на главную   |   А-Я   |   A-Z   |   меню


Глава 20

Сад был почти таким, каким Джульетта его запомнила. Конечно, немного одичал, но ведь миссис Хэммет предупреждала, что женщина, владевшая домом в ту пору, когда Джульетта набрела на него в 1928 году, вынуждена была передать бразды правления своей собственностью другим.

– Девяносто лет, вот сколько ей было, когда она умерла тем летом. Садовник, правда, по-прежнему приходит раз в месяц, как было заведено при ней, только работает спустя рукава, да и что с него взять, – в голосе хозяйки прозвучала нотка презрения, – горожанин, он и есть горожанин. Люси в гробу перевернулась бы, случись ей увидеть, как он обкромсал розы в этом году, готовя их к зиме.

Джульетта, вспоминая великолепие сада образца 1928 года, спросила, жила ли владелица по-прежнему в своем доме, на что получила ответ: нет, примерно тогда Люси и начала свои «шашни» с ассоциацией, а сама перебралась в домик здесь, в деревне, поблизости.

– Жила тут, неподалеку, снимала коттедж в ряду таких же, перестроенных из конюшен. Да вы их, наверно, видели? Меньше ступенек для одинокой старухи, говорила она. А я думаю, меньше воспоминаний – вот что было важнее всего.

– В Берчвуде с ней что-то случилось?

– Да нет, я не про то. Дом-то она любила, что и говорить. Просто вы еще молоденькая и не знаете, что для стариков тяжелы все воспоминания, даже самые приятные.

Время уже успело придавить Джульетту своей тяжестью. Но она не хотела обсуждать это сейчас, тем более с миссис Хэммет.

Договор с АИИ, насколько она поняла, предполагал возможность проживания в доме стипендиатов, изучающих искусство. Человек, передавший им ключ вчера вечером, когда они приехали из Лондона, сказал, поправляя на носу очки:

– Дом не слишком современный. Обычно здесь останавливаются люди одинокие, а не семьи с детьми, и ненадолго. К сожалению, у нас нет электричества, хотя, с другой стороны, война… А в остальном все должно быть в порядке…

Тут из кладовой выпорхнула птица и пролетела прямо у них над головами, мужчина начал бурно оправдываться, а Джульетта, сказав слова благодарности, стала подталкивать его к двери, и лишь когда он заспешил прочь по дорожке из плитняка, а она заперла за ним дверь, оба наконец вздохнули свободно. Привалившись к двери спиной, она увидела устремленные на нее взгляды трех вынужденно перемещенных подростков, ожидавших ужина.

С тех пор они тут неплохо обжились. Идет уже четвертый день, погода стоит ясная и теплая, так что встают они рано и каждое утро проводят в саду. Беа повадилась забираться на каменную стену в самом солнечном месте, усаживаться на нее по-турецки и играть на флейте, а Рыж, который заметно уступал сестре в ловкости, но не хотел в этом признаваться, притаскивал весь свой арсенал палок, тоже взгромождался с ними на стену, причем в самом узком месте, и метал палки вниз, как копья. Джульетта каждый день твердила им о том, что в саду есть немало свободных ровных мест, поросших приятной травкой и точно специально предназначенных для развлечений такого рода, но ее никто не слушал. Слава богу, Типа высота не манила. Он выбирал себе укромный уголок в траве или в кустах, каждый день новый, и сидел там, терпеливо выстраивая шеренги из игрушечных солдатиков, которых прислала одна добрая леди из числа женщин-добровольцев, после того как Джульетта встретилась с ними.

Дом. Странно, до чего быстро она привыкла думать о Берчвуде как о доме. Вообще-то, у этого слова много значений: это и официальное наименование строения, где в данный момент обитает тот или иной гражданин, это и теплое, круглое, доброе имя того безопасного места, где каждого ждет утешение и радость. Дом – это голос Алана в конце долгого, трудного дня; его обнимающие руки; обоюдное знание того, насколько сильно они любят друг друга.

Господи, как же ей плохо без него.

Если бы не дети и не работа, она не знала бы, как жить. Как и было запланировано, с женщинами из местного отделения Добровольной службы Джульетта встретилась в понедельник, в одиннадцать утра. Встреча проходила в деревенском зале для собраний, через лужайку от «Лебедя», и когда Джульетта вошла, то услышала развеселую музыку – наверху, похоже, танцевали, смеялись и пели. От неожиданности она даже застыла на миг посреди лестницы, подумав, что перепутала адрес, но когда все же заглянула в дверь на площадке второго этажа, то увидела миссис Хэммет: та сидела посреди комнаты в кругу других женщин и сразу помахала Джульетте, подзывая ее и указывая на свободный стул. Стены зала украшали сине-красно-белые британские флаги, а из каждого угла смотрела круглая физиономия Черчилля.

Джульетта пришла на встречу с готовым списком вопросов, но уже через пару минут открыла блокнот на чистой странице и стала скорописью отмечать течение свободного разговора. Она привыкла засиживаться за полночь, тщательно продумывая каждую статью, но тут вдруг обнаружила, что ее воображению, при всей его тренированности, не угнаться за реальной жизнью этих женщин, эксцентричное обаяние и мудрость которых подействовали на нее так сильно, что скоро она уже смеялась вместе с ними и переживала за них. Марджори Стаббс поведала немало любопытного об испытаниях и бедах, которые выпадают на долю начинающего свиновода, отважившегося заняться разведением поросят на заднем дворе собственного дома; Милли Маклмур изложила остроумные способы применения дырявых чулок; а Имоджен Стивенс так проникновенно и красочно рассказала о недавнем возвращении домой жениха ее дочери, который воевал в авиации, пропал без вести и считался убитым, что все ее слушательницы дружно взялись за носовые платки.

И хотя все женщины, видимо, хорошо знали друг друга – среди них были матери и дочери, тетки и племянницы, подруги детства, – к Джульетте они отнеслись с большим радушием и теплотой: все, как могли, старались приветить ее в своем тесном кругу. Кроме того, им было любопытно и во многом забавно узнать, как смотрят на жизнь лондонцы, и многое из того, о чем рассказала гостья, выглядело для них не менее странным, чем их жизнь – для нее. Когда настала пора расходиться, Джульетта пообещала прийти на следующую встречу, хотя материала, собранного ею за один раз, хватило бы, чтобы развлекать читателей газеты года примерно до двухтысячного. Если нам суждено выиграть эту войну, решила она, шагая через поля в Берчвуд-Мэнор, это случится во многом благодаря женщинам – стойким, находчивым, которые собираются сейчас по всей Англии в таких вот комнатах, ободряют и поддерживают друг друга, не давая подругам упасть духом и опустить руки.

Сохраняя позаимствованную у них твердость духа, Джульетта провела три следующих дня за пишущей машинкой, у подоконника своей спальни. Это было не самое удобное для работы место – комод, на который она водрузила машинку, был, конечно, симпатичным, но вот ноги девать было решительно некуда, – но Джульетте оно нравилось. Побеги ароматной жимолости и завитки клематиса заглядывали в окно, норовя уцепиться за карниз для штор, а вид на сад, на деревню и особенно на сельское кладбище, к которому вела тропинка, оказывал на нее по-настоящему целительное воздействие. Каменную церковь, очень старую, окружало небольшое, но очень красивое место упокоения: замшелые каменные плиты в зарослях кудрявого плюща. Джульетта еще не успела там побывать, но визит на кладбище значился в ее списке обязательных дел.

Иногда, если день был слишком хорошим, чтобы сидеть дома, Джульетта брала блокнот и шла в сад. Там она находила тенистый уголок, растягивалась на траве и попеременно то писала, то грызла карандаш, украдкой наблюдая за детьми. Те, похоже, уже совсем освоились: смеялись, играли, хорошо ели, а также дрались, боролись, топали и, как обычно, слегка сводили ее с ума под вечер.

Джульетта решила быть сильной ради них. Место за штурвалом их маленького семейного самолета занимала теперь она, и какие бы сомнения ни наваливались на нее по ночам, когда она гасила свет и погружалась в медленно текущую бессонную тьму, как бы ни снедало ее беспокойство – вдруг она сделает неправильный выбор и этим разрушит их жизнь? – ответственность за то, чтобы дети каждый день чувствовали себя спокойно и уверенно, лежала теперь на ней и только на ней. Без Алана нести этот груз стало куда тяжелее. Трудно быть единственным взрослым в семье.

Надо сказать, большую часть времени ей удавалось вести себя как ни в чем не бывало, не считая того случая в среду вечером, когда она чуть не сорвалась. Думая, что дети на лугу за домом, она сидела у себя и стучала по клавишам, надеясь до ужина закончить статью для мистера Таллискера. Встреча с дамами из Женской добровольной службы Берчвуда и Леклейда в понедельник утром убедила ее в правильности решения редактора: их обворожительные в своем разнообразии характеры так вдохновили Джульетту, что она твердо решила воздать им должное.

Она как раз писала историю дочери Имоджен Стивенс и дошла до того места, когда молодая женщина случайно взглянула в окно кухни и увидела, что мужчина, которого она любила и которого ей велели считать мертвым, идет по садовой дорожке к двери ее дома. Пальцы бегали по клавишам быстрее, чем отскакивали от бумаги молоточки; Джульетта была вся там, в рассказе, и вместе со своей героиней сорвала с себя передник и бросилась к двери, твердя себе, что глаза обманули ее, замешкалась, боясь убедиться в своей ошибке, и тут же услышала звук ключа, поворачиваемого в замке. И когда дочь Имоджен упала в объятия возлюбленного, сердце самой Джульетты забилось так сильно, что она не выдержала – месяцы тревоги и ожидания, усталости и внезапных перемен дали о себе знать; всего на минуту она позволила себе ослабить защиту.

– Мам? – Голос раздался сзади, потом ближе. – Мама? Ты что, плачешь?

Джульетта, которая уперлась в крышку комода локтями и спрятала лицо в ладонях, застыла на полувсхлипе. Как можно тише переведя дыхание, она сказала:

– Не говори глупостей.

– А что ты тогда делаешь?

– Думаю, конечно. А что? Ты делаешь это как-то иначе? – Она повернулась, с улыбкой запустила карандашом в дочь и добавила: – Ах ты, Пушистый Медвежонок! Разве ты когда-нибудь видела, чтобы я плакала?


И вот теперь Тип. За него было тревожно, как, впрочем, и всегда. Джульетта до сих пор не решила, есть у нее новые причины для беспокойства за младшего или нет. Просто она так его любит – не больше, чем остальных, нет, но как-то иначе. А еще он стал чаще уединяться. («Вот и отлично, – сказал ей внутренний Алан. – Значит, он умеет себя занять. Лучший вид людей. Он займется творчеством, вот увидишь, будет художником, когда вырастет».) Если бы он просто играл в одиночку в солдатиков, которых то выстраивал на полу в шеренги, сбивая потом одного за другим, то отправлял с тайной миссией в сад или в дальний угол дома, было бы еще ничего; но в последнее время Джульетта часто замечала, что он с кем-то беседует, хотя рядом никого нет. Если она заставала сына за этим занятием снаружи, то валила все на птиц, но он и в доме делал то же самое. Особенно он любил местечко на лестнице, где почему-то всегда было тепло, и раз-другой Джульетта, не устояв перед соблазном, принималась шпионить за ним, подглядывая из-за угла.

Как-то днем, когда Тип играл, сидя на пятках, в саду за домом, под яблоней, она подкралась к нему и тоже тихонько опустилась на землю за его за спиной.

– С кем ты разговариваешь? – спросила она, стараясь выглядеть беззаботной, но с таким напряжением, что голос ее выдал.

– С Берди.

Джульетта подняла глаза на крону яблони:

– Берди на дереве, да, милый?

Тип посмотрел на нее так, словно она рехнулась.

– Или уже улетела? Может быть, мама ее спугнула?

– Берди не летает.

– Нет?

Он помотал головой:

– Она ходит ножками, как ты и я.

– Понятно. – Нелетающая птица. Что ж, и такие бывают. Нечасто, правда. – А она поет?

– Иногда.

– А где ты повстречал Берди? Она сидела на дереве?

Тип слегка нахмурился, глядя на солдатиков, точно обдумывал ее вопрос, а потом мотнул головой в сторону дома.

– В доме?

Он кивнул, все так же глядя на игрушки.

– Что она там делала?

– Она там живет. Иногда выходит в сад.

– Я вижу.

Тут он резко обернулся:

– Правда? Ты правда видишь ее, мамочка?

Джульетта растерялась. Ей очень хотелось обнадежить Типа, сказать: «Я тоже вижу твою воображаемую подружку»; но, как она ни старалась принять мысль о том, что ее сын придумал себе друга, чтобы проще пережить время больших перемен, поддерживать эту иллюзию казалось ей недопустимым.

– Нет, милый, – сказала она. – Берди – твоя подружка, не мамина.

– Но ты ей тоже нравишься, мамочка. Она сама так сказала.

У Джульетты заныло сердце.

– Это очень хорошо, милый. Я рада.

– Она хочет тебе помочь. Она сказала мне, чтобы я о тебе заботился.

Джульетта больше не могла противиться своим чувствам. Она сгребла сынишку в объятия, прижала его к себе, ощущая, как ей казалось, каждую косточку своего маленького мужчины, тепло его крошечного тела, и, думая о том, какая большая жизнь ему предстоит, ужасалась тому, как он от нее зависим – от нее, господи боже, как будто она может ему что-то дать.

– Мамочка, ты плачешь?

Черт! Опять!

– Нет, милый.

– Но я чувствую, как ты дрожишь.

– Ты прав, но это не грустные слезы. Просто я очень счастливая мама, ведь у меня есть такой замечательный мальчик.


В тот вечер, когда дети уснули и сон будто вернул их мордашкам ребяческое выражение и ребяческую припухлость, Джульетта крадучись вышла из дому на похолодевший воздух и пошла к реке, к причалу, чтобы посидеть там и снова полюбоваться на дом.

Налив себе стаканчик виски, она выпила его неразбавленным.

Она хорошо помнила тот гнев, который охватил ее тогда, в летний день 1928 года, когда она сообщила Алану о своей беременности.

Но то, что тогда ей казалось гневом, вызванным неспособностью Алана ее понять, на деле было страхом. Внезапным, опустошающим ощущением одиночества, очень похожего на страх ребенка, который боится, что его покинут. Этим, наверное, и объясняется то, как она вела себя тогда – вскочила, наговорила ерунды, убежала.

Ах, если бы можно было вернуться назад и сделать все иначе, прожить тот момент заново. Тот день. И следующий. И еще много-много дней подряд. Дни, когда в их жизни появились сначала Беа, потом Рыж, потом Тип. Теперь все трое растут и потихоньку отдаляются от нее.

Джульетта поднесла к губам стаканчик и опрокинула его. Ничего не вернешь. Время идет в одном направлении. И не останавливается. Даже не замедляется никогда, чтобы дать человеку подумать. Единственный путь назад – память.

В тот день, когда она вернулась в «Лебедь» и они вдоволь нацеловались, и помирились, и уже лежали в обнимку на узкой кровати с такими симпатичными железными спинками, Алан взял ее лицо обеими руками, посмотрел ей прямо в глаза и торжественно поклялся никогда больше не оскорблять ее предложением сидеть дома.

И тогда Джульетта, поцеловав его в самый кончик носа, дала ответное обещание не препятствовать ему, если он когда-нибудь решит торговать обувью.


В пятницу утром Джульетта сразу перечитала свою первую статью из серии «Письма из провинции» и послала ее мистеру Таллискеру по телеграфу. Название было временным – «Женщины на совете войны, или День с Министерством обороны», но она держала пальцы за то, чтобы редактор согласился и оставил его как есть.

Довольная тем, что статья удалась, Джульетта решила устроить перерыв и, оставив Типа играть с солдатиками в саду, прогуляться со старшими детьми до старого амбара в конце поля. Они сделали там какое-то открытие и очень хотели поделиться с ней.

– Смотри! Здесь лодка.

– Так-так, – сказала со смехом Джульетта.

И объяснила детям, что маленькую гребную лодочку, висящую в этом самом амбаре на этих самых стропилах, она видела еще двенадцать лет назад.

– Та самая?

– Скорее всего, да.

Рыж, который уже успел найти лестницу, вскарабкался по ней наверх и теперь висел, зацепившись за лодку одной рукой, в состоянии подозрительного нервного возбуждения.

– Можно мы спустим ее, ма? Скажи «да», пожалуйста!

– Осторожно, Рыж.

– Мы умеем грести, – подхватила Беа. – Да и вообще, река тут совсем мелкая.

Тут же вспомнились Тип, утонувшая девочка, опасность.

– Пожалуйста, мамочка, пожалуйста!

– Рыж, – сказала Джульетта строго. – Ты сейчас свалишься и проведешь остаток лета в гипсе.

Но он ее, разумеется, не услышал и тут же принялся скакать на перекладинах лестницы.

– Слезай уже, Рыж, – сказала Беа, недовольно поморщившись. – Как, по-твоему, мама поднимется посмотреть, если ты занял всю лестницу?

Пока Рыж спускался, Джульетта, стоя на полу, рассматривала лодку. Алан за ее спиной шептал ей прямо в ухо, что, если все время держать их на коротком поводке, ни к чему хорошему это не приведет:

«Будешь над ними так трястись, они превратятся в пугливых хлюпиков, которые от нас ни на шаг! И что мы тогда будем с ними делать? До конца жизни им сопли вытирать? Нет уж, спасибо!»

– Ладно, – сказала Джульетта, подумав, – если мы сможем ее спустить и если в ней не окажется дырок, не вижу, почему бы вам двоим не отнести ее на реку.

В приступе бурной радости Рыж прыгнул на тоненькую Беа и порывисто обнял ее, хотя та отбивалась как могла, а Джульетта тем временем заняла его место на лестнице. Она обнаружила, что лодку удерживала наверху система веревок и блоков; последние, хотя и заржавели от времени, все еще делали свою работу. Она нашла веревку с крюком, который держался за балку, отцепила его и сбросила вниз, на пол, потом спустилась сама и стала тянуть за свободный конец, опуская лодку вниз.

Про себя Джульетта надеялась, что лодка, виденная ею еще двенадцать лет назад, окажется непригодной для плавания; но, хотя внутри было полно паутины и в придачу лежал толстый слой пыли, тщательный осмотр днища показал, что причин для беспокойства нет. Лодка была суха, как лист, ни следа гнили; похоже, кто-то не так давно приложил немало труда, приводя ее в порядок.

Джульетта задумчиво провела пальцем по изгибу лодки от верхнего края борта до киля, когда что-то вдруг привлекло ее внимание. Что-то блеснуло на солнце.

– Ну, ма-а-ма? – Рыж тянул ее за рубашку. – Можно мы уже понесем ее к воде? Ну, мо-ожно?

Блестящий предмет крепко застрял в бороздке между двумя кусками дерева, но Джульетта все же умудрилась выковырять его оттуда.

– Что это? – спросила Беа, привставая на цыпочки, чтобы заглянуть матери через плечо.

– Монета. Старая. Кажется, двухпенсовик.

– Ценная?

– Да нет, вряд ли. – Она потерла монетку пальцем. – Но симпатичная, правда?

– Да какая разница? – Рыж скакал с ноги на ногу. – Можно мы уже спустим ее? Ну ма-а!

Задавив остатки материнской тревоги и отогнав всяческие «а вдруг?», Джульетта объявила лодку годной и сама помогла детям дотащить ее до края поля, откуда смотрела потом, как они, сгибаясь по обе стороны своей неудобной ноши, скрываются с ней вдали.

Тип был еще в саду, когда Джульетта вернулась. Солнечный свет пятнами пробивался через кудрявую крону японского клена, зажигая в мягких прямых волосах ребенка золотые и серебряные прядки. Он опять принес солдатиков и играл в какую-то замысловатую игру, задействовав палочки, камешки, перья и другие занимательные штуковины, разложенные по кругу.

Она заметила, что Тип болтает, как сорока, а подойдя ближе, услышала его смех, тонкий, как звон колокольчика. От него сразу сделался светлее и этот солнечный день, и все их будущее, но тут малыш наклонил голову, и Джульетта поняла: он прислушивается к чему-то, неслышному ей. Ясный день померк для нее, будто тень нашла на солнце.

– Тебе весело, малыш Типпи? – спросила она, подходя и садясь с ним рядом.

Он кивнул, взял одно перо и начал вертеть его пальцами.

Джульетта смахнула с его коленки сухой лист.

– Расскажи мне – я тоже люблю шутки.

– Это была не шутка.

– Нет?

– Это просто Берди.

Джульетта была к этому готова и все равно почувствовала, как у нее холодеет в животе.

Тип добавил:

– Она меня смешит.

Джульетта подавила вздох и сказала:

– Ну что ж, это хорошо, Типпи. Когда живешь среди людей, важно уметь выбирать тех, кто может тебя рассмешить.

– А папочка тоже смешит тебя, мама?

– Еще как. Никто больше так не умеет, ну, только вы трое.

– Берди говорит… – Тут он умолк.

– Что, Типпи? Что она говорит?

Он покачал головой и стал смотреть на камешек, который теперь катал по своей коленке.

Джульетта попробовала зайти с другой стороны.

– Тип, а Берди сейчас с нами?

Кивок.

– Прямо здесь? Сидит на земле?

Еще кивок.

– Какая она?

– У нее длинные волосы.

– Правда?

Он оторвал взгляд от камешка и стал смотреть прямо перед собой:

– Да, они рыжие. И платье тоже длинное.

Джульетта проследила за его взглядом и выпрямила спину, заставив себя улыбаться во весь рот.

– Здравствуй, Берди, – сказала она. – Как приятно наконец познакомиться с тобой. Я Джульетта, мама Типа, и я уже давно хочу сказать тебе спасибо. Типпи говорил мне, что ты сказала ему, чтобы он заботился обо мне, и я хочу, чтобы ты знала: он очень хороший мальчик. Каждый вечер помогает мне убирать после чая посуду, складывает со мной одежду, пока двое других бесятся, словно дикари. Я очень им горжусь.

Маленькая ладошка Типа скользнула в ее ладонь, и Джульетта пожала ее.

«Быть родителем – это же так просто, – услышала она насмешливый голос Алана. – Примерно как с завязанными глазами вести самолет с дыркой в крыле».


Глава 19 | Дочь часовых дел мастера | Глава 21