Глава X

Самоубийство

Так получилось, что в последующие дни бразильский ювелир дон Перейра очень много времени стал проводить в своей ванной. Купаться он теперь стал два раза в день и научился определять еле слышный щелчок включения фотоаппарата, вмонтированного в кран ванной. По подсчетам капитана, его сфотографировали раз десять, не меньше.

Через три дня симпатичный швейцарец вновь пригласил на обед бразильского ювелира. На сей раз бразильцу предстояло проехаться на Стромсборг, маленький островок у моста Васаброн, соединяющего центральную часть Стокгольма со Старым Городом, тоже расположенном на острове. На малюсеньком Стромсборге построено было всего одно здание, в котором размещался ресторан «Иль де Франс». Название говорило о том, что ресторан специализировался в области французской кухни и не относился к разряду дешевых.

От «Минервы-палас-отеля» до ресторана на островке было не больше километра, и капитан решил отправиться на обед пешком: уж слишком много хлопот доставляла парковка машины и перед гостиницей, и, наверняка, перед модным рестораном, а на мосту Васаброн даже останавливаться запрещалось.

Зигфрид Лахман уже ожидал своего гостя. Он выбрал очень удобный столик у окна, откуда открывалась отличная панорама на Стокгольм. Швейцарец был просто безутешен и не знал, как и оправдываться перед гостем. Дело в том, что тот самый норвежец, который в их прошлую встречу почти договорился с бразильским ювелиром о покупке изумрудов последнего, вынужден был срочно вернуться в Осло. Несчастье, знаете ли, сын норвежца попал в автокатастрофу и с серьезными травмами угодил в больницу. Ему, швейцарцу, чрезвычайно неприятно, что из-за него дон Перейра потерял драгоценное время, уже не говоря о том, что, не исключено, понес и материальные убытки, возможно отказавшись от других выгодных предложений. Разумеется, можно и подождать некоторое время, но норвежец как раз сегодня прислал телеграмму, в которой сообщал, что состояние здоровья сына внушает опасения и требует присутствия отца в Осло на неопределенное время.

Диего де Перейра сделал все, чтобы успокоить огорченного швейцарца. Он, Перейра, понимает — обстоятельства сильнее нас, человек предполагает, а Бог располагает… Он, Перейра, не имеет ни малейших претензий к герру Лахману и желает сыну его приятеля скорейшего выздоровления. А что касается материального ущерба, таковой не имел места, у него, дона Перейры, есть на примете еще несколько выгодных предложений. И вообще, он, дон Перейра, весьма рад второй возможности пообщаться со столь прекрасным собеседником, как герр Лахман. В прошлый раз обед произвел на него, дона Перейру, самое наилучшее впечатление. Запомнились не только превосходные блюда и вина, но и увлекательная беседа с таким умным и эрудированным собеседником, каким является герр Лахман.

На сей раз обед, во всяком случае, в гастрономическом отношении, вновь оказался на должной высоте. Герр Лахман проявил себя блестящим знатоком французской кухни, чем вызвал чрезвычайное уважение обслуживающего их официанта-француза. Впрочем, весь персонал ресторана состоял из французов. Блюда и напитки герр Лахман заказывал с таким знанием дела, что официант не мог прийти в себя от восторга. Редко приходилось ему видеть двух иностранцев, которые так бы разбирались в тонкостях французской кухни. Ведь шведы, да извинят меня уважаемые господа, откровенничал официант, все еще переживают эпоху варварства. Им ничего не стоит, например, сельдь в сладком соусе запивать обычным портвейном для рыбы, представляете?!

Лукуллов пир продолжался не менее двух часов. И на этот раз радушный швейцарец не позволил своему гостю заплатить хотя бы половину за съеденное и выпитое, из собственного кармана оплатил весьма внушительный счет. Хотя, правды ради, следует признать, что капитан Выганович не слишком упорствовал в стремлении оплатить свою долю, он довольно легко позволил себя уговорить и отказался от такого намерения. Ладно уж, пусть расплачивается щедрый швейцарец, тем более, что наверняка платит не из своего личного кармана.

Закончив обед, оба разомлевших собеседника в прекрасном настроении совершили прекрасную прогулку — пешочком добрались до родимой «Минервы» и долго, сердечно прощались в ее холле.

Наутро капитан проснулся довольно поздно и, позавтракав, отправился на встречу со связным. Надо же сообщить ему, что вчера, вернувшись со званого обеда, он не обнаружил в номере ни микрофона, ни фотоаппарата. Оба бесследно исчезли. Подойдя к лифту, Выганович вынужден был довольно долго его ждать, пока не сообразил, что тот стоит этажом ниже. Спустившись по лестнице на пятый этаж, капитан увидел, как два санитара в белых халатах вносили в раскрытые двери лифта носилки с лежащим на них телом, прикрытым простыней. Угол простыни зацепился за дверцу лифта, простыня сползла с лица человека на носилках, и Выганович с изумлением узнал в нем своего вчерашнего гостеприимного швейцарца. Бледное, как мел, лицо герра Лахмана не оставляло сомнений — швейцарец был мертв.

Внизу, в гостиничном холле администратор отеля даже не скрывал своего возмущения. Только швейцарцы способны откалывать такие номера! Неужели нельзя было спокойно, как пристало солидному обывателю, повеситься в своем собственном доме? Нет, им обязательно надо выбрать для этой цели отель с такой безупречной репутацией, как «Минерва»! Это уже не просто дурной тон, не бестактность, это… это прямо-таки свинство!

Бразилец был поражен и не скрывал этого.

— Так вы говорите, герр Лахман повесился? Не может этого быть!

Администратор прикусил язык. Не стоит ему, лицу официальному, болтать о таких вещах, хотя и без того вся гостиница скоро узнает о чрезвычайном происшествии. Он бы и словечка более не добавил, но никак не мог не ответить на вопрос щедрого бразильца, никогда не забывавшего о чаевых для сотрудников и обслуживающего персонала отеля. Вот и сейчас он сам не заметил, как в его карман перекочевала купюра в пять крон. Вздохнув, администратор немного приоткрыл служебную тайну:

— Войдя сегодня утром в номер швейцарца, горничная чуть сама не пала трупом на месте. Видит — посереди номера висит на крючке от люстры герр Лахман. Нет, не за крючок зацепился, за крючок он зацепил только нейлоновую леску, из которой и соорудил петлю. Женщина потеряла голову и, заорав не своим голосом, без памяти выскочила из номера. Весь отель на ноги подняла, дура баба! Вместо того, чтобы тихонько закрыть за собой дверь и, спустившись, на ушко сообщить ему, администратору. Уж он бы сумел все организовать так, что проживающие в отеле ни о чем бы не узнали, у него, администратора, большой опыт и знакомства и в ближайшем отделении полиции, и в больнице. А так все пропало. Дело было утром, постояльцы гостиницы еще не разошлись по делам, на крик горничной повыскакивали из своих номеров и многие получили возможность собственными глазами увидеть висящего под потолком швейцарца. Ну да, эта глупая горничная и не подумала запереть дверь его номера, да что там запереть — даже не закрыла, так и оставила распахнутой настежь! А сейчас наверняка уже вся «Минерва» знает. Нет, каков мерзавец — такую свинью нам подложил! Я всегда говорил — от швейцарцев можно всего ожидать!

— Вы правы, — посочувствовал администратору бразилец, — порядочные люди так не поступают.

— Рад, что вы понимаете меня, дон Перейра, — ответил администратор с видом убитого горем родственника, принимающего соболезнования по поводу тяжелой утраты. И тем же убитым голосом продолжал: — Работаю я в отеле уже десять лет, вот теперь на такой высокой должности, и никогда у нас ничего подобного не было! А тут вдруг на одной неделе сразу два трупа. Ну как же, а того немецкого воришку забыли? Теперь вот еще и этот швейцарский проходимец. Нет, я этого не вынесу!

— А полиция уже была? — поинтересовался ювелир.

— Как же, с самого утра сидят.

— И много их сидит?

— Ох, вы и представить не можете, как много! В жизни такого не видел! — оживился администратор. — Три машины прикатили, битком набитые полицейскими, и в форме, и в штатском. Кишмя кишат на пятом этаже. Слава Богу, хоть труп увезли.

— Что же они там до сих пор делают?

— Представляете, вздумали опрашивать всех наших постояльцев, проживающих на пятом этаже. Так что если кто из них случайно не слышал о смерти швейцарца, уж они-то непременно его информируют, чтобы знал… Ох, я и в самом деле не выдержу! Чтобы знал, что в «Минерва-отель-паласе» совершаются самоубийства. Мне кажется, это деяние уголовно наказуемое. А вы как считаете? Согласны со мной?

Бразилец остолбенело уставился на разъяренного администратора.

— Так кого же наказывать? Он, бедняга, ведь мертв, я так понял?

Администратор пояснил:

— Я имею в виду полицейских. Не имеют они права разглашать служебную тайну отеля! Думаю, их и к ответственности привлечь можно. Говорят, надо собрать информацию. А какая информация может быть у наших гостей? Человек даже не знает, кто живет в соседнем номере. Ему какое дело? Сегодня здесь, завтра там…

— Вы совершенно правы, уважаемый, — согласился с администратором бразилец. — Я бы лично такие действия расценил как наносящие вред вашему бизнесу.

— Правда? Очень умную мысль вы высказали, дон Перейра. Знаете, я бы не удивился узнав, что этого швейцарца подослали к нам конкуренты. Наверное, знали, что есть у бедняги такое… намерение, вот и уговорили его сделать это в нашем отеле, чтобы подпортить репутацию. И полицию тоже подкупили.

— А покойный хотя бы счет оплатил?

— Да где там! Почему я так нехорошо и говорю о швейцарцах. Ведь оплатить счет за проживание в отеле — первейший долг всякого честного человека, а этот… Неделю у нас прожил, а еще к тому же ел и пил в ресторане и велел приписать к своему счету. А потом взял кусок лески и… Нет, чтобы перед этим взять да и выписать чек!

— Боюсь, в данном случае банк бы воздержался от выплаты по чеку, — осторожно заметил бразилец.

— Вы так думаете? Возможно… Но все равно, порядочный человек так не поступает, порядочный человек должен помнить о своих обязательствах, прежде чем решится на такой шаг. А этот… Знаете, он с самого начала мне не понравился. Комнату забронировал телеграммой, непременно на пятом этаже. Они тут все с ума посходили, всем вдруг понадобилось проживать непременно на пятом этаже. Ну, ладно, дал я ему номер на пятом, один из лучших, так думаете, он хоть «спасибо» сказал?! Уж и не знаю, есть ли какая нация скупее швейцарцев.

«Так вот где собака зарыта», — подумал Выганович, поняв наконец причину такой нелюбви администратора к швейцарцам, но вслух произнес:

— Действительно, некрасиво поступил покойный.

— Но это еще не все! — никак не мог успокоиться администратор. — Он нанес отелю еще и дополнительный материальный ущерб.

— Какой же? — как можно равнодушнее поинтересовался Выганович.

И администратор с готовностью поведал о предосудительном поведении покойного за минуту до смерти.

— Вы и поверить не сможете, уважаемый дон Перейра, что отмочил этот человек! Для того, чтобы повеситься, он выбрал крюк, на котором как вам известно, в номере висит хрустальная люстра. Хрустальная! Ведь мог бы осторожненько снять ее и положить на пол, уж если тебе приспичило вешаться. Так нет же, просто вырвал ее с потрохами, так что остался один провод торчать, и швырнул на пол! Я уже не говорю о лампочках, мог бы вывернуть… Разумеется, хрусталь — вдребезги. А для того, чтобы дотянуться до потолка, подставил стол. Вы ведь знаете, они у нас из красного дерева, так этот… этот… Нет, чтобы бумагой застелить, теперь весь расчертил и исцарапал своими каблучищами! Разве так трудно было снять ботинки, я вас спрашиваю? Такие люди пошли…

— А что говорит полиция?

Администратор безнадежно махнул рукой.

— А что полиция! Вместо того, чтобы заняться своим прямым делом, поднимает лишний шум. Их, видите ли, очень интересует, откуда швейцарец взял свою леску. Полчаса горничную терзали, не видела ли она раньше в номере швейцарца эту леску. Или в номере кого-нибудь из других проживающих на этаже. Как будто это важно! Ведь давно известно, если кто собирается повеситься, веревку уж обязательно найдет.

— Верно подмечено! — одобрил бразилец.

И чтобы облегчить горе администратора, сунул ему крупную купюру. Знал по опыту, средство надежное. И на этот раз помогло. Администратор рассыпался в благодарностях и вроде как немного позабыл о неприятностях.

— Очень, очень благодарен уважаемому господину! Надеюсь, дон Перейра вы не приняли близко к сердцу это печальное происшествие и впредь будете всегда останавливаться в нашем отеле?

— Разумеется, как же иначе!

Тут администратор вспомнил еще об одной глупости, допущенной полицией, и не замедлил поделиться своим возмущением со щедрым бразильским ювелиром.

— Представляете, дон Перейра, как будто мало подняли шума, так они еще поспешили обо всем сообщить этому бумагомараке из Мальмё. Я имею в виду журналиста Свена Бремана. Хоть он и является гостем нашего отеля, но не могу называть его иначе, уж вы извините. И знаете, что сделал этот человек?

— Даже и представить себе не могу.

— Ну как же! Немедленно заказал срочный разговор со своей редакцией в Мальмё. И такой негодяй, закончив разговаривать, громко радовался, что его газета первой поместит сообщение о случившемся в нашем отеле, обскачет всех конкурентов. Еще сегодня успеют, ведь у них газета вечерняя, так они успеют снять менее важную информацию и тиснут эту! Вот и пускай таких в порядочный отель! Сразу вспоминается пословица о птице, которая гадит в собственном гнезде. Ну да таким людишкам благородные чувства несвойственны, хотя он уже почти две недели проживает в «Минерва-палас-отеле». И такой наглец, заявил полицейским, чтобы те не успокаивались, что это второй труп в нашем отеле, но далеко не последний. Каков мерзавец?

Похоже, администратор, убитый горем, совсем забыл о своих прямых обязанностях и еще долго изливался бы милому бразильцу, но последний, к сожалению, торопился по делам и вынужден был удалиться.

Известие о насильственной смерти Зигфрида Лахмана не вызвало особого удивления у человека, являющегося единственным связующим органом между офицером польской контрразведки и его варшавским начальством. Он прямо так и заявил:

— Я был уверен — дело не ограничится смертью того молодого человека, у которого перерезали леску, когда он пытался спуститься с балкона после осмотра номера профессора Яблоновского. Я уверен, первый был агентом ЦРУ. А тот, кто наступил ЦРУ на больную мозоль, может быть уверен — так просто не отделается. Хотя бы для сохранения своего престижа американцы должны расквитаться с конкурирующей фирмой. Вот и ответили ударом на удар. Теперь, когда счет стал 1:1, возможно, руководство соответствующих ведомств двух стран приступит к переговорам, но наверняка все будет объяснено просто недоразумением или, на худой конец, виновными окажутся те, что погибли.

— Жаль, если на этом и закончится соперничество их разведок, — заметил Выганович. — Я бы предпочел, чтобы они продолжали подсиживать друг друга. В этом случае и моя задача стала бы легче, и портфельчик профессора подвергался бы меньшей опасности.

Связной задумчиво произнес:

— Хотя… может и не так все было? Возможно и другое объяснение гибели швейцарца.

— Какое же?

— Связь с вами, уважаемый дон Перейра. Возможно, швейцарец был всего-навсего пешкой в большой игре. Ему поручили только лишь выманить вас из гостиницы, а тот оказался хитрее или умнее, чем предполагалось, и догадался о том, о чем ему не положено было знать. Его работодатели встревожились, как бы он не стал действовать самостоятельно или, того хуже, не попытался продать тайну конкурентам, вот и решили ему заткнуть рот самым радикальным образом.

— А леска?

— Какая леска?

— Я забыл сказать вам, что Лахман повесился или его повесили на нейлоновой леске, очень похожей на ту, по которой пытался спуститься с балкона профессора незадачливый агент ЦРУ.

Подумав, связной вынужден был признать, что это обстоятельство коренным образом меняет его мнение о происшедшем.

— Возникает новая версия, — сказал он. — Леска может свидетельствовать о том, что это предостережение ЦРУ: учтите, мы умеем мстить за своих! Или она означает попытку свалить ответственность именно на ЦРУ, которое вот и отомстило, когда на самом деле убил швейцарца кто-то другой. Если, разумеется, ЦРУ в этом не замешано.

— Я тоже считаю, что в данном случае леска играет решающую роль, — согласился со связным капитан Выганович. — Кусочек лески остался в распоряжении того, кто ножом перерезал ее, когда так называемый Мейер пытался спуститься с балкона. Вот почему мне ваша вторая версия кажется более правильной.

— Да нет, не обязательно, — с сомнением протянул связной. — Агенты ЦРУ, возможно, разыскивали этот отрезанный кусок по всем номерам пятого этажа, чтобы установить убийцу их человека. Нашли отрезанный кусок лески у Лахмана и тут же с ним расправились. Нет, боюсь, мы с вами никогда не установим истину. Даже если шведская полиция узнает ее, вряд ли сообщит об этом в печати. Готов поспорить с вами на что угодно.

У Михала Выгановича не было никакого желания спорить, он был полностью согласен со связником.

В вечерних газетах появились короткие сообщения о самоубийстве гражданина Швейцарии Зигфрида Лахмана в фешенебельном отеле «Минерва-палас». Причиной сведения счетов с жизнью швейцарца явилось нервное расстройство, во всяком случае так считают врачи. Их мнение основывалось еще и на том, что покойный якобы принимал наркотики и злоупотреблял снотворным. И лишь «Квельспостен», выходящая в Мальмё, уделила печальному событию больше внимания, чем другие органы печати. Заметка Свена Бремана содержала не только подробное описание события, но в ней проскальзывал весьма прозрачный намек на связь этого прискорбного события с предыдущим, гибелью незадачливого гостиничного вора. Ни одна из газет не ухватилась за эту ниточку, ни одна, что особенно странно, не перепечатала заметку Бремана, как это обычно делалось ранее. В данном случае «король репортеров» остался одинок в своих инсинуациях. Странно, ведь конституция Швеции гарантирует свободу печати, цензура, как таковая, вообще отсутствует в стране, но издатели тоже люди и не хотят портить отношения с полицией, а полиция явно не хотела предавать дела широкой огласке. А Свен Бреман — особый случай, известно, что ему всегда сходит с рук то, за что другим приходится расплачиваться.

Вот так остались неясными обстоятельства смерти общительного швейцарца Зигфрида Лахмана. И не было пока ответа на вопрос, удалось ли Михалу Выгановичу обмануть своим поддельным шрамом тех, кто столько труда и изобретательности потратил на то, чтобы сфотографировать бразильского ювелира в костюме праотца Адама. А Выганович очень старательно обновлял театральным гримом, называемом в просторечии «вишневкой», длинный шрам, пересекающий добрых две трети капитанова живота. И вообще, у бедного капитана с этим шрамом было немало хлопот. Во-первых, провести темно-красную черту точно в соответствии с полученной через связника фотографией, а затем покрыть ее тонким слоем коллодия, образующего прозрачную пленку. И все равно «шрам» растворялся в воде, особенно, если делать ее погорячей. Вот и приходилось капитану, принимая ванну, напускать в нее воды столько, чтобы произведение искусства оставалось наверху и его можно было с удобствами сфотографировать. Приходилось при этом прибегать к различным ухищрениям, чтобы ввести противника в заблуждение и заставить его поверить, будто ванна полна воды, например, держать подошвы у самого объектива.

Как уже говорилось, вскоре объектив исчез, а капитан так и не знал, обманул ли его шрам наблюдателей, поэтому был вынужден постоянно быть начеку, ведь возможны и другие сюрпризы. Однако день проходил за днем, а ничего не происходило. Похоже, капитана оставили в покое. Надолго ли? Во всяком случае хитроумные приспособления из ванной забрали, а явно связанного с ними швейцарца уже не было в живых.

Вечером в роковой день «самоубийства» швейцарца бар отеля «Минерва» был особенно оживленным. Здесь собрались почти все проживающие в отеле. Естественно, разговоры велись о человеке, который до сегодняшнего дня почти из вечера в вечер был постоянным клиентом бара, проводя в нем долгие часы. Кик известно, швейцарец был очень общительным человеком, поэтому многие не один раз выпивали вместе с ним и часто за его счет. Нет, в щедрости ему как раз не откажешь! И хотя гости «Минервы», как правило, были людьми не бедными, но ведь общеизвестно, что богатенькие очень любят, чтобы за них платили. А швейцарец никогда не скупился, что бы там ни наговаривал на него злобный администратор.

«Король репортеров» Свен Бреман сидел за стойкой бара на своем обычном месте. Вот уж кого нельзя было назвать веселым и разговорчивым в этот вечер! Репортер был на редкость угрюмым, и, наверное, поэтому отказался от обычного пива, переключившись на более крепкие напитки. Будучи во всем оригинален, репортер и тут остался верным себе. Он попеременно пил: порцию джина, затем порцию виски, затем солидную порцию чистой «выборовой», которую, похоже, предпочитал остальным сортам водок. Такая адская смесь давно бы свалила с ног любого, но только не Свена Бремана. Да, и в этом отношении он превосходил своих земляков, хотя шведы, как известно, не дураки выпить.

Капитан не обнаружил ни одного свободного столика. Не хотелось присаживаться к знакомым, хотя в последних недостатка не было, и бразилец решил тоже занять место за стойкой бара. Высокий табурет рядом с репортером оказался свободным.

Не успел он осушить первой порции виски, как репортер протянул ему измятую газету со словами:

— Вы уже видели, как меня тут обкорнали?

И такая искренняя горечь прозвучала в голосе журналиста, что бразилец послушно взял в руки газету. Это оказалась вечерняя «Квельспостен». Большая статья под заголовком «Самоубийство в „Минерва-палас-отеле“» занимала четыре полосы.

Бразилец вежливо удивился.

— Вот это ваша статья? Сужу по заголовку, к сожалению, не знаю шведского, поэтому статьи не читал. Но она же очень большая! Вы говорите — обкорнали?

— Еще как! — совсем перестал владеть собой репортер, почти выкрикнув последние слова. — Это не моя статья!

— Так ваша или не ваша? — не понял глуповатый бразилец. — Ведь вот же под ней стоят ваши инициалы.

Свен Бреман разбушевался:

— Одни инициалы и остались от всей статьи! Уж я им покажу, когда вернусь в Мальмё. И даже заголовок испоганили! Слово «самоубийство» должно стоять в кавычках, а они, видите, что сделали?!

Капитан продолжал играть роль недалекого бразильского ювелира.

— Насколько мне известно, — осторожно начал он, — герр Лахман покончил жизнь самоубийством. Повесился у себя в номере. Горничная обнаружила это утром… Да и полиция пришла к тому же выводу.

— Полиция! Не смешите меня! Банда трусов, а не полиция!

Свен Бреман одним глотком осушил стоящий перед ним бокал и жестом велел бармену подать следующий.

— Полиция! — саркастически повторил журналист. — Всегда для них самое важное — только бы все было шито-крыто, не задеть бы кого из сильных мира сего… А леска? Впрочем, что я тут буду вам толковать, все равно ничего не поймете. Хотя…

И тут Свен Бреман, неожиданно перейдя на «ты», закончил совсем уж непонятно:

— … хотя, возможно, ты лучше меня все знаешь!

— Какая леска? — недоумевал бразилец, решив пропустить мимо ушей непонятные намеки журналиста. — На которой повесился герр Лахман? А она при чем тут?

Капитан очень надеялся, что выпивший журналист проболтается, но недаром Свен Бреман был явлением уникальным. Выпитое не только не свалило его с ног, но даже не развязало язык. Не отвечая на вопрос бразильского ювелира, он обратился к бармену:

— Опять пустые бокалы! Повторите мне и этому господину.

Бармен оказался в затруднении. «Повторить» ювелиру было просто, а вот как быть с журналистом, который потреблял столь разнообразные напитки? Что именно повторить?

Поэтому отважился спросить:

— А уважаемому герру редактору что подать?

— То же самое, что и этому господину. Это мой приятель. Он бразилец и торгует изумрудами.

— В таком случае попрошу два апельсиновых сока! — быстро заказал бразилец.

Свен Бреман или не расслышал того, что сказал дон Перейра, или был уже так пьян, что не обратил внимания на то, чем наполнили поставленный перед ним бокал. Не дожидаясь «приятеля», он одним махом осушил свой бокал, и его как громом поразило. Вытаращив глаза и разинув рот, он какое-то время не мог прийти в себя, а, придя, заорал на бармена:

— Что за гадость вы мне подсунули?

— Апельсиновый сок! — ответил струхнувший бармен. — Вы же сами велели — то же, что и вашему другу.

— Убил! Опозорил! — продолжал бушевать Свен Бреман. — Весь мир узнает — Свен пьет апельсиновый сок за здоровье самоубийцы! Каково! Если узнает кто из моих собратьев по перу, стыда не оберешься! Позор на всю Швецию! Это ты заказал такую гадость? — грозно вопросил он бразильского ювелира.

И столь грозен был этот тщедушный репортер, что бразилец не сразу ответил. Бармен решил взять вину на себя, спасая гостя отеля от гнева известного всем шведам неукротимого «короля репортеров».

— Нет, это я ошибся, очень прошу меня извинить, закрутился. Чего изволите заказать? За счет отеля.

Журналист, однако, так же быстро остыл, как и вспыхнул.

— Вы очень удачно ошиблись, уважаемый, — милостиво бросил он бармену. — Мой приятель должен пить апельсиновый сок, должен пить много апельсинового сока. А знаешь, почему?

— Почему? — спросил уже давно ничему не удивляющийся бармен. За годы работы в баре «Минерва-палас-отеля» еще и не такое доводилось слышать.

— Потому что он болен. Тяжко болен. Ведь это правда, приятель? — обратился он к бразильцу.

Капитан Выганович решил подыграть журналисту, появлялись шансы кое-что прояснить.

— А вы откуда знаете? — удивился бразильский ювелир. — И в самом деле, врачи рекомендовали мне воздерживаться от крепких напитков, ведь совсем недавно мне делали серьезную операцию. Желчный пузырь, знаете ли…

— Так это же великолепно, мой друг! — в полном восторге вскричал репортер и со всей силы ткнул ювелира в плечо, видимо, желая ободряюще похлопать. — Операция желчного пузыря! После нее остается такой большой, красный шрам! Чудесно! Просто замечательно!

— Не понимаю, с чего это ты так радуешься? — перешел на «ты» и бразилец. — Что тут хорошего?

Свен Бреман попытался объяснить, но язык у него заплетался. Во всяком случае, такое создавалось впечатление.

— Ну как же… дон Диего… хороший ты парень, нравишься мне! Поверь, так оно и есть! А не будь у тебя шрама, еще неизвестно, что бы с тобой приключилось. Ты мог бы… мог бы… повеситься, к примеру! Так, как этот глупый швейцарец. Ведь он какую штуку отмочил! Мало того, что повесился, так еще предварительно размозжил свою дурацкую башку! Бармен, еще раз то же самое!

Бедный бармен не знал, как угодить капризному клиенту. Подумав, он решил больше не рисковать и поставил обоим посетителям по рюмке водки.

— Ну так… за здоровье самоубийцы?

Бразилец улыбнулся.

— Идет! Успехов ему на том свете! Бедный герр Лахман…

Но Свен Бреман с пьяным упорством повторил:

— За здоровье самоубийцы! Но я пью не за Лахмана. Я пью, — громко, так, чтобы его услышали в зале произнес репортер, — я пью за здоровье того, кто должен был висеть вместо этого дурня швейцарца!

И журналист захохотал на весь зал. Многие обернулись в его сторону а он с трудом пояснил сквозь смех:

— Ну признайтесь, дорогой Диего, разве это не забавно — так ошибиться и повесить самого себя вместо другого человека? Вы согласны?

Последний вопрос был адресован тем из посетителей бара, которые с недоумением смотрели на репортера. От них ответа не последовало. Видимо, одни не поняли, что хотел сказать пьяный журналист, а другие ничего забавного не находили в его словах.

Махнув рукой на них, репортер развернулся на табурете к стойке и обращаясь уже только бразильцу, еще раз повторил с настырностью пьяного:

— Итак, за здоровье самоубийцы, хотя я и сомневаюсь, что он своим здоровьем будет тешиться долгое время. Придет и его час. Придет! И его и других. Хотя… может, с недельку и протянет… Ха-ха-ха! До чего все это забавно!

И осушив последнюю рюмку водки, Свен Бреман с хохотом разбил пустую, швырнув ее на пол. Но и на сей раз никто из присутствующих не отреагировал.