Глава XVI
Владимир Ленин, одинокий и осмотрительный, совершал далекие прогулки по Петрограду. Замечал каждую подробность, ловил и фиксировал в памяти оборванные слова, интуитивно чувствовал скрытые мысли. Был всюду. Выстаивал часами в длинных очередях у продовольственных магазинов и хитро, хотя и с виду равнодушно, разжигал возмущение, царящее в толпе. В определенные часы ожидал выхода из госпиталя людей, навещающих раненых и больных солдат, привезенных с фронта, где армия терпела поражение за поражением. Вместе с крестьянами сетовал о пашне, брошенной молодыми, кипящими жизнью крестьянами и из-за недостатка рук лежащей в залежи. Предсказывал неурожай и голод, исчислял потери войск в три миллиона людей, погибающих, защищая богачей и дворянство; рабочим и работницам, навещающим сыновей или друзей, шептал таинственно о справедливых и умных лозунгах большевиков, обедневшим отчаявшимся женщинам из самых интеллигентных слоев бросал он ужасающие слова о том, что немцы изобрели новые пушки, которые будут сметать сразу целые полки; намекал о генералах, подкупленных противником.
– Нельзя нам, русским, не готовым к войне, переносить дальше издевательства над собой! Должны вынудить правительство прекратить войну. Иначе подавимся собственной кровью!
– Что делать? Что делать? – спросила его один раз седая старушка, заламывая руки в отчаянии.
Ленин наклонился к ней и шепнул:
– Пусть поднимется весь народ, пусть захватит власть в свои руки и крикнет: «Обиженные, убиваемые, присоединяйтесь к нам! Строим новую жизнь, красивую и справедливую!».
– А если некоторые не захотят? – спросила.
– Тогда сделаем это сами, заключив мир с Германием. У нас работы вдоволь! – парировал он.
– Немцы, видя легкий трофей, могут оторвать от России нужные им территории. Что тогда? – шепнула.
Он нетерпеливо тряхнул плечами и прошипел:
– Что для нас Россия. Мы должны устроить свою собственную жизнь!
Старушка подняла на него возмущенные глаза, а ее лицо облил горячий румянец.
– Предатель! Ты, наверное, из банды этого продажного человека, Ленина! – крикнула она.
Владимир должен был быстро ретироваться из окружающей его толпы и исчезнуть в воротах ближайшего дома.
Разговаривал с солдатами, бегущими с фронта и возвращающимися домой, несущими с собой винтовки. Этих не нужно было поучать; была это толпа своевольная, растравленная неудачами на войне, господствующим в верхушке взяточничеством, отсутствием оружия, патронов и провианта. Бросал им коммунистические лозунги, которые разносились по всей России, как возбудитель страшной болезни.
Осторожно и с оглядкой вмешивался он в разговоры солдат, собирающихся перед казармами, и отравлял их подозрениями, что Временное Правительство мечтает о новом царе и уничтожении достижений революции.
Через несколько недель Ленин знал уже и понимал все. Расхаживая по квартире одного из партийных товарищей, подытожил ситуацию, сделал заключение и потер руки.
Заседание Временного правительства.
Фотография. Начало ХХ века
Щуря глаза, обратился к Надежде Константиновне:
– Моя дорогая! Скажи Зиновьеву, чтобы пригласил ко мне ответственных товарищей. Должен дать им план действий.
Вечером этого дня говорил он с собравшимися голосом спокойным, глухим, не зажигаясь ни на мгновение:
– Я разработал программу. Она чрезвычайно простая и абсолютно необходимая. Нужно иметь всюду своих агитаторов: в армии, в толпе, в Совете Рабочих и Солдатских Делегатов, в казармах и на фабриках! Они должны разлагать армию, так как если мы этого не сделаем, фронтовые полки ударят по нам. Мы должны всюду кричать, что большевики требуют окончания войны. Только тогда сможем привлечь к себе солдат и крестьянство. Не можем допустить ни малейшего влияния властей и легальных социалистов, чтобы всегда выставлять наиболее радикальные требования и этим парализовать влияние этих институтов. На этот раз все! Кроме этого, как до сих пор делали, забросать города нашими газетами, плакатами и брошюрами; организовать кадры боевых организаций и вооружить их, вооружить на случай тревоги! Помните, что в каждый момент вы должны быть готовы держать в своих руках управление, не зависимое от случайностей!
Как паук прядет свою сеть, протягивая ее между ветвями деревьев; как вихрь, разносящий зародыши болезней; как в эпоху Нерона первые христиане, из уст в уста передающие сладкие подкрепляющие слова Учителя – так прялись невидимые нити великого заговора, так распространяли Новое Евангелие заговорщики, руководимые Троцким, Каменевым, Зиновьевым, Луначарским, Стекловым и Бухариным; разбрасывая все дальше и дальше беспокойные, будящие надежду и ужас лозунги.
Тот, от имени которого это делалось, оставался в тени, таинственный, скрытый от людского глаза, небольшой человек с монгольским лицом и внимательными строгими, непреклонными глазами.
Затаился он, как хищный паук, подкарауливающий добычу в темной норе, готовый к скачку и атаке; окутался, как страшный Иегова, тучами и мглой, из которых могли родиться мягкие блески дня и черные, понурые витки ночных мраков.
Оставался неразгаданным, непонятым, загадочным и грозным одновременно. Ждал спокойно, уверенный в ходе событий.
Один за другим уходили буржуазные и интеллигентные министры, преследуемые заботами о судьбе родины и бессильные. После них пришел мелкий амбициозный адвокатик, Александр Керенский, выдающий себя за последователя Циммервальдской формулы, но принимающий позу Наполеона. Он метался беспомощно, притягивая в правительство все новых и новых людей: от миллионера до вчерашнего каторжника-социалиста. Тщетно старался удовлетворить растущие с дня на день требования армии и уличной толпы, кумиром которой хотел быть. В этой бешеной гонке за популярностью он собственными руками разлагал армию, отталкивал от себя искушенных и разумных политиков, отворял дорогу ожидающему своей очереди большевизму.
В толпах пробудились уже хищные инстинкты. Не было способа их успокоить и удовлетворить. Керенский выбрасывал на стол последние козыри; контроль солдатских советов над приказами командиров и отмену смертных приговоров даже для дезертиров и предателей.
Услышавши об этом, Ленин потер руки и воскликнул:
– Ха, ха! Этот крикун уже подходит к концу! Теперь он в наших руках! Армия скоро пойдет за нами, так как это уже не армия, а вооруженная толпа, опасная и невменяемая.
– Керенский полностью отменил смертную казнь, – заметила Надежда Константиновна. – Это может произвести впечатление…
– Ха, ха! – смеялся Ленин. – Это признак полной дезориентации! Как можно в революционное время отбрасывать такое оружие, какое есть смертное наказание? Это слабость, трусость, отсутствие разума! Мы поднимем это оружие! Тогда, когда наша партия откроет свои козыри!
В Совете Рабочих и Солдатских Делегатов происходила непрерывная борьба между социал-демократами, народниками и большевиками, которые не позволяли Совету объединиться с правительством и реализовать свои проекты.
Голод и замешательство в России усиливались. В конце концов, однажды в начале июля Ленин снова собрал своих товарищей и, щуря глаза, спросил тихо, многозначительно:
– Не попробовать ли нам открытой, вооруженной борьбы за власть?
Воцарилось глубокое, тревожное молчание. Все поняли, что пали слова, решающие судьбы революции, партии и немногочисленного круга заговорщиков.
– Начинать! – раздался звонкий смелый голос. Говорил Сталин, грузин, организатор боевых подразделений.
Другие запротестовали. Спорили долго и постановили отложить вооруженное выступление. Было очевидно, что Совет Рабочих и Солдатских Делегатов мог еще сдержать толпы, на фронте еще постоянно оставались верные правительству полки, провинция не пропиталась достаточно разлагающими лозунгами большевиков. Деревня, загадочная российская деревня, место пребывания Бога, бесов, пассивного мученичества, диких стихийных порывов, молчала.
Однако работа агитаторов не прошла напрасно. Отчаявшиеся, голодные, чувствующие отсутствие сильной власти толпы по собственному почину высыпали на улицы с оружием в руках. Большевики были вынуждены встать во главе их.
Взмах не удался. Правительство и Совет нашли достаточно вооруженных сил, чтобы подавить вспышку. Большевистские вожди были арестованы и помещены в тюрьмы.
Среди них не было, однако, того, имя которого, как пылающие mane, tekel, fares13, порой загоралось на стене роскошного кабинета Александра III в Зимнем Дворце, где выбрал себе резиденцию «Александр IV», как насмешливо называл Керенского Троцкий.
Ленин и Зиновьев исчезли без следа.
Напрасно искал их Керенский и руководители Совета Рабочих и Солдатских Депутатов – Чхеидзе, Церетели, Чернов и Савинков. Не помогло назначение громадной награды за обнаружение или поимку «изменников родины». Никто не знал ничего о вожде пролетариата.
Александр Керенский в своем кабинете в Зимнем дворце.
Фотография. 1917 год
Керенский в это время торжествовал. Произносил все более напыщенные речи, назначал себя диктатором России, но, спохватившись, что невидимый враг почти ежедневно помещает в газетах свои статьи, подчинился их угрожающему смыслу.
Снова началось бешеное метание, хаотическое, никчемное.
В один день он строил планы военной диктатуры царского генерала Корнилова, назавтра разоблачал его, объявлял врагом родины и оставлял его почти без прав.
Призывал к новому наступлению на фронте, присягал, что Россия выполнит свои обязательства перед союзниками и выдержит до победного конца; одновременно все более глубоко бросал армии зерна деморализации, льстил солдатам, обещал то, чего не мог исполнить; оговаривал и обманывал. Совещался с чужеземными послами об обороне фронта и через мгновение созывал Демократическое Совещание, собираемое из решительных противников войны. Угрожал с бесстыдной дерзостью, что задушит всякие признаки бунта и неповиновения, а в то же время не знал того, что защищать его будут только ученики военных школ: дети и молодежь, увлеченные пустыми фразами «шутовской революции», а также батальон девушек и молодых женщин, руководимых Бочкаревым.
Керенский не представлял себе и ни реальной ситуации, ни своего влияния, вообразившегося в тиши царского кабинета, ни своих сил. Знал об этом четко кто-то другой. Именно он ходил по мансарде сарая, стоящего на подворье дома рабочего Емельянова, недалеко от Петрограда у станции Разлив.
Был это Владимир Ленин.
Потирал руки, смеялся и говорил товарищам Емельянову и Аллилуеву:
– Старый Крылов написал в одной из своих басен, что «услужливый глупец полезен для врага». Буржуи могут теперь говорить так о Керенском! «Александр IV» был нашим лучшим союзником! Впустил нас в Россию, развалил армию и внушил отвращение к себе в глазах всех. Можем теперь идти и почти голыми руками брать власть. Власти нет. Быть может, нужно будет пострелять из пулеметов в дерзких меньшевиков, но и это не займет много времени!
Владимир Ульянов-Ленин
Фотография. Начало ХХ века
– Нужно немного подождать, Ильич, так как знаешь, что генералы начали действовать, возмущают против нас казаков и создают какие-то офицерские батальоны. Еще не время!
– Знаю! – смеялся Ленин. – Не тороплюсь, так как наше дело с каждым днем направляется на лучшую дорогу! Наши враги сами себя сожрут…
Он писал письма, статьи, прокламации; распространяя подозрительность, возмущение, ненависть, сплетни, клевету, обвиняя правительство и сотрудничающих с ним социалистов в империалистической тенденции; скликая к организации и вооружению; налегая на заключение безотлагательного европейского мира без аннексий и контрибуций, требуя передачи полной власти в гриме во время подполья. рабочим, солдатским и крестьянским советам.
Социалисты-меньшевики, встревоженные растущей революционностью фабричных рабочих, напрягли силы и, наконец, напали на след Ленина. Вождь, однако, был вовремя проинформирован. Он выехал из Разлива и переместился в Финляндию. Остановившись в Выборге, он стал причиной ужасной резни офицеров городского гарнизона, что в это время отозвалось эхом в Кронштадте, где моряки убили своих офицеров и, фактически, завладели крепостью и всем флотом на Балтике.
Кровавый след тянулся за Лениным, и вдруг оборвался. Ужасный человек исчез быстро, как если бы пропал под землей.
В это время он жил спокойно в доме полицмейстера в Хельсинки, Ровио, сочувствующего большевизму и влюбленного в его творца.
Между Лениным и Петроградом вскоре установился близкий контакт. Организовал его и старательно поддерживал социалист Смилга, который также вскоре перевез Владимира как наборщика Константина Иванова в Выборг.
С помощью Смилги он подготавливал финские полки и балтийский флот к борьбе с правительственными войсками, агитировал среди русских солдат, размещенных на границе, вел переговоры с левым крылом эсеров и развернул во всей полноте неистовую агитацию в деревне.
Опасался он тогда авторитета Корнилова, пытающегося разбудить патриотизм и спасти Россию. Знал, что была бы это тяжелая борьба.
– Каким способом осилим боевого даровитого генерала, не имея профессиональных офицеров в своих рядах? – задавал он себе вопрос и ругался ужасно.
Думал об этом день и ночь, не мог ни спать, ни есть.
Дошел вскоре до такого состояния, что в каком-то отчаянном безумии подбежал к встреченному в Выборге полковнику генерального штаба, идущему в окружении нескольких вооруженных казаков, и закричал:
– Товарищ полковник! Перейдите на сторону рабочих, которые раньше или позже победят! Если полковник не пойдет с ними, закончит на виселице или под ударами прикладов. Если он согласится на мое предложение, мы назначим его командующим наших вооруженных сил!
– Как смеешь так со мной говорить, предатель! – крикнул возмущенный офицер и, махнув казакам, приказал, – арестовать этого человека! Препроводить его в суд!
Июльская демонстрация в Петрограде.
Фотография. 1917 год
Казаки окружили Ленина.
Владимир оглянулся и скривил рот. Заметил волочившихся по улице солдат.
Были это те, кто два месяца назад убили своих офицеров. Пьяные, в распахнутых шинелях, расстегнутых блузах и в шапках, сдвинутых на затылок, они пели, ругались и грызли семечки подсолнуха, прозванные «орехами революции». Небольшая группа солдат остановилась, поглядывая на происходящее.
Ленин неожиданно поднял руку и крикнул:
– Товарищи! Этот буржуй полковник, этот любитель солдатской крови, сидел безопасно в штабе, а нас гнал на смерть! Сейчас он арестовал меня за то, что не захотел я ему сказать, где скрывается наш Ильич, наш Ленин!
В одно мгновение толпы солдат посыпались со всех сторон, а испуганные казаки убежали. Полковник, видя это, хотел вытащить револьвер из кобуры, но не успел. Один из подбегающих солдат ударил его камнем в голову. Полковник упал, а над ним начали взлетать кулаки и тяжелые сапоги солдатни, бешено рычащей и разражающейся кощунственными проклятьями.
Ленин наблюдал издалека. На мостовой лежали какие-то кровавые куски.
Усмехнулся мягко и сказал громко:
– Родная мать не узнала бы теперь почтенного полковника! Так ему удружили солдаты великой российской революции! Гм… гм…
Через мгновение он о нем забыл…
Думал о том, что нужно выслать в Петроград письма с суровым напоминанием, чтобы товарищи не развлекались совещаниями, заседаниями, конгрессами и разными другими бесполезными разговорами.
– Революция требует только одного: вооружаться, вооружаться! – шептал он, быстро идя домой.
Где-то на боковой улице раздался выстрел и дерзкие крики толпы. Он осторожно высунул голову из-за угла дома.
Какие-то люди били кого-то, волоча его по камням мостовой и каждое мгновение взрываясь бессмысленным смехом. Голова избитого человека билась и подскакивала на камнях, а за ней тянулся кровавый след.
«Пробудился «священный» гнев народа…» – подумал Ленин и усмехнулся загадочно.
– Не судите! – выплыл из тайников воспоминаний горячий шепот.
Ленин увидел австрийскую тюрьму и коленопреклоненного
на нарах удивительного крестьянина, осужденного на казнь, бьющего поклоны и замашисто выводившего над собой знак креста.
– Нет! – шепнул с гневом. – Обвиняйте, судите, а также сами отмеривайте кару! Настало время мести за века ярма и страдания. Ваши враги должны погибнуть, а их могилы зарастут сорняками забвения! Судите, братья, товарищи!
Толпа пробегала с рыком, свистом, топотом ног. Давила друг друга, раздирала.
– Да здравствует социалистическая революция! – крикнул Ленин. – Да здравствует власть советов рабочих, солдат, крестьян!
– Го! Го! Го! – отвечала ему толпа и бежала дальше, глумясь над убитым.
Ленин провожал удалявшихся убийц добрым взглядом черных глаз и шептал:
– Один из моих козырей! Бросаю его, бросаю…
На ближайшей башне ударил звон на вечернее богослужение. Заходящее солнце зажгло огни и блески на золотом кресте, эмблеме муки.
Ленин пригляделся к нему прищуренными глазами и промолвил вызывающе:
– Ну что? Где твоя сила и твоя наука любви? Молчишь и не оказываешь сопротивления? И будешь молчать, так как это мы устанавливаем правду!