Глава восемнадцатая

Ризан цеплялся за обвисший имперский штандарт из последних сил, позабыв о терзавшем его голоде, хотя жизнь теплилась в крохотном тельце едва заметной искрой. Но это не мешало ему вслушиваться в разговор с неослабным вниманием.

Дромон лавировал меж транспортными судами, буксируя чёрный военный корабль с узким корпусом, с берега за этим наблюдали адъюнкт, адмирал Нок, Кулак Кенеб, Быстрый Бен и Калам Мехар. До появления сержанта Геслера и капрала Урагана они обменялись едва ли парой слов. Но потом всё стало куда интереснее.

– Адъюнкт, – заявил Геслер вместо приветствия. – Это наш корабль. Это «Силанда».

Адмирал Нок пристально разглядывал загорелого морпеха.

– Я правильно понимаю, сержант, что вы способны управиться с этой пакостной посудиной?

Кивок.

– Так точно, сэр. Дадите пару толковых взводов – управимся. А те, которые внизу, на вёслах… когда будет надо, чтобы они гребли – значит, будут грести.

Ураган добавил:

– Мы с ними достаточно долго прожили, сэр, так что они нас больше не пугают, даже вон – Геслера, хотя он-то ещё дёргается всякий раз, как в зеркальце своё серебряное глядит. И от голов этих мурашки больше по коже не бегают, никак нет…

– Прекратите выражаться, как простой матрос, адъютант Ураган, – потребовал Нок.

В гуще рыжей всклокоченной бороды мелькнула усмешка:

– Так я ж больше не адъютант, адмирал.

Нок вздёрнул тонкие брови:

– Звание и ум его носителя как-то соотносятся?

Ураган кивнул:

– Так точно, сэр. Потому-то Геслер – сержант, а я капрал. Тупеем с каждым годом.

– И Ураган этим гордится, – подтвердил Геслер, хлопая приятеля по спине.

Адъюнкт потёрла глаза. Внимательно посмотрела на кончики пальцев, затем медленно принялась стягивать кожаные перчатки.

– Судя по ватерлинии, корабль загружен под завязку…

– В этих трюмах провизия не портится, – пояснил Нок. – Это мои маги выяснили точно. Более того, там нет ни крыс, ни других вредителей. – Он слегка замялся, потом вздохнул. – Как бы то ни было, я не нашёл среди своих матросов добровольцев, готовых управляться с «Силандой». И не намерен на них больше давить. – Он пожал плечами. – Адъюнкт, если они и впрямь этого хотят…

– Отлично. Сержант Геслер, берите своих людей и ещё два взвода.

– Четвёртый и девятый, адъюнкт.

Она с прищуром посмотрела на него, после чего обернулась к Кенебу.

– Кулак? Это же твои воскресшие отряды.

– Четвёртый – это взвод Смычка…

– Худа ради, – перебила адъюнкт. – Его зовут Скрипач. Кенеб, я не знаю секрета в этой армии, который хранился бы хуже.

– Да, конечно. Прошу прощения, адъюнкт. Стало быть, Скрипач. А девятый… да, точно, это взвод сержанта Бальзама. Бездна нас всех побери, Геслер, ты решил собрать всех ворчунов?

– Так точно, сэр.

– Ну, хорошо. – Немного подумав, Кенеб повернулся к Тавор. – Адъюнкт, я хотел бы предложить, чтобы «Силанда» постоянно держалась бок о бок с вашим флагманом.

Геслер старательно изобразил обиду и ткнул Урагана в плечо кулаком.

– Ты слышал, друг, они нам не доверяют.

– Выходит, что-то знают, да?

– Выходит, так. Проклятье, да они умнее, чем я думал.

– Сержант Геслер, – приказала адъюнкт. – Берите своего капрала и убирайтесь отсюда.

– Слушаюсь, адъюнкт.

И морпехи заторопились прочь.

Чуть погодя, адмирал Нок коротко хмыкнул себе под нос и проговорил:

– Скажу вам прямо, адъюнкт, мне… полегчало.

– Из-за того, что эти болваны взяли на себя «Силанду»?

– Нет, Тавор. Неожиданное появление уцелевших из И'гхатана, среди которых оказались такие бойцы, как Скрипач, Спрут, Геслер и Ураган… и, – Он повернулся к Быстрому Бену с Каламом, – вы двое. Армию стало не узнать, адъюнкт, это заметно невооружённым взглядом. Командиры часто забывают о том, как важны прославленные ветераны, особенно для молодых, сопливых новобранцев. Добавьте к этому чудесную историю их спасения в огненной буре. – Он покачал головой. – Я бы сказал, это внушает надежду.

– Согласна, – подтвердила Тавор, покосившись на Кенеба. – В основном именно эти солдаты с самого начала оказались в эпицентре того, что могло бы стать пугающим предзнаменованием – и извлекли из него силу. Никто из нас в тот момент не осознавал этого полностью, но именно в тот день в Арэне, на том первом построении и родились «Охотники за костями».

Все остальные безмолвно взирали на неё.

Она едва заметно приподняла брови.

Кенеб откашлялся:

– Адъюнкт, возможно, «Охотники за костями» и были зачаты в Арэне, но свой первый вдох они сделали лишь вчера.

– Что ты имеешь в виду?

– Мы все гадали, – пояснил Калам, – откуда взялось это украшение. То самое, что вы собственными руками поднесли капитану Фарадан Сорт и этой ведьме Синн.

– А, да. Ну, тут нет моей заслуги. Сигиль изготовила Ян'тарь, своими руками. У неё в роду были ювелиры, насколько я понимаю, она училась у них в юные годы. Тем не менее, сомневаюсь, чтобы эта церемония сделала хоть что-то, кроме того, чтобы подтвердить уже существующее положение вещей.

– Адъюнкт, – возразил Кулак Кенеб, – именно ваше подтверждение всем и требовалось. Чтобы это стало реальным. Не хочу вас обидеть, но до того вы были только адъюнктом. Принадлежали Ласиин. Были её собственностью.

Её лицо внезапно сделалось холодным, угрожающим.

– А теперь, Кулак?

Но ответил вместо него Калам:

– А теперь вы принадлежите Четырнадцатой армии.

– Теперь вы принадлежите нам, – сказал Кенеб.

На этом всё должно было завершиться, и это было бы хорошо. Не просто хорошо – замечательно. Мгновение было бы совершенным. Однако на лице Тавор внезапно проступило… смятение. И страх. И поначалу никто не мог взять в толк, в чём же дело.

Разве что…

Разве что – она никак не могла ответить верностью на верность.

Так зародились сомнения, вёрткие, как новорождённые гадюки, расползающиеся из кладки с яйцами. В каждого, кто стоял рядом, в каждого, кто видел её лицо, они запустили свои ядовитые зубы.

Она проявила свои чувства. Женщина, владевшая собой практически безупречно.

Спугнутая ящерка-ризан соскочила с того места, где пристроилась прежде, перевернулась в воздухе и засеменила прочь, по берегу, к громадному белому стволу дерева, выброшенному волной на песок, – и там затаилась на солнышке, широко расставив лапы, брюшком прижимаясь к коре и подрагивая боками. Флакон, отвлёкшись и испугавшись, потянулся, чтобы погладить ящерку кончиком пальца между глаз, и одновременно отпустил её жизненную искорку на волю. Крохотное создание тут же умчалось прочь, трепеща крылышками и нервно вздрагивая хвостом.

И вот пять дней спустя, оказавшись на борту «Силанды», Флакон стоял и смотрел на груду отрезанных голов, накрытых брезентом, которые Ураган именовал своим мозговым центром. Очень забавно, да, но Флакон точно знал, что сквозь прорехи в ткани эти не мёртвые и не живые глаза наблюдают за ним. Ждут. Чего? Чтоб вам пусто было, недоумки, я ничем не могу вам помочь. Вы же видите!

К тому же, у него теперь было полно других забот. Настолько, что он не знал, с чего начинать.

Он видел сигиль – медаль, которую адъюнкт вручила Фарадан Сорт вместо того, чтобы отдать её под военно-полевой суд. Ей и этой немой девочке Синн, про которую Флакон точно знал, что никакая она не немая. Ей просто не о чем было говорить с другими людьми, если не считать Осколка, её брата. Сигиль… из серебра, с изображением городской стены, над которой вырастало рубиновое пламя, склон теля под стеной, и там гора золотых человеческих черепов. То, что новый сигиль напоминал прежний, принадлежавший «Мостожогам», не было случайностью. Гениальная придумка Ян'тарь, вот что это такое.

К концу того же дня железные иглы и шёлковые нити появились в загрубевших пальцах, и военные накидки солдат Четырнадцатой армии украсились новой вышивкой – у кого-то более умелой, у кого-то нет. Украшение в пару к костяшкам пальцев, птичьим черепушкам и просверлённым клыкам.

Всё шло хорошо, насколько это возможно. Большую часть первого дня Флакон и остальные валялись, приходили в себя, а солдаты заглядывали на них посмотреть. Такое внимание его нервировало, он пытался понять, с каким выражением они пялятся на него, все эти глаза. Да, мы живы. В это трудно поверить, согласен, и всё-таки это правда. А теперь скажите, что вы в нас видите?

Воспоминания о том времени, что они провели, погребённые под горящим городом, отзывались навязчивым рефреном за каждым сказанным словом, которым Флакон обменивался с другими уцелевшими. Они питали их ночные кошмары, он привык просыпаться от сдавленных стонов кого-то из собратьев по оружию – Улыбки, Спрута или Корабба Бхилана Тэну'аласа. Такие же отголоски доносились и со стороны других взводов, спавших на голых камнях.

За время их отсутствия все пожитки и снаряжение, по обычаю, были распределены между другими бойцами, и с первого же дня им начали возвращать все личные вещи. К сумеркам каждый из выживших оказался куда богаче, чем был к началу похода, и им оставалось лишь в недоумении озирать груды побрякушек, пряжек, застёжек и оберегов, штопанных туник, дочиста отскобленных кожаных ремней, поножей, стёганых поддёвок под доспехи. И кинжалов. Уйма кинжалов – хотя это оружие всегда было самым личным, самым ценным. Последняя надежда бойца. Оружие, которым – если случится – солдат лишал себя жизни, чтобы избегнуть участи худшей, чем смерть. Так какой же смысл мы должны из этого вынести?

Приютившись неподалёку, на палубе полубака, Корик с Битумом играли в кости – комплект для игры был также обнаружен среди подношений. Моряцкий вариант, с полем, помещённым на дне глубокой коробки, чтобы не слетели игровые фишки, и с четырьмя стальными ножками по углам в виде орлиных когтей, достаточно острых, чтобы закрепиться на дощатой скамье в трюме или на палубе. Пока что Битум проигрывал раз за разом – уже игр двадцать, не меньше, – и Корику, и Улыбке, но всё равно возвращался. Флакон никогда прежде не видел, чтобы человеку так нравилось получать по сусалам.

В капитанской каюте торчали Геслер, Ураган, Скрипач и Бальзам, болтали ни о чём, с долгими паузами и бессвязно, без особого смысла. Глубоко в тени, под продолговатым столом-картой затаилась И'гхатан, крыса Флакона – мои глаза, мои уши… мои ноющие соски.

Других крыс на борту не было, и если бы он не контролировал И'гхатан и её потомство, они давно оказались бы за бортом. Флакон им сочувствовал. Колдовство, окутывавшее корабль, отдавало мерзостью и безумием. Оно ненавидело всё живое, что не подчинялось его хаотической воле. И особо ненавидело… меня.

И только… Геслера и Урагана это, похоже, никак не затрагивает. Ублюдки – заставили нас вместе с ними отправиться на этом жутком плавучем гробу.

Флакон одно время думал, не поговорить ли со Скрипачом, затем отказался от этой мысли. Скрипач был ничем не лучше Калама, который был не лучше Апсалар, которая была не лучше Быстрого Бена. Все они были… злом.

Ну ладно, пусть не самим злом, но чем-то таким. Не знаю. Всё то, что было в Тени, – что они там замышляли? Калам, того и гляди, готов нашпиговать Апсалар ножами. Апсалар ходит с таким видом, точно только этого и ждёт. Потом просыпается Быстрый Бен и встаёт между ними, как будто это некий давний спор, как будто вскрываются старые раны.

Тавор забрала Быстрого Бена, Калама и Апсалар в свою свиту, на флагманский корабль. «Пенный волк» был дромоном квонской постройки, с оснасткой в стиле мапау, при этом киль и все металлические детали были изготовлены где-то ещё. Фенны – вряд ли там, среди этого убожества, осталось больше горстки корабелов и кузнецов… но киль они всё-таки изготовили и арматуру тоже, и работу их трудно назвать грубой или бездушной. В любом случае, Флакон был рад тому, что все они на борту корабля, разрезающего волны в трёх полётах стрелы по правому борту. Его бы устроило, будь они ещё дальше, но можно и так. Он мог вообразить, как две костяные рептилии шмыгают по трюму, охотясь на крыс…

– Так это Свищ придержал свисток? – спросил Скрипач у Геслера в каюте.

И'гхатан под столом навострила уши.

– Точно. Приёмыш Кенеба. Тут, кстати, странное дело. Говорит, он знал, что мы идём. Не скажу, что я в это верю. Но и не скажу, что не верю. Однако свисток – первое, что ко мне вернулось.

– Вот и славно, – отозвался Ураган, шумно почёсывая щетину. – Чувствую себя прямо как дома…

– Шутишь что ли? – перебил Геслер. – В прошлый раз, как мы плыли на этой клятой посудине, Ураган, ты всё время в уголке отсиживался.

– Потребовалось время, чтобы привыкнуть, делов-то.

Скрипач сказал:

– Глядите, что мне какой-то умник приволок с другим барахлом.

Что-то глухо ударилось о стол.

– Боги нижнего мира, – пробормотал сержант Бальзам. – Полный комплект?

– Трудно сказать. Тут есть карты, которых я раньше в жизни не видел. Одна для Апокалипсиса – и это из Независимых, потом ещё масть такая – называется Дом Войны, верхняя карта с костяным троном, пустующим, и два волка по бокам. В этом Доме есть карта, которая зовётся «Наёмник», и ещё одна – другой рукой нарисована – «Стражи Мёртвых», кажется, солдаты-призраки стоят на горящем мосту…

Все помолчали, потом подал голос Геслер:

– А ты в лицо там никого не признал, Скрип?

– Что-то мне её в подробностях разглядывать не захотелось. Потом есть Дом Цепей, и король этого Дома – Король Цепей – сидит на престоле. Изображение тёмное, всё укрыто в тенях, но я голову даю на отсечение, что этот бедолага орёт. И в глазах у него…

– Что ещё? – спросил Бальзам.

– Кончай так подпрыгивать, жаба ты далхонская.

– Если тебе подарок не нравится, Скрипач, отдай его мне.

– Не дождёшься. Чтобы ты расклады начал делать прямо тут, на корабле?

– И что с того?

– Хочешь распахнуть дверь в это жуткое месиво Теланна и Путей тисте? Может, уж сразу к Увечному богу?

– А-а.

– Кстати, там и другие Независимые есть. Господин Колоды… да, его я признал. Ещё Цепь – посередине узел, и звенья во все стороны тянутся. Эта карта мне особенно не понравилась.

– Ничего себе подарочек, Скрип.

– Не то слово. Всё равно, что утопающему камень кинуть.

– Убери подальше, – посоветовал Геслер.

Крыса услышала, как колоду сдвигают с центра стола.

– У нас проблема, – продолжил Геслер.

– Вот только, – подхватил Ураган, – мы не знаем, в чём она. Знаем одно: Кенеба что-то встревожило. И этого твоего приятеля-убийцу, Скрип. И Быстрого Бена. Их всех.

– Адъюнкт, – сказал Скрипач. – Калам и Бен ничего не говорили, но они недовольны. – Он немного помолчал. – Может, это из-за того, как Жемчуг свалил сразу после И'гхатана. Скорее всего, прямиком отправился к Императрице. Обычный Коготь с обычным отчётом? Допустим. Но во рту всё равно как-то кисло: слишком быстро он начал действовать, слишком быстро сделал для себя все выводы, как будто то, что произошло в И'гхатане, ему лишь подтвердило всё, что он и без того подозревал. Сами подумайте, может ли быть хоть что-то хорошее в таком докладе?

– Она прикончила Ша'ик, – раздражённо возразил Бальзам. – Спалила это осиное гнездо в Рараку, так что ничего живого не осталось. Корболо Дома захватила и отправила домой в кандалах. И за всё это время мы с ней ни единого человека не потеряли – ну, почти ни одного, не будем считать мелочёвку, какие-то потери всё равно неизбежны. Потом она преследует Леомана до самого И'гхатана. Но если внутри у тебя нет никого, кто открыл бы ворота, осада стоит дорого, тем паче, когда у нападающих времени в обрез. А у нас и было в обрез, правильно? Там чума подступала, будь она проклята.

– Уймись, – призвал Скрипач. – Мы все там тоже были, помнишь?

– А то! И разве хоть кто-то из нас мог предположить, что Леоман своих людей поджарит заживо? Весь город превратит в груду пепла и зальёт расплавленным свинцом. Я просто сказать хочу, Скрип, что мы не так уж плохо справились. Или нет? Если подумать.

– Бальзам прав. – Ураган опять почесался. – Скрипач, в той Колоде, которую ты получил… Дом Войны – ты Трича там не учуял? Мне волки эти покоя не дают.

– Сомнения меня терзают, – откликнулся Скрипач. – Весь этот Дом вообще странный. Сдаётся мне, она не понимала или в чём-то была не уверена…

– Думаешь, это женщина рисовала?

– Почти уверен, за исключением разве что Стражей Мёртвых. Вот там точно мужская рука.

В голосе Урагана внезапно появилось напряжение.

– Достань-ка их ещё раз, Скрип. Давай посмотрим на этот Дом Войны. Все карты посмотрим.

Шорох, шуршание.

– Показывать буду по одной. На стол класть не буду, только из рук, договорились? По одной карте за раз. Ну, хорошо. И значения читаю только те, что на полях написаны. – Небольшая пауза. – Владыки Войны. Два волка – самец и самка. Кажется мне, что с названием тут ошибка. Но важно множественное число, оно указывает на то, что пустующий трон особого значения не имеет. Ну как, все нагляделись? Хорошо, тогда следующая. Охотник, и да, это Трич…

– А что за раздетый труп на переднем плане? Старик без рук?

– Геслер, я понятия не имею.

– Дальше, – сказал Ураган.

– Стражи Мёртвых…

– Дай-ка мне глянуть поближе… вот так. Стоп…

– Ураган, – обратился к нему Бальзам. – Что, по-твоему, ты там видишь?

– Дальше что? – спросил фаларский капрал. – Быстрее!

– Армия и Солдат… не пойму… два названия. Может, это надо по окружению определять или как-то ещё.

– Ещё есть?

– Две, и они мне совсем не нравятся. Это вот Похититель Жизни…

– Яггут?

– Наполовину яггут, – тусклым голосом отозвался Скрипач. – Я знаю, кто это – лук из рога, меч, заточенный с одной стороны. Похититель Жизни – это Икарий, а защитника его, Маппо Коротышки, рядом нигде не видать.

– Без разницы, – отмахнулся Ураган. – Последняя карта какая?

– Можно сказать, противовес Икария. Губитель Смерти.

– Во имя Бездны, кто это может быть? Бред какой-то.

Скрипач что-то недовольно проворчал, потом заговорил громче:

– Кто? Давайте посмотрим. Убогая лачуга из шкур и палок, дымная жаровня, в лачуге фигура в плаще с капюшоном, вся переломанная, прикованная к земле. И кто же это может быть?

– Бред полнейший, – поддержал Геслер Урагана. – Он не может быть двумя одновременно!

– Почему? – спросил Скрипач, потом вздохнул. – Ну, в общем, это и всё. А теперь скажи, Ураган, что тебя так возбудило?

– Я знаю, кто эти карты делал.

– Да ну? – Судя по голосу Скрипача, ему в это верилось слабо. – И с чего же ты так решил?

– Карта Стражей, как там мост изображён. И последние две карты, черепа эти… Я неплохо рассмотрел медаль Фарадан Сорт. Чтобы вышить нечто похожее, понимаете?

Повисло долгое, очень долгое молчание.

Флакон застыл, глядя в пустоту. Мысли теснились в голове, то успокаивались, то взрывались фейерверками предположений. Адъюнкт хочет, чтобы Колода Драконов была у Скрипача. То есть либо она сама, либо Ян'тарь – или, может быть, Бездна и Нихил, или ещё кто-нибудь – вклень наполнены тайным знанием, носят в себе и не боятся расплескать. Вот только Скрип на картах раскладов не делает. Нет. Он придумывает игры.

Адъюнкт что-то знает. Точно так же, как она знала о призраках Рараку… и о потопе. Но она носит отатараловый меч. А двое виканцев уже ни на что не способны – не то что раньше. По крайней мере, так говорят. Остаётся, значит, Ян'тарь.

Так что же нас ждёт впереди?

Может, поэтому Быстрый Бен и все остальные так неспокойны? Что если…

– Мне только что кто-то в ногу ткнулся… что за дрянь? Крыса? У нас под столом?

– На «Силанде» нет никаких крыс, Ураган…

– Говорю тебе, Гес… вон она!

Скрипач выругался. Потом внезапно заорал:

– Да это же крыса Флакона! Держи её!

– Хватай!

Отодвигаемые стулья, что-то с грохотом обрушилось, ворчание, топот сапог.

– Удирает!

На корабле было множество мест, где могла бы укрыться крыса, и Флакон отлично об этом знал. И'гхатан сбежала, несмотря на топот и ругань.

Через пару секунд он увидел, как на палубе появился Скрипач. Солдат успел отвернуться за миг до того, как сержант его обнаружил, и теперь с независимым видом смотрел на море, слушая, как тот приближается, перешагивая через мешавших пройти игроков.

Топ, топ, топ, отдавались шаги по палубе.

– Флакон!

Он растерянно заморгал, повернулся.

– Сержант?

– Нет, ты меня не обдуришь… ты шпионил за нами! Подслушивал!

Флакон указал на Корика с Битумом, которые больше ни во что не играли: пялиться на происходящее было куда интереснее.

– Спроси хоть у них. Я добрую склянку тут сижу, ничего не делаю. Они подтвердят.

– Твоя крыса!

– А что с ней? Я её потерял вчера вечером, сержант. Искать не стал – какой смысл? Никуда не денется, у неё же потомство.

Геслер, Ураган и Бальзам столпились у Скрипача за спиной. Тот от злости готов был драть на себе бороду.

– Если ты мне врёшь сейчас… – прошипел Скрипач.

– Конечно, врёт, – вмешался Бальзам. – На его месте я бы сейчас тоже тебе врал.

– Проблема в том, сержант Бальзам, – возразил на это Флакон, – что вы не на моём месте. И это ключевая разница. Потому что я как раз говорю чистую правду.

Скрипач с рычанием развернулся и пошёл прочь, грохая сапогами. За ним потянулись и остальные. Бальзам на прощание смерил Флакона сердитым взглядом – кажется, до него только сейчас дошёл смысл оскорбления.

Стоило им отойти, Корик негромко хмыкнул.

– Знаешь, Флакон, я не так давно к тебе оборачивался… до того ещё, как Скрипач подошёл… и у тебя столько выражений на лице было разом, Худ меня забодай!

– В самом деле? – невозмутимо отозвался Флакон. – Я так думаю, Корик, это просто солнечные блики.

Битум спросил:

– Так у твоей крысы выжили крысята? Ты их с собой тащил всё это время, что ли? Если бы я их нёс, не удержался бы, точно сожрал. Раз – и в рот, хрум-хрум, готово. Мягонько, вкусненько.

– Так то же я был, а не ты, правильно? И почему сегодня моё место всем так покоя не даёт?

– Зачем нам твоё место. – Битум вновь принялся изучать игровую доску. – Тебе тут просто все пытаются объяснить, Флакон, что ты дубина стоеросовая.

– Ладно, – хмыкнул Флакон. – Это значит, если я правильно понимаю, вам ни чуточки не интересно всё, что я разузнал. О чём они там говорили, в каюте.

– Ползи сюда, – прорычал Корик. – И рассказывай, пока у нас игра. А иначе, Флакон, мы пойдём и настучим сержанту.

– Нет уж, спасибо. – Флакон широко потянулся. – Что-то в сон меня клонит. Может, позже поговорим. Да и игра у вас скучная.

– Думаешь, мы Скрипачу не скажем?

– Конечно, нет.

– Это ещё почему?

– Потому что тогда я вам больше никогда – ни единого раза – ни о чём не расскажу.

– Лживый, трусливый гадёныш…

– Так-так, – перебил его Флакон. – Без хамства.

– Ты хуже Улыбки стал, – заявил Корик.

– Улыбка? – Флакон застыл в задумчивости. – А где она, кстати?

– С Кораббом, наверное, где-то, – ответил Битум. – В облаках парит.

Вот оно что?

– Зря.

– Почему это?

– Да потому что удача Корабба не обязательно распространяется на тех, кто с ним рядом.

– И что ты этим хочешь сказать?

Что я стал слишком много болтать.

– Не важно. Забудь.

Корик пожал плечами.

– Знаешь, Флакон, они твою крысу всё равно зацапают. Рано или поздно.

Тут никто не способен мыслить трезво. Боги, Корик, ты думаешь, эти крысята по-прежнему розовые, крохотные и беспомощные? Мне жаль тебя разочаровывать, но они выросли и отлично бегают сами. Так что, друзья мои, у меня не одна запасная пара глазок и ушек. Нет. Там есть Малыш Корик, Малышка Улыбка, Малыш Битум, Малыш… в общем, вы их всех знаете…

Он был на полпути к люку, когда над волнами, подобно воплям демонов, разнеслись сигналы тревоги, а потом порывом ветра донесло запах… нет, не просто запах – чудовищную вонь.

Худ меня побери, терпеть не могу неизвестность. Калам подтянулся выше по снастям, не обращая внимание на качку: «Пенный волк» менял курс на северо-западный, устремляясь в просвет, открывшийся – по недосмотру или некомпетентности – между двумя дромонами конвоя. Торопливо забираясь всё дальше, убийца временами замечал чужие корабли, появившиеся по ту сторону этого просвета. Паруса, которые, вероятно, некогда были чёрными, но успели с тех пор посереть от соли и солнца.

Во внезапной суматохе, заполненной криком и сигналами тревоги, всё яснее раскрывалась одна пугающая истина: они угодили прямиком в засаду. Корабли к северу выстраивались полукругом, натягивая меж бортов смертоносные тросы. Ещё один полумесяц выгибался в сторону малазанцев и стремительно приближался под напором северо-восточного ветра. И наконец, оставшиеся суда образовывали заградительный барьер с южной стороны, от мелководья, вдоль побережья, тянувшегося на запад, а также, ощетинившись всем оружием, с востока и до того места, где дуга заворачивалась на север.

Враг многократно превосходит числом наши корабли конвоя. А транспортники под завязку загружены солдатами – блеющий скот, привезённый на бойню.

Калам прекратил подъём. Он видел достаточно. Кем бы они ни были, мы угодили им в зубы. Он начал спускаться. Это было почти так же опасно, как недавний подъём. Внизу по палубам сновали человеческие фигурки, моряки и морские пехотинцы, среди которых выкрикивали приказы офицеры.

Флагманский корабль, на котором находилась адъюнкт, и «Силанда», шедшая от него по правому борту, прямым ходом устремился в просвет. Очевидно было, что Тавор намерена дать бой надвигающемуся полумесяцу. Сказать по правде, не то, чтобы у них имелся выбор. Ветер был на стороне нападающих, и тем ничего не стоило врубиться в гущу неповоротливых транспортников, подобно наконечнику копья. Адмирал Нок командовал северными кораблями конвоя. Они наверняка должны были попытаться прорвать блокаду и увести за собой столько транспортников, сколько успеют… но вражеским кораблям после этого достаточно вытолкнуть их на побережье и посадить на рифы среди мелководья.

Калам спрыгнул на палубу, когда донизу оставалось уже немного, приземлился в приседе. Чем дальше, тем больше криков доносилось откуда-то с высоты. Адъюнкт с Быстрым Беном расположились на носу корабля, ветер трепал плащ Тавор. Высший маг посмотрел на Калама, когда тот подошёл ближе.

– Они укоротили паруса, подтянули, или как там это называется у моряков, когда надо, чтобы корабль замедлил ход.

– Зачем им это? – удивился Калам. – Бессмыслица полнейшая. Этим ублюдкам сейчас идти бы на нас полным ходом.

Быстрый Бен кивнул, но не произнёс больше ни слова.

Убийца бросил быстрый взгляд в сторону, но адъюнкт стояла с ничего не выражающим лицом, глядя на корабли напротив, и что-либо понять по ней было невозможно.

– Адъюнкт, – сказал он, – может, вам пора нацепить меч?

– Рано, – отозвалась она. – Там что-то происходит.

Он проследил за направлением её взгляда.

– Нижние боги, это ещё что такое?

На «Силанде» сержант Геслер воспользовался костяным свистком, и теперь ряды вёсел поднимались и опускались слитно и в такт, с полнейшим пренебрежением к вздымающимся волнам. Корабль постанывал с каждым рывком вперёд, но без труда держался вровень с флагманским дромоном. Паруса были зарифлены, и теперь солдаты собрались посреди палубы, поправляя доспехи и оружие.

Скрипач присел у деревянного ящика, пытаясь подавить тошноту, которая никогда не оставляла его в море. Боги, до чего я ненавижу эти волны и качку треклятую, взад-вперёд, то вниз, то вверх. Нет, когда придёт мой час помирать, хочу, чтобы ноги были сухими. Только это, ничего больше. Никаких других условий. Только сухие ноги, чтоб их… Он распустил обвязку и поднял крышку. Полюбовался на морантские боеприпасы, гнездившиеся на мягкой прокладке.

– Кто бросать умеет? – спросил он, оборачиваясь на свой отряд, и что-то холодное и скользкое внезапно шевельнулось внутри.

– Я, – отозвались хором Корик и Улыбка.

– Что за вопрос? – сказал Спрут.

Корабб Бхилан Тэну'алас сидел неподалёку, уткнувшись в колени. Его мутило так, что он не мог ни шевелиться, ни отвечать на вопросы Скрипача.

Битум пожал плечами:

– Если передо мной что окажется, сержант, так, может, и попаду.

Но всё это Скрипач едва слышал, он не сводил взгляда с Флакона, который застыл в неподвижности, не сводя глаз с вражеских кораблей.

– Флакон? Что там такое?

Тот обернулся, бледный, как смерть.

– Дело дрянь, сержант. Они… призывают.

Самар Дэв пятилась, пока в спину не врезалось жёсткое, бесчувственное дерево. Перед ней, по обе стороны от главной мачты, стояли четверо тисте эдуров, исходившие дикой, необузданной магией, хлеставшей меж них бичами, расцветавшей вспышками серого пламени, и перед покачивающимся форштевнем вырастал столп силы, который содрогался так, будто невидимая рука тянула его вверх, к небесам…

Искрящиеся цепи могущества вырвались из четверых колдунов, разлетелись, выгнувшись, влево и вправо, где сомкнулись с собратьями. От одного корабля к другому, от того – к следующему… Самар Дэв втянула в лёгкие воздух, показавшийся вдруг совершено мёртвым, словно из него высосали нечто жизненно важное. Её сотряс кашель, затем волна дрожи…

Внезапно воздух снова сделался свежим. Кто-то подошёл и встал слева от неё. Она покосилась в ту сторону, затем подняла взгляд.

Карса Орлонг стоял неподвижно, глядя на разбухающую, вскипающую магическую воронку.

– Что это? – спросил он.

– Старшие, – прохрипела она. – Они собираются их уничтожить. Они собираются разорвать десять тысяч душ, если не больше… в клочья.

– Кто враг?

Карса, что за дыхание жизни ты с собой несёшь?

– Малазанский имперский флот. – Самар услышала ответ таксилийца и увидела, что он появился на палубе вместе с Пернатой Ведьмой и предой Ханради Халагом. Все они взирали, не отрываясь, на ужасающий, опутанный цепями водоворот силы.

Тоблакай скрестил на груди руки.

– Малазанцы, – сказал он. – Они мне не враги.

Ханради Халаг повернулся к Карсе Орлонгу и с резким акцентом, через запинку спросил:

– А тисте эдуры?

Глаза гиганта сузились в щёлки, он продолжал наблюдать за чародеями. От их магического творения исходил нарастающий гул миллионов яростных голосов.

– Нет, – сказал он.

– Тогда, – возразил преда, – они враги.

– Если вы убьёте этих малазанцев, – произнёс Карса, – за ними придут другие.

– Мы не боимся.

Тоблакайский воин наконец посмотрел на преду, и Самар Дэв показалось, что во взгляде его было презрение. Однако он ничего не сказал, а лишь отвернулся и опустился на корточки рядом с ней.

Она прошептала:

– Ты чуть не назвал его глупцом. Я рада, что ты сдержался. Эти тисте эдуры плохо переносят критику.

– Значит, они ещё глупее, чем можно было подумать, – проворчал гигант. – Но мы это знали и так, Самар Дэв. Они верят, будто их император способен меня одолеть.

– Карса…

Странные вопли послышались от колдунов, они принялись биться в корчах, как будто тела их, подобно марионеткам, надела на себя огненная рука и цепко, безжалостно взялась за хребты. Глаза Самар Дэв распахнулись. Этот ритуал корёжит их, ох… какая боль…

Громадная волна поднялась с глади внезапно успокоившегося моря. Она поднялась выше, затем ещё – и под ней, в нарушение всех законов мироздания, стали видны малазанские судёнышки, паникующие, пытающиеся расплываться кто куда… за исключением двух, которые по-прежнему продвигались вперёд – боевой дромон и чёрная вёсельная галера, шедшая от него справа.

Что?

Ханради Халаг выступил вперёд, едва заметив странный чёрный корабль, но с того места, где сидела Самар, ей не было видно его лица, лишь затылок. Однако не было сомнений в том, что внезапно он напрягся.

А затем начало происходить кое-что ещё…

Стена, поднятая магией, стала постепенно отрываться от морской глади, вся в клочьях пены и струях серой воды, срывавшихся вниз по мере того, как это яростное колдовское творение вздымалось ввысь. Нестерпимый, исполненный бешенства рёв разносился всё шире и шире, подобно шквалу атакующей армии.

Адъюнкт ровным, ничего не выражающим тоном окликнула:

– Быстрый Бен.

– Это не Пути, – тут же отозвался ошарашенный маг. – Старшие. Это не Пути, а Обители – причём насквозь пронизанные Хаосом, гнилью…

– Увечный Бог.

Чародей и Калам посмотрели на неё одновременно.

– Вы не перестаёте меня удивлять, адъюнкт, – заметил Быстрый Бен.

– Ты сможешь ответить?

– Адъюнкт?

– Эта Старшая магия – ты способен дать на неё ответ?

Быстрый Бен коротко покосился на Калама, чем немало удивил убийцу, однако в этом не было противоречия с тем, что он сказал:

– Если мне не удастся, адъюнкт, мы все умрём.

Сукин сын… ты что-то скрываешь…

– Времени в обрез, – сказала адъюнкт. – Если ты потерпишь неудачу, – добавила она, отворачиваясь, – у меня остаётся меч.

Калам проводил её взглядом. Она прошла через всю палубу, к корме. Затем, с колотящимся сердцем он воззрился на покачивающееся, пенящееся колдовское творение, заполонившее северное небо.

– Бен, у тебя мало времени, знаешь ли… пока она за мечом сходит…

– Сомневаюсь, что этого будет достаточно, – перебил чародей. – Разве что для нашего корабля и только для него одного. Обо всех остальных проще сразу забыть.

– Так сделай уже что-нибудь наконец!

И Быстрый Бен повернулся к Каламу с ухмылкой, которую убийца видел уже сотню раз. Этот огонёк у него в глазах был такой знакомый, такой…

Чародей поплевал на ладони, потёр их друг о друга и вновь повернулся лицом к созданию Старшей магии.

– Им нравится портить Обители… ладно, я тоже готов попробовать.

Калам оскалился:

– Ну, ты и наглец.

– Что-что?

– «Не перестаёшь удивлять» – как ты сам ей сказал.

– А, да. Так, теперь ты лучше отойди подальше. Давно я не практиковался. Боюсь, мог слегка… заржаветь. – И он вскинул руки.

Такой знакомый… такой… пугающий…

На борту «Силанды», в четырёх полётах стрелы мористее, Флакон ощутил, как по телу прошла волна дрожи. Он развернулся рывком, устремляя взгляд на баковую надстройку «Пенного волка». Быстрый Бен в одиночестве, гордо выпрямившись, возвышался на носу, широко расставив руки в стороны, как при каком-нибудь треклятом жертвоприношении…

…вокруг Высшего мага внезапно вспыхнуло пламя цвета грязи, пронизанной золотом, и поток его рванулся вверх, всё выше и выше – так быстро, так яростно… боги меня побери… нет, терпение, глупец! Если они…

Шепча молитву, Флакон устремил всю свою волю в направлении волшбы, творимой Высшим магом… – помедленнее, болван. Помедленнее! Давай, углуби тон, сделай его гуще, растащи по бокам, это просто обратный оползень, да, ползёт вверх по склону, огонь подобен дождю, языки золотого безумия, да, вот так…

Нет, не борись со мной, будь ты неладен. Мне плевать, насколько ты напуган… паникой сейчас всё только испортишь. Будь внимателен!

Внезапно Флакон ощутил запах, затмивший собой всё прочее. Пахло… мехом. Мягчайшее прикосновение не вполне человеческих рук – и все отчаянные попытки Флакона пригасить бешеный энтузиазм Быстрого Бена перестали иметь значения, ибо воля его оказалась сметена в сторону, точно паутинка…

Калам, приютившийся на деревянных ступенях полубака, увидел, как Быстрый Бен с широко расставленными ногами медленно взмывает над палубой, словно незримая сила взяла его за тунику, притянула поближе к себе – а затем встряхнула.

– Во имя Худа, что…

Магия, поднявшаяся в ответ на вскипающий серый шторм напротив, была подобна земляной волне, насквозь пронизанной горящими корнями, вздымающейся, опрокидывающейся внутрь себя, необузданной и дикой, сдавленной чьей-то неумолимой волей… И когда он спустит её – на ту, другую… Худ милосердный, никто из нас этого не переживёт…

Ханради Халаг дюжину ударов сердца не мог сдвинуться с места, глядя на то, как дикий хаос Старшей магии пугающе вздымается навстречу творению эдурских чародеев – сотни с лишним эдурских чародеев… тогда как на малазанском дромоне, внезапно осознала Самар Дэв, глядя в сторону флагмана, это творил один-единственный темнокожий человек, паривший сейчас над носом корабля, широко раскинув ноги и руки.

Преда пошатнулся, но сразу же выровнялся и принялся выкрикивать приказы – повторяя раз за разом одно и то же и, точно пьяный, кренясь в сторону своих магов.

Они рухнули на палубу, как будто он сшиб их с ног мощными ударами, разлетелись во все стороны, извиваясь и исходя пеной и всеми другими жидкостями…

Гигантская серая стена взорвалась внутрь себя, извивающиеся щупальца растворились в воздухе или принялись хлестать по морской поверхности, вздымая ввысь фонтаны клубящегося пара и пены. Слитный рёв раздробился, потом начал затихать.

Колдовство обрушилось, цепи, соединявшие магов на разных кораблях, рассыпались в мерцании, а местами лопались с лязгом, точно это были настоящие железные звенья.

Палуба под ними накренилась, и все, кроме Карсы Орлонга, с трудом удержались на ногах.

Самар Дэв едва сумела отвести от него взгляд и вновь посмотрела на тёмную стену земной магии – которая тоже понемногу слабела… Да, возможно, эти эдурские глупцы и не остановились бы перед тем, чтобы применить такую магию невозбранно… но тебя, малазанец, – кем бы ты ни был – такая дурость явно обошла стороной.

Ханради Халаг, не обращая внимания на своих чародеев, корчащихся в нечистотах, продолжал выкрикивать команды, и летэрийские матросы – бледные, шепчущие молитвы – на подкашивающихся ногах расползлись по местам, чтобы взять курс на восток.

Мы уходим. Малазанцы не уступили. Он выстоял против них… о, маг, я расцеловала бы тебя… и не только. Боги, я бы…

– Что говорят эдуры? – спросил Карса Орлонг.

Хмурый таксилиец передёрнул плечами, потом сказал:

– Не верят своим глазам…

– Не верят? – прокаркала Самар Дэв. – Они потрясены, таксилиец. И сильно.

Тот кивнул, покосившись на Пернатую Ведьму, которая в свою очередь наблюдала за ними троими.

– Тоблакай, эдуры говорят, что у этих малазанцев… что у них Седа на борту.

Карса сдвинул брови:

– Не знаю такого слова.

– Зато я знаю, – сказала Самар Дэв. Она улыбнулась тёплому солнечному лучу, внезапно пронзившему облачную завесу, чтобы лечь на её лицо. – Скажи им, таксилиец, что они правы. Так и есть. Это Седа. У малазанцев есть Седа, и на что бы там сегодня ни рассчитывали эдуры в своём высокомерии, эти малазанцы не испугались. Скажи им это, таксилиец. Всё скажи!

Калам опустился на колени рядом с Быстрым Беном, пару мгновений всматривался в обмякшее лицо мага, лежавшего на палубе с закрытыми глазами. Потом ударил его по щеке. Изо всех сил.

Быстрый Бен выругался, свирепо уставившись на убийцу.

– Я тебя раздавлю, как букашку, Калам.

– Боюсь, что сейчас, – проворчал тот в ответ, – букашка пёрднет – и тебя, Бен, за борт снесёт.

– Помолчи. Я что, не могу спокойно полежать ещё немножко?

– Адъюнкт идёт. Медленно, правда. Идиот, ты слишком сильно выложился…

– Довольно, Калам. Мне нужно подумать. Подумать как следует.

– С каких это пор ты играешь со Старшей магией?

Быстрый Бен встретился взглядом с Каламом.

– С каких? Да ни с каких, недоумок.

– Чего?

– Это была иллюзия, Худ бы тебя побрал. Хвала богам, которые попрятались сейчас в своих обителях, что эти глупцы заглотнули наживку… но, знаешь, было ещё кое-что. Мне помогли. А потом помогли по-настоящему.

– В каком смысле?

– Не знаю! Дай подумать!

– Нет времени. – Калам отодвинулся. – Адъюнкт уже здесь.

Быстрый Бен рывком потянулся, ухватил Калама за ворот рубахи, притянул ближе.

– Боги, друг мой, – прошептал он, – я за всю свою жизнь так не боялся! Понимаешь? Это началось, как иллюзия. Да, но потом…

– Бен Адаэфон Делат, нам нужно поговорить. Немедленно.

Калам распрямился, встал и попятился, но Тавор жестом удержала его.

– О нет, убийца. Ты тоже с нами.

Калам замялся:

– Адъюнкт, этот разговор, что вы предлагаете… он не может быть односторонним.

Она нахмурилась и наконец медленно кивнула.

Скрипач стоял рядом с Флаконом, валявшимся посреди палубы.

– Эй, солдат.

Веки у того были сомкнуты, а при звуках голоса Скрипача он зажмурился ещё сильнее.

– Не сейчас, сержант, прошу вас.

– Солдат, – повторил Скрипач, – ты тут несколько, хм, замарался. Как бы помягче сказать… в паху.

Флакон застонал.

Скрипач покосился на остальных членов взвода. Все они пока что были слишком заняты своими делами. Хорошо. Он присел на корточки.

– Флакон, чтоб тебя, хватит. Приведи себя в порядок… Если остальные заметят – хотя погоди, я сперва хочу знать, что ты в этом нашёл такого возбуждающего?

Флакон перекатился на бок.

– Вам не понять, – пробормотал он. – Ей нравится это делать. Когда выдаётся случай. Не знаю зачем. Я не знаю.

– Ей? Кому? Рядом с тобой никого не было, Флакон!

– Она со мной играет… так.

– Заметно, – подтвердил Скрипач. – А теперь иди вниз и почистись. Если Улыбка увидит, тебе до конца жизни не отмыться.

Сержант проводил глазами ковылявшего прочь солдата. Возбудился, надо же. Нас тут прикончить собирались. Всех до единого, чтоб нам сдохнуть. А он размечтался о какой-то давней зазнобе.

Худ милосердный.

Таралак Вид некоторое время внимательно наблюдал за творившимся на палубе хаосом. Он нахмурился, заметив, как расхаживает туда-сюда Томад Сэнгар, их командующий. К нему то и дело поступали сообщения с бесчисленных эдурских судов вокруг. Кажется, что-то нанесло Томаду Сэнгару удар, почти физический – и это была не ритуальная магия, которая противостояла недавно их собственной, а какие-то известия, поступившие вскоре после колдовского поединка, пока малазанская флотилия торопливо выбиралась из окружения. Корабли проходили почти борт к борту, люди поворачивались и молча смотрели друг на друга, на лицах читалось облегчение – Таралак заметил даже, как кто-то помахал рукой. Стоявший рядом солдат тут же ударил товарища кулаком в висок.

Тем временем два эдурских флота воссоединялись – непростая задача, с учётом волн и несметного числа судов, а также заходящего солнца.

Но на лице Томада Сэнгара, адмирала этой громадной плавучей армии, лежала тень, которая могла быть вызвана лишь горем, известием об очень личной, глубокой трагедии. Об утрате, непереносимой утрате. Как любопытно.

В воздухе до сих пор ощущалась вонь недавно творившегося Старшего колдовства. Эти эдуры так бездумно выпускали эти силы на волю… отвратительные создания. Решили, что это ничем не опаснее оружия из холодной, безличной стали. Но когда речь шла о Старшей магии – и о Хаосе – эти силы всегда брали верх над носителем.

И малазанцы ответили той же монетой. Поразительное открытие, совершенно неожиданная демонстрация тайного могущества. И насколько можно было судить, ритуал малазанцев превзошёл все попытки эдурских чародеев. Потрясающе. Если бы Таралак Вид не стал тому свидетелем самолично, он никогда бы не поверил, что Малазанская империя настолько сильна. Иначе почему до сих пор они не проявляли подобных способностей?

Поразмыслив немного, он нашёл ответ. Может, малазанцы и кровожадные тираны, но они не безумцы. Они понимают, что такое осторожность. Сдержанность.

А вот тисте эдуры, к сожалению, нет.

Тем хуже для них.

Он заметил среди летэрийских солдат Мглу, атри-преду. Здесь она кого-то успокаивала парой слов, там вполголоса отдавала приказы, и казалось, вокруг неё собираются все нуждавшиеся в утешении.

Туда же направил свои стопы и грал.

Она повстречалась с ним взглядом и слегка кивнула в знак приветствия.

– Как там твой спутник внизу? – прозвучал вопрос, и Таралак подивился, насколько быстро она овладевает чужим языком.

– Он начал есть. Силы возвращаются к нему, атри-преда. Но что касается странных событий дня сегодняшнего, к ним он равнодушен.

– Его скоро ждёт испытание.

Таралак пожал плечами:

– Его это не заботит. А что стряслось с Томадом Сэнгаром? – поинтересовался он тише, подступив к ней ещё на шаг.

Долгое время она колебалась, затем наконец проговорила:

– Дошла весть, что в малазанской флотилии имеется корабль, захваченный какое-то время назад эдурами в дальнем океане. И корабль этот был отдан одному из сыновей Томада – для плавания к Зарождению. Это была тайная миссия, о которой не оповестили императора Рулада.

– И теперь Томад считает, что его сын погиб.

– Как же иначе? И лишившись одного сына, он на самом деле лишился двух.

– Что ты хочешь этим сказать?

Она взглянула на него, затем качнула головой:

– Не важно. Но то, что родилось нынче в сердце Томада Сэнгара, – это всепожирающая ненависть, Таларак Вид. Ненависть к этим малазанцам.

Грал повёл плечами.

– Каждый из них имел немало врагов в своё время, атри-преда. Каладан Бруд, Сорель Таурит, К'азз Д'Авор, Аномандр Рейк…

При звуках последнего имени глаза Мглы распахнулись, но когда она уже собиралась что-то сказать, взгляд внезапно скользнул куда-то за левое плечо Таралака Вида. И тут же сзади послышался мужской голос:

– Этого не может быть.

Грал сдвинулся на шаг, чтобы тот подошёл ближе.

Эдур.

– Его имя – Альрада Ан, – сказала Мгла, и ему показалось, что в том, как она это произнесла, было что-то глубоко скрытое, понятное только им с эдуром. – Как и я, он выучил ваш язык – намного скорее, чем я.

– Аномандр Рейк, – проговорил эдур. – Чернокрылый Владыка, обитающий у Врат Тьмы.

– Насколько слышал я, – возразил Таралак Вид, – в последнее время он находился в летающей цитадели, именуемой Лунным Семенем. На дальних берегах он сцепился в смертельной схватке с малазанцами, над городом, носящим название Крепь. Там Аномандр Рейк потерпел поражение. Но не лишился жизни.

На иссечённом морщинами, обветренном лице эдурского воина потрясение сменилось недоверием.

– Ты должен рассказать больше. Тот, кого ты называешь Аномандром Рейком… как он выглядит?

– Об этом мне мало что известно. Высокий, темнокожий, серебристые волосы. При нём всегда проклятый двуручный меч. Совпадает? Я не знаю… но, судя по твоим глазам, Альрада Ан, это так. – Таралак помолчал, задумавшись над тем, как многое он может приоткрыть, ибо отсюда уже начиналось тайное знание. То, о чём известно было очень немногим. Однако… посмотрим, чем это обернётся. Он перешёл на летэрийское наречие. – Аномандр Рейк – тисте анди. Не эдур. Но по твоей реакции, воин, я мог бы решить, что точно так же, как и Томад Сэнгар, ты ранен неприятным открытием.

В чужих глазах отразился внезапный испуг. Воин бросил короткий взгляд на Мглу, развернулся на каблуках и зашагал прочь.

– Есть вещи, – сказала атри-преда Таралаку Виду, – о которых тебе ничего не известно – и пусть лучше так и остаётся. Неведение тебя защищает. И неразумно было, – добавила она, – показывать, что ты так хорошо владеешь летэрийским языком.

– Сдаётся мне, – возразил Таралак Вид, – что у Альрады Ана не возникнет особого желания докладывать о нашем разговоре кому бы то ни было. – Он посмотрел ей прямо в глаза и улыбнулся. – Как и у тебя, атри-преда.

– Ты неосторожен, Таралак Вид.

Он поплевал на ладони и пригладил волосы, в очередной раз с недоумением отметив про себя, что в её взгляде промелькнуло отвращение.

– Передай Томаду Сэнгару вот что, атри-преда. Он многим рискует, требуя, чтобы доблесть Икария подверглась испытанию.

– Ты выглядишь таким уверенным, – сказала она.

– В чём?

– Что твой спутник – это самый опасный противник из всех, с кем когда-либо сражался император Рулад. Увы, как показывает опыт бесчисленных поединков, все прочие, думавшие так же, мертвы. Да, Таралак Вид, их было очень много. Томад Сэнгар должен знать наверняка. Его надо заставить уверовать, прежде чем он выставит твоего друга перед своим сыном.

– Сыном?

– Да. Император Рулад – младший сын Томада Сэнгара. Единственный оставшийся в живых теперь. Другие пропали без вести или мертвы. Скорее, погибли все трое.

– Тогда, сдаётся мне, – заметил грал, – что Томад желает убедиться не в способностях Икария, а в его неспособности. Какой отец желал бы смерти своему единственному уцелевшему сыну?

Вместо ответа Мгла вперилась в лицо его долгим взглядом. И наконец отвернулась и ушла прочь.

Таралак Вид остался в одиночестве, ещё более встревоженный, чем прежде.

Сержант Хеллиан обнаружила запасы матросского рома и расхаживала теперь с добродушной ухмылкой на лице. Каких-то пол-склянки назад она распевала картульскую погребальную песнь в ожидании, пока сама Бездна обрушится с небес на их корабли.

Масан Гилани снова сбросила доспехи и, завернувшись в плотный плащ, чтобы защититься от пронизывающего ветра, сидела на палубе с другими солдатами, стараясь не слишком мешать матросам. Вражеская флотилия осталась где-то южнее, затеряла в сгущающихся сумерках, и все были только рады.

Теперь у нас есть Высший маг. Настоящий. Этот Быстрый Бен, он же был прежде «Мостожогом». Настоящий Высший маг, который спас нас всех. Это хорошо.

На плаще её красовалась новая эмблема, вышитая серебряной, алой и золотой нитями – она немало гордилась плодами своих усилий. «Охотники за костями». А что, отличное имя. Не такое яркое, как «Мостожоги», конечно. И не сразу понятно, что оно значит, – но так и лучше, потому что вся история Четырнадцатой армии до сих пор простотой не отличалась. В ней было довольно тумана и мути, чтобы с первого захода не разобраться.

Зато у нас есть теперь Высший маг.

Малышка Синн подползла поближе, дрожа от холода, и Масан Гилани приподняла полу плаща с одной стороны. Синн скользнула в шерстяной кокон, прижалась потеснее и пристроила голову на груди Масан.

Неподалёку сержант Шнур всё ещё чехвостил Хруста, которому хватило мозгов помахать одному из вражеских кораблей, когда они плыли мимо, сразу после сражения, которого так и не случилось. Насколько ей помнилось, Хруст и под стенами И'гхатана крепко опозорился. Бегал, как полоумный, уши растопырив. А сейчас стоял и слушал сержанта с широченной бессмысленной улыбкой, лучась от счастья всякий раз, когда начальственное красноречие достигало новых изощрённых высот.

Что-то подсказывало Масан Гилани, что если это не прекратить как можно скорее, сержант не выдержит и бросится на Хруста с кулаками, вцепится в длинную тощую шею с громадным торчащим кадыком… Что угодно, лишь бы стереть дебильную ухмылку с этой лошадиной морды.

Маленькие пальчики Синн принялись поигрывать с грудью Масан, теребя сосок.

Что же это были за люди такие, с кем прежде была эта кроха? Она мягко оттолкнула руку, но та тут же вернулась. Ладно, пусть её. Но – проклятье – до чего же ледяные пальцы.

– Все мёртвые, – пробормотала Синн.

– Что? Кто мёртвые, крошка?

– Они все мёртвые… тебе нравится? По-моему, тебе это нравится.

– У тебя палец холодный. Кто мёртвый?

– Много.

Палец убрался, на смену ему пришёл горячий, влажный рот. Танцующий язычок.

Худ милосердный! Ладно, не самое плохое завершения для такого жуткого дня.

– Это моя сестра там прячется?

Масан Гилани подняла взгляд на капрала Осколка.

– Да.

На лице его мелькнула тень боли.

– Она не хочет мне рассказывать… что случилось в имении. Что было… с ней. – Он помялся, затем уточнил. – Твой плащ не первый, под который она забралась нынче ночью, Масан Гилани. Хотя ты и первая среди женщин.

– А, понятно.

– Я хочу знать, что произошло. Понимаешь? Мне нужно знать.

Масан Гилани кивнула.

– Я всё вижу, конечно, – продолжил Осколок, отворачиваясь и потирая лицо. – Каждый справляется, как умеет…

– Но ты – её брат. – Она снова кивнула. – И ходил за ней. Присматривал, чтобы никто не сделал с ней то, чего не следует.

Он издал тяжкий вздох.

– Спасибо, Масан Гилани. На твой счёт я как раз не тревожился…

– Не думаю, что ты тревожился и по поводу остальных, – возразила она. – Ни о ком из нас.

– Знаешь, – проговорил он, и она заметила, как по лицу у него потекли слёзы, – это то, что меня поразило. Люди здесь – все наши, кто выбрался из-под города, – говорили то же самое, что и ты.

– Осколок, – мягко сказала она, – ты всё ещё в Ашокском полку? Ты и все остальные?

Он покачал головой.

– Нет. Мы теперь «Охотники за костями».

Это хорошо.

– Мне нужно ещё ниток, – заметила она. – Я бы, может, позаимствовала ваши плащи как-нибудь… в погожий денёк…

– У тебя золотые руки, Масан Гилани. Я остальным скажу, если ты не против.

– Конечно, не против. Всё равно на этом корыте нам особо нечем заняться.

– Я тебе признателен. За всё.

– Тебе бы поспать, капрал. Сестрёнка твоя дышит так ровно… Думаю, тоже задремала.

Он кивнул ей и отошёл.

А если кто-то из солдат чего-то не поймёт и попытается обойтись дурно с этой несчастной малышкой, остальные сорок с лишним человек с него заживо спустят шкуру. И не только мы. Ещё Фарадан Сорт.

Четверо детишек выбрались на палубу, один из них заходился радостным смехом. Синн, угревшаяся в объятиях Масан Гилани, слегка шевельнулась, но так и не выпустила сосок изо рта. Далхонка проводила детей взглядом, радуясь тому, что они оправились после пешего перехода со всеми его тяготами и быстро пошли на поправку. Да, мы все справляемся, как умеем.

Так кого же видела перед собою Синн, когда говорила, что они все мертвы?

Нижние боги, я не уверена, что хочу это знать. По крайней мере, не сегодня вечером. Пусть спит. Пусть остальные играют, потом сворачиваются под одеялами где-нибудь в трюме. Пусть эта качающаяся на волнах громадина убаюкает нас всех. Быстрый Бен подарил нам всё это.

Брат с сестрой стояли на носу, кутаясь в плащи от пронизывающего ветра, и смотрели на звёзды, густо усыпавшие непроглядное северное небо. Над головами раздавались поскрипывание снастей, хлопанье тугих парусов. К западу силуэты тёмных гор на фоне неба отмечали полуостров Ольфара.

Сестра первой нарушила долгое молчание, повисшее между ними:

– Такое просто не могло произойти.

Брат коротко хмыкнул:

– Вот именно. И в этом весь смысл.

– Тавор не получит желаемого.

– Я знаю.

– К этому она привычна.

– О да, ей доводилось иметь дело с нами.

– Ты же понимаешь, Нихил, он спас нас всех.

Под тяжёлым капюшоном виканской шерсти ответного кивка было почти не разглядеть.

– В первую очередь, Быстрого Бена.

– Согласен. Итак, – продолжил Нихил, – мы сошлись на том, что это хорошо – то, что он с нами.

– Возможно, – отозвалась Бездна.

– Ты так говоришь лишь потому, что он тебе нравится, сестра. Нравится, как женщине может нравиться мужчина.

– Не говори глупостей. Всё дело в этих снах… и в том, что она вытворяет…

Нихил снова фыркнул.

– Заставляет учащаться дыхание, да? Когда эта звериная лапа хватает его так цепко…

– Хватит уже! Я вовсе не о том. Просто… да, конечно, хорошо, что он с этой армией. Но то, что она при нём… нет, тут я не уверена.

– А, так ты ревнуешь?

– Брат, я устала от этих детских подколок. Здесь есть принуждение – в том, как она использует его.

– Ладно, с этим я готов согласиться. Но для нас с тобой, сестра, жизненно важно только одно. Эрес'аль заинтересована. Она следует за нами, как самка шакала.

– Не за нами. За ним.

– Совершенно верно. И в этом суть вопроса. Станем ли мы ей говорить об этом? Должна ли об этом узнать адъюнкт?

– Узнать о чём? Что для неё и её армии какой-то обкончавшийся солдат из взвода Скрипача важнее, чем Быстрый Бен, Калам и Апсалар вместе взятые? Послушай, давай сперва выясним, что ей скажет Высший маг – обо всём, что случилось.

– То есть если он сообщит мало или станет расписываться в полном неведении…

– Либо заявит, что это он всеобщий спаситель и затребует все лавры себе, – тогда мы и решим, каким будет наш ответ, Нихил.

– Согласен.

Примерно дюжину ударов сердца они молчали, и наконец Нихил вновь подал голос:

– Тебе не стоит беспокоиться так сильно, Бездна. Полуженщина-полуживотное, покрытая вонючей шерстью, как мне кажется, едва ли завоюет его сердце.

– Но это была не моя рука… – Она внезапно осеклась, а затем разразилась потоком самых грязных виканских ругательств.

Нихил улыбался в темноте. Малодушно радуясь тому, что сестра этого не заметит.

Морпехи заполонили собой весь трюм, валялись на полу или сворачивались под одеялами, и от этой тесноты Апсалар делалось не по себе, как будто она оказалась в бочке. Отбросив покрывало в сторону, она поднялась. Две лампы, свисавших с потолочный брусьев, с трудом разгоняли мрак, фитили были низко прикручены. Воздух был спёртым и вонючим. Накинув плащ, она начала пробираться к люку.

Выбравшись наружу, Апсалар наконец оказалась на средней палубе. Ночной воздух был ледяным, зато наполнял лёгкие обжигающей свежестью. На носу она заметила две фигуры. Нихил и Бездна. Пришлось разворачиваться и топать на корму, но и там оказалось занято. Опершись о бортик, стоял человек. Невысокий коренастый солдат с непокрытой головой, несмотря на пронизывающий ветер, трепавший длинные пряди жидких седых волос. Он не показался ей знакомым.

Поколебавшись немного, Апсалар передёрнула плечами и подошла ближе. Он повернул голову, когда она оказалась совсем рядом, у бортика.

– Болячку себе накличешь, солдат, – сказала она. – Ты хоть капюшон накинь.

Старик закряхтел, но ничего не сказал.

– Меня зовут Апсалар.

– И ты теперь хочешь моё имя взамен, да? Но если я тебе его дам, всё закончится. Останется лишь молчание. Как всегда.

Она опустила взгляд на бурный пенный след, остающийся за кораблём. Волны чуть заметно фосфоресцировали.

– Я в Четырнадцатой армии новичок, – сказала она.

– Сомневаюсь, что есть разница, – отозвался он. – То, что я сделал, ни для кого не секрет.

– Я совсем недавно вернулась в Семь Городов. – Она немного помолчала. – Как бы то ни было, ты не одинок с бременем своих прежних деяний.

Он вновь покосился на неё.

– Ты ещё слишком молода, чтобы прошлое преследовало тебя.

– А ты, солдат, слишком стар, чтобы оно могло тебя всерьёз беспокоить.

Он отрывисто хохотнул и вновь уставился на море.

На востоке сквозь стремительно разбегающиеся облака проглянула луна, но свет её казался тусклым, приглушённым.

– Посмотри, – сказал он. – У меня глаз острый, но эта луна кажется просто белёсым пятном. И не тучи её скрывают. Там другой мир, верно? Другое царство, где другие армии копошатся в тумане, сражаются, выволакивают детишек на улицы, и мечи, красные от крови, поднимаются и опускаются, без конца. Пари держу, временами они смотрят вверх и думают, сколько же пыли подняли вокруг, так что даже не разглядеть тот, другой мир прямо над головой.

– Когда я была маленькой, – сказала Апсалар, – я верила в то, что там есть города, только без войны. Ничего, кроме дивных садов, где вечно цветут цветы, во все времена года, ночью и днём наполняя воздух чудесными ароматами… знаешь, как-то я об этом рассказала одному человеку. Он говорил потом, что именно в тот вечер в меня влюбился. В эту историю. Он был тогда совсем юным, как ты понимаешь.

– А теперь он – пустота в твоих глазах, Апсалар?

Она вздрогнула.

– Если ты собираешься говорить мне такие вещи, я хочу знать твоё имя.

– Но это бы всё испортило. Совсем. Сейчас я обычный солдат, как все прочие. Ты узнаешь, кто я, и иллюзия рухнет. – Он поморщился, затем сплюнул в море. – Ладно, хорошо. Ничто не вечно под луной, даже неведение. Меня зовут Прищур.

– Сожалею, что придётся сдуть твоё распухшее самолюбие – каким бы воспалённым оно ни было, – но за этим откровением для меня не следует никакого ослепительного прозрения.

– Врёшь? Нет, вижу, что нет. Хм, такого я не ожидал, Апсалар.

– Выходит, ничего не изменилось, верно? Ты ничего не знаешь обо мне, я ничего не знаю о тебе.

– Я уж и забыл, как это бывает. Так насчёт того юноши – что с ним было дальше?

– Не знаю. Я его бросила.

– Ты его не любила?

Она вздохнула.

– Прищур, всё сложно. Я уже намекала, что у меня есть прошлое. Правда в том, что я любила его слишком сильно и не могла допустить, чтобы он погрузился так глубоко в мою жизнь, в то, кем я была – и кто я есть до сих пор. Он заслуживает лучшей доли.

– Женщина, ты безмозглая дура. Посмотри на меня. Я одинок. Было время, меня всё устраивало, я не хотел ничего менять. А потом как-то утром проснулся – и было поздно. Теперь только одиночество дарует мне покой, но этот покой не назовёшь приятным. Вы двое любили друг друга – ты хоть представляешь, какая это редкость и ценность? Ты сломала себя и, похоже, его заодно. Послушай меня, Апсалар, – ступай и найди его. Найди и ухватись за него… и кстати, у кого тут ещё воспалённое самолюбие? Видишь, как бывает, когда уверен, что перемены могут прийти только с одной стороны.

Сердце её колотилось отчаянно. Она не могла выдавить ни слова, все возражения рассыпались в прах, каждое отрицание истаивало прежде, чем успевало родиться. Испарина стыла на коже.

Прищур отвернулся.

– Нижние боги, это же надо, настоящий разговор. Столько остроты, столько жизни… я и забыл. Пойду вниз – голова занемела. – Он помолчал. – Больше со мной говорить ты небось не захочешь? Так чтобы просто Прищур и Апсалар, у которых нет ничего общего, кроме того, что они ничего друг о друге не знают?

С большим трудом ей удалось кивнуть.

– Я была бы… этому рада, Прищур.

– Хорошо.

Она услышала, как за спиной затихают его шаги. Бедняга. Он правильно сделал, что лишил жизни Колтейна. Никто не ставит ему это в вину. Но сам себе он, очевидно, этого до сих пор не простил.

Спустившись в трюм, Прищур на мгновение замешкался, придерживаясь обеими руками за верёвочные поручни, натянутые по бокам крутых ступеней. Да, он мог бы сказать и больше, но кто бы предположил, что пройти сквозь её защиту окажется настолько просто. Он не ожидал увидеть её такой… уязвимой.

Воистину, от женщины, которая была одержима божеством, стоило ожидать иного. Я думал, она крепче.

– Апсалар.

Голос она узнала, поэтому и не подумала оборачиваться.

– Привет, Котильон.

Бог подошёл ближе, опёрся о борт с ней рядом.

– Непросто оказалось тебя найти.

– Ты меня удивляешь. Я же выполняю твоё поручение, в конце концов.

– В сердце Малазанской империи. Такого развития событий мы не предвидели.

– Жертвы не всегда сидят смирно в ожидании ножа. Даже ничего не подозревая, они способны многое переменить.

Какое-то время он не произносил ни слова, и Апсалар вновь ощутила нарастающее напряжение внутри. В приглушённом лунном свете лицо его выглядело усталым, глаза – когда он на неё посмотрел, – показались воспалёнными.

– Апсалар. Я был… слишком самодоволен.

– Котильон, у тебя множество качеств, но самодовольство в список не входит.

– Беспечен, в таком случае. Случилось кое-что – довольно сложно теперь свести всё воедино. Как если бы все важные детали сбросили в илистый пруд, и я шарю там наполовину вслепую, не понимая толком, что именно пытаюсь найти.

– Резчик.

Он кивнул:

– Произошло нападение. Засада, как мне кажется… даже воспоминания, оставшиеся в земле, где пролилась кровь, оказались обрывочными, и я мало что сумел прочитать.

Что там было? Ей хотелось задать этот вопрос. Поторопить его. Он слишком медлил, осторожничал… нет, он не просто тянет – он колеблется…

– Поблизости есть небольшое поселение… его жители потом убирали тела.

– Он мёртв.

– Не знаю. Трупов не было, если не считать лошадей. Одна могила – но кто-то вскрыл её и похитил тело… и нет, я понятия не имею, зачем это кому-то понадобилось. В любом случае, я утратил связь с Резчиком, и это тревожит меня сильнее, чем всё остальное.

– Утратил связь, – без всякого выражения повторила она. – Тогда он мёртв, Котильон.

– Честное слово, не знаю. Однако есть две вещи, которые мне известны наверняка. Ты хочешь их услышать?

– Это важно?

– Тебе решать.

– Тогда говори.

– Одна из женщин, Скиллара…

– Да.

– Она родила ребёнка – до родов дожила, по крайней мере, и младенец остался в деревне.

– Это хорошо. Что ещё?

– Геборик Лёгкая Рука мёртв.

На этих словах она повернулась – но не к нему, а от него, и какое-то время смотрела на море и на тусклую луну вдалеке.

– Призрачные Руки.

– Да. Сила – аура – этого старика… она полыхала зелёным пламенем, отдавала дикой яростью Трича. Её невозможно, немыслимо было спутать с чем бы то ни было…

– А теперь она пропала.

– Да.

– Была ещё одна женщина, совсем молоденькая.

– Да. Мы оба её искали, я и Престол Тени. Как оказалось, я знаю, где она живёт, и она в самом деле именно там, где она нам была нужна, с единственной – ключевой – разницей…

– Её контролируете не вы с Престолом Тени.

– Ведём, а не контролируем… мы не настолько самоуверенны, Апсалар, чтобы претендовать на контроль. К несчастью, то же самого нельзя сказать о её новом хозяине. Увечном Боге. – Он немного поколебался. – Фелисин Младшая – это Возрождённая Ша'ик.

Апсалар кивнула:

– Как меч, убивающий своего создателя… справедливость описывает собственные круги.

– Справедливость? Во имя Бездны, Апсалар, справедливость не имеет к этому ни малейшего отношения.

– Разве? – Она вновь повернулась к нему лицом. – Я отослала Резчика прочь из страха, что он погибнет, если останется со мной. Я прогнала его, и это его погубило. Ты пытался использовать Фелисин Младшую, а теперь она оказалась пешкой в руке другого бога. Тричу хотелось найти себе Дестрианта, чтобы тот вверг своих последователей в войну, но Геборика прикончили, и он ровным счётом ничего не добился. Как тигрёнок, которому размозжили череп, – вся сила, весь потенциал ушёл в песок. Скажи мне, Котильон, какое поручение ты дал Резчику?

Он не ответил.

– Ты велел ему защищать Фелисин Младшую, верно? И он потерпел неудачу. Жив ли он? Ради его же блага, надеюсь, что нет.

– Ты это не всерьёз, Апсалар.

Она прикрыла глаза. Нет, я это не всерьёз. Боги, что же мне делать… со всей этой болью? Что делать?

Котильон медленно поднял руку, потянулся – без чёрной кожаной перчатки – и бережно провёл по щеке. Она ощутила, как его пальцы скользнули по коже, почувствовала холодок на том месте, где он стёр слезинку. Слезинку, которой она даже не заметила.

– Ты заледенела, – послышался негромкий голос.

Она кивнула, а потом внезапно затрясла головой, когда внутри всё начало рушиться, – и оказалась в его объятиях, заходясь беспомощными рыданиями.

И бог сказал ей:

– Я найду его, Апсалар. Клянусь. Я узнаю правду.

Все правды, о да. Одну за одной, убирая камень за камнем. Один за другим. На нас, затмевая свет, наползает тьма, просеивается гравий и песок, и вечное безмолвие наступит, когда всё встанет на свои места. А теперь, дурочка, попробуй вдохнуть. Хотя бы раз.

Тучи стремительно наползали на лунный диск. И сады умирали, один за другим.