на главную   |   А-Я   |   A-Z   |   меню


1

Из так называемых мирских ценностей Эндерби мало чего было укладывать. Проблема заключалась в полной ванне стихов. Опустившись пред ней на колени, как бы — тут он сардонически рассмеялся — поклоняясь собственным произведениям, принялся их запихивать в самый большой из двух чемоданов, отделяя — с разумной старательностью — рукописи от крошек сандвичей, сигаретных пачек, картонных цилиндриков из-под давно использованных рулонов туалетной бумаги. Но нашел столько старых, почти позабытых стихов, что не мог удержаться от чтенья с разинутым ртом, пока день тикал к сумеркам. Пришлось кардинально перерабатывать оригинальный план отъезда, задавшись теперь целью сесть на какой-нибудь вечерний поезд (с позволения Джека) до Виктории, провести ночь в отеле, потом, где-нибудь в середине дня, проследовать к какой-нибудь новой ступени на южном побережье. Он чувствовал, что должен жить у моря, гигантской сырой слюнявой мачехи или зеленой догматической Церкви, к которой можно было б присматриваться; тут хоть нечего ждать никакого коварства.

Поразительно, какие написаны вещи, особенно в юности: стилизация под Уитмена и Чарльза Даути, попытка перевода Duino Elegies, лимерики, даже начало пьесы в стихах про Коперника. Обнаружился один сонет с рваным ритмом, написанный александрийским стихом, датированный временами любви и зависти Эндерби к пролетариату. Он с ужасом и восторгом перечитал секстет:

Лишь когда воздух расцветет вокруг фиалками, он сможет

Стряхнуть с рук дрязь, на несколько часов хозяин собственной судьбе;

Наевшись от души, набивши трубку, ногу на ногу положит,

Согреется у кухонной печи. Осведомится о спортивных результатах и делах, рассмотренных в суде,

Поспорит, выпьет в погребке «У Льва», придет домой, рубца тарелочку наложит,

Или хрустящих чипсов, перед тем как лечь в бессонную постель сам по себе.

Как раз на реплику про возвращенье домой пришел домой Джек, полностью стряхнув с рук торговую дрязь, готовый встретиться с Эндерби. Эндерби вернулся из прошлого, когда в дверь грянули два горильих кулака.

— Давай, Эндерби, покончим с этим. За дело, Эндерби. Выходи, получи, чертов хренов поэт.

— Мой нож у тебя? — спросил Эндерби, стоя за своей побиваемой дверью.

— Твой нож, да? Брошен в мусорное ведро, ты, слизняк грязный, вот кто ты такой. Будет просто чистое битье, ты, поганая лживая тварь. Я тебя честно предупреждаю, Эндерби. Не откроешь, пойду за ключом к старой мамаше Мелдрам. Скажу, будто ты свой потерял, совру, как ты врешь, гнусный врун. Потом зайду и тебя сделаю. Поэтому открывай, как спортсмен, вступай в игру, получи взбучку, ты, педик.

Эндерби затрясся от злости и немедленно принялся шарить в квартире, ища какое-либо оружие. Тем временем Джек, справедливо устав на работе, колотил в дверь, сыпал грязными проклятьями. Взор метавшегося в ванной Эндерби моментально смягчился, наткнувшись на старого друга, седалище унитаза. Оно всегда было немножко расхлябанным и без труда снялось со стержня, который его удерживал на пьедестале.

— Иду, — крикнул Эндерби. — Минуты не пройдет. — Извинился перед деревянным О за грубый рывок, пообещав в возмещение написать вскоре оду. Вооруженный, направился к двери, распахнул, увидал кулаки Джека с заботливо зажатыми большими пальцами, готовые нанести яростный двойной удар в пустой воздух.

— Это нечестно, — попятился Джек. — Не по правилам игры, Эндерби. Я прошу только честного извинения за плохое ко мне отношение в связи с моей личной собственностью. («Ты пришел, Джек? — прозвучал сверху голос. — Не калечь его слишком сильно, любимый».)

— Не за что мне извиняться, — объявил Эидерби. — Если моим словам не веришь, так терпи последствия своего недоверия. Я сейчас дам тебе по башке вот этим вот седалищем.

— Только не этим, — запротестовал Джек, на пляшущих ногах, пытаясь наносить разрозненные удары. — Это смешно, вот что, это недостойно. Тогда все превращается в фарс. — Эндерби парировал слабые удары, крепко стукая по кулакам Джека своим деревянным орудием. Погнал его к парадному по коридору, мимо двух запятнанных картин на стене с изображением Северного нагорья в плохую погоду. Выше замахнулся седалищем с намереньем хрястнуть по проволочной голове Джека жестким ребром. Но чего-то не рассчитал, и седалище наделось Джеку на голову, обрамляя лицо, причем Джек превратился в чрезвычайно живой портрет в круглой раме в форме задницы. Он вцепился в раму руками, позабыв обрубить руки Эндерби, тянувшие вниз и вниз с тайной мыслью свалить Джека на пол, а потом наступить на него. — Сволочь ты, вот ты кто, — кричал Джек. — Нет, это совсем не смешно, ты, педрила. — Он пытался сорвать деревянный хомут, гладко отполированный ягодицами, но Эндерби всем своим весом тянул вниз и вниз. — Я только прошу, — пыхтел Джек, — извиненья за то, что ты сделал. Удовлетвори мою просьбу, и я тебя отпущу. — Эндерби развернулся, по-прежнему крепко схватившись за круглый позорный столб Джека, и увидал у подножия лестницы женщину Джека. Она была одета, как Гамлет, в черное трико с черным свитером, где после спуска по лестнице еще прыгали груди.

— Ты, — всхлипнул Эндерби, задохнувшись от таких усилий, — все это начала. Расскажи ему правду.

— Он меня отлупил, — сообщила она, — а я ничего плохого не сделала. Теперь только честно тебя отлупить.

— Скажи правду, — прокричал угасающий голос Эндерби.

— А Джеку без разницы, — сказала она. — Джек должен тебя отделать. Понимаешь, ему хочется.

— Я хочу, чтобы он извинился, — крикнул Джек, еще в раме.

— Не за что мне извиняться, — булькнул Эндерби, исчерпав запас воздуха.

— Ну, тогда извинись за то, что сейчас делаешь.

— Больше не буду, — сказал Эндерби, бросил деревянное седалище, и Джек, которого ничего теперь не тянуло, отлетел назад к шкафчику в вестибюле, ударился об него, опрокинул, оставаясь по-прежнему в хомуте. Звякнуло зеркальце шкафа; из открывшегося вдруг ящика посыпались письма, не полученные людьми, давно тайком отбывшими, и очень красочные купоны на стиральный порошок со скидкой в пять пенсов каждый.

— Делу, — попытался сказать Эндерби, вдвое согнувшись, будто должен был всасывать воздух с пола, — делу, — видя на полу Джека и валявшийся рядом сортирный хомут, деревянного родича упавшего шкафа, — конец.

— Иди наверх, любовь моя, — сказала женщина Джеку. — Ты устал после тяжелого трудового дня. Я налью тебе добрую чашечку.

Джек поднялся, стащил с себя хомут и, еще задыхаясь, протянул его Эндерби.

— Получил свое, — констатировал он. — Я не злопамятный, Эндерби. Чтоб все было по-честному, вот за что я выстою или паду в бою. — Он почистился щеткой из шкафчика, одетый в пальто тусклого сливового цвета. — Больше так не делай, вот все, что я теперь скажу, и пускай это будет предупреждение. — Женщина утешительно обняла его, повела вверх по лестнице. Обессилевший Эндерби зашел в собственную квартиру, держа седалище от унитаза, как венок победителя. Давно он так не напрягался. Пролежал, как минимум, час на полу в гостиной, разглядев, до чего грязен ковер. Под диваном лесные орехи, обрывки бумаги. Лежал, пока вдали, сквозь холодный вечерний воздух конца января, часы на муниципалитете не пробили семь. Теперь нет надежды сегодня уехать.

Почувствовав себя лучше, встал с пола и пошел на кухню заглянуть в буфет. Мало смысла и места, чтобы брать с собой полупустые банки и кусочки лярда в бумаге, картошку, ломаные спагетти, горчицу. Он вытащил самую большую кастрюлю миссис Мелдрам и приготовил похлебку из мясной пасты, бульонных кубиков «Оксо», спагетти, оливкового масла, картошки в мундире с грязью и прочим, маринованного лука, сырных корок, маргарина, соли с сельдереем, воды. Нашел в быстро опустевшем буфете забытую тушку цыпленка, подарок Арри, давно протухший. Оставив похлебку кипеть, бережливый Эндерби потопал обратно разбирать и укладывать свои бумаги.


предыдущая глава | Мистер Эндерби изнутри | cледующая глава