Глава 1

Поверьте мне, когда в вас стреляют — это чертовски больно.

Неослабевающая, рвущая боль, которая всю тебя пронизывает, не имеет ничего общего с ударом в драке или с переломом. Больно было так, что я молилась о том, чтобы потерять сознание, и тем не менее боялась темноты беспамятства больше всего на свете.

В меня попали два девятимиллиметровых патрона: один прошел через левое бедро, второй — через правую лопатку. Первая рана была довольно мучительна, но пуля аккуратно проскочила через мышцу насквозь, вроде бы не задев ничего жизненно важного. Да, я истекала кровью, и жгло невыносимо. Но при обычных обстоятельствах — если бы медицинская помощь подоспела вовремя — эта рана не угрожала бы моей жизни.

А вот второй выстрел меня беспокоил. Пуля прошла через лопатку — двенадцать граммов свинца и меди со скоростью 280 метров в секунду. Удар был такой сильный, что я рухнула на землю, а пуля изменила направление и застряла во мне бог знает где.

Казалось, все мое тело кричит от боли. Откашлявшись, я ощутила во рту вкус крови и поняла, что по меньшей мере пуля пробила мне легкое. Я очень ярко представила себе картину, как она медленно и беспорядочно движется вперед, повреждая мягкую ткань на своем пути подобно раковой опухоли.

Были и хорошие новости: я так и не потеряла сознание, мое сердце все еще билось, мозг более или менее работал. Но это не означало, что я не умру спустя некоторое время.

А надо сказать, что время было не на моей стороне.

В тот момент я лежала на животе, на дне присыпанного снегом неглубокого оврага. Кровь стекала грязной ледяной струйкой, а я пыталась решить, готова ли я умереть в этом месте или нет.

— Я знаю, что ты там! — послышался голос из-за деревьев, растущих выше по склону горы. — Я знаю, что ты слышишь меня!

Я узнала голос, более того — я узнала тон. Ненависть и вожделение. Не самая хорошая комбинация.

Это был голос Симоны, моей клиентки. Семь дней назад меня отправили в Новую Англию с четко поставленной задачей — защищать ее от любой возможной опасности. А теперь она стояла где-то в лесу с полуавтоматическим пистолетом в руках, а я лежала в овраге, не в состоянии защитить никого, даже саму себя.

Как все может измениться всего за неделю.

Лежать неподвижно было легко. Я чувствовала себя уязвимой в таком положении, но нельзя было и думать о том, чтобы повернуться. От одной мысли об этом меня бросило в холодный пот.

Холодный — самое подходящее слово. Было четыре градуса ниже нуля, и кровь вокруг открытых ран на моей лопатке и бедре понемногу начала застывать на одежде. Одну щеку обжигала ледяная земля, другую — ледяной воздух. Обоняние улавливало только запах крови, сосновых шишек и льда. Возможно, я даже плакала.

Но в моей голове осторожно шевельнулась мысль, что холод — это хорошо. Он затормозит все процессы в моем теле, кровь будет вытекать медленнее — а там недалеко и до переохлаждения. Я старалась не дрожать. Дрожь причиняла боль. Пыталась не дышать глубоко. Это тоже было больно.

Боль была невероятная. Кусающая, бурлящая вихревая масса боли держала в тисках все мое тело, но особенно бушевала в груди. Нога пульсировала, как будто в меня ритмично и часто вонзали раскаленное лезвие. Правую руку я не чувствовала совсем.

Несколько мелких камней россыпью скатились по краю оврага мне на лицо. Я приоткрыла один глаз и смотрела, как они падают в свете полной луны, которая отражалась на заледеневшей земле.

Я поняла, что надо мной нависает чья-то тень. Кто-то стоял неподалеку, над оврагом, и смотрел на меня. Человек маячил среди деревьев, слишком далеко от меня, чтобы можно было разглядеть лицо, но интуиция подсказала мне, что это не Симона. Наблюдатель был чересчур спокоен и сдержан.

Друг или враг?

Лучше предполагать второе.

Я снова закрыла глаза и притворилась мертвой. Это было не трудно.

Где-то близко, чуть выше по склону, Симона пробиралась между деревьев, всхлипывая от хлесткого удара очередной тонкой ветки. Эти звуки напоминали ворчание животного, напуганного без причины, готового убить любого в пределах доступа, просто от страха. И Симона направлялась ко мне.

Я рискнула открыть глаза еще раз. Тень исчезла, и теперь свет надо мной казался ярче. А может быть, изменилось только мое восприятие. Даже боль немного отступила, съежившись до слабой пульсации. Но каждый легкий вздох отзывался во мне болезненным желанием обо всем забыть и заснуть. Я боролась с ним всеми силами. Что-то говорило мне, что если я поддамся этой отупляющей усталости, игра будет окончена.

Мне жаль.

Это беззвучное извинение сформировалось в моем сознании быстро, как будто мне было необходимо получить последнее отпущение грехов, пока у меня оставался такой шанс. Я представила своих родителей и спросила себя, принесет ли им моя смерть такое же разочарование, как моя жизнь.

Затем я представила Шона, который когда-то был для меня всем и стал снова. Шон отправил меня сюда, не предполагая, что я буду настолько неосторожна, что погибну на этом задании. Я вдруг пожалела о том, что не сказала ему о своей любви перед отъездом.

Свет засиял сильнее и стал мерцать. Мне потребовалась секунда, чтобы осознать, что с моим зрением все в порядке — кто-то с фонарем в руке приближался рывками по ледяному склону. Затем я услышала голоса. Громкие и такие резкие, что мне не удавалось разобрать слова.

Неожиданно на верхушки деревьев налетел тяжелый гул, земля подо мной задрожала, и в воздух поднялась легкая снежная пыль. Ударил луч мощного прожектора, ослепительно-яркий. Я знала, что должна подать какой-нибудь сигнал, признаки жизни, но у меня не было на это сил.

— Чарли!

Уже близко.

Симона тяжело дышала, хватая ртом воздух, и рыдала, как будто ей разбили сердце. Я услышала ее прежде, чем увидела, как она преодолевает последние несколько метров, что нас разделяли, и про себя выругалась. Вертолет вывел ее прямиком ко мне. Я пыталась произнести какие-то слова, но получался только шепот.

Я взглянула наверх: Симона свесилась через край оврага, вся в кровоточащих царапинах, с безумием в глазах и растрепанными волосами. Вытянутая левая рука не дрожала. Казалось, что пистолет направлен точно на меня.

Симона пошатнулась и остановилась. Ее глаза отражали гремучую смесь горя, злости и шока. Любая из этих эмоций такой мощи и в таком количестве была бы достаточной причиной для убийства. Сочетание всех трех превращало вероятность в несомненный факт.

Но судьба не дала ей шанса.

В следующую секунду, прежде чем Симона успела выстрелить, ее изрешетило пулями. Я не слышала никакого предупреждения от офицеров полиции, обычного в таких случаях. Мои ощущения становились все слабее, увлекая меня в темноту беспамятства.

Я очень смутно помню, как она скатилась на снежную корку оврага в метре от меня. Пистолет упал и приземлился между нами, как призыв к действию. Лицо Симоны было обращено в мою сторону, поэтому наши глаза встретились. Мы смотрели и смотрели друг на друга, а тем временем ее кровь смешивалась с моей на дне оврага. Полицейские стреляли пулями со срезанной головкой — четыре попали Симоне в шею и в грудь. У нее не было ни малейшего шанса выжить. Я наблюдала, как она умирает, просто из вредности не желая сдаваться первой.

И я знала, что только что нарушила главное правило работы телохранителя: не дай клиенту умереть раньше тебя.

Впрочем, я почти справилась.