76

Мама удивлялась, почему Коннелл до сих пор не вернулся в университет. На самом деле он готов был считать себя рохлей, но не социопатом. Совсем наплевать на семейные проблемы — это уж как-то слишком. Не настолько он все-таки скотина! Он сказал матери, что согласен помогать по возможности, просто не готов полностью взять на себя ответственность за отца. Она ответила — пусть не утруждается. В конце концов Коннелл просто сказал, что не хочет возвращаться в Чикаго до конца каникул.

Как-то утром за завтраком он обмолвился, что собирается навестить своего прежнего учителя, мистера Корсо.

— Очень мило, — равнодушно ответила мать — в последнее время она всегда говорила с ним таким тоном.

— Хочу попросить у него совета. Вдруг он мне поможет кое в чем разобраться.

— С этим не к учителю идут! — От ее притворного равнодушия и следа не осталось. — С этим приходят к отцу! Он все еще твой отец.

— Что я ему скажу? Я сам не знаю, как все объяснить.

— А учителю что ты скажешь?

— Мистер Корсо сразу поймет, что к чему.

— Никто не умеет так понять другого, как твой отец.

— Да ладно, мам. Папа же не в себе.

— Все равно — с такими вопросами надо обращаться к отцу! Кто такой этот твой мистер Корсо — царь Соломон? Марк Аврелий? Нет? Тогда поговори с отцом, пока он еще здесь.

В кабинете мистера Корсо, набитом разнообразными кубками, висели по стенам фотографии школьных команд и самого мистера Корсо рядом с преуспевшими учениками — известным адвокатом, крупным голливудским деятелем... Коннелл толком и не знал, зачем пришел — то ли за советом и поддержкой, то ли просто побыть немного рядом со взрослым мужчиной. Когда учился в колледже, он часто видел в этом кабинете бывших учеников мистера Корсо. Можно понять, почему они возвращались даже спустя десятилетия. Мистер Корсо был из тех людей, кто и шашлык поджарит идеально у себя на даче в Бризи-Пойнте, и наглядно объяснит, почему на длинной дистанции Достоевский по очкам уверенно обходит Толстого. Для мистера Корсо вся жизнь — состязание, и он каждого встречного тянет в свою команду.

— В голове не укладывается, что ты бросил бейсбол! — говорил мистер Корсо, откинувшись на спинку красного кожаного кресла и заложив руки за голову. — Какой удар был! А теперь к болтунам переметнулся. Они человека до смерти заговорить могут.

Мистер Корсо не уставал его попрекать с тех пор, как еще на втором курсе Коннелл перед самым началом бейсбольного сезона перешел в дискуссионный клуб. Мистер Корсо обожал теоретические споры не меньше, чем мистер Котовски, руководитель дискуссионного клуба, но предпочитал делать это на спортивной площадке, грызя семечки, — после занятий он помогал тренеру. Они по-дружески соперничали с мистером Котовски — тот уже несколько поколений студентов отметил печатью своего неповторимого стиля ведения диспута, требуя от них в первую очередь отточенно-четкого выражения мыслей; а мистер Корсо ворчал, будто бы мистер Котовски беспардонно заманивает в свой клуб первокурсников прямо на занятиях.

— Я буду писать диплом по английской литературе, — сказал Коннелл. — Во многом благодаря вам. Хотел сказать спасибо!

Мистер Корсо засмеялся, покачиваясь в кресле, — пружины скрипели под его весом.

— Лет через двадцать посмотришь свой счет в банке — не жалуйся тогда!

Он подался вперед, опираясь о край стола сцепленными руками. Загорелая кожа местами облезла, оставив розовые пятнышки. Глаза под нависшими бровями смотрели цепко и внимательно. Морщины и оспины придавали лицу выражение какой-то особой суровости. Коннелл, уйдя из бейсбольной команды, весь второй курс его боялся, но когда пришло время выбирать факультатив на следующий год, он записался именно к нему, на курс модернистской литературы. Целый семестр они изучали «Улисса», «Авессалом, Авессалом!» и «Шум и ярость», а Коннеллу всего лучше запомнились обрывки отеческой мудрости, умело внедренные мистером Корсо в ткань урока. Однажды, объясняя, как спрос и предложение влияют на формирование цен, мистер Корсо предложил студентам провести мысленный эксперимент: пусть каждый представит, что подходит к продавцу хот-догов, а у того в лотке одиноко плавает последняя сосиска и уже начинается дождь. «Как вы думаете, сколько он за нее сдерет? — спросил мистер Корсо. — Думаете, цены на все товары навечно высечены на скрижалях, спустившихся к нам с небес?»

— Где подрабатываешь на каникулах?

— Я приехал домой, помочь с отцом, — волнуясь, ответил Коннелл. — Только, по-моему, уход за больными — не моя стихия. Понимаете?

Мистер Корсо с минуту молча смотрел на него.

— Считаешь, это нормально — вот так уйти с поля посреди матча?

— Мама собирается нанять помощника, — промямлил Коннелл. — Так будет лучше для всех.

— Твои родители — хорошие люди, — пророкотал мистер Корсо. — Ты пока еще не соображаешь, что это значит, а?

Коннелл отвел глаза.

Снова наступило долгое молчание.

— Твои приятели из дискуссионного клуба... Они летом подрабатывают?

— Это, скорее, что-то вроде стажировки. В серьезных компаниях.

— А ты хочешь работать?

Наверное, за этим Коннелл и пришел, сам того не сознавая.

Он кивнул:

— Ага. Мне нужна подработка.

— А ты работать-то можешь по-настоящему?

Мистер Корсо побарабанил по столу толстыми пальцами с аккуратно подстриженными ногтями.

Еще одна долгая пауза. От кондиционера шел сквознячок, и у Коннелла волоски на руках и голых ногах встали дыбом.

— Конечно...

— Тут поблизости, на Парк-авеню, управляющий жилым домом предлагал временную работу на лето для наших старшекурсников. Швейцарами, уборщиками.

Он поворошил бумаги на столе и точным жестом выцепил один листок — словно и так знал, где тот находится.

— У этого управляющего есть сын? — спросил Коннелл.

Мистер Корсо хмыкнул:

— Мальчонке десять лет всего. В наши дни к поступлению готовятся заранее.

Коннеллу было неловко пользоваться старым знакомством, но он не подал виду.

— Сообщить ему, что места в нашем колледже не покупаются?

— Лучше помалкивай. — Мистер Корсо сложил бумагу втрое и официальным жестом вручил Коннеллу. — Если справишься, можно будет основать добрую традицию лет этак на... пять, наверное? А может, и дольше, если малыш вдруг поступит. Назовем это — Мемориальный фонд Коннелла Лири. В память о твоей несостоявшейся спортивной карьере.