Примером лживой интерпретации исторического опыта являются выводы Анджея Щипёрского. Он представляет полвека сопротивления вассальным правительствам Польской объединенной рабочей партии (ПОРП) как столкновение двух ориентаций, служащих своей стране, а между собой борющихся лишь за выбор верного пути. В спорах о политике в отношении России ему видятся предшествующие события, как в случае с Барской конфедерацией и королем, подхорунжими и генералами в Ноябрьском восстании 1830, Велёпольским и «красными» перед Январским восстанием 1863, Пилсудского и Дмовского, Андерса и Миколайчика. Это аналогии в корне ошибочны. Формация, представленная Берутом, Василевской, Берлингом и другими, не имела никакой «ориентации». Она составляла не только послушный, но и беззаветный инструмент реализации советских планов покорения Польши изнутри. Некоторые, как Василевская, требовали от Сталина, чтобы он не создавал отдельный государственный организм, а включил Польшу в СССР как советскую республику. В 1939 году на раздел Польши, «внебрачного ребенка версальского договора», среагировали — вместе с Гомулкой — просьбой дать им советское гражданство. Их предшественники не были патриотами, которые, как Велёпольский и Дмовский, усматривали в политике соглашений с российским захватчиком шанс для Польши.

Предшественниками сколоченного в Москве по директиве Сталина Комитета освобождения были, как я уже упоминал, Тарговицкая конфедерация в 1792 году и Ревком Феликса Дзержинского и Юлиана Мархлевского в 1920 году.

Это было не так давно, когда группа руководителей ПОРП — Стефан Ольшовский, Тадеуш Грабский, Станислав Кочёлек, Мирослав Милецкий — замышляли с Хоннекером и Хусаком, как вынудить Москву начать в Польше военную интервенцию. Они угрожали Ярузельскому тем, что соберут свое правительство, которое позовет «старшего брата» на помощь, если генерал будет медлить с силовым уничтожением «Солидарности». Не к ним ли относится «другое видение совместного национального интереса», о котором утверждал Щипёрский?

Заключение Щипёрского, размывающее разницу между предательством и политической ориентацией, имеет свою цель. Оно ведет к тезису о том, что нельзя представлять историю ПНР «как мусорное ведро, свалку металлолома, позор и т. п.». И дальше: «У людей одна жизнь, они прожили ее в ПНР и не желают ежедневно заново выслушивать, что ничего не достигли…». Таким образом, Щипёрский навязывает незавидную, преступную даже биографию единственной правящей партии всем, кому выпало жить в ПНР.