на главную   |   А-Я   |   A-Z   |   меню


Глава 20, в которой кое-кто и не подозревает, что очень скоро получит награду за свои труды, вот только не совсем ту, на которую уповал

1 ноября 312 года от Х.

Директория. Институт Трансгенных Исследований, корпус Е.

4-й надземный этаж.

Рабочее утро.

ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ

Входящие /000768041630

ДОКУМЕНТ: запрос на списание оборудования

ФОРМА ДОКУМЕНТА: стандартная

ОБОРУДОВАНИЕ: молекулярный щуп-датчик SNN199-3

РЕШЕНИЕ: утилизация

ОТВЕТСТВЕННЫЙ: Ib 318461 (Алиса Зюсс)

ЭКСПЕРТИЗА: Ib 34674 (Джузеппе Сизый Нос)

День начался как обычно – с судорожных сокращений матки.

– Ленинград, Ленинград, – закричал женский голос из патефона, – я ещё не хочу умирать…

«Я не хочу умирать, я хочу умереть», – почувствовала Алиса. Это было именно чувство – оно накрывало изнутри, с головой, от него леденели пальцы, лицо, кончик носа. Алиса знала, что бороться с этим бесполезно. Нужно было просто пережить. Как и всё остальное.

– Ленинград, у меня телефонов твоих номера, – кричал голос.

Лиса протянула лапу, выключила звук. В тишине желание смерти проходило быстрее.

Она выдержала несколько мгновений полной беспросветности, сбросила одеяло и резко согнула колено. Боль выстрелила в сустав, обожгла ногу, впилась когтями в бедро. Лиса закричала и так же резко выпрямила ногу. На этот раз боль ударила в другую сторону – к ступне. Ощущение было, будто в мышцы набили стекла. Но ледяная волна отхлынула. Боль была её союзником; Алиса относилась к боли с ненавистью и уважением, как к старшей сестре, которую трудно выносить, но которая почему-то всегда оказывается права.

Она села на постель и принялась обкалывать ногу – сначала укол в суставную сумку гиалуроновой кислотой, потом гидрокортизон и два обезболивающих в мягкие ткани. Последний укол в бедро – чтобы можно было раздвинуть ноги: вектора и там что-то перекроили, протянули какие-то тяжи, которые при движениях рвались. Гордая лиса стонала сквозь зубы, не открывая рта. Зато немного отпустила вечная хочка. Алиса решила, что гигиенические процедуры можно пропустить или хотя бы не начинать день с них. После смертного холода и боли переступать ещё и через то отвращение к себе, которое обычно наступало после латексной палки, было выше её сил.

Под душем матку всё-таки скрутило. Хуже всего было то, что она смогла кончить, только представив Семнадцать Дюймов внутри себя. Если необходимость мастурбировать просто ранила её гордость, то эта новая зависимость – рвала её на части.

Начался утренний обход: автоклав с кроликом, автоклав с цыплем, пробы раствора, криотест. Она всё делала аккуратно, очень внимательно, но совершенно механически, обращая внимание только на рабочие моменты. Потом был ещё один приступ, пришлось скрываться в туалете и делать всё быстро. Белоснежный рог снова нарисовался в воображении, и на этот раз Алиса уже не сопротивлялась.

После этого стало легче. Ногу тоже немного отпустило: лиса ощутимо прихрамывала, но могла ходить, не обращая на это внимания.

В столовую она пошла к двум: во время сиесты она обычно пустовала. На этот раз не было вообще никого, кроме буфетчицы и уборщицы, лениво гоняющей шваброй по полу грязную воду, пахнущую настоявшейся хлоркой.

Обойдя лужу, лиса взяла подносик, поставила на него обычный набор – салат с лабораторной мышатиной, калушьи яйцеклетки под майонезом, свежевыжатый куриный сок – и села на своё обычное место в углу. Место было прямо под кондиционером и поэтому пустовало практически всегда. Но Алисе оно нравилось – гудение кондиционера заглушало чужие голоса. Болезнь воздвигла между ней и остальными стеклянную стену, биться о которую гордая лиса не стала бы, даже если бы сходила с ума от одиночества. Теперь же ей и вовсе не хотелось никого ни видеть, ни слышать.

Жуя разваренную мышатину и не чувствуя вкуса, лиса в сотый раз прокручивала в уме варианты развития ситуации. Судя по тому, что она до сих пор на свободе, Нефритовое Сокровище её не выдал. Более того, срок, который он ей поставил, неожиданно растянулся: недельное заседание Учёного Совета было отменено из-за каких-то срочных и маловразумительных обстоятельств. Лисе хотелось думать, что цилинь дал ей дополнительное время. Вот только как его использовать, она не понимала.

То, что её запалили, работодателям было уже известно: лиса перестала обновлять маяки и метить условленные места. Быстрого выхода на связь она, конечно, не ожидала: на их месте она считала бы себя находящейся под плотным наблюдением. Непонятно было, правда, зачем такие сложности. То немногое, что лиса знала, она сказала бы и так: или сама, или после трёхминутного общения с барсуками. Лиса где-то слышала, что хороший, годный барсук умеет работать даже с такими существами, которые способны отключать болевую чувствительность. В том, что Институт может позволить себе хороших, годных барсуков, Алиса не сомневалась. Хотя, скорее всего, её сразу передали бы военной контрразведке, где коротали век настоящие профи, изголодавшиеся по работе… Так или иначе, пасти её было бессмысленно – по крайней мере, с её точки зрения. Но работодатели могли думать что угодно. Например – что она пытается втянуть их в какую-нибудь игру. Лиса имела очень смутное представление об играх такого рода, но понимала, что её наивность – это её и только её проблема.

Алиса потянулась за зубочисткой – как всегда, в стаканчике остались только конские, с полпальца толщиной – и принялась её грызть. Хруст дерева на зубах помогал ей сосредоточиться.

Что касается её собственного положения, то его можно было описать словами «полный дефолт». Несмотря на неожиданную доброту цилиня, давшего – точнее, навязавшего – ей шанс на спасение, бежать было некуда. Тайник с деталями и оборудованием она проверяла, всё оказалось на месте. Вынести это добро за пределы Института было сложно, но возможно. Непонятно было, что делать дальше. Скрываться в Директории? Бессмысленно, найдут. Как переходят границу и возможно ли это вообще сделать в одиночку, лиса не имела ни малейшего представления. О Стране Дураков она знала не больше любого обывателя, но даже этого ей хватало, чтобы понять: первый же контакт с аборигенами станет, скорее всего, и последним. Шансов добраться до Зоны в одиночку у неё не было. Сдаться властям она тоже не могла: это означало предать доверие Нефритового Сокровища.

Конечно, можно было надеяться на чудо. Но Алиса имела основания полагать, что чудеса не ходят косяками, а благородство Нефритового Сокровища выбрало её личный лимит на везуху на ближайшие годы. Если, конечно, они у неё вообще будут.

Она снова подумала о белом роге и тихо, еле слышно, заскулила.

Хлопнула дверь. В столовке появился Джузеппе Сизый Нос. Алиса заметила, что он уже подмазанный айсом – не сильно, но заметно.

К сожалению, Джузеппе её тоже заметил.

– Приве-ет, а вот и мы, – он, не чинясь, присел к ней за столик. – Чтой-то мы такие грустные? Нам ли быть в печали? Выше мордочку!

Лиса, подавив в себе острое желание процарапать по сизому хрюслу когтями, судорожно кивнула. Понимая, что уже не отделается. Под айсом Джузеппе становился крайне дружелюбным, а точнее – бессмысленно-навязчивым. Когда-то ей это даже нравилось – ну в каком-то смысле. Собственно, и первый подход к ней он сделал именно под айсом: на свежую голову у него на это, скорее всего, не хватило бы духу. Алиса подозревала, что она так и осталась первой и единственной удачей Джузеппе как вербовщика.

– Слушай, тут есть тема, – Джузеппе загрёб в воздухе лапой, как будто хотел приобнять Алису за плечи, – с этими твоими цыплями. Чем ты их шьёшь? У меня есть одна идейка на сто соверенов.

– Можно потом? – невежливо перебила лиса.

– Да ты права, цыпли на самом деле не тема. Смотри, какой расклад. Скоро совет, на совете решат окончательно с Коллоди, ну в смысле с его отделом. Будет раздербан, все на себя потащут. Я-то своё урву, но я вот чего подумал – а может, ты как-то выступишь, ну типа засветишься? Тебе пора расти, я так считаю. Ты молодой специалист, перспективный, с правами человека, между прочим. Тему тебе искать не надо, ты сама у себя тема, например, – он хохотнул, потом осёкся. – Извини, я это чисто по науке. Так вот по науке: смотри, у тебя какие возможности. Я, допустим, беру научное руководство, под это пробиваю себе права человека. Пишем заявку на имя директора, объявляем проект, набираем коллектив, берём грант…

Алиса внезапно поняла, что Сизый Нос понятия не имеет о сложившейся ситуации. Кто бы ни были его шефы, они не известили своего агента, что он, скорее всего, раскрыт. Лиса почти не сомневалась, что провал случился именно по вине Джузеппе. Наверное, кто-нибудь обратил внимание на его обычное вечернее состояние и стукнул. Пришла проверка, и что-то нашли. Потом стали проверять окружение и вышли на неё. Да, решила она, вероятнее всего, так оно и было.

Из этого следовали кое-какие выводы. По большей части неприятные. В частности, тот, что бежать и в самом деле необходимо, причём быстро. До лисы наконец дошло, что лучшим способом решения проблемы для работодателей была бы ликвидация всех, кто хоть что-нибудь знает. И что она, перестав подавать сигналы спокойствия, тем самым подставилась. Правда, непонятно, почему в таком случае её не убрали до сих пор. Хотя, с другой стороны – неизвестно, какими возможностями обладают работодатели в этом смысле: может, руки коротки. Но, в любом случае, испытывать судьбу слишком долго не стоит. В конце концов, Нефритовое Сокровище может сменить милость на гнев, ну или предпочесть долг чувству.

Всё, решила она, надо бежать. Сегодня же. Вечером или ночью. И будь что будет. В конце концов, всё, что ей нужно – деньги и лекарства.

Джузеппе нёс пошлую ахинею. Слушать это было невыносимо. Лиса допила куриный сок и попрощалась. Но Сизый Нос был навязчив и увязался за ней, продолжая трепаться. То, что собеседница молчит, его нисколько не смущало. Похоже, его пробило на словоизвержение.

Лиса искоса смотрела на сизое хрюсло и вспоминала историю своего, так сказать, падения.

Джузеппе она знала года два с небольшим. Пожилой медведь перевёлся в Институт из военного госпиталя. Это и было причиной знакомства: тогда она хотела вырезать себе матку и яичники хирургическим способом, без ребилдинга, а у Сизого Носа имелся полевой опыт полостных операций. Джузеппе, узнав о том, почему ей это понадобилось, тут же сказал, что в её случае шансов на успех практически никаких: организм, находящийся в состоянии непрерывной саморегенерации, просто вернёт всё назад, и это будет стоить ей немалых мучений. В качестве проверки он посоветовал ей купировать хвост. Алиса сходила в салон и избавилась от пушистого украшения. Хвост отрос за месяц, и этот месяц лиса прожила на таблетках и местной анестезии. После этого она поняла, что чувствовали несчастные подопытные доктора Моро – а к Джузеппе прониклась чем-то вроде благодарности. Тот это почувствовал и начал обращаться к ней с просьбами обо всяких любезностях – в основном, конечно, по мелочам. Алиса это понимала, но не особо сопротивлялась, памятуя, что Сизый Нос отнёсся к ней по-доброму.

То, что Сизый – наркоман, она поняла довольно быстро, но её это не шокировало. Это даже как-то вписывалось в образ ветерана, не вполне вернувшегося к мирной жизни. Забеспокоилась она, когда заподозрила, что он колется не чем-нибудь, а именно айсом, а свои анализы подтасовывает. Алиса сделала тест самостоятельно и убедилась, что её предположения верны. И не нашла лучшего выхода, нежели вызвать Сизого на откровенный разговор. Который закончился совсем не так, как она предполагала.

В тот вечер Джузеппе тоже вмазался. Не капитально, чисто для настроения, но всё-таки. Поэтому когда Алиса, смущённая и решительная, выложила ему всю правду, он даже не обделался, что при сильном волнении с ним случалось регулярно. Вместо этого он рассказал парочку фронтовых историй, посетовал на несостоявшуюся карьеру военврача и связанное с этим застревание в статусе человекообразного, напомнил лисе о её собственном несчастье и вине Института. А в конце концов предложил ей подумать, кто кому чего в такой ситуации должен и не стоит ли позаботиться прежде всего о себе. Например, о нетрадиционных методах лечения. И рассказал про Болотного Доктора.

Впоследствии лиса задумывалась о том, донесла бы она на Сизого, если бы не согласилась на него работать. В конце концов она поняла, что согласилась именно затем, чтобы не выдавать старика. Она просто не могла себе представить, как это она будет давать показания на старого знакомого и как не помереть со стыда на первой же очной ставке. С государственной изменой в этом смысле было как-то проще.

Впрочем, измена оказалась не так страшна, как её малюют. Первый раз, передавая Джузеппе преступно списанный молекулярный датчик, Алиса чувствовала себя даже не предательницей, а просто дурой. Деньги, полученные от Джузеппе, она потратила на покупку дефицитного препарата для лаборатории. Это было очень глупо, но немного помогло. Потом она взяла за правило тратить часть неправедных доходов на что-нибудь хорошее – что-то вроде дани остаткам совести. Та глухо ворчала, но подачки брала. Тем не менее соверенов в тайнике постепенно прибавлялось, и это давало какую-то надежду…

Ковыляя по коридору и слушая краем уха разглагольствования Сизого Носа – тот в мечтах уже воспарил до собственной лаборатории и военных заказов, – Алиса думала о том, кем же он всё-таки ей приходится. Другом она его не считала, просто заказчиком – тоже. Всё-таки что-то между ними было, решила она, косясь на сизое рыло. В конце концов, Джузеппе был единственным существом, которому она могла сказать посреди разговора «извини, мне нужно быстренько подрочить». Однажды она чуть было не попросила его помочь – когда вектора в очередной раз взбесились и у неё отказали локти и плечи. Она знала, что Джузеппе отнесётся к этому как к обычной медицинской процедуре, но пересилить себя всё-таки не смогла. Вместо этого она обошлась дверной ручкой и углом стола.

Нет, она не обольщалась. Сизый Нос был скуповат, несколько раз обманывал её в денежных вопросах, всё время пытался под каким-нибудь предлогом заплатить меньше оговорённого, не доверял ей, много темнил и врал. Данного при вербовке обещания помочь ей добраться до Зоны и Болотника он выполнять и не собирался. В других отношениях от него тоже было мало толку. И всё-таки, если уж в своё время она выбрала между ним и Директорией, то было бы как-то совсем подло и глупо его бросать.

– Мне нужно тебе сказать кое-что, – наконец решилась лиса. – Только не здесь, – она сделала большие глаза.

Джузеппе заткнулся – видимо, что-то почувствовал.

– Это по нашим делам? – тихо спросил он. Лиса судорожно кивнула.

– Давай вниз, – предложил медведь, сворачивая к лифтам. – На воздухе пройдёмся.

Лифт ехал долго, а когда открылся, в нём стояла та самая столовская уборщица с ведром и шваброй. Ведро обвивал длинный голый хвост, к самому кончику которого прилипла конская жвачка. Брезгливую лису передёрнуло. Сизый Нос тоже как-то нервно вздрогнул. Лиса кинула на него быстрый взгляд и удивилась – на сизом хрюсле Джузеппе нарисовалось очень знакомое выражение. Такая морда у него обычно делалась, когда он пытался о чём-то соврать или что-то скрыть.

Однако на сей раз старый медведь ничего не сказал, а обратился к уборщице:

– На первый?

Крыса молча кивнула и подвинула ведро.

Лиса решила, что ей померещилось. Подумала, что на таких нервах она уж точно далеко не убежит, и решила пополнить запас лекарств каким-нибудь сильным успокоительным.

Двери лязгнули. Мигнула лампочка. Лифт протяжно скрипнул и поехал вниз.


Глава 19, в которой отважный пилигрим совершает подвиг за подвигом, а в итоге попадает в большую беду | Золотой ключ, или Похождения Буратины | Глава 21, в которой с отважным пилигримом случается нечто ужасающее