»^[206]. Этот нарратив израильский официоз готов отстаивать всеми правдами и неправдами; в частности, Израиль остается одной из немногих демократических стран мира, не признавших геноцидом массовое убийство армян турками в 1915 году. Тезис об уникальности еврейского Холокоста является краеугольным остовом всей израильской модели исторической памяти, которая и поныне играет огромную роль не только в т. н. «патриотическом воспитании» молодого поколения и новых иммигрантов, но и во внешней политике страны^[207]. Таким образом, хотя мотивация сторон в вопросе о трактовке массового голода на Украине в 1930-х годах была очень различной, официальные Иерусалим и Москва заняли идентичные позиции. Более того, израильские дипломаты отдельно подчеркнули приемлемость для них именно российской трактовки этого исторического события.