на главную   |   А-Я   |   A-Z   |   меню


ГЛАВА 27. ВО ЛЬДЫ

--- Такасик --- Тик ---

- Сын мой, посмотри на них, - произнёс лорд Бурбурка, той высокой речью, что обычно говорил во время важных церемоний, словно сейчас был миг, решающий судьбу рода. Это наполнило разговор торжественностью.

Лорд стол в дверях позади юного рыцаря и разглядывал собирающихся в путь чужаков.

- Они уже не скрываются. Они чужие. Веришь ли ты им?

Бурбурка с любовью провёл пальцами по волосам своего ныне единственного наследника, светло-русым, как зерна хвабука, и мягким да густым.

- Верю. Они не враги нам, - легко ответил Такасик, бегая глазами по чужакам, и его взор то и дело останавливался на Анагелле, что выделялась средь них.

Она была прекрасна, прекрасна не только внешне, но и своей внутренней сутью. И хорошо, что с чародеем-воителем Эгором их связывал лишь долг. Долг, который пронзал все её естество. Хотел бы и Такасик быть тем, на кого обращён этот долг. Он слышал, что жена нон-тара Эгор, слепа, но видит при этом всё, что происходит, но знает ли она об этом долге, что цепью приковал госпожу Анагеллу к её мужу. Должно быть, знает. А ещё нон-ма была так же далека от остальных, как люди от нарони. Он это ощущал, он видел это свои даром лорда.

- Отчего же ты им веришь, сын мой? - тихо продолжил разговор лорд. - Поведай, ибо я стар и моими делами давно движет не пульс крови, а разум. Я отвык видеть кровью, лишь памятью о делах вижу. Но ныне я в смятении, мудрые предки не могут посоветовать делами и словами своими, высеченными на камнях и костях. Нет у них советов и в словах, что передаются из поколения в поколение, из уст в уста. Шестеро чужаков уничтожили все войско в три сотни раньше, чем с высокого древа упал лист. Они сильны. И за ними стоит ещё большая сила.

- Они могли бы уничтожить весь наш род, - постарался ответить так же величественно Такасик, - если бы захотели, но они спасли меня в лесу, где я послушал замерзающее своё тело, а не разум, и попал в лапы разбойников. Они спасли тебя, когда я сказал им, что ты, матушка и сестры в беде. Они чужие, но в них течёт горячая кровь, полная чести и благородства, они не враги. И даже если их долг перед старшими заставит убить нас, они сделают это быстро, без унижения и боли, с тоскою в глазах и просьбой о прощении на устах. А потом они отдадут почести нашему праху. Я верю им.

- Тогда иди, сын мой, - легко подтолкнув своё дитя, произнёс Бурбурка, - они хотят поделиться своей силой и своей дружбой. От такого дара не стоит отказываться.

- От силы, отче?

- От дружбы, сын мой, от дружбы. Ибо давший силу, может её отнять, а дружбу потерять можешь только ты сам.

Такасик кивнул и направился к нон-ма Анагелле, дотронувшись кончиками пальцев до деревянного косяка врат родового зала, полированного от таких прикосновений до блеска. Направился, влекомый кровью, а сзади шептал отец.

- Да наполнят мудрые предки кровь твою живым льдом разума, дабы тот охладил пульс. Да смилостивится великий дом в своём безумии над тобой, дозволив жить и дальше.

Юный рыцарь спускался, а его заметили и стали махать рукой. Не подобает лордам и благородным нон-ма себя так вести, но они чужие, им простительно. Такасик едва заметно поглядел по сторонам, по собиравшим вьючный скот крестьянам, по набравшим ведра с водой из колодца служанкам, по нимфам-пажам, что стояли поодаль и тоже готовились в поход в недалёкие льды. Одни в страхе воротились от чужаков, другие с любопытством разглядывали, а те уже не скрывали свою чуждость, словно осознали тщетность сего занятия.

- Господин, - обратился к нему паж, быстро подскочив с ворохом вещей, - ваши доспехи. Ваша матушка волнуется и настаивает, чтоб вы всенепременно их надели.

- Не стоит, Тап, - ответил рыцарь, вспомнив стеклянные глаза девы-воительницы с черными волосами, что пришла с сиром Эгором, и её чёрное железо, чей грохот рвал тела воинов и броню в клочья, как лапы демона. - Они не нужны.

- Но, мой господин.

- Нет, - ответил Такасик пажу, сузив глаза и сжав губы, явив тот лёд, который так хотел видеть Бурбурка в своём сыне. Неумолимый, холодный и светлый. Не совершающий, и не прощающий ошибок.

Рыцарь подошёл к чужакам и слегка склонил голову, стараясь выглядеть достойно, но ребёнок в нём на этот раз победил.

- А можно мне двузор? - спросил он, коснувшись бинокля, висевшего на шее у нон-тара Эгора.

Чародей усмехнулся и снял блестящую голубоватым стеклом вещь. Такасик тут же повесил его себе и, упёршись в окуляр, глянул на нон-ма Анагеллу, увидев лишь пару светлых глаз, так как смотрел в упор, а потом направил на дверь в родовой зал, выходящую во двор обители. Отец стоял хмурый, вцепившись в священный косяк, словно тот мог наполнить силой и мудростью молчащих предков. Скользнув изящной летуньей, из дверей вышла мать. Женщина быстро сошла по лестнице вниз, а потом молча подала наполненную водой костяную чашу. Чашу предков, не иначе отец её надоумил. Такасик отпустил повисший на ремешках бинокль, а потом поклонился и, приняв из рук матери чашу, глотнул холодной воды.

- Все готовы, - услышал он голос пажа, ещё раз поклонился и повернулся к воротам, как то подобает лорду, ибо первым он должен выйти и первым зайти.

Вслед за ним шагнули Заверабои, как называли себя чужаки. И только потом пошёл весь обоз с инструментом и едой для похода. Шли некоторое время почти молча. Так миновали всю замковую поляну и ступили под полог леса на песчаную дорожку. Под ногами шуршали палые листья и торчали редкие кривые коренья, через которые приходилось перешагивать. В детстве он, бывало, спотыкался о них, разбивая колени и ладони в кровь.

- Нон-тар Эгор, - заговорил рыцарь, все ещё вспоминая высокий слог отца перед уходом, - а что бы вы завещали своим потомкам?

- Не знаю, - ухмыльнувшись, ответил чародей-воин, - я о таком не думал.

- Женщины оставляют гребни, оправы к зеркалам, чаши и ложки и всякие мелочи. Мужи оставляют рукояти клинков, плашки под письмена, охотничьи и рыболовные снасти, кубки. Я бы хотел, чтоб из моей руки сделали рукоять для охотничьего ножа, и чтоб на нём были изображены дикие звери.

- Не понял, - изумлённо уставился нон-тарЭгор на Такасика, - что значит, из моей руки?

- У вас разве так не делают? А у нас после смерти по завещанию или по желанию родственников одну или несколько костей извлекают из тела, долго вытравливают в особых отварах, сушат, а потом делают вещи, которые могли помочь потомкам стать лучше. Так зеркала и гребни помогут женщине стать красивей, ножи - удачливее и сильнее. Остальное сжигают.

- Но ведь это ваши предки.

- Вот именно. Предки никогда не пожелают зла и даже после смерти хотели бы помогать потомкам, даже если это лишь плашка со словами напутствий живым от мёртвых. Такие вещи используют только в особых торжественных случаях. А на костях поверженных врагов пишут предостережения и вывешивают у входа в обитель. Это дело чести.

- Послушай, - вмешалась в разговор нон-ма Анагелла, шедшая рядом, и молча слушавшая разговор, - эта чаша, что дала тебе мать. Она тоже из кости человека?

- Да. Это череп основателя нашего рода. Он желал всем мудрости. Это отец настоял испить воды, он мечтает, чтоб из меня получился самый великий лорд, какой может быть в мире.

- Похвальное пожелание.

- А я знаю, - раздался сзади голос девы-воительницы, какой не может быть на свете по завету предков, - сделайте из моего среднего пальца корпус для флешки.

- Что такое флешика, Окасанна?

- Это, чтоб файлы записывать.

- Что такое фаиллы?

- Это рисунки, тексты, музыка для компа.

- Что такое комп?

- Ну, ты достал. Это прибор с процессором.

- Я, кажется, понял. Это как плашки с письменами и рисунками для вместилища волшебного камня. Для украшения. А что я достал?

- Не обращай внимания, - произнёс нон-тар Эгор, показав Окасанне кулак, - она у нас немного не в себе.

- Я понял. Ей тоже нужно испить из чаши предков.

Чародей-воитель весело ухмыльнулся, а нон-ма Анагелла разразилась звонким смехом, от которого кровь потеплела, и самому хотелось улыбаться.

Так они шли долго, пока не вышли к краю мёртвых льдов, с коих тянуло холодным медленно текучим воздухом, и из-под которого текли многочисленные ручьи, журчащие по камням, и уходящие под полог леса, начинающегося в сотне шагов о кромки льдов. Слуги достали из сумок копчёное мясо и сыр, запивая которые чистейшей водой, все подкрепились. Огонь разводить не стали, до брошеной стоянки совсем не далеко. Осталось лишь влезть на глыбы и пройтись, но сначала нужно надеть тёплые куртки и меховые обувки.

Нон-тар Эгор знал куда идти, несмотря на то, что все следы замело, стелющейся по леднику снежной позёмке. Он говорил про маяк.

Если бы шли налегке, то весь путь одолели бы за три вздоха великого дома, но гружёный обоз плёлся вдвое дольше. Один вьючный тунут, которого чужаки называют ишаком, соскользнул в расселину. Он ничего себе не повредил, но вытаскивать с глубины в три роста пришлось почти целый вздох. Это ведь надо сначала снять и вытащить поклажу, верёвками подвязывать несчастное животное и тянуть всем вместе. Справедливости надо сказать, что чужаки тоже помогали, чародей-воитель Эгор вплёл в верёвки какие-то колечки, отчего тунут стал лёгким, но не настолько, чтоб его можно было вытащить одному крестьянину-нарони.

Когда на снегу зачернели три сгорбленные фигуры странных построек лагеря чужаков, все вздохнули с облегчением. Такасик видел их раньше, блестящие зелёным железом и большим стеклом, гнутым и наверняка очень дорогим. Сейчас их чуть больше припорошило снегом, чем в тот раз, когда юный отпрыск древнего рода был здесь в прошлый раз, но ничего больше не поменялось. Сначала он принял это за чудовищ, и лишь потом опознал творение рук неведомых мастеров.

- Вот они, родимые, - произнёс нон-тар Эгор, весело улыбнувшись.

- И что дальше? - спросил Такасик, с любопытством разглядывая и постройки и чужаков. Все они с теплом смотрели на груды железа.

- Вытаскивать.

- Вытаскивать амбары?

- Это не амбары.

- Тогда это хижины.

- И не хижины. Я покажу. Пусть твои люди принесут толстые колья, - произнёс нон-тар Эгор.

- Почему люди?

- Ну, - начал чародей, скривившись, словно совершил глупую ошибку, добавив нечто похожее на слово 'бэлин', - нарони.

Такасик глянул на пажа, тот с криками 'колья' помчался к крестьянам, и работяги начали отвязывать заострённые бревна толщиной в ногу и длинной рост мужчины. Два кола положили на снег перед ним. Чародей пробормотал: 'Угораздило же нас попасть в припорошённую яму' и поднял один ствол, уперев его остриём в плотный снег, а потом наклонил верхушку в сторону, противоположную постройкам в сорока шагах от первой.

- Забивать? - спросил Такасик, наполняясь всё возрастающим любопытством.

- Я сам, - ответил чародей, глубоко вздохнул и прикрыл глаза, а потом все вздрогнули от гулко застонавшего мороженного дерева, которое стало рывками входить в наст, словно по нему били гигантским невидимым молотом. А чародей все молчал и стоял. Нарони зашептались в сторонке с выпученными глазами, призывая предков в помощь. И вот кол ушёл в снег почти полностью. Только когда осталась верхушка с локоть высотой, он остановился.

- Заводи! - крикнул он госпоже Саветланне, которая залезла внутрь постройки и поблескивала из-за стекла своими жутковатыми глазами цвета свежей крови.

Девушка нагнулась вбок, а следом за этим постройка взревела как демон вечной ночи, что забредает порой на самый край ледника. Такасик едва сдержал желание убежать подальше, как поступили крестьяне, что, переводя дух, наблюдали теперь за сотню шагов отсюда за происходящим. Не подобает юному лорду так себя вести, несмотря на бешено колотящийся пульс крови.

Напуганные вьючные тунуты громко орали и дёргались на привязи такого же кола, но потоньше.

- Шат! - послышался возглас высокого господина, оказавшимся тоже колдуном, немного отставшим от своих в пути, и воин Володимар со стеклянными глазами подскочил к постройке и начал тянуть за канат, оказавшийся сплетённым из тонких железных нитей. Канат разматывался, плавно вращая барабан, приделанный к железной дуге постройки.

Когда Володимар дотянул канат до кола, то сделал петлю, зацепив крюком, и отошёл в сторону, неподвижно замерев. Нон-тар Эгор поднял руку, посмотрев на Саветланну. Постройка взревела пуще прежнего, барабан сам собой закрутился в другую сторону, канат натянулся, а потом вся эта груда железа, поднимая перед собой сугроб, начала медленно двигаться. У Такасика от такого волосы встал дыбом не только на голове. Так он испугался, только когда Окасанна грохотала своим чёрным железом, да Олиха оборачивалась лютым чудищем.

Вскоре постройка вылезла из снежной ямы, явив толстые чёрные колёса. Так это повозка, подумалось ему, только большая и едущая сама. И остальные, значит, тоже. Повозки не использовали в этих краях, так как частые камни и корни деревьев быстро ломали колёса и мешали езде. Приходилось не грузы везти, а помогать руками тащащему изо всех сил телегу скоту. Но Такасик видел телеги раньше.

Чужаки делали сейчас то же самое, вытаскивая застрявшие повозки. Осознание такой простой истины заставило отступить страх и занять его место отступившему до этого любопытству.

- Нон-тар Эгор, а можно мне потом прокатиться верхом на телеге.

- Можно, - ответил чародей, - только это называется машина.

- Машина, машина, машина, - поиграл на языке словом Такасик. Оно такое простое и красивое это слово, как сами машины. - Хорошее колдовство.

- Это не колдовство. Это хитрости наших мастеров.

- Правда? А можно наших тоже так научить?

- Не сейчас, - улыбнулся чародей. - Обязательно, но не сейчас.

Пока они разговаривали, Валадимар отцепил железный канат, который назывался трос, и тот намотался на барабан, имевшему имя лебёдка.

Потом приступили к остальным машинам. Второй оказалась отнюдь не высокая шестиколёсная, а низкая, с множеством невысоких колёс, вокруг которых были намотаны плоские широкие цепи. Под эти цепи кинули бревно и небольшими тросами, скрученными в петли, прицепили к звеньям. Чародей что-то положил дверь в машины, которую он назвал 'Бэмпэ', и та ожила, заревев громче первой. Цепи дёрнулись, подминая под себя бревно, а сама машина стала ползти вперёд, пока бревно не появилось сзади. Так повторяли полтора десятка раз, прежде чем та не вылезла из рыхлого снега на слегка припорошённый лёд.

Оказалось, что все машины имеют свои названия. Бэмпэ, Тигар.

Шестиколёсный Ураль, куда залезла сама госпожа Анагелла, вытаскивали дольше всего. Бэмпэ, зацепившись толстыми тросами за шестилапого, гребла цепями, но только почём зря разбивала лёд. И тогда нон-тару Эгору пришлось по-настоящему колдовать. Он поднял перед собой согнутую в локте руку, так что кулак оказался на уровне лица и стал шептать заклинание. Такасик не понял, что значат произнесённые на чуждом языке слова 'Да давай же ты, сука долбанная', но, видимо, они были сильным заклинанием, раз Урал дрогнул и стал вылезать, наст перед колдуном выгнулся волнами, а слабый ветер набрал силу и стал реветь, заглушая саму машину. Ветер поднимал тучи снега, дергал плотную ткань кузова и одежду нарони, но стоило Уралу вылезти, как колдун разжал кулак, и все разом стихло.

Такасик смотрел на все этот, позабыв дышать и моргать. И лишь потом огляделся, поймав глазами усталое лицо Эгора, радостную нон-ма Анагеллу и цепкий взгляд Мефистофеля, направленный на чародея-воителя, словно высокий и худой нарони заново оценивал своего товарища, узнав о нём нечто новое.

Необычным был еще поступок нон-тара Эгора, когда он взял две большие железные амфоры квадратной формы, которые назвал канистрами. Нон-тар Эгор положил их боком на лед в том месте, где до этого стояли машины, положил сверху несколько небольших мешочков и слегка присыпал все снегом. Потом он взмахнул рукой, и из ничего возникла небольшая фигурка воина размером с ладонь и десяток странных черно-желтых созданий с прозрачными жужащими крыльями. Нон-тар Эгор долго что-то говорил на своем наречии, и только в конце добавил на языке сель: 'Это твоя последняя служба, верный страж'.

Потом колдун подошел к нам, довольно улыбаясь, словно какой-то шутке.

- Ну, все, запрыгивайте, нон-тар Такасик. Поедем.

- Куда запрыгивать?

- Да хоть к нон-ма Анагелле. Нам ещё спуск выравнивать на краю ледника, - улыбнувшись, ответил нон-тар Эгор.


ГЛАВА 26. ТРИ ЛИНИИ | Как я стал боевым магом. Дилогия | ГЛАВА 28. ЧУЖАКИ