Глава шестнадцатая

Траву уничтожил огонь. Слой почвы под ней – вода и ветер. Плоский участок равнины, от которого уходили в стороны два вымытых водой оврага, был покрыт лишь круглыми кактусами, булыжниками в кулак величиной и потрескавшейся в пламени каменной крошкой. Тело летерийского всадника сползло вниз с гребня откоса, оставив за собой кровавый след, – теперь уже больше похожий на покрывший камни слой чернил. Койоты, волки или, быть может, оул’данские псы сгрызли то, что помягче, – лицо, кишки, ягодицы и бедра, – оставив все прочее мухам и их личинкам.

Наместник Брол Хандар – знавший, что он должен был умереть на Баст Фулмаре, даже успевший в последний миг поверить в собственную абсурдную смерть от своего же меча – сделал знак двоим воинам оставаться на гребне, а остальным – следовать к наивысшей точке местности в тридцати шагах оттуда, по другую сторону одного из оврагов. Свою лошадь он повел вперед по плоскому участку. Собрав волю в кулак, чтобы выдержать трупную вонь, заставил ее подойти поближе.

К’риснан успел к нему в последний момент. Вместе со своей целительной силой, чистой, не запятнанной хаосом, – как теперь понимал Брол Хандар, для него это оказалось благословением. Куральд Эмурланн. Возродившаяся Тьма. Он даже не думал сомневаться или пытаться понять. Благословение.

Из горла всадника торчало древко стрелы. Оружие забрали, стянули также тонкую кольчугу из-под светло-коричневой кожаной рубахи. Лошади летерийца нигде не было видно. Мухи жужжали прямо-таки сверхъестественно громко.

Развернув лошадь, Брол Хандар снова подъехал к гребню и спросил разведчика из соллантов:

– Следы есть?

– Только его собственной лошади, наместник, – ответил воин. – В засаде, похоже, сидел пеший.

Брол кивнул. Все как обычно. Оул’даны добывают себе лошадей, оружие и доспехи. Атри-преда Биватт уже распорядилась, чтобы дозорные выезжали только группами. Само собой, Красная Маска попросту не станет отряжать в засады больше воинов.

– Оул’данец ускакал на юго-восток, наместник.

Увы, с тех пор прошел не один день. Устраивать погоню смысла нет.

Прищурив глаза от безжалостного солнца, Брол Хандар обвел взглядом равнину. Как на этой пустоши вообще может спрятаться воин? Напрашивался ответ – в канаве, поэтому каждый раз, натолкнувшись на овраг, отряд спешивался и нырял туда в расчете выкурить врага наружу. До сих пор им попадались лишь спящие олени да логова койотов.

Каждый участок, заросший высокой травой, тоже атаковали, можно сказать, по всем правилам, в конном и пешем строю. И тоже ничего – если не считать отдельных оленей, которые иной раз выскакивали прямо из-под ног у солдат, с перепугу изрыгающих ругательства, или стаек степных дроздов и куропаток, что пернатым вихрем взмывали в небо, отчаянно хлопая крыльями.

Маги настаивали, что волшебство здесь ни при чем; мало того, б'oльшая часть Оул’дана странным образом оказалась лишена чего-то такого, что, по их словам, требовалось для магии. Становилось все яснее, что долина по имени Баст Фулмар в этом отношении отнюдь не исключение из правил. Поначалу Брол Хандар полагал, что все эти обширные равнины – не более чем южный вариант тундры. В известном смысле его мнение оказалось верным, хотя во многих прочих отношениях и совершенно ошибочным. Горизонты были неверными, расстояния обманывали. Долины до последнего мгновения скрывались от глаз. И все же – так похоже на тундру, а хуже места для войны не придумать.

Красная Маска исчез вместе с армией. О, следов-то хватало: огромные полосы утоптанной земли вели то в одну, то в другую сторону. Однако некоторые следы принадлежали стадам бхедеринов, другие были слишком старыми – но и оставшиеся указывали иной раз в совершенно противоположных направлениях, пересекаясь и перекрываясь до такой степени, что уже ничего не разобрать. Так что летерийские войска день за днем выходили на марш – расходуя припасы, теряя в засадах дозорных, шарахаясь то туда, то сюда, словно обреченные на поиски мифической битвы, которая никогда не состоится.

Брол Хандар отобрал тридцать своих лучших наездников и каждый день отправлялся с ними в сторону от колонны, далеко, опасно далеко на фланги в надежде обнаружить оул’данов.

Сейчас он, прищурившись, смотрел на следопыта-солланта:

– Куда же они подевались?

Воин поморщился.

– Я немного подумал на этот счет, наместник. Вернее сказать, всю последнюю неделю я только об этом и думаю. По-моему, враги окружают нас со всех сторон. После Баст Фулмара Красная Маска разделил свои племена. У каждой группы есть повозки, так что одну не отличить от другой – как мы уже уяснили из многочисленных следов, повозки идут зигзагом, из стороны в сторону, по восемь или десять в ряд, и поскольку в колонне они последние, все остальные следы на тропе уже не разберешь. По ней могла пройти сотня воинов, могли все пять тысяч.

– Если так, – возразил Брол, – мы уже натолкнулись бы хотя бы на один конвой.

– Мы для этого недостаточно быстры, наместник. Если помните, мы целых два дня простояли лагерем с южной стороны Баст Фулмара. Этого им хватило, чтобы оторваться. Их колонны, даже вместе с заметающими следы повозками, движутся быстрей, чем наша, только и всего.

– При этом атри-преда не желает высылать на разведку значительные силы, – кивнул Брол.

– И весьма разумно, – заметил следопыт.

– Почему еще?

– На крупный отряд Красная Маска нападет. Соберет побольше воинов и перебьет всех до последнего солдата. Так или иначе, наместник, мы делаем то, чего он от нас хочет.

– Это… неприемлемо.

– Думаю, здесь атри-преда с вами согласится, командир.

– Но как нам тогда быть?

Воин удивленно наморщил лоб:

– Я не командую армией, наместник.

Я тоже.

– А если бы ты командовал?

На лице следопыта вдруг появилась неуверенность, он кинул взгляд в сторону третьего всадника, что был с ними на гребне, – но тот, похоже, не слушал, поскольку всматривался сейчас в какую-то точку на самом горизонте, одновременно отрывая кусочки от зажатой в левом кулаке полоски сушеного мяса и неторопливо их пережевывая.

– Ладно, – вздохнул Брол, – понимаю, вопрос не совсем честный.

– И все же, если желаете, наместник, я на него отвечу.

– Говори.

– Я бы отступил. Вернулся в Дрен. Продолжал бы участок за участком захватывать территории, обеспечивая им надежную защиту. Красная Маска был бы вынужден сам к нам заявиться – вряд ли он смирился бы с потерей оул’данской земли.

Согласен. Но она на это не пойдет.

– Труби сбор, – приказал он. – Возвращаемся к колонне.

Солнце уже миновало полуденную точку, когда отряд тисте эдур заметил летерийскую колонну, и сразу же стало ясно – что-то происходит. Обозные телеги выстроились по периметру квадрата, волов и мулов уже распрягли и развели по двум отдельным загонам внутри этой оборонительной линии. Пешие части из разных бригад и подразделений строились сейчас к северу и югу от квадрата, а конница разошлась к западу и востоку.

Брол Хандар скомандовал отряду двигаться быстрым карьером. Своему главному разведчику он приказал:

– Все скачите к моим арапаям – я вижу их к западу.

– Слушаюсь!

Отряд у него за спиной стал разворачиваться, а наместник бросил лошадь в галоп и устремился туда, где, судя по небольшому лесу штандартов, у самой восточной кромки квадрата находилась атри-преда. Равнина здесь была относительно плоской. Гребень очередного небольшого подъема шел почти точно с востока на запад в тысяче шагов к югу от них, на север от него местность была более или менее вровень с дорогой и по пояс заросла серебристой травой, которую здесь называли «кинжальной», дословно переводя ее оул’данское имя, мастхебе.

Красной Маске нужно быть идиотом, чтобы напасть на нас здесь.

Приблизившись, Брол Хандар перешел на рысь. Он уже видел атри-преду, возбужденный румянец на ее лице смыл сейчас все следы того напряжения, которое каждый прошедший с Баст Фулмара день старило ее на целый год. Вокруг нее собрались офицеры, но они, получив свои приказы, один за другим устремлялись прочь. Когда наместник подъехал, рядом с атри-предой оставалось лишь несколько посыльных и ее собственный знаменосец.

Он натянул поводья и остановился:

– Что происходит?

– Похоже, он устал бегать, – отозвалась Биватт с яростным удовлетворением.

– Вы его нашли?

– Он сейчас движется прямо на нас, наместник.

– Но… зачем?

В ее глазах мелькнула неуверенность, потом она отвернулась и уставилась на юго-восток, где Брол тоже мог теперь различить пыльное облако у самого горизонта.

– Решил, что мы устали, вымотались. Он знает, что у нас не слишком много припасов и годного фуража, что наши повозки переполнены ранеными. И собрался еще раз ударить побольней.

Порыв теплого ветра сдул со лба Брола Хандара капельки пота. Ветер этот налетал с размеренным постоянством, словно бы дышала сама равнина, всегда с запада или северо-запада. И пожирал всю влагу до последней капли, так что кожа задубевала и лоснилась. Облизнув потрескавшиеся губы, наместник прокашлялся, потом спросил:

– Атри-преда, здесь можно использовать магию?

Ее глаза сверкнули.

– Да. Так что мы дадим ему достойный ответ.

– А что шаманы? Оул’данские шаманы?

– От них мало проку, наместник. Ритуалы слишком медленные для боя. И черпать силу напрямую они тоже неспособны. Сегодня, Брол Хандар, мы им зададим!

– Вы опять расположили тисте эдур в тылу. Мы что же, атри-преда, годимся только чтобы охранять воловий помет?

– Отнюдь нет. Думаю, на вашу долю сегодня тоже немало достанется. Наверняка будут и фланговые атаки, нацеленные на наш обоз, и вы с вашими эдур нужны мне, чтобы их отражать. И не забывайте про двух демонов.

– Забудешь их, как же, – откликнулся он. – Что ж, мы займем оборонительную позицию. – Он взялся за поводья. – Удачной вам битвы, атри-преда.

Биватт смотрела вслед отъезжающему наместнику, который успел ее разозлить своими вопросами и скепсисом. Красная Маска ничем не отличается от прочих смертных. От ошибок он не застрахован, и сегодня совершает одну из них. Обороняющийся всегда имеет преимущество, и от атакующих, как правило, требуется значительное численное превосходство. В катастрофе, которой обернулся Баст Фулмар, Биватт потеряла убитыми и ранеными больше восьмисот солдат. Но даже несмотря на это, людей Красной Маске, если он не собирался ограничиться простой демонстрацией силы, не хватало.

В идеале она предпочла бы построить свое войско вдоль гребня на юге, однако времени на это уже не было; впрочем, оставаясь там, где сейчас, она исключала этот гребень из числа факторов, влияющих на битву. Существовала вероятность, что Красная Маска займет гребень сам и будет ждать ее атаки, но больше она на такую удочку не попадется. Если хочет битвы, ему придется наступать самому. И достаточно быстро. Стоять в ожидании на гребне Биватт, в распоряжении которой будут маги, ему не позволит. Хотя если желаешь, Красная Маска, то стой себе, а я буду обрушивать на тебя магию, волну за волной.

Однако он наступал. И Биватт не думала, что он остановится на холме и будет ждать – не обменяет ли она свою удобную оборонительную позицию на возможность для атаки.

Нет, он потерял терпение. И тем самым проявил слабость.

Она обвела взглядом свои позиции. Тяжелая пехота Дикой Багровой бригады держит левый фланг, восточную оконечность ее построений. Тяжелая пехота Купеческого батальона – правый фланг. Тяжелая пехота Ремесленного батальона – центр. Еще дальше на флангах построилась на двойную глубину, двадцать шеренг вместо обычных десяти, средняя пехота из различных подразделений. Резерв из легкой пехоты, гарнизона Дрена и оставшихся средних пехотинцев, стоит ближе к квадрату. Синецветскую кавалерию, разделенную на два крыла, она оставила чуть позади на случай, если возникнет потребность в быстром ответе – нанести контрудар или закрыть брешь в обороне.

Тисте эдур Брола Хандара прикрывают север. Они стоят спиной к битве, однако Биватт не сомневалась, что на них тоже последует атака, вернее сказать – очередная атака на припасы. Как она и подозревала – из высокой травы к северу от дороги.

Привстав на стременах, она изучала приближающееся облако пыли. Разведчики уже подтвердили, что это действительно Красная Маска, по всей видимости – во главе своих основных сил. Похоже, пыльный след изгибался в сторону гребня. Оскалившись, атри-преда махнула рукой посыльному:

– Магов ко мне. Бегом!

Этим утром старика нашли мертвым в собственной палатке. На шее остались следы задушивших его пальцев – пятнистое свидетельство чьей-то злобы под распухшим лицом с выпученными глазами. Убийца сидел сверху и смотрел старику в лицо, ожидая, когда тот умрет. Последний из старейшин ренфайяров, племени Красной Маски, быть может, самый древний старец из всех оул’данов. Смерть, Слепой Бродяга, могла бы обойтись со столь почтенным человеком и поласковей.

Ужас и отчаяние метались по лагерю, вихрясь, словно запертый в тесном ущелье ветер, посвист которого прерывался лишь жутким воем старух и выкриками насчет дурного предзнаменования. Красная Маска явился, чтобы посмотреть на тело, когда его вынесли наружу. Разумеется, никто не видел, что происходит под чешуйчатой маской, однако он не опустился на колени рядом со своим родичем и мудрым советником. Просто стоял неподвижно, кадаранский кнут крест-накрест обернут вокруг груди, ригта небрежно сжата в левой руке.

Псы тоже завывали, голосили вместе со скорбящими, а у края склона на юге беспокойно шарахались туда-сюда стада родара.

Потом Красная Маска отвернулся. К нему приблизились его меднолицые офицеры, с ними Масарк, а в нескольких шагах позади – Ток Анастер.

– Довольно бежать, – объявил Красная Маска. – Настало время снова пролить летерийскую кровь.

Оул’данские воины давно ждали подобных слов. Они преданы ему всей душой, во всяком случае, после Баст Фулмара – однако они также были молоды и успели попробовать крови. Теперь они жаждали попробовать ее еще раз. Танец из причудливых заячьих петель, в который они вовлекли летерийцев, слишком затянулся. Хитрых засад, в которые раз за разом попадались летерийские дозорные и разведчики, им было уже недостаточно. Хаотичный, постоянно меняющий направление марш слишком напоминал бегство.

Воины собрались к северу от лагеря, в воздухе еще чувствовалась рассветная свежесть. Псари с помощниками надевали ошейники беспокойным, огрызающимся животным, чтобы потом отвести своих подопечных немного к востоку. Кони били копытом во влажную от росы почву, длинные клановые вымпелы развевались на ветру, словно тростинки. Усиленных конными лучниками разведчиков выслали вперед, чтобы те вошли в соприкосновение с летерийскими дозорными и отогнали их обратно в логово. Тем самым организация войска Красной Маски останется неизвестной как можно дольше.

Незадолго до того, как армия пришла в движение, объявился Торант и пристроился рядом с Током. Воин хмурился, как и всегда по утрам – а также днем и вечером, – когда ему случалось забыть о том, чтобы нанести на лицо слой краски. Поскольку щеки его, подбородок и лоб в последнее время стали от нее покрываться красной сыпью, «забывал» он теперь все чаще и чаще, – но Ток встретил его враждебный взгляд обезоруживающей улыбкой.

– Настало время обнажить мечи, Торант.

– Красная Маска позволил тебе участвовать в битве?

Ток пожал плечами.

– Он ничего на сей счет не говорил – по-моему, сойдет за позволение.

– Не сойдет! – Торант заставил лошадь попятиться, потом развернул ее и поскакал туда, где на летерийском жеребце перед нестройным рядом готовых к бою воинов восседал Красная Маска.

Устроившись поудобней в непривычно высоком оул’данском седле, Ток еще раз проверил лук, потом – стрелы в закрепленном на правом бедре колчане. Битва как таковая его мало интересовала, но хотелось убедиться, что при необходимости он сможет за себя постоять. Дурные предзнаменования. Очевидно, Красной Маске до них дела нет. Ток поскреб мерзкий нарост вокруг пустой глазницы. Как же мне не хватает дарованного Дэнулом глаза – кажется, с тех пор уже целая вечность прошла. Боги, я тогда снова лучником сделался – а теперь от меня, будь я проклят, пользы совсем никакой. Ток Неудачник – стреляет быстро, но мимо.

Запретит ли ему Красная Маска? Ток полагал, что вряд ли. Он видел, как Торант что-то говорит вождю, а его лошадь переступает с ноги на ногу и трясет головой. Воистину, животные становятся похожи на своих хозяев. Выходит, держи я собак, они все были бы одноглазыми. Потом Торант развернул коня и быстрым галопом поскакал обратно к Току.

Хмурость его лишь усилилась. Ток снова улыбнулся ему:

– Настало время обнажить мечи, Торант.

– Ты уже говорил.

– Решил сделать еще попытку.

– Он не хочет подвергать тебя опасности.

– Но ехать вместе с войском я могу.

– Я тебе не доверяю, поэтому не думай, что твои недостойные деяния останутся незасвидетельствованы.

– По-моему, Торант, многовато отрицаний на одну фразу. Но я сейчас что-то благодушно настроен и не стану придираться к твоему стилю – отпущу, так сказать, поводья. Считай, что я с этим вообще завязал.

– Поводья не завязывают, – усмехнулся Торант. – Хуже дурака, право слово.

– Тебе видней.

Войско выступило, сейчас все – включая псарей – ехали верхом, но это ненадолго. Как подозревал Ток, вместе они тоже не останутся. Красная Маска не был склонен считать битву единым событием. Скорее он рассматривал ее как набор отдельных стычек, как столкновение воль; если один из ударов оказывался отбит, он переносил свое внимание в другое место, чтобы продолжить схватку; битва выигрывалась – или проигрывалась – там, где осуществляется координация всех этих многочисленных событий. Фланги вскоре отделятся от основной колонны. Не одна атака, а много; не одна цель, а несколько.

Ток его хорошо понимал. В таком, как он подозревал, и заключалась квинтэссенция тактики всех успешных военачальников по всему свету. Малазанцы определенно воевали именно так, и весьма успешно. Они избегали показных маневров, каждая схватка была именно преднамеренной схваткой, и столь же намеренно нацелена на то, чтобы связать врага яростным, отчаянным боем.

– Маневры оставим дворянству, – сказал как-то Келланвед. – Пусть забирают свои элегантные трюки с собой в могилу. – Случилось это, когда он вместе с Дассемом Ультором наблюдал за унтанскими рыцарями на поле битвы к востоку от Джурды. Те непрерывно разъезжали – взад и вперед, взад и вперед. Изматывая и без того перегруженных лошадей, сея замешательство в рядах собственных солдат, которые ничего не видели в клубах поднявшейся пыли. Ослепшие от собственной хитрости. Дассем все эти маневры породистых болванов попросту игнорировал, и еще не кончился день, как он наголову разгромил всю унтанскую армию, включая некогда вызывавших всеобщий страх хваленых рыцарей.

У летерийцев тяжелой кавалерии не имелось. Но если бы вдруг появилась, то, как полагал Ток, тоже бы только и делала, что маневрировала вслепую.

Или нет. Их боевая магия не отличается ни утонченностью, ни элегантностью. Если называть вещи своими именами, то она груба, как кулак фенна. Что заставляет заподозрить определенный прагматизм, примат эффективности над помпой, и, если на то пошло, пренебрежение ритуальной стороной войны.

Магия. Красная Маска забыл про летерийских магов?

Обширная равнина, где их поджидал враг, – оул’даны называли ее Предегар, Древняя Соль, – не была магически мертвой. В конце концов, шаманы Красной Маски сами использовали ее остаточную магию, чтобы следить за продвижением неприятельской армии.

Красная Маска, ты что, рехнулся?

Оул’даны скакали вперед.

Боюсь, обнаженными мечами дело не ограничится. Ток снова поскреб пустую глазницу и ударил коня пятками, чтобы двигался побыстрей.

Орбину Правдолюбу не нравилось ощущать под ногой что-либо мягкое. Почву, глину, песок – все, что угодно, если оно начинало подаваться под его весом. На поездку в карете он еще согласился, поскольку колеса все-таки были жесткими, когда ее трясло на каменистой дороге, это вселяло хоть какую-то уверенность, отгоняя мысли о ненадежной опоре. Сейчас он стоял на твердом камне, выветренной выпуклости скального подножия над самой дорогой, которая, извиваясь, уходила в глубь долины.

Согретый солнцем воздух дышал запахами студеной воды и сосен. Над стекающими по горным склонам талыми ручьями плясали рои поденок, время от времени шарахаясь в сторону, когда в их гущу устремлялась стрекоза. Голубизна безоблачного неба была ясной и пронзительной по сравнению с пыльной атмосферой Дрена – как и любого другого города, – и Орбин поймал себя на том, что снова и снова бросает взгляд вверх, словно не может поверить собственным глазам.

В остальное время зрение Патриотиста было сосредоточено на трех всадниках, спускающихся им навстречу от перевала. Ранее те вырвались далеко вперед от основного отряда, взобравшись вверх и затем двигаясь вдоль горного хребта к другому отдаленному перевалу, где был перебит весь гарнизон. И, что еще более важно, бесследно пропал некий обоз с оружием. В общей картине потеря значила не так уж и много, вот только управитель Летур Аникт никогда не видел общей картины. Ему свойственно нарезать свои мотивации небольшими кусками и переводить их на язык точных инструкций, отклонений он не терпел, а столкнувшись с любой неразберихой, чуть ли не терял голову. Иными словами, несмотря на всю свою власть и богатство, Летур Аникт был всего лишь бюрократом в самом прямом значении этого слова.

Передовой разъезд наконец-то возвращался, вот только Орбин не сказать, чтобы был тому особенно рад. Поскольку прекрасно знал, что ничего хорошего они не поведают. Обычные истории о разлагающихся трупах, обугленных бревнах, криках воронья и мышах, что копошатся среди крошащихся костей. Ну, по крайней мере, у него появится повод еще раз вломиться в карету управителя и, усевшись напротив мерзкого счетоводишки, попытаться его уговорить – на этот раз с несколько большей убедительностью, – что им следовало бы развернуть колонну и вернуться в Дрен.

Только он знал, что это будет напрасно. Летур Аникт любую обиду принимал близко к сердцу, а любая неудача была равносильна обиде. Кому-то придется за нее заплатить. Как и всегда.

Повинуясь внезапному инстинкту, Орбин бросил взгляд в сторону лагеря и увидел, что управитель выбирается из кареты. Что ж, к лучшему, а то в тесноте экипажа Летура он всякий раз начинал обильно потеть. Орбин смотрел, как бесцветный человечек осторожно пробирается к нему по тропинке. Одет не по погоде тепло, белые волосенки скрыты под широкополой шляпой, прячущей от солнца бледную кожу, круглая физиономия от непривычного усилия сразу же пошла красными пятнами.

– Правдолюб, – начал он, как только достиг скального основания, – мы оба знаем, что нам сообщат разведчики.

– Верно, управитель.

– В таком случае… где они?

Орбин воздел тонкие брови и тут же моргнул – едкая капля внезапно проступившего пота попала ему в глаз.

– Как вам известно, они так и не спустились вниз – во всяком случае, ниже того места, где мы стоим сейчас лагерем. Тем самым остаются три возможности. Одна – они развернулись, чтобы пройти через перевал в обратную сторону…

– Их там не видели.

– Верно. Вторая – где-то здесь они сошли с дороги и двинулись к югу, возможно, рассчитывая попасть в южное Синецветье через перевал у Жемчуга.

– Прямо по горному хребту? Это, Правдолюб, маловероятно.

– Третья – они отправились на север.

Управитель облизнул губы, словно задумавшись. И спросил без особого выражения:

– Зачем?

Орбин пожал плечами.

– При желании можно дойти вдоль горной гряды до самого побережья, а там нанять лодку и уплыть – практически в любой рыбацкий поселок или порт Синецветского моря.

– Это займет месяцы.

– Фиру Сэнгару и его спутникам не привыкать, управитель. Никакой другой группе беглецов еще не удавалось так долго уходить от преследования на территории империи.

– Дело не только в их искусстве, Правдолюб. Мы оба знаем, что эдур могли бы захватить их добрую сотню раз в доброй сотне различных мест. Более того, мы оба знаем, почему они этого не сделали. Вопрос, который мы с вами уже долгое, долгое время старательно обходим, заключается в том, что мы по сему поводу намерены предпринять – если, конечно, намерены.

– Увы, – ответил Орбин, – на подобный вопрос может ответить лишь наше начальство в Летерасе.

– Начальство, – хмыкнул Летур Аникт. – У него есть другие заботы, поважнее. Мы должны действовать независимо в соответствии с возложенными на нас обязанностями; я бы сказал даже, в соответствии с ожиданиями, что мы с этими обязанностями способны справиться. Позволим ли мы Фиру Сэнгару беспрепятственно отыскать бога эдур? Позволим ли Ханнану Мосагу и его так называемым охотникам и далее ловко прикидываться, что их так называемая погоня не приносит результата? У вас, Орбин Правдолюб, есть хоть какие-то сомнения в том, что Ханнан Мосаг совершает измену? Против императора? И против империи?

– Карос Инвиктад, а также, я уверен, и канцлер способны справиться с изменой колдуна-короля.

– Несомненно. Однако что произойдет с их планами, если Фир Сэнгар добьется успеха? Что станет со всеми нашими планами, если эдурский Бог Тени возродится?

– Это, управитель, крайне маловероятно. – Вернее, попросту невозможно.

– Я, Правдолюб, – раздраженно заметил Летур Аникт, – прекрасно знаком с понятием вероятностей и принципами оценки сопутствующих им рисков.

– Чего вы от меня хотите? – поинтересовался Орбин.

Летур Аникт натянуто улыбнулся. Кинул взгляд на север.

– Они прячутся. И мы оба знаем, где именно.

Орбин не слишком-то обрадовался это услышать.

– Глубина вашей информированности, управитель, не перестает меня поражать.

– Вы меня недооценивали.

– Похоже на то.

– Правдолюб. Со мной двадцать отборных стражников. У вас – сорок солдат и два мага. У нас достаточно фонарей, чтобы развеять тьму и тем самым лишить замшелых колдунов их силы. Да и сколько их там скрывается, в убежище? Если мы не промедлим, с проклятым культом удастся покончить, уже одно это оправдает затраченные усилия. А если мы еще и захватим Фира Сэнгара, это будет дополнительной вишенкой на торте. Только подумайте о восторге, о похвалах, которые достанутся на нашу долю, когда мы доставим Каросу и канцлеру мерзкого предателя Фира Сэнгара вместе с болваном Удинаасом. В конце концов, подумайте о наградах!

Орбин Правдолюб глубоко вздохнул, потом произнес:

– Хорошо.

– Значит, вы знаете тайную тропу! Я так и подозревал.

А ты ее не знаешь, и это я знал наверняка. Он вытащил из кармана платок и промокнул пот на лице, потом – на складках подбородка.

– Подъем очень тяжелый. Кареты и лошадей придется оставить здесь.

– Ваша троица разведчиков может охранять лагерь. Они заслужили отдых. Когда отправляемся, Правдолюб?

Орбин скорчил гримасу:

– Немедленно.

Двое разведчиков остались сидеть у костра, над которым в закопченном котелке кипел чай. Третий встал, потянулся, чтобы расслабить спину, и неторопливо зашагал навстречу небольшому каравану, за спуском которого в долину они наблюдали основную часть дня.

Последовал обычный обмен приветствиями и приглашениями разделить этот вечер и эту стоянку. Начальник каравана утомленной походкой подошел поближе к разведчику.

– Это ведь на карете герб управителя Дрена? – спросил он.

Разведчик кивнул.

– Именно его.

Он неторопливо окинул взглядом малопримечательного человека напротив.

– Насколько я вижу, вы – не купцы. Однако идете с большой охраной.

– И мне думается, что я не зря на нее потратился, – кивнул тот. – Форт меня в этом вполне убедил. Пустой, полуобгоревший, повсюду трупы солдат.

Разведчик пожал плечами.

– Местность к западу от хребта кишит бандитами. Этих, я слышал, уже выследили и перебили.

– В самом деле?

– Это то, что я слышал. Туда уже выступил новый отряд, а с ним – плотники, дровосеки и кузнец. Форт отстроят еще до того, как закроются перевалы. – Он пожал плечами. – Места опасные, ничего не поделать.

Венитт Сатад снова кивнул.

– Мы по дороге никого не встретили. А управитель что же, намерен к вам здесь присоединиться?

– Да.

– Для него не совсем обычное путешествие, так? Дрен-то у моря, отсюда не близко.

– Управителю видней, что делать, – несколько резковато ответил разведчик. – А вы ведь, сударь, так мне и не ответили.

– В самом деле? А в чем, собственно, заключался вопрос?

– Я спросил, что вы такое везете – так мало груза и столько охраны.

– Увы, на это я отвечать не имею права, – сказал Венитт Сатад, окидывая взглядом лагерь. – Совсем недавно здесь было много солдат.

– Ушли вчера вниз по долине.

– Встречать управителя?

– Именно. И я вот что подумал, сударь, – если сегодня вечером они вернутся, им может не хватить места. Если ваша команда тоже здесь остановится.

– Думается, так и есть.

– Тогда, быть может, лучше бы вам двинуться дальше? В двух тысячах шагов вниз по долине есть еще одна стоянка. По-моему, засветло как раз доберетесь.

Венитт Сатад улыбнулся.

– В таком случае мы последуем вашему совету. Быть может, и с управителем по пути повстречаемся.

– Быть может, и повстречаетесь, сударь.

Венитт Сатад увидел по глазам, что тот лжет. Все еще улыбаясь, он направился к лошади.

– По коням, – скомандовал он стражникам. – Идем дальше.

Распоряжение не из приятных, однако Венитт Сатад весьма тщательно отбирал своих сопровождающих. Очень скоро отряд снова тронулся в путь.

Он понятия не имел, почему человек, к которому его отправили, оказался так далеко от Дрена. Точно так же Венитт не представлял, где Аникт сейчас – со всех сторон, если не считать дороги, возвышались лишь дикие скалы, населенные разве что горными баранами да вьющими гнезда на утесах кондорами. Быть может, он еще узнает. В любом случае, рано или поздно, Летур Аникт вернется в Дрен, где его будет дожидаться он, Венитт Сатад, агент Раутоса Хиванара и Свободного попечительства Летераса.

Чтобы задать от имени господина кое-какие вопросы.

И дать кое-какие ответы.

Где-то вдалеке раздался пронзительный визг, однако его эхо быстро угасло. Поблизости же, где в мерцающем свете фонарей колыхались тени, последние звуки резни давно стихли – солдаты из охраны Орбина даже успели методично обследовать груды тел, в основном стариков, детей и женщин, проверяя, не дышит ли еще кто-нибудь.

Таковых не обнаружилось. Орбин Правдолюб лично в этом убедился, стараясь не поддаваться раздиравшим его чувствам, – отвращение боролось в нем с необходимостью не допустить ни малейшей промашки. В подземном лабиринте они провели каких-то четыре колокола, включая прорыв обороны у входа в ущелье и все, что за этим последовало, – комнату за комнатой, коридор за коридором, прокладывая себе путь светом и сияющей магией.

Они целиком уничтожили всю структуру управления пещерными чертогами, сколь бы сложной она там ни была, не потеряв ни единого летерийца, дальнейшее же оказалось банальной резней. Охотой за теми, кто пытался укрыться в самых дальних коридорах, самых тесных чуланах, за детишками, прячущимися в нишах, а в одном случае – даже в наполовину заполненной вином амфоре.

Таким образом, на весь культ Чернокрылого Господина ушло меньше четырех колоколов. И вместе с ним – на местных выродившихся тисте эдур. Если кого-то интересует мнение Орбина Правдолюба, то не стоило и мараться. Самым неприятным оказалось то, что они не обнаружили и следа Фира Сэнгара и его спутников. Ни единого признака, что те вообще здесь побывали.

Взгляд его застыл на очередной куче трупов, и он понял, что им воспользовались. Что он попросту послужил орудием Летура Аникта в его параноидальной погоне за эффективностью, в жестокой битве за то, чтобы упростить окружающий мир. Управитель Дрена избавился от очередной досаждавшей ему занозы. Надо возвращаться. Орбин уже заподозрил, что вообще весь поход в поисках нескольких груженных дешевым оружием повозок – всего лишь предлог, обманка. На которую он купился, словно ребенок.

Орбин вытащил платок и обтер кровь с длинного лезвия, потом вернул кинжал в ножны под правой рукой.

К нему приблизился один из магов.

– Правдолюб.

– Закончили?

– Да. Мы нашли алтарное помещение, а в нем – с полдесятка дряхлых священников и жриц, умолявших своего бога о спасении. – Маг скорчил гримасу. – К несчастью, Чернокрылого Господина не оказалось дома.

– Вот неожиданность!

– Именно. Однако, сударь, она все же обнаружилась. Я хочу сказать, неожиданность.

– Продолжай.

– Алтарь, сударь, был должным образом освящен.

Орбин сощурился на мага.

– В каком смысле?

– Там присутствовала Тьма – сама Обитель.

– Я и не подозревал, что такая Обитель существует.

– Среди аспектов Плиток, сударь, имеется и Тьма, хотя упоминания о ней сохранились лишь в ранних текстах. Как об одной из Опор, сударь. О Белом Вороне.

У Орбина внезапно перехватило дыхание. Он уставился на мага перед собой, на его морщинистое лицо, по которому скользили тени.

– Белый Ворон. Так зовут неизвестного эдура, сопровождающего Фира Сэнгара.

– Если неизвестного зовут именно так, сударь, то он не тисте эдур.

– Но кто же?

Маг махнул рукой на валяющиеся вокруг трупы.

– Они называют себя тисте анди. Дети Тьмы. Сударь, я мало что знаю о… Белом Вороне, что странствует с Фиром Сэнгаром. Но если они действительно вместе, то настают перемены.

– В каком смысле?

– Эдур и анди – злейшие враги, сударь. Если во всем, что мы по крупицам извлекли из эдурских преданий и тому подобной ерунды, есть хоть какая-то правда, то между ними шла война, и она окончилась предательством. Белый Ворон был убит. – Маг покачал головой. – Потому-то я и не могу поверить в Белого Ворона рядом с Фиром Сэнгаром, это, должно быть, не более чем имя, данное случайно или в насмешку. Но если я ошибаюсь, сударь, если старая вражда действительно похоронена, это может означать… повод для беспокойства.

Орбин обвел взглядом зал.

– Разве мы не перебили тисте анди всех до единого?

– Здесь – да. Но откуда нам знать, последние ли это тисте анди. Пусть даже в Синецветье их не осталось. Но разве эдур не обнаружили родичей за морями? Возможно, они вступили в контакт с кем-то еще, а наши шпионы во флотилиях не заметили. Сударь, меня все это начинает беспокоить.

И не тебя одного, маг.

– Продолжай над этим размышлять, – приказал он.

– Я обязательно буду, сударь.

Маг повернулся, чтобы идти, однако Орбин вытянул пухлую руку и остановил его.

– С управителем ты говорил?

Маг нахмурился, словно подобное предположение его обидело.

– Разумеется, нет, сударь.

– Это хорошо. Не надо говорить ему про алтарь – про то, что он освящен. – Задумавшись на мгновение, он добавил: – Про все остальное тоже не надо.

– Я бы и так не стал, сударь.

– Вот и замечательно. Иди, собирай солдат. Я предпочел бы убраться отсюда как можно быстрей.

– Буду только рад, сударь.

Пусть Летур Аникт живет в своем упростившемся мире. Вот только мир на деле совсем не таков, каким он хочет его видеть. Ваш путь, дражайший управитель, ведет к катастрофе. И пойдете вы этим путем без меня.

Чик застыл лицом к югу. Правая рука поднята, цепочка с кольцами туго намотана на палец. Он не крутил ее уже добрую дюжину ударов пульса. Незавязанные волосы треплет ветер. В нескольких шагах от него сидел на валуне Силкас Руин и водил точилом вдоль лезвия одного из поющих мечей.

С бледно-голубого неба сыпался снег – вероятно, высокогорный вариант грибного дождика, или снежинки подняло ветром с молодых горных пиков, что окружали их со всех сторон, гор не было лишь впереди. Воздух обжигал и был столь сух, что шерстяная одежда потрескивала, по ней пробегали искры. Они закончили переход через изрезанное плато еще вчера, груды черного камня, обозначавшие кратер в его центре, остались позади. Утренний подъем в гору вышел довольно опасным, поскольку каменные плиты под ногами зачастую оказывались схвачены ледяной коркой. Еще засветло они достигли гребня кальдеры и обнаружили перед собой длинный пологий склон, тянувшийся на пол-лиги к северу, где он переходил в тундру. Плоский горизонт вдалеке был очерчен туманной белой полосой. Ледяные поля, сказал Фир Сэнгар, а Удинаас на это рассмеялся.

Сэрен Педак беспокойно расхаживала вдоль гребня. Она шла вместе с остальными, и поначалу они все сильно отстали от Чика и Силкаса Руина. Было еще достаточно светло, чтобы двигаться дальше, однако молодой тисте анди забрался сейчас на самый верх и смотрел назад, туда, откуда они пришли. Молча, без всякого выражения.

Она подошла поближе к Удинаасу, который теперь снова носил имасское копье и сейчас сидел на камне, ковыряя острием мшистую почву.

– Что происходит? – спросила она. – Ты, случайно, не знаешь?

– Вы слышали про такую лесную птичку с серым гребешком, аквитор? Джарак. Убийца и разбойник.

Она кивнула.

– И про то, что происходит, когда самка джарака находит гнездо другой птицы? Неохраняемое?

– Она убивает и поедает птенцов.

Он улыбнулся.

– Верно. Это общеизвестно. Хотя ранней весной джараки иной раз делают кое-что еще. Выбрасывают из гнезда яйцо и оставляют свое собственное. Другие птицы не замечают. Когда джарак вылупляется, то, разумеется, тоже убивает и поедает всех остальных.

– Потом начинает пищать, – продолжила она. – Но писк его, судя по всему, ничем не отличается от писка других птенцов. И птицы несут ему пищу в клювике.

– А двое взрослых джараков нападают на них из засады и убивают прямо в гнезде. Так что их птенцу будет достаточно пропитания.

– Джараки – создания весьма малоприятные. Только почему мы про них заговорили, Удинаас?

– В сущности, просто так. Иногда полезно напомнить себе, что люди в своей жестокости отнюдь не уникальны.

– Фенты верили, что джараки – души брошенных детей, умерших в лесу. Они мечтают о доме и о семье, но, обретя их, приходят в такой гнев, что уничтожают предмет своей страсти.

– У фентов что же, была привычка бросать детей?

Сэрен Педак поморщилась.

– Разве что в последнюю сотню лет или вроде того.

– Те им мешали предаваться самоуничтожению, надо полагать?

Сэрен Педак ничего не ответила, однако перед ее мысленным взором появился Халл Беддикт, выпрямился во весь рост, потом нагнулся, чтобы ухватить Удинааса за горло и вздернуть вверх.

Удинааса вдруг бросило вперед, он закашлялся, потянулся к ней рукой…

Сэрен Педак отшатнулась. Проклятье, да нет же! Она попыталась отогнать видение.

Оно не уходило.

Лицо Удинааса потемнело, глаза выкатились, он ухватился руками за собственное горло, но на нем ничего не было…

– Сэрен! – взвизгнула Кубышка.

Странник упаси! Как, зачем… я ж убью его! Халл Беддикт выдавливал из Удинааса последние капли жизни. Она хотела броситься к нему, оторвать пальцы от горла Удинааса, но знала, что ей не хватит сил. Нет, подумала она, здесь нужен кто-то другой…

И вызвала перед мысленным взором еще одну фигуру, которая тут же шагнула поближе, гибкая, почти неразличимая. Вылетевшая вперед ладонь ударила Халла Беддикта в его собственное горло. Летериец отшатнулся, выпустил Удинааса и упал на одно колено. Ухватился за меч.

Описавшее стремительную дугу древко копья стукнуло Халла прямо в лоб, так что голова откинулась назад. Он рухнул навзничь.

Между ним и Удинаасом теперь стоял, подняв копье в оборонительную позицию, воин эдур.

Увидев его, его лицо, Сэрен Педак едва сама не упала. Трулл Сэнгар? Трулл…

Видение растаяло, исчезло.

Удинаас, кашляя и задыхаясь, скрючился на земле.

Кубышка бросилась к бывшему рабу и упала рядом с ним на колени.

Чья-то рука ухватила Сэрен за плечо и развернула. Она обнаружила, что смотрит прямо в глаза Фиру Сэнгару, на лице которого застыло странное выражение. Он… он же не видел. Не мог…

– Острижен, – прошептал Фир. – Выглядит старше. Какая печаль… – У него перехватило горло, и он отвернулся.

Она уставилась ему в спину. Какая печаль у него во взгляде.

У него во взгляде.

– Опасные игры, аквитор.

Вздрогнув, она обернулась и увидела, что сидящий на валуне Силкас Руин внимательно ее изучает. Чик у него за спиной не повернулся, даже не пошевелился.

– Это не я. То есть. Я не хотела…

– Воображение, – прохрипел Удинаас, все еще лежащий на земле справа от нее, – времени понапрасну не тратит. – Он снова закашлялся, потом из его саднящей глотки вырвался смешок. – Спроси любого ревнивца. Или ревнивицу. Когда я в следующий раз скажу что-нибудь не то, Сэрен Педак, просто обругай меня, да и все.

– Прости меня, Удинаас. Я не подумала…

– Именно это ты и подумала.

Ох, Удинаас.

– Прости, – прошептала она.

– Что ты за волшебство такое отыскала? – требовательно спросил Фир Сэнгар, вперив в нее несколько диковатый взор. – Я видел…

– И что же ты такое видел? – небрежно поинтересовался Силкас Руин, забрасывая меч в ножны и вытягивая другой.

Ничего не сказав, Фир оторвал взгляд от Сэрен.

– А Чик что делает? – спросил он вместо ответа.

– Надо полагать, скорбит.

Удинаас при этих словах выпрямился и сел. Бросил взгляд на Сэрен, кивнул и одними губами вымолвил «джарак».

– О чем? – спросил Фир.

– Все, кто жил в Андаре, – пояснил Силкас Руин, – теперь мертвы. Убиты летерийскими солдатами и магами. Чик – Смертный Меч Тьмы. Будь он там, его родичи сейчас были бы живы. А недвижно лежащие во мраке тела принадлежали бы летерийцам. Он в раздумьях, не совершил ли чудовищную ошибку.

– Эта мысль, – сказал вдруг молодой тисте анди, – пришла и тут же ушла. Они охотились за тобой, Фир Сэнгар. И за тобой, Удинаас. – Он повернулся к ним, и спокойствие на его лице ужасало. Цепочка развернулась, звонко щелкнула в морозном воздухе, снова свернулась. – Мои родичи приняли меры, чтобы никаких следов вашего присутствия не осталось. У летерийских магов также недостало силы – да и ума, – чтобы осквернить алтарь, хотя они и пытались. – Он усмехнулся. – Фонари не догадались погасить.

– Врат там в любом случае уже нет, – проговорил Удинаас, голос не очень его слушался.

Жесткий взгляд Чика остановился на бывшем рабе.

– Ты ничего не знаешь.

– Я знаю, Чик, чт'o ты на пальце вертишь. В конце концов, один раз ты нам уже показывал.

Силкас Руин, который закончил со вторым мечом, тоже вложил его в ножны и поднялся на ноги.

– Удинаас, – сказал он Чику, – не меньшая загадка, чем аквитор. Знание и сила, рука и перчатка. Но нам пора идти дальше. Разве что, – уточнил он, не отводя глаз от Чика, – настало время.

Время? Какое время?

– Оно настало, – подтвердил Удинаас, опираясь на имасское копье, чтобы подняться на ноги. – Они знали, что им предстоит умереть. Прятаться в яме – не выход. Молодежи все меньше, кровь разжижается. И однако даже эта кровь, если ее щедро пролить…

Чик молча двинулся на бывшего раба.

– Нет, – сказал ему Силкас Руин.

Смертный Меч остановился, казалось, поколебался мгновение, потом, пожав плечами, отвернулся. Засвистела цепочка.

– Мать Тьма, – продолжил Удинаас, натянуто улыбаясь. – Открывай уже треклятые врата, Чик, за все уплачено.

Вращающаяся цепочка вдруг застыла. Горизонтально. На каждом конце по кольцу, она словно балансировала у Чика на пальце. Внутри ближайшего к ним кольца клубилась… тьма.

Сэрен Педак в изумлении смотрела, как черный шар растет, словно изливаясь из кольца.

– У нее всегда так, – пробормотал Удинаас, – это вроде детородного канала.

Силкас Руин шагнул во Тьму и исчез. Через мгновение следом мелькнуло что-то призрачное – во врата устремился Сушеный. Кубышка взяла Удинааса за руку и потянула его внутрь.

Сэрен посмотрела на Фира. Твой мир, тисте эдур, остается позади. И однако я вижу, как у тебя в глазах пробуждается осознание. Там. За этими вратами, Фир Сэнгар, ждет душа Скабандари.

Положив руку на меч, он размашисто шагнул вперед.

Сэрен Педак, двинувшись следом, посмотрела на Чика, встретила его взгляд – он стоял, ожидая, подняв одну руку, а из ближнего кольца исходил вращающийся спиралью тоннель врат. В каком-то другом мире, подумала она, такие же врата исходят из второго кольца. Он его с собой носил. Проход туда, куда нам нужно. Все это время.

Чик вдруг подмигнул ей.

Вся похолодев от этого жеста, аквитор шагнула вперед и окунулась во мрак.

Третий Девичий остров был прямо за кормой, то появляясь, когда их вздымал вверх гребень очередного вала, то снова проваливаясь вниз вместе с волной. Паром стонал, словно силящееся подняться на ноги животное, выгибая спину под лесом мачт, сенью самодельных парусов и грузом шайхов, в ужасе сгрудившихся на палубе. Ведьмы и колдуны на коленях издавали протяжные молитвенные вопли, силясь перекричать разбушевавшийся шторм, однако они отплыли слишком далеко от берега – молитвы не помогали.

Насквозь промокший Йедан Дерриг – пена раз за разом хлестала через фальшборта с, казалось, демоническим наслаждением – пробирался сейчас к Йан Товис, стоявшей у руля рядом с четырьмя матросами. Широко расставив ноги, чтобы устоять на прыгающей палубе, она держалась за две толстых стеньги и в лице сводного брата прочитала то, что уже знала и сама.

Нам не доплыть.

Перерубив канат, как только миновали болотистый участок берега, они обогнули полуостров и пошли вдоль северной кромки рифов. Через три дня и две ночи они должны были причалить в одной из бухточек с подветренной стороны Третьего Девичьего. Погода благоприятствовала, и еще на рассвете казалось, что они доплывут.

– Швы расходятся, Сумрак, – сказал Йедан Дерриг, оказавшись рядом. – Волны лупят в борта так, что швы не выдерживают. Мы тонем… – Он расхохотался лающим смехом. – Как говорится, оставил берег – пеняй на себя. Море любит кости.

Он был бледен – как, без сомнения, и она сама, – однако в глазах его светилась темная ярость.

– Турова коса на две отметки в сторону от нашего курса, и там мели – однако, дорогая сестрица, ни до какой другой земли нам не добраться.

– И сколько из тех, кто на палубе, умеет плавать? Хотя бы один? – Она покачала головой, сморгнула соленые брызги. – На что ты рассчитываешь – что удастся выброситься на косу? Умоляя берег, чтобы удалось пройти через мели? Надеешься, мой дорогой Дозорный, усидеть у богов на коленках?

Обросшая бородой нижняя челюсть выпятилась вперед, а канаты лицевых мускулов натянулись так, что ей показалось – сейчас затрещат зубы или кости. Потом он отвернулся:

– А ты в таком случае чего от нас хочешь?

– Чтобы все эти болваны вычерпывали воду, Йедан. Если мы просядем еще, следующей волной нас попросту перевернет.

Однако она понимала, что уже поздно. Все грандиозные планы по спасению своего народа, которые она вынашивала в сердце, разлетелись в клочья. И разорвал их один-единственный шторм. Было безумием швырнуть этот паром, годный лишь на то, чтобы ходить вдоль суши, так далеко от берега, пусть даже единственным по-настоящему опасным отрезком маршрута был… да вот этот самый, к северу от Третьего Девичьего, пока не удастся укрыться за Шпионским Камнем. Единственный отрезок, полностью открытый океану на западе.

Буря вдруг окончательно сорвалась с цепи, словно кулаком ударила в левый борт судна. Мачта переломилась, парусина, хлопая, заклубилась вокруг нее, потом парус, будто взмахнув крылом, взлетел и унес мачту с собой. Снасти сдернули с палубы нескольких несчастных и швырнули высоко в воздух. Рухнула еще одна мачта – она оказалась достаточно тяжелой, чтобы утянуть за собой парус. Сквозь завывание ветра доносились тоненькие вопли.

Паром вдруг просел, словно собираясь низвергнуться в бездну. Йан Товис обнаружила, что держится за стеньги так, будто рассчитывает – они смогут швырнуть ее в небеса, забрать отсюда. Королева отдала приказ. Ее народ умрет.

По крайней мере, и я умру вместе…

Йедан Дерриг, который уже устремился вперед, в царящий на палубе хаос, издал громкий крик, настолько громкий, что достиг ее ушей.

И она тоже увидела. Сзади к ним приблизились два огромных корабля, по одному с каждой стороны. Корабли вздымались, словно вышедшие на охоту чудища, прыгающий между ними паром казался мелким даже по сравнению с одним-единственным из парусов пришельцев. Тот, что слева, укрыл их от яростного дыхания бури, паром вдруг выровнялся на резко уменьшившейся волне.

Глядя на него, Йан Товис увидела, что вокруг закрепленной на борту баллисты суетятся люди, что другие собираются у ограждения, сгибаясь под весом огромных веревочных бухт.

Пираты? Сейчас?

С растущей тревогой она обнаружила, что экипаж корабля справа занят примерно тем же самым.

Однако больше всего ее напугали сами корабли. Поскольку она их узнала.

Изморские. Как там они называются? Престолы войны. Она хорошо запомнила ту битву, магию, хлещущую по гребням волн, взрывы, обращавшие эдурские галеры в прах прямо у нее перед глазами. Крики тонущих воинов…

Огромные стрелы вылетели из баллист, однако снаряды прошли по высокой дуге, по меньшей мере в двух человеческих ростах над палубой. С них змеями упали веревки. Оба корабля выстрелили практически одновременно. Тяжелые наконечники прошили хлипкие паруса, рассекли снасти, затем стрелы нырнули в море по обе стороны от парома.

Она увидела, как натягиваются веревки. Услышала хруст – вытянутые из воды стрелы глубоко впились зубьями в борта парома.

Ветер продолжал нести корабли вперед. Престолы войны подошли ближе.

С бортов вниз упали тяжелые маты, сплетенные из водорослей, чтобы смягчить касание корпусами.

По веревкам полезли изморские матросы – многие шагали в полный рост, что, учитывая качку, казалось совершенно невероятным, – спрыгнули на палубу вместе с инструментом и собственными веревками.

Веревки они принялись крепить ко всем подходящим для этого точкам парома.

От человеческой массы на палубе отделилась изморка в доспехах и взобралась на корму, где стояла Йан Товис. На торговом наречии она объявила:

– Ваше судно тонет, капитан. Мы должны эвакуировать пассажиров.

Лишившаяся дара речи Йан Товис лишь кивнула.

– Мы направляемся на Второй Девичий остров, – сообщила изморка.

– Мы тоже направлялись, – ответила ей Йан Товис.

Изморка вдруг улыбнулась, и для Йан Товис эта улыбка стала словно луч зари после долгой ночи.

– Значит, мы как раз вовремя.

Это верно, вовремя. И подмечено тоже верно. Второй Девичий форт. Тихий остров завоеван. Значит, не только малазанцы. Еще и изморцы. Что же за силу мы разбудили?

У него были многие месяцы, чтобы все обдумать, и под конец уже почти ничего из случившегося в Малазанской империи Банашара, некогда Полудрека Червя Осени, не удивляло. Возможно, наблюдай он все это снаружи, из какого-нибудь приграничья, откуда истинная власть кажется эфемерной, ускользающей, подобно набежавшей на луну тучке, он бы почувствовал изумление и даже неверие. В то, что смертная женщина во главе величайшей империи мира может быть столь… беспомощна. Так зависеть от амбиций и похотей безликих игроков, действующих за кулисами. Простой народ в своем блаженном неведении относительно политических махинаций вполне мог бы поверить, что императрица Ласиин всемогуща, что она может поступать сообразно собственным желаниям. И что Высший Маг, подобный Тайшренну, так же свободен и неограничен в своих амбициях.

Банашар знал, что для людей, чья картина мира столь проста, катастрофы происходят сами по себе, в силу причин внутренних и никак не связанных со всем остальным. Такие люди не воспринимают никаких причинно-следственных отношений, кроме совсем уж непосредственных, видимых глазу. Холм обрушился на деревню, сотни погибших. Следствие: смерть. Причина: обрушение холма. Разумеется, если сказать им, что истинной причиной несчастья стала вырубка всех до единого деревьев в округе, включая и те, что росли на холме, – причиной, в которой, по существу, именно жертвы катастрофы и были повинны, – ответом будет яростное отрицание или, что еще более грустно, откровенное недоумение. Если же уточнить, что столь хищническая вырубка потребовалась в силу причин экономических, начиная от потребности местных жителей в дровах, а также их желания расчистить землю под пастбища, и заканчивая нуждой в строевом лесе, которую испытывали верфи портового города за многие лиги отсюда, что готовились к войне против соседнего королевства за спорные рыболовные отмели – а спор разразился оттого, что отмели начали исчезать, грозя обоим королевствам голодом, и как следствие этого – потрясениями в правящих семействах, а далее уже маячил призрак гражданской войны… короче говоря, в этом случае сами понятия причины и следствия, внезапно раскрывшие свою сложность во всей ее глубине, становились попросту неподвластны сознанию.

Восстание в Семи Городах, за ним – чудовищная эпидемия чумы, и внезапно самое сердце Малазанской империи, Квон-Тали, сталкивается с нехваткой зерна. Однако, как понимал Банашар, можно вернуться еще дальше в прошлое. Отчего вообще случилось восстание? О столь удобных апокалиптических пророчествах лучше забыть. Кризис случился следом за переворотом Ласиин, когда практически все командующие Келланведа исчезли – или, как гласила мрачная шутка, утонули. Воссев на троне, она обнаружила, что ни одного компетентного наместника или военачальника у нее нет. А порожденный их отсутствием вакуум заполнили значительно менее способные и менее надежные персонажи. Ей не стоило удивляться их жадности и испорченности – поскольку о начале новой главы имперской истории объявили предательство и кровь. Кто сеет горечь, горечь и пожнет, как гласит пословица.

Испорченность и некомпетентность. Восстание возгорелось от этих искр. Рожденных в императорском дворце Унты и сторицей вернувшихся обратно.

В своем перевороте Ласиин полагалась на Когтей. И ей явно достало самоуверенности вообразить, что никому другому подобное и в голову не придет; что никто не установит контроль над ее собственной кастой убийц. Однако, как Банашар теперь полагал, именно это и произошло. Самая могущественная смертная мира внезапно обнаружила, что лишилась силы, фактически оказалась заложницей целого клубка обстоятельств, невыносимых обязательств, требований, которые невозможно игнорировать. А ее наиболее смертельное оружие внутреннего контроля безнадежно испорчено.

Гражданской войны удалось избежать, об этом позаботилась адъюнкт – однако вполне возможно, что побоище в Малазе нанесло смертельный удар в самое сердце правления Ласиин. Когти понесли огромные потери, быть может, настолько серьезные, что в ближайшие годы воспользоваться ими не сможет уже никто.

Когти избрали себе не того врага. И тем самым Котильон – некогда бывший Танцором – отомстил наконец организации, уничтожившей его собственных Перстов и затем возведшей Ласиин на трон. Ибо той ночью в Малазе был сплясан Танец Тени.

Причины и следствия – словно нити паутины, опутывающей башни Картула, смертельная сеть, клубок, оплетший тысячи крючков. Воображать, что все устроено просто – наивность, и зачастую фатальная.

Даже преступная, и в подобном преступлении, как понимал теперь Банашар, повинен и он сам. Ярость Д’рек, направленная на ее собственных последователей, также была не изолированным, внутренним делом, но частью войны, а на войне умирают. Быть может, Тайшренна, в отличие от Банашара, трагедия не так уж и поразила. Быть может, имперский Высший Маг и вправду все знал заранее.

Подобные малоприятные мысли обычно забредали ему в голову, когда солнце уже зашло, когда ему уже давно следовало спать – свалиться в пьяном забытье на койку захудалой комнатушки, которую он арендовал на этом проклятом острове напротив таверны Харридикта. Вместо этого он стоял у окна, сна ни в одном глазу, и слушал, как свистит в ставнях холодный ветер. Да и будь даже ночь теплой, вряд ли он поднял бы ставни. Лучше не видеть ничего, кроме облезлых досок; лучше, когда помнишь, что выхода нет.

Червь Осени шевельнулась у него в животе; бессмертный паразит, смертным носителем которого он служил. После всех этих лет богиня снова вернулась к нему. Собственно, ничего удивительного. В конце концов, других-то не осталось. Однако Д’рек не более чем обозначала присутствие, отдаваясь слабым привкусом на языке. Столкновения двух воль не было; только он не сомневался, что дойдет и до этого. Он нужен богине, рано или поздно она протянет руку и сомкнет на его душе свои холодные пальцы.

Не таким должен быть зов твоего бога.

Он услышал за спиной шорох и медленно закрыл глаза.

– Запахи. Запахи, запахи, запахи.

Слова звучали в голове у Банашара скулящим шепотом.

– В этом вся проблема, Телораст. С этим островом. Со всем континентом! Зачем мы вообще сюда приплыли? Нужно было украсть тела чаек, забыть уже про полусгнившие скелетики с пустыми животами, которые даже наполнить невозможно. Сколько крыс мы понапрасну убили, Телораст? Ответь мне!

– Все равно мы их съесть не могли, – пробормотала Телораст. – Но убивать-то было весело, так? Вышли самые чистые корабли на свете. И вообще, хватит тебе жаловаться, Кердла. Разве не чувствуешь, как мы уже близко?

– Она здесь была! – В голосе Кердлы теперь звучал нескрываемый ужас. – Что мы вообще здесь делаем?

Банашар повернул голову. Две скелетоподобные рептилии ростом ему по колено расхаживали взад и вперед по койке, неуклюже путаясь в складках одеяла.

– Хороший вопрос, – согласился он. – Что вы здесь делаете? В моей комнате. И кто такая «она»?

Кердла вскинула голову, челюсти щелкнули.

– Не-Не-Апсалар нас выгнала. Но мы же должны кому-то рассказать!

– Хоть кому-то! – поддакнула Телораст. – Пусть даже и тебе!

– Ее зовут Лостара Йил, – уточнил Банашар, – а не Не-Не-Апсалар. Боги, это я сам сейчас сказал?

– «Она», – объяснила Кердла, отчаянно размахивая хвостом, – это та, кто здесь была. Очень давно. Даже давней, чем ты можешь себе представить, вот как давно. Телораст с ума сошла. Ее это радует, но как можно радоваться, когда мы к ней так близко. Безумие какое-то!

– Если она здесь была, – перебила ее Телораст, – это еще не значит, что она до сих пор здесь. Тут сейчас нет подходящих черепов, чтобы их кулаками проламывать, и уже давно. Потом, взгляни на нас, Кердла. Мы у нее можем на ладони плясать. На любой. Или на обеих, на одной я, на другой ты – и она даже не догадается, кто мы такие, ни на миг. – Существо снова обернулось к Банашару. – Нам нечего бояться, и ты ей это должен объяснить, Червеносец. Давай, объясни ей.

Банашар неторопливо моргнул, потом сказал:

– Тебе нечего бояться, Кердла. А теперь, быть может, вы обе пойдете? Мне нужно поразмыслить, а полночи уже прошло.

Телораст повернула свой острый клюв к Кердле:

– Слышала? Все в порядке. Мы близко, потому что так и должно быть. Потому что этого Идущий по Граням от нас и…

– Молчи, – прошипела Кердла.

Телораст присела.

– Ой. Нам его теперь что, убить придется?

– Нет, потом хлопот не оберешься. Надо надеяться на какой-нибудь очень несчастный случай. Давай скорее, Телораст, придумывай очень-очень несчастный случай!

– Впервые слышу об Идущем по Граням, – заверил их Банашар. – Успокойтесь, отправляйтесь прочь и забудьте о том, чтобы меня убивать. Если, конечно, не хотите пробудить Д’рек. Богиня, та вполне может знать, кто такой Идущий по Граням, и соответственно что-нибудь такое понять насчет вашей жутко секретной и убийственной миссии, а следом за этим и решить, что будет лучше попросту растереть вас в пыль, да и все.

Стремительно соскочив с койки, Кердла подползла к Банашару и принялась униженно причитать:

– Мы ничего такого не имели в виду. Мы никогда ничего не имеем в виду, правда, Телораст? Мы совсем безвредные и к тому же очень маленькие.

– Мы чувствуем запах Червя, правда, – подтвердила Телораст, кивая. – На тебе. В тебе. Еще один пугающий запах среди всех остальных. И он нам не нравится. Пойдем, Кердла. Он не тот, с кем нам следует разговаривать. Не такой опасный, как Не-Апсалар, но почти такой же страшный. Открой ставни, Червеносец, – мы там выйдем.

– Хорошо вам, – пробормотал Банашар, повернулся и отвел в стороны дощатые панели. Ветер ворвался внутрь, словно Худово дыхание, и возрожденный жрец вздрогнул.

Через мгновение рептилии уже сидели на подоконнике.

– Смотри, Телораст, голубиные какашки!

Потом обе прыгнули и пропали из виду. Банашар чуть помедлил и захлопнул ставни. Вновь сделав правильной свою картину мира. Во всяком случае, своего мира.

– Худа ради, Хруст, заткнись уже!

Длинный неуклюжий сапер выпрямился и застыл, разинув рот, потом снова согнулся и продолжил копать яму. И опять принялся напевать свою безумную болотную песню, теперь уже негромко.

Капрал Осколок еще некоторое время смотрел, как из ямы вылетает песок и как порывы ветра закручивают его дикими вихрями. В двадцати шагах от глубокой дыры, в которой сверкала лопата Хруста, прижалась к земле невысокая каменная отгородка, где взвод хранил снаряжение и где сейчас сидели на корточках, прячась от обжигающего ветра, сержант Шнур, Масан Гилани, Хромой и Эброн. Уже скоро Шнур даст команду подниматься, и они начнут патрулировать оконечность острова.

Хруст тем временем копал яму. Глубокую, согласно приказу сержанта. Сержант ежедневно давал ему этот приказ уже чуть ли не неделю кряду.

Осколок потер окоченевшее лицо. Он очень беспокоился за сестру. Прежняя Синн исчезла, не оставив и следа. Обретенная ею сила зажгла в ее глазах что-то жадное, почти пугающее. Осколок теперь ее побаивался, и не он один. Слабые коленки Хромого стукались одна о другую всякий раз, когда она оказывалась слишком близко, а Эброн делал за ее спиной отгоняющие нечисть жесты – как он полагал, никому не заметные. Масан же Гилани не обращала никакого внимания – и на том спасибо. Может, потому, что тоже женщина – вот и Фарадан Сорт вроде бы вела себя как обычно.

Все так просто? Мужикам страшно, бабам нет? Но почему?

Он понятия не имел.

Мычание Хруста сделалось громким и снова привлекло внимание Осколка. Громким настолько, что почти заглушало стоны умирающего льда по ту сторону пролива. Прикрикнуть на болвана еще разок? Или ну его.

Песок со свистом вылетал ввысь из ямы, потом плыл в сторону на волнах ледяного ветра.

Ямы протянулись пунктиром уже на добрых пол-лиги вдоль северного побережья острова. Хруст был очень горд своим достижением и будет гордиться и дальше, быть может, всю жизнь. Вы лучше ям и не видели! Десять, пятьдесят, сотня, столько, сколько будет угодно сержанту, так точно, разрешите исполнять?

Осколок подозревал – горячей надежде Шнура, что одна из ям наконец обрушится, раз и навсегда похоронив идиота, так и суждено оставаться надеждой.

Поскольку ямы-то Хруст копать умеет.

Он услышал, как где-то за спиной взвизгнула дудочка, и обернулся. Ну да, вот и она. Синн, девочка, которую он некогда взваливал на плечо, словно мешок кореньев, – хохочущий мешок – и бегал с ней по комнатам, пока смех не сменялся поскуливанием и она не начинала лягаться. Черные нечесаные волосы свободно плещутся, в руках костяная флейта, звуки музыки летят сквозь холодный вихрь подобно чернильным прядям, а она еще и приплясывает, будто ее паук укусил.

Синн, колдовское дитя. Кровожадный Высший Маг.

Дитя восстания. Которую выкрали из надлежащей ей жизни и перековали ужасом в нечто иное. Дитя Семи Городов, Апокалипсиса, о да. Благословенное порождение Дриджны.

Сколько сейчас на свете таких созданий, подумал он, бродит по развалинам, словно голодные псы. Восстание, его грандиозное поражение, за ним чума – сколько шрамов способна вынести юная душа? Прежде чем превратится в нечто неузнаваемое, уже почти нечеловеческое.

Обрела ли Синн спасение в магии? Осколок не верил, что спасение это было благотворным. Ее душа получила оружие, но как далеко может зайти смертный с подобным оружием в руках? Насколько тяжкой окажется душа, вырвавшись на волю?

Им было чего бояться. Очень даже.

Прозвучала резкая команда сержанта Шнура – пора начинать патруль. Целая лига открытого всем ветрам побережья. Хруст выбрался из ямы, отряхнул ладони, потом обернулся на дело рук своих, и его лицо просветлело.

– Разве не красота, капрал? Яма, вырытая маршалом Моттских ополченцев, а уж нам ли не знать, как их роют? По-моему, эта из всех самая лучшая. Особенно взять детские черепа на дне – ровно булыжники, только хрупкие больно, надо ступать полегче. Полегче!

Осколок, которого вдруг пробрало таким холодом, что куда там ветру, шагнул к краю ямы и уставился вниз. Через мгновение к нему присоединился весь взвод.

В полутьме на глубине почти в человеческий рост поблескивали округлости. Ровно булыжники.

И они шевелились.

Эброн что-то зашипел, и он поднял глаза на Синн – ее музыка и танец как раз сейчас достигли лихорадочной кульминации.

– Нижние боги! Сержант…

– Хватай свою лопату, – зарычал Шнур Хрусту. – И засыпай ее, болван! Засыпай! Все их засыпай!

Хруст моргнул, потом взялся за лопату и начал сталкивать сухую землю обратно.

– Таких засыпальщиков ям еще поискать! Сейчас, сержант, сами убедитесь. Вы еще никогда не видели ям, засыпанных так здорово, как это делает главмаршал Моттских ополченцев.

– Быстрее, болван!

– Так точно, Хруст может и быстрее.

Через мгновение сапер запел.

Нимандр Голит стоял, завернувшись в темно-синий плащ из тяжелой шерсти, в конце извилистой улочки. Обшарпанные припортовые здания покосились и просели, сама улочка, скривившись, словно кирпичная ухмылка, уходила вниз к поблескивающей в какой-то сотне шагов воде. Над головой под тусклыми ночными звездами неслись на юг обрывки туч, предвестники грядущего снега и льда.

Тисте анди, страж тьмы; хотел бы он, чтобы такое величие окутывало его подобно плащу. Поза мифического героя, исполненная… чего-то такого. На бедре меч, геройское оружие, которое громко взвоет, когда в судьбоносный день он его обнажит и с ошеломляющим искусством обрушит на врага – подобно великим воителям древности, словно символ высшей мощи, проявленной во имя Матери Тьмы.

Но то лишь мечты. Мечом он владеет так себе, если это и символ, то бездарности, искусства нечистого, как его собственная кровь. Никакой он не солдат тьмы, просто юнец, который стоит в одиночестве на незнакомой улице, которому некуда идти – и которому однако так хочется именно сейчас, именно в этот самый миг идти хоть куда-то.

Нет, даже это неправда. Он стоит здесь, поскольку ему пришлось сбежать. Злоба жжет Фейд подобно лихорадке, а Нимандра она избрала, чтобы ему исповедоваться. Убьет ли она Сандалат Друкорлат здесь, в порту, как и поклялась? Или, что более существенно, позволит ли Нимандр ей это сделать? И хватит ли ему храбрости предать Фейд – учитывая, как стремительно она способна отомстить и как смертелен ее яд.

Аномандр Рейк не колебался бы. Он вышиб бы дверь в комнату Фейд, вытащил бы визжащую куницу наружу за горло. А потом вытряс бы из нее жизнь. Разве у него был бы выбор? Ему хватило бы одного взгляда в глаза Фейд, чтобы познать ее тайну. Тайну того, что внутри у нее вместо совести обширная пустота. Он увидел бы все словно наяву, и затем увидел бы в ее глазах ужас оттого, что все раскрыто, – за мгновение до того, как свернуть ей шею.

А потом душу Фейд возьмет Мать Тьма – после того, как та наконец с визгом родится в неблагих схватках справедливой казни, выбора, который на деле никакой не выбор. Почему же? Потому что больше ничего нельзя сделать. Для таких, как она, – ничего.

И Рейк принял бы на себя эту кровь. Взвалил бы на себя ужасную ношу, еще одну среди многочисленных прочих, что влечет он уже сто тысяч лет. Детоубийство. Дитя его собственной крови.

Храбрость того, кто обладает силой. И зияющая пустота в самой середине собственной души Нимандра. Пусть мы его дети, его внуки, его кровь, но мы неполны. Фейд и ее злобная дыра на месте совести. Ненанда и его приступы беспричинной ярости. Араната и ее глупые надежды. Кэдевисс, просыпающаяся с криком каждое утро. Клещик, для которого все существующее не более чем шутка. Десра, готовая раздвинуть ноги перед каждым, если это поднимет ее на следующую ступень лестницы по пути к той славе, которой она, по ее мнению, достойна. И Нимандр, воображающий себя главой всего этого скорбного семейства несостоявшихся героев, готовый идти хоть на край света в поисках… храбрости, убежденности, причины хоть что-то сделать и почувствовать.

Но нет, Нимандру в таком случае остается лишь пустая улица посреди ночи. Обитатели которой погружены в жалкий, беспокойный сон – как будто в забытье заключается избавление, хотя бы какое-то. Нимандру остаются лишь бесконечные мгновения, когда он колеблется – не пора ли и в самом деле принять решение и в самом деле встать между ни в чем не виноватой старейшиной тисте анди и своей собственной кровожадной сестренкой. И сказать: «Нет, Фейд. Достаточно. Хватит. Ты больше не тайна. Пусть все знают».

Если бы он мог это сделать. Если бы он только мог.

Он услышал звук. Вращение, шепот прорезающей воздух цепочки – близко, так близко, что Нимандр резко обернулся – но рядом никого не было. Он один. Вращение, разматывание, шипящий звук – и внезапный щелчок, два отчетливых мягких позвякивания, словно от двух небольших предметов на обоих концах тонкой цепочки – да, тот самый звук, как в пророчестве, – храни меня Мать, это же пророчество?

Тишина, однако окружающий воздух дрожит, а его собственное дыхание вырывается наружу хриплыми всхлипами. «Говорят, Нимандр, что он несет с собой врата. Разве не достойное дело? Для нас? Искать по всем мирам и найти – не нашего славного предка, но того, кто несет врата.

Наш путь домой. К Матери Тьме, в ее объятия – о Нимандр, любовь моя, давай же…»

– Хватит, – прохрипел он. – Умоляю, хватит.

Она мертва. Умерла на Плавучем Острове. Зарублена тисте эдуром, который на нее даже внимания не обратил. Ни малейшего. Она мертва.

Она была его храбростью. Теперь ничего не осталось.

А пророчество? Для таких, как Нимандр, не бывает пророчеств.

Не думай о славе. Она тоже мертва.

Она была для меня всем. А теперь мертва.

Холодный ветер, вздохнув, унес напряжение – которое, как он понял, он сам же и вообразил. Просто мгновенная слабость. Какой-то шорох на соседней крыше.

С теми, кто неполон, ничего не происходит. Пора бы уже привыкнуть.

В ночной тишине три раза негромко звякнуло, обозначая время для очередной пересменки. Солдаты поднимались на ноги, почти никто не говорил ни слова, темные силуэты двинулись от передовых позиций назад, их место быстро занимала следующая смена караула. Шуршало оружие, щелкали застежки, кожаные доспехи попискивали, словно мелкие зверушки. По равнине взад и вперед перемещались неясные фигуры. Где-то во мраке впереди, по другую сторону гребня, среди высоких трав и по оврагам скрывался противник.

Солдаты знали, что Биватт ожидала битвы еще вчера. Красная Маска и оул’даны быстро приближались. Казалось, что вечер прошедшего дня не обойдется без кровопролития. И да, солдаты на передовых постах могли подтвердить, что дикари действительно явились. Атри-преда отрядила им навстречу своих магов. Злобное волшебство трещало и плевалось огнем, выжигая обширные травяные пространства, пока от пепла не стало невозможно дышать.

Однако враг так и не пошел на сближение, проклятых оул’данов даже в лицо никто не разглядел. Они перемещались за пределами обзора, окружая летерийскую армию со всех сторон. Перспектива, казалось бы, довольно зловещая, но на деле не столь трагичная – оул’данские варвары никогда не смогут сдержать хорошо организованный прорыв, и сотни тактических гениев из нижних чинов, недостатка в которых ни одна армия не испытывает, именно это раз за разом и предсказывали: Биватт выстроится клином, ударит по оул’данам и разнесет их по косточкам.

По мере того как вечерело, сгущались тени, и наконец ночь окутала все вокруг непроницаемым покрывалом, предсказания постепенно утрачивали силу.

Что ж, говорили предсказатели, разумеется, она не клюнула на удочку. Ловушка совершенно очевидная, наивная настолько, что уму непостижимо. Красная Маска хотел, чтобы мы оставили позиции, начали метаться из стороны в сторону. Чтобы расстроили ряды, вы поняли? Ну, Биватт же не дурочка?

Теперь они сидели без сна, усталые, взвинченные, и слышали в каждом звуке скрытное приближение убийц. Там что-то шевельнулось, приятель, точно тебе говорю! Что ж эти ублюдки задумали?

Они просто выжидают. Чтобы обнажить клинки с рассветом, как и в прошлый раз. А у нас сна ни в одном глазу, мы чего-то ждем, но напрасно. Поутру у нас глаза будут слипаться и все члены одеревенеют, но только пока не начнется схватка, а уж там-то мы с них шкуру спустим. Меч и магия, приятель. Утро покажет.

Атри-преда беспокойно расхаживала из стороны в сторону. Брол Хандар вполне мог ее рассмотреть, но даже если бы и не мог, ее выдавал бы шепоток доспехов. И даже не видя мельчайших подробностей, тисте эдур знал, что та перевозбуждена; знал, что ей сейчас недостает так необходимого командиру спокойствия; так что оно и к лучшему, заключил он, что от ближайшего бивуака их отделяет не меньше двадцати шагов.

Хотя это означало уязвимость, и не самую маленькую. Если враги просочились через караулы, они могут прятаться в каких-нибудь десяти шагах, прямо сейчас ухватывая кинжалы поудобней, прежде чем броситься на них. И убить сразу двух военачальников армии вторжения. Разумеется, для этого дикарям пришлось бы преодолеть сотканную магами защиту, что казалось маловероятным. Похоже, не у одной Биватт нервы расстроены, надо бы не забывать.

Красная Маска был мастером неожиданностей, что уже доказал, и ожидать от него внезапной перемены, резкой утраты изобретательности было бы большой глупостью. Так неужели дело лишь в том, что он ждет восхода, чтобы начать битву? Слишком просто.

Атри-преда подошла поближе.

– Наместник, – сказала она негромко, – я хочу, чтобы вы выслали своих эдур на разведку. Мне нужно знать, что происходит.

От неожиданности Брол ответил не сразу. Она восприняла это как неодобрение и правильно сделала.

– Ваша раса хорошо видит в темноте, разве не так? Уж точно лучше, чем летерийцы, но, что еще важней, лучше оул’данов.

– А их псы, атри-преда? Они нас почуют, услышат – раскроют пасти и поднимут тревогу. Как и ваши солдаты, – продолжил он, – мои заняли оборонительные позиции лицом к высокой траве и ожидают в любой момент увидеть неприятеля.

– Да, верно, – вздохнула она.

– Он с нами играет, – добавил Брол Хандар. – Хочет, чтобы мы пытались разгадать его намерения. Чтобы к рассвету наши мозги онемели от изнеможения, замедлив нашу способность реагировать, готовность дать отпор. Красная Маска хочет заморочить нам голову, и ему удается.

– По-вашему, я всего этого не понимаю? – прошипела Биватт.

– Атри-преда, вы сейчас даже своим магам не доверяете – и ночной защите, которую они сплели. Солдатам следует выспаться.

– Если у меня и есть причина не доверять магам, – сухо откликнулась Биватт, – то весьма основательная. Ваш к’риснан, наместник, меня пока тоже не особо впечатляет. Хотя, – добавила она, – его таланты врачевателя оказались более чем достойными.

– Такое чувство, что вы этим не слишком довольны, – уточнил Брол.

Отмахнувшись от него, она развернулась и снова принялась расхаживать взад-вперед.

И верно, командующий, у которого не все в порядке.

Красной Маске есть чему порадоваться.

Ток пригнулся к лошадиной шее. Он выехал без седла и ощущал под собою жар тела животного. Когда лошадь сделала еще один шаг вперед, в ноздри ему ударил ее острый, но по-своему приятный аромат. С высоты лошадиного крупа он как раз мог заглянуть поверх гребня слева от себя.

Небольшие оборонительные насыпи по эту сторону летерийского лагеря напоминали выпирающие из равнины могильные горбы. Шла смена караулов – звяканье колокольчиков прекрасно слышалось, – и это означало, что они только что упустили очередное идеальное время для атаки.

Даже не будучи гениальным стратегом, Ток все же полагал, что для атаки оул’данам эта ночь годится как нельзя лучше. Враги устали, находились в расстройстве и не понимали, что происходит. Вместо того Красная Маска измотал и своих собственных воинов, отправляя их то в одну, то в прямо противоположную сторону – казалось, единственная его цель – поднять побольше пыли, которую все равно бы никто не разглядел. Распоряжения вступить в контакт с неприятелем он не отдавал. Силы в кулак для внезапной атаки на летерийский лагерь не собирал. Даже беспокоящий ночной обстрел из луков не стал организовывать.

Току казалось, что он понимает причины непоследовательности Красной Маски. Летерийские маги. Разведка засвидетельствовала – их нетерпеливое, смертельное волшебство наготове, чтобы встретить атаку оул’данов. Разведчики рассказали про выжженную землю, про раскаленные добела, трескающиеся от жара камни, и рассказы эти быстро распространились по всему войску, пронзив его ужасом. Проблема была очень простой. Здесь, в этом месте, Красной Маске было нечего противопоставить магии. Ток полагал, что он вот-вот распорядится играть отступление, сколь бы позорным оно ни казалось – кровь не пролита, огромное преимущество, которого они добились, оторвавшись от летерийской колонны и не позволяя себя обнаружить, потеряно, растрачено впустую. Поражение, пусть даже без битвы.

Лошадь, на которую человек на спине совсем не обращал внимания, сделала еще шаг, нагнула голову и принялась щипать траву. Если ее не одернуть, у нее скоро кишки узлом завяжутся.

О, мы кинем вас в самую гущу резни, даже не задумываясь. И да, некоторые из вас тоже успели все это полюбить, тоже жаждут какофонии боя, запаха крови. Так что, дорогая моя лошадь, тут мы с вами одинаково сумасшедшие. Но кто нас осудит за это преступление против тебя и твоего рода? Да никто.

Разве что у лошадей тоже есть бог.

Он прикинул, не выйдет ли из этого стихов. Вот только стихи, напоминающие о наших малоприятных качествах, редко популярны. Наглая ложь про героев и их деяния расходится куда лучше. Так уютно – слышать о чьей-то храбрости и целеустремленности. Можно купаться в праведных лучах сей славы, это и тебя самого вроде как возвышает.

Ладно, буду врать и дальше. Почему нет? Буду как все.

Иначе начнут говорить, что я больно много думаю. Ха-ха, такими жуткими обвинениями иную беспокойную душу недолго и в ужас вогнать. Я прямо весь дрожу.

Лошадь услышала ржание справа от себя, и как бы там ни был устроен лошадиный язык, оно явно было призывным, так что животное подняло голову и медленно зашагало в ту сторону. Ток подождал еще немного, потом, решив, что они уже достаточно отдалились от гребня за спиной, сел во весь рост и взялся за поводья.

И увидел прямо перед собой сплошной ряд конных воинов с поднятыми вверх копьями.

Впереди гарцевал молодой ренфайяр, Масарк.

Ток сменил направление, чтобы подъехать к нему поближе.

– Что это, Масарк? Кавалерийская атака в темноте?

Юный воин пожал плечами:

– Мы уже трижды за ночь седлали коней, мезлан.

Ток усмехнулся про себя. Он подкинул оул’данам этот оскорбительный термин несколько дней назад в припадке самоуничижения, а тот теперь сделался чем-то вроде титула. В чем, не мог не признать Ток, заключалось как раз должное количество иронии. Подведя лошадь вплотную, он негромко спросил:

– Ты хоть что-нибудь знаешь о планах Красной Маски, Масарк?

Тот, прищурившись, посмотрел на него, потом снова пожал плечами.

– Хорошо, – уточнил Ток, – это что, главные силы? Нет? А где главные?

– Думаю, к северо-западу отсюда.

– А ваша атака будет ложной?

– Когда запоет рог, мезлан, мы поскачем – чтобы драться.

Извернувшись, Ток посмотрел назад, в сторону гребня. Летерийцы услышат топот копыт, потом увидят над гребнем силуэты оул’данов. Солдаты успели отрыть ямы – он как наяву слышал треск ломающихся лошадиных костей и дикое ржание.

– Масарк, – сказал он, – вы не сможете атаковать укрепления в лоб.

– Мы их достаточно хорошо видим, чтобы вовремя объехать.

– Если только соседняя лошадь не столкнет твою прямо в яму.

Сначала Току показалось, что он слышит волчий вой, однако потом внезапный звук набрал силу – завывал рог родара Красной Маски.

Масарк вскинул копье.

– Поскачешь с нами, мезлан?

Без седла?

– Нет.

– Тогда быстро в сторону!

Ток ударил пятками лошадь и поскакал вдоль строя, глядя, как оул’даны на забеспокоившихся конях готовят оружие. Дыхание их поднималось в воздух, словно дым. Где-то на краю летерийского лагеря вдруг раздался звон скрещивающихся мечей.

По его оценке, у Масарка шесть или семь сотен всадников. Послав лошадь в галоп, Ток убрался у них с дороги в тот самый миг, когда масса воинов ринулась вперед. «Безумие!» Он развернул лошадь и сорвал с плеча лук, одновременно обмотав поводья вокруг левого запястья. Уперев нижний конец лука в мокасин, между большим пальцем и остальными, он навалился на него всем весом, чтобы согнуть и накинуть тетиву. С оружием наготове в правой руке он ловко перехватил поводья поудобней и завязал, чтобы не уронить и не запутать лошади ноги.

Животное неслось карьером сквозь поднятое конницей пыльное облако, а Ток Анастер вытащил из колчана на бедре первую стрелу с кремневым наконечником. Что я такое творю, Худа ради?

Собираешься прикрыть неизбежное отступление? Одноглазый лучник?..

Сдавив лошадиную спину бедрами и слегка перенеся вес, он направил животное к подъему – где уже виднелась темная масса оул’данских воинов, от которых только теперь послышались боевые кличи. Где-то вдали раздался собачий лай, присоединившись к все разрастающейся какофонии воплей и звона железа о железо.

Красная Маска наконец-то нанес удар, и ночь обратилась в хаос.

Достигнув гребня, конница перевалилась на другую сторону и через миг исчезла из виду.

Ток, подгоняя лошадь, наложил стрелу. Стремян, чтобы привстать на них при стрельбе, у него тоже не было, так что вся затея казалась совершенно смехотворной, и все же он быстро скакал к гребню. За мгновение до того, как оказаться наверху, он услышал звуки столкновения – вопли, пронзительное ржание раненых лошадей и поверх всего – грохот копыт.

Сквозь мглу и пыль мало что видно, однако Ток понял – основная масса копейщиков обошла передовые заграждения и готова обрушиться на сам лагерь. Он видел, как из окопов выскакивают солдаты, кто-то раненый, кто-то просто ошеломленный. Юные оул’данские воины гарцевали между ними, рубя скимитарами, словно на бойне.

Справа вспыхнул ослепительный свет – там росло кипящее облако магии, – и Ток увидел, что оул’данская кавалерия ринулась назад, словно зверь, выдернувший клыки из добычи.

– Нет! – заорал он, несясь к ним навстречу. – Не разрывать контакта! Вперед! В атаку, придурки! В атаку!

Даже если они его слышали – они видели и магию, ее водоворот, превращавшийся сейчас в бурную волну обжигающей мощи. В их сердца проник страх. Страх объял их, и они устремились прочь…

Ток скакал вперед, он уже достиг оборонительного рубежа. Повсюду тела, лошади, валяясь на боку, бьют копытами, поджав уши и оскалив зубы; другие изломанными грудами заполнили ямы.

Первые отступающие оул’данцы пронеслись мимо него, не заметив, на лицах – выражение крайнего ужаса.

Появилась еще одна волна магии, на сей раз – слева, и он увидел, как она накатилась на первых всадников с той стороны. Лопающаяся плоть, брызги. Магия поднималась все выше, замедляясь, – казалось, она не могла преодолеть препятствие из плоти. Вопли докатились до Тока еще одной волной, и его пробрало морозом до самых костей. Прежде чем магия выдохлась, она успела забрать с собой несколько сотен воинов и коней – там, где только что был западный фланг атакующих, вместе с пылью вился в воздухе лишь белый пепел.

Мимо Тока толпой неслись всадники и потерявшие всадников кони, которых гнала вперед паника. Единственный глаз жгло от пыли, пыль царапала горло, по все стороны от него плясали тени, в своей собственной схватке между мраком и светом от поднимающихся и рушащихся в тучах пепла волн магии.

Ток Анастер обнаружил, что остался один на выжженной земле за укреплениями, стрела все еще на тетиве. Увидел, как мимо, преследуя убегающих оул’данов, катится очередная волна магии.

Даже не успев ни о чем подумать, Ток понял, что скачет во весь опор позади смертельной волны, сквозь обжигающий, словно крошащийся от магии воздух, – и увидел мага в шестидесяти шагах перед собой, среди массы наступающих солдат. Тот сжал кулаки, из него вновь исторглась сила, обратилась в очередную жгучую волну всеобщего уничтожения. Волна поднялась, словно приветствуя Тока, потом обрушилась в его направлении.

Он прекрасно видел проклятого чародея, пусть даже всего лишь одним глазом.

Но стрелять невозможно – он болтался сейчас на спине лошади, вилявшей туда-сюда между ямами и чем-то вроде пучков травы, лошади, задравшей голову, почуяв приближающуюся опасность.

Пронизанная серебристыми прожилками сила неслась ему навстречу.

Он уже летел галопом, ничем не отличаясь от всех прочих конных идиотов нынешней ночи, потом заметил слева от себя длинную глубокую траншею – дренажную яму для солдатских уборных – и направил лошадь в ту сторону, уходя от магии, накатывающейся справа ему наперерез.

Лошадь увидела траншею, оценила ее ширину, на мгновение распласталась в беге, потом, собравшись в тугой комок, прыгнула.

Он почувствовал, что животное под ним взмывает, плывет по воздуху – наступило мгновение плавного движения, мгновение покоя, – в это самое мгновение Ток, сжимая коленями спину лошади, извернулся, натянул лук, прицелился, проклиная доставшийся на его долю плоский одноглазый мир, и выпустил стрелу.

Лошадь коснулась земли, Тока швырнуло ей на шею. Сжимая в правой руке лук, вытянув ноги вдоль лошадиной спины, он с отчаянным усилием охватил левой рукой шею животного поверх слоя могучих мускулов – а справа и сзади уже ощущался жар магической волны, ближе, ближе…

Заржав, лошадь рванулась вперед. Он удержался.

Почувствовал сзади прохладное дуновение. Рискнул оглянуться.

Магия угасла. Позади, в передних рядах наступавшей – а теперь неуверенно застывшей на месте – летерийской армии опускалось на колени тело. Без головы, только шея, из которой бил фонтан, – не крови, а чего-то наподобие дыма…

Взрыв? Случился взрыв? Сотрясший воздух рокотом удар – да, кажется, он что-то такое слышал…

Он восстановил свою власть над лошадью, поймал левой рукой завязанные в узел поводья и развернул перепуганное животное обратно, в сторону гребня.

Вокруг воняло жареным мясом. В темноте что-то вспыхивало, заходились лаем псы. Как впоследствии узнал Ток, из конницы Масарка до рассвета дожило не больше половины.

Высоко над головой ночь и немигающие зрители-звезды решили, что с них достаточно, небо стало бледнеть, словно отмытое от крови, словно жизнь окончательно его покинула.

Солнце безжалостно осветило утреннее небо, открыв взору плотные тучи горького пепла от сгоревших людей, коней и собак. И разбросанные повсюду тела убитых в только что закончившейся битве. Полуоглушенный Брол Хандар ковылял вдоль восточной окраины лагеря, пребывавшего сейчас в совершенном беспорядке, направляясь к атри-преде и ее свите.

Она тоже спешилась и присела сейчас на корточки рядом с телом сразу за заграждениями – где, судя по всему, оул’даны отважились на самоубийственную атаку. Сколько же их погибло от летерийской магии, подумал он. Вероятно, все до единого, чтоб они провалились. Наверняка сотни, а то и тысячи – в данном случае не слишком разберешься, верно? От человека остается лишь пригоршня тонкого пепла. От лошади – две. От пса – половина. И все. Да и то уносит ветер – словно эхо погребальных речей, словно отчаянный нутряной всхлип скорбящего.

Пошатнувшись, он остановился напротив Биватт, тело – как выяснилось, обезглавленное – оказалось между ними.

Она подняла голову, и было ли дело в резком свете солнца или в покрывавшем ее лицо тонком слое пыли – но такой бледной он ее еще не видел.

Брол перевел взгляд на безголовое тело. Один из магов.

– Догадываетесь ли вы, наместник, – хрипло спросила Биватт, – что с ним произошло?

Он покачал головой.

– Быть может, откат вышедшей из-под контроля магии…

– Нет, – перебила она, – стрела. Выпущенная единственным лучником, которому хватило наглости состязаться в скорости… проскочить между… наместник, лучник скакал без седла и выпустил стрелу, когда его лошадь прыгала через канаву…

Она смотрела на него, сама себе не веря, словно бросая ему вызов – позволит ли он себе что-то, кроме как просто покачать головой. Но у него ни на что другое не осталось сил. Этой ночью он потерял немало воинов. Из высокой травы на них бросались псы. Псы… и еще двое кечра – двое, их ведь было только двое, разве нет? Те же самые, которых он видел в прошлый раз. У одного руки заканчивались мечами.

Эти мечи разрубили пополам его к’риснана, один ударил сбоку, другой – ему навстречу. Не то чтобы лезвия встретились посередине. Левое прошло выше, от плеча и вниз через грудную клетку. Правое ударило под ребра, выпустив кишки, и вышло наружу через бедро, прихватив значительную часть этого бедра вместе с собой. Так что пополам – не совсем точно сказано. Натрое.

Другой кечра использовал лишь челюсти и когти, что ничуть не делало его менее смертоносным – сказать по правде, Брол полагал, что тот был даже свирепей своего более крупного сотоварища, явно наслаждаясь тем смертельным хаосом, который производил. Большой сражался с заученным изяществом. Кечра же поменьше, без мечей, несомненно получал удовольствие от зрелища летящих от него во все стороны кишок и конечностей.

Но бессмертными зверюги не были. У них текла кровь. Их можно ранить. Немало копий и мечей смогли в конечном итоге пробить их толстые шкуры и отогнать обоих прочь.

Брол Хандар посмотрел на атри-преду, моргнул.

– Стало быть, удачный выстрел.

Ее лицо исказилось от гнева.

– Он работал в паре с другим моим магом, они объединили свою мощь. Оба были утомлены… поставив столько защиты. – Она сплюнула. – У второго, наместник, тоже лопнула голова. Как и у этого. Одна треклятая стрела лишила меня двух магов. – Она неловко поднялась на ноги. – Кто же этот лучник? Кто?

Брол ничего не ответил.

– Прикажите своему к’риснану…

– Не могу. Он мертв.

Она замолкла. Хотя и ненадолго.

– Наместник, мы их обескровили. Вы понимаете? Их потери исчисляются тысячами, а у нас – лишь несколько сотен.

– Я потерял восемьдесят два тисте эдура.

Ему доставило удовольствие видеть, как она дернулась, как отвела жесткий взгляд.

– Стрела. Одинокий всадник. Даже не оул’данец – свидетели в этом единодушны. Истребитель магов.

Единственная заноза, саднящая после бурной ночи. Да, понимаю. Но помочь не могу. Брол Хандар повернулся. Десять, пятнадцать шагов по растрескавшейся, хрусткой, покрытой пеплом земле.

Магия пожрала траву. Магия уничтожила почву и заключенную в ней жизнь. Солнце, сияние которого затмилось еще до восхода, яростно таращилось вниз единственным глазом. Возмущенное появившимся у него соперником.

Вот именно. Возмущенное.