Глава 8
Чистилище
Пот крупными холодными каплями выступил на лысом черепе, стекал по лбу, заползал под толстые линзы очков и, точно серная кислота, выедал глаза.
– Заурчик-мурчик, привет!.. – блуждало звонкое, радостное эхо в закоулках памяти.
Заур изо всех сил – до боли всех напрягшихся мышц – старался навсегда вжиться в это мгновение, чтобы голос сестры его не оставлял наедине с самим с собой, не покидал братишку никогда… Но в просоленных глазах замерла отчётливая картинка, кадр никак не хотел смениться: вспышка, пуля из пистолета Ильяса ударяет в висок сестры, голова дёргается, брызги…. Нет!!!
– Заурчик-мурчик!..
Танюшка – яркие голубые глаза, рыжие волосы и бесконечный оптимизм – не могла погибнуть. Не могла. Не могла. Только не она. Пусть весь мир летит в тартарары, пусть взрываются бомбы, пусть всё горит синим пламенем, но пусть она живёт, Господи, пусть она живёт!
– Заурчик!..
Сердце Заура билось с бешенной скоростью, сердцу было тесно в груди, оно хотелось вырваться на волю, раздробив рёбра и разорвав кожу острыми титановыми краями. У настоящего палача клапана и желудочки должны быть непробиваемым, крепкими, способными выдержать прямое попадание снаряда. Стреляйте, сердце Заура всё выдержит. Всё-всё-всё.
Но только не смерть сестры.
Эхо её голоса ушло, покинуло. Он остался сам. Сам. Больше нет никого.
И сердце его – крепкое, надёжное – взорвалось сотней осколков.
В тот же миг Заур умер. Его прежнего не стало, а будущего стать не должно было. Он растворился в вихре стремительных движений, вспышек пламени, вони пороховых газов, алых брызг из падающих навзничь тел. Его тело действовало само по себе, потому что души в нём больше не было. Душа устремилась в горние выси, чтобы принять суд над собой и отправиться в ад, где место всем убийцам, будь они в Законе или нет…
Руки подхватили с газона пистолеты-пулемёты – две очереди: одна в сплетение искусственных мышц в наколеннике телохранителя справа от Ильяса, вторая – в локтевой сгиб бойца в экзокомбе слева. Экзокомб пули не пробьют, но центр управления мышцами повредить могут, что чревато бесконтрольными сокращениями. Потому-то ногу телохранителя справа согнуло под неестественным углом, а потом опять вывернуло. Аналогично – с локтём парня слева. При этом ещё пальцы его непроизвольно сжались, и он всадил очередь из пулемёта прямо в голову своему коллеге, разнеся её вдребезги, своротив подчистую. Из-за грохота выстрелов хруст костей никто не услышал.
Точно щит выставив перед собой сумку-баул, – пули ударялись в неё, дырявили, но не пробивали насквозь – Хельга шла на врагов. Широкие бёдра, выпирающие надбровные дуги и первобытная свирепость. С того самого момента, как Хельга увидела Танюшку, последняя стала членом семьи для невесты Заура. И теперь Хельга мстила за гибель родственницы. Она всаживала пулю за пулей в бородатые тела – и ещё ни одни патрон не потратила напрасно. Била Хельга по корпусу, чтобы наверняка попасть с расстояния не больше чем в десяток метров. Бах! – и, схватившись за живот и уронив автомат, упал бородач, выбежавший из-за стола. ПМ чуть в сторону – бах! – вспыхнул багрянец на груди ещё одного приспешника Ильяса.
Тело Заура жаждало крови. И крови хватало с избытком.
Грохот выстрелов, сменить магазин, вновь грохот.
Пуля угодила ему в ногу. Он почувствовал удар, но не почувствовал боли. Из дыры чуть ниже колена потело масло. Перебита гидравлика. Нехорошо, протез может заклинить. Не переставая стрелять из одного ПП, – очередному телохранителю посекло центры управления мышцами на обоих коленях сразу – второй «микробик» палач сунул в карман плаща, наклонился и, точно ковшом эскалатора, черпнул искусственной ладошкой дёрн вперемешку с чужой кровью, а затем этой грязью замазал дыру в конечности. Чтобы не лило. Ремонт, замена протеза – это всё лишнее, этого уже не надо и не будет, но тело должно завершит то, что начато.
Никто не должен выжить!
Пападкис безучастно стоял на коленях. Мимо свистели пули, но ему, казалось, не было дела до всего этого безумия, его ничуть не волновало то, что в любой момент он может схлопотать сердечник в стальной оболочке, плакированной слоем томпака.
На Заура медленно, покачиваясь и неуверенно размахивая руками, шла обезумевшая от грохота и дыма молодая женщина в чёрном хиджабе – перекрыла собой сектор обстрела, убрать её с лини и огня!.. Тело Заура готово было стрелять, но… Что-то шевельнулось в груди у палача там, где ещё недавно было сердце: нельзя, нет! Он отвёл руку, очередь ушла в небо. Пусто в магазине. Доля секунды на перезарядку… Женщину будто толкнули в спину, хотя между ней и ближайшими вооружёнными гостями было несколько метров. Не Заур, нет, кто-то из них убрал её, чуть подвинул пулями, чтобы не мешала расправиться с палачом.
Только новый магазин встал на место, Заур жахнул очередью по бородачам, так и не соизволившим выйти из-за стола. Заодно сшиб с белых скатертей закуски и расколол десятка два бутылок и кувшинов с дорогим кавказским вином, которое, смешавшись с кровь, хлынуло фонтанами и полноводными алыми реками по накрахмаленной ткани.
Хельга походя уронила баул, превратившийся в бесполезные ошмётки, и всадила пулю в плечо девицы, кинувшейся на неё с выставленным перед грудью когтистым маникюром. И опять выстрел – в мужчину, который едва не всадил ей пулю в голову, лишь слегка оцарапав ухо, а ещё бы немного…
Огонь. Чуть сместиться, развернуться – огонь! При этом взгляд Заура то и дело натыкался на Ильса, который точно столб застыл посреди бойни, – рядом с кроватью-каталкой, на которой лежала… Взгляд натыкался – и отскакивал, как мячик для пинг-понга от ракетки.
Палач не мог на это смотреть, ну не мог!..
Уловив в чём слабость Заура, работорговец не отходил от каталки ни на шаг. Но и стрелять в палача не спешил. Даже пистолет опустил, чуть ли не на предохранитель поставил. Не отрываясь, не моргая, Ильяс намертво прикипел взглядом к Зауру, будто вот прямо сейчас – ну же!.. – ждал от него чуда: вермута из водопровода и караваев с лавашами из сухариков со вкусом красной икры и бекона.
Последний телохранитель пал, сломанный мышцами собственного экзокомба, – меткий выстрел, расход боеприпасов минимальный. С самого начала схватки тело палача превратилось в идеальную машину для убийств, умело маневрирующую на поле боя. Разум не мешал телу, разума больше не было в сплаве костей и плоти с пластиком и электроникой протезов. «Никто не должен уйти! – стучало пульсом между висков. Никто!!!»
Очередь из автомата угодила в одетого в черкеску парня, ещё пару минут назад лихо отплясывавшего лезгинку, Парень стал жертвой мускулистого убийцы-бородача, крепко сжимавшего АК. Падая, бородач был уже мёртв, но продолжал стрелять, ненароком метя по своим. Он возлёг на изумрудно-нежный ухоженный газон, когда последние пули из его «калаша» угодили в ящики с фейерверками, из-за чего салют, запланированный на вечер, начался значительно раньше.
Разбрасывая веер ярких искр, цилиндр-ракета ударила в крышу дома, скользнула вверх по черепице и, перевалив через конёк, взорвалась. Звук был такой, будто ахнула граната – от неожиданности присели все гости Ильяса, ещё не лежащие на траве по своей воле или же из-за ран, не совместимых с жизнью. Двое замешкались на долю секунды, и это стоило им жизни. А миг спустя десятка два ракет взвились в воздух и распустились яркими – громкими! – соцветьями.
Застывший у ворот автозак чихнул умирающим мотором, заскрипел подвеской, но двинул-таки, потихоньку разгоняясь – водитель и его подручные надеялись под шумок выбраться из имения.
«Никто не должен уйти! – стучало в груди Заура. – Никто!!!»
Он направил «микробиков» так, чтобы парой очередей изорвать в клочья покрышки, остановить машину, а вместе с ней тех, кто выкрал Танюшку. Они должны заплатить за свои злодеяния!
Вот только патронов в магазинах не осталось. Как не осталось и магазинов на замену.
Без сожаления – есть ненависть, других чувств нет – Заур отбросил бесполезные ПП. В поисках подходящего ствола его взгляд скользнул по безвременно почившим гостям Ильяса и отскочил белым мячиком от самого работорговца. Нашёл! Он заковылял к ПКМ, владельцу которого пулемёт с коробком на двести патронов больше не понадобится.
С каждой секундой грузовик всё дальше и дальше. Понимать это было физически больно. А уж признать, что экипажу машины боевой удастся избежать заслуженного наказания, – и вовсе невозможно.
Автозак уже весь втянулся за ворота, а Зауру оставалось до ПКМ ещё метра трив. Но тут бахнул взрыв, затем послышался грохот столкновения, скрежет смятого металла и треск битого стекла. Через пару секунд обратно в ворота, оглядываясь, вбежали четверо вооружённых мужчин. Один из них был в крови. Вот кто, значит, похитил Танюшку. Далеко не уехали, подонки! Хельга выстрелила. Самый резвый, вырвавшийся вперёд, упал, засучил ногами. Остальные дружно вскинули стволы, направив их на невесту палача.
– НЕТ!!! – Голосовые связки Заура чудом не порвались.
Трое подонков одновременно открыли огонь.
И случилось чудо.
Очнулся вдруг Пападакис. Невозможно быстро для своей тучной комплекции он метнулся к Хельге и прикрыл её собой. Все пули, что должны были изрешетить её, достались ему, застряли в его грузной плоти.
– Прости, – шевельнулись губы Пападакиса перед смертью, изо рта хлынула кровь.
– Бог простит, – кивнул ему Заур, подхватив с земли ПКМ за складную рукоятку для переноски и подбросив так, чтобы пистолетная рукоятка удобно легла в ладонь, а приклад со сквозным вырезом ткнулся в плечо. Некогда сейчас грехи отпускать!..
Палач и так не успевал спасти Хельгу от следующего залпа подонков.
Зато успела Милена.
Она вернулась эффектно: швырнув гранату под колёса автозака, врезалась в него тяжеленным армейским джипом. После чего, выпрыгнув из-за водительского сидения «хаммера», она вторглась в имение Ильяса и принялась методично выносить бандитам мозги выстрелами из пафосного – гламурного почти что – «маузера». Он хорошо стреляла. Даже отлично. Но главное – она молчала при этом. Если бы Милена сказала хоть слово, хоть как-то попыталась зацепить Заура – схлопотала бы очередь из ПКМ в живот, а уж потом Заур передал бы по случаю свои соболезнования Краю.
– Оттащите этот кусок дерьма в сторону! – прошипел палач, едва заметно кивнув в сторону работорговца. Попытка взглянуть на Ильяса вновь стоила рези в глазах.
Держа хозяина имения на прицеле, – только дёрнется, нашпигуют пулями – Милена и Хельга подбежали к нему, отобрали пистолет и тычками заставили отойти от кровати-каталки с трупом Танюшки метров на пять. Только теперь Заур смог посмотреть на самого ненавистного человека на всей Земле. И не только посмотреть, но и подойти ближе и двинуть его прикладом ПКМ в лицо. Работорговец после такого удара упал бы, если б девушки не удержали его.
– Ну что вы в самом деле? – пожурила Ильяса блондинка. – Стойте прямо.
В груди у Заура противно закололо.
Он понял, что душу его отвергли и на небесах, и в аду. Чистилищем ей будет жизнь на Земле. Так что сознание вернулось в тело. Палач тяжело задышал, пытаясь справиться с охватившей его дрожью, болью утраты, ненавистью…
Ильяс стоял перед ним, гордо задрав голову. Но лицу его стекала кровь, губы рассечены об обломки зубов.
Работорговец всё ещё жив?! Заур ненавидел себя за то, что Ильяс – гнусь, тварь, мразь, не достойная зваться человеком! – смел портить воздух своими вдохами и выдохами!.. Надо это немедленно прекратить. Палач ткнул цилиндрический пламегаситель на конце ствола в рот Ильясу, палец коснулся спуска…
Голос Хельги заставил Заура погодить:
– Лысик, он должен сказать, где бомба.
Недостаточный аргумент для того, чтобы работорговец прожил ещё хоть долю секунды.
– Заур, пусть скажет. – В отличие от заляпанных кровью и грязью Хельги и палача Милена была чистенькой и опрятной. – Иначе всё напрасно, Заур. Все смерти, вся боль – напрасно. Нужно спасти город. Мы должны. Вопреки всему.
«Должны… должны-ы… – эхом отозвалось в лысом черепе палача. Да-а-алжныыы…»
– Где бионоид? – прохрипел он, сквозь багровый туман глядя в глаза Ильясу. – Бомба где?!
В ответ работорговец плюнул палачу в лицо сгустком свернувшейся крови и слюны.
Хельга и Милена отступили, ушли в сторону.
Очередь в рот? Как бы не так! Это слишком лёгкая смерть. Это был бы coup de gr^ace, удар милосердия. Ну уж нет!.. Обменяв ПМ Хельги на ПКМ, Заур выстрелил работорговцу в пах.
Ильяс сложился вдвое и, вереща, как недорезанная свинья, рухнул.
– Я не скажу… – визжал он. – Не скажу… Убей меня!.. Не скажу!..
Палач опустился на газон с ним рядом. Одной рукой он зажал работорговцу рот, – уж больно сладостно тот кричал, слишком уж радостно от этого становилось на душе – а вторую, выставив указательный и средний пальцы, поднёс к лицу Ильяса, к его глазам… И опять был крик. А потом опять и опять, и вновь. В промежутках Заур слышал, как Хельгу вывернуло, как Милена помянула Господа всуе. Ильяс избрал Заура своим личным палачом, поэтому не стрелял, хотя мог. Он хотел, – жаждал! – чтобы Заур избавил его от бесконечного лютого страха…
– Лысик, остановись! Лысик!..
Работорговец ещё раз дёрнулся, и всё закончилось. Слишком быстро! Заур поднялся, сжал кулаки до хруста в настоящих и искусственных суставах. Слишком!..
Подняв к небу наполненные слезами глаза, палач попросил Бога – потребовал у него, обещая проклясть, если тот не выполнит просьбу! – воскресить работорговца Ильяса, чтобы тварь эту, эту мразь можно было убить вновь, а потом опять воскресить и убить, и опять…
Увы, Бог не услышал слугу Своего, не убоялся его обещаний.
Жаль.
– Как Тузик грелку. – Заур плюнул на куски мяса, окровавленные ошмётки, что ещё недавно были работорговцем Ильясом.
И, проведя окровавленной ладонью по черепу, зашагал к дому.