"Камни улетают из моей пращи..."
Камни улетают из моей пращи
прямо в ночь цвета вороненой стали.
Не долетают и падают снова на землю —
оттуда, где мреет черное пламя созвездий.
Я — и глухая стена, и хлещущий стену
вселенский пронзительный ветер.
Перетекаю в смерть, словно вопль,
перетекающий в эхо.
Тянусь за камнями — я, отрешенный,— туда,
где существуют лишь ночь, назначенье
и крест моей жажды.
Из сердцевины моей
рвется сквозь зубы сдавленный стон,
Я лежу ничком перед глыбой стены,
исхлестанной ветром.
Я хочу превозмочь этот шаг,
переступить через собственный след:
я хочу расплескать эти звездные чаши огня
и проникнуть по ту и по эту сторону жизни,
в твердь темноты, в пустоту, в эту дальнюю даль.
Я хочу порвать свои цепи, подняться над ними,
взмыть над стынущим страхом по вертикали полета,
потому-то я и мечу эти камни в черную ночь,
стою один на безлюдной вершине,
одинокий, как первый мертвец на земле,
бросаю каменный вызов вороненой темени неба,
глядящего в душу всей своей ширью,
как море — на берег.
Вот оно, сердце мое,
во льду холодной слезы, в тепле струящейся крови.
Это оно, словно праща, посылает камень за камнем
оповещая полночь о том, что я существую.
В нем мглятся туманы неясных знамений,
холощеные грезы, нацеженные по капле,
побежденная ярость и укрощенный прибой.
Знайте: я стражду не человеческой болью.
Знайте: боль моя больше, чем вся моя жизнь.
Это она раскрутила пращу, посылая тяжелые камни
прямо в лицо врагине моей — вороненой ночи.
Я должен пробиться сквозь эту сплошную стену,
Я должен. Кричу и взываю. Рыдаю. Пытаюсь, Я должен,
Как я несчастен. Как немощен я. И все же — я должен.
Я должен. Стеной необъятная ночь.
Но свищет праща моя. Я существую. Поэтому — должен.
Звезду за звездой разобьют мои камни. Так надо.
Боль моя — это и есть моя сила. Поэтому — должен.
Я прорублю себе дверь. И пройду сквозь нее.
Долетят мои камни. Должны долететь, потому что так надо.
Я жажду. Горю и горюю. От жажды и горя — пою.
Мой голос, волна древней крови, взлетает и тает.
Совьет и раскрутит опять ожерелье испуганных звезд.
Надуется парусом в струях небесного ветра.
Звезды, четки печали, не я вас перебираю.
Это не я разметал ожерелье созвездий.
Меч мой крушит, потому что отбился от рук.
Звездное знаменье ночи, грядущей неотвратимо.
Это я, но я прячу свой голос,
чтоб скрыть свою сущность.
Веет ветер, сплетенный из воплей, озноба и плача,
Горькая жажда, которая рядом с глотком,
Непобедимый прибой, несущий на рифы смерти.
Потому полыхает душа у меня и свищет тугая праща.
Бисер пота и дрожи распят на кресте переносья.
Не подведите, верные руки, жадные руки!
Шот она, полночь-врагиня. Душа моя стонет и жаждет.
Вот они, бледные звезды в личине загадки.
Кот моя жажда — она причитает уже над моей немотою.
Вот они ярые воды, которым поить мою ярость.
Рев водопада, который вселит в меня силу!
И тугая праща захлестнувшейся намертво жажды
посылает в безбрежную полночь камень за камнем.
Туда, в эту даль, за пределы, за гребень стены.
Я должен пройти сквозь молнии света и мрака.
Я должен себя отыскать. Я кричу. И рыдаю. И жажду.
Стражду и жажду. И свищет моя боевая праща.
Я путник, который спешит, хоть и знает:
не будет возврата.
Я пращник, пращой сокрушающий чрево беременной ночи.
Летят вдохновенные камни,
и полночь сейчас разрешится.
Смерч и стрела, камень, клинок и таран.
Кричу. И страдаю. И жажду.
И свищет праща в моей длани,
посылая камень за камнем в созвездья,
Дрожащие в небе от страха.
Вот он, угасший мой голос. Мой дух побежденный.
Тщетная ярость. Разбитая вдребезги жажда.
Падают наземь камни мои, меня же увеча.
Вот оно — белое пламя, которое вспыхнет и гаснет.
Влажные звезды — отрешенные гордые звезды.
Вот они, камни, взмывшие в небо
по воле моей разъяренной руки.
И неприступная ночь, швырнувшая мне их обратно.
Как я несчастен. Как немощен я. И все-таки — жажду.
Жажду, и стражду, и падаю в прах,
исхлестанный ветром.
Знайте: я стражду не человеческой болью.
Знайте: боль моя больше, чем вся эта ночь.
Это она раскрутила пращу, посылая отчаянно камни
в ночь, в которой кишат и блуждают холодные звезды.