Глава XVII
Кто же счастлив?
Эмилия одна в своей комнате. Мистер Грэм отправился на совет директоров банка. Миссис Эллис перебирает в столовой изюм. Гертруда сидит с Вилли в маленькой библиотеке на нижнем этаже. Эмилия, в залитой лунным светом, но для нее погруженной во мрак комнате, поглощена своими думами. Голова ее лежит на руке; всегда спокойное лицо грустно, вся ее поза выражает состояние тяжелой меланхолии. Чем дальше сменяются мысли и чем живее встают в памяти прошлые страдания, тем ниже склоняется ее голова, пока не падает на подушки; слезы медленно текут по пальцам девушки.
Вдруг чья-то рука тихо легла на ее плечо. Эмилия вздрогнула от неожиданности; она даже не слышала, как вошла Гертруда.
— Что с вами, мисс Эмилия? — спросила девочка. — Можно остаться? Или, может быть, вы хотите побыть одна?
В голосе Герти слышалась такая заботливость, что слепая привлекла ее к себе со словами:
— Да, конечно, останься со мной!
Но, обняв девочку, она почувствовала ее дрожь и прибавила:
— Да ты сама дрожишь! Что случилось?
Гертруда заплакала.
— О, мисс Эмилия! Когда я вошла, мне показалось, вы плачете, и я надеялась, что вы разрешите мне поплакать вместе с вами. Я так несчастна, что мне только это и остается!..
Волнение ребенка заставило Эмилию позабыть свое собственное. Мисс Грэм стала расспрашивать Герти, что ее так огорчило.
Оказывается, Вилли приходил сказать ей, что он уезжает, далеко-далеко, на край света, в Индию. Мистер Клинтон был заинтересован в каком-то торговом деле в Калькутте и предложил Вилли самые блестящие условия, только бы он поехал туда в качестве доверенного. Будущее, ожидавшее его в этом случае, было неизмеримо лучше, чем если бы он остался в Америке; жалованье с самого начала было такое, что хватало бы на жизнь и себе, и тем, кто все больше и больше зависит от его заработка. Поездка давала большие шансы на скорое повышение, и хотя юноша был очень привязан к родным и к родине, он без колебаний решился на то, что ему подсказывали долг и здравый смысл. Он принял предложение. Как ни тяжела была мысль о разлуке на пять лет, а может быть, и больше, он и вида не показывал и говорил об этом проекте с матерью и дедом весело и непринужденно.
— Мисс Эмилия, как я перенесу его отъезд? Как жить без Вилли? Он такой добрый, он так любит меня! Он всегда был для меня лучше брата; если бы не он, я не пережила бы смерти дяди Тру. Как же я могу отпустить его?
— Это очень тяжело, Гертруда, — ласково сказала Эмилия, — но ты должна думать только о выгоде и успехе Вилли.
— Я знаю, — ответила Герти, — но я так люблю Вилли! Мы так долго жили вместе, мы всегда были вдвоем и думали друг о друге. Он старше и всегда заботился обо мне. Вы не можете себе представить, какими мы были друзьями!
Девочка бессознательно задела больную струну в душе Эмилии.
— Не могу себе представить, Гертруда? — ответила она дрожащим голосом. — Увы! Я понимаю, как он дорог тебе, лучше, чем ты думаешь. У меня тоже…
Она вдруг умолкла, быстро поднялась, подошла к окну и прижала горячий лоб к замерзшему стеклу; затем, обернувшись к Гертруде, она сказала своим обычным, спокойным тоном:
— Дитя, ты не понимаешь, сколько утешений осталось тебе в твоем горе. Какое счастье для тебя, что Вилли едет в страну, откуда ты сможешь часто получать письма, куда ему смогут постоянно писать друзья!
— Да, — сказала Гертруда, — он обещает часто писать своей матери и мне.
— И потом, — продолжала Эмилия, — это говорит о хорошем мнении мистера Клинтона о Вилли. Ты должна радоваться тому, что случилось. Ведь мистер Клинтон должен испытывать к нему полное доверие, чтобы дать такое поручение. Это очень лестно для Вилли.
— Конечно, — согласилась Герти, — а я и не подумала об этом…
— Вам было так хорошо, вы расстаетесь такими друзьями! О, Гертруда, Гертруда, разлука не должна сильно огорчать тебя; в этом мире бывает значительно большее горе! Ну, успокойся, дорогое дитя! Настанет день, когда вы вновь увидитесь, и это будет щедрой наградой за разлуку.
При последних словах голос Эмилии дрогнул. Гертруда с изумлением смотрела на нее.
— Мисс Эмилия, — робко сказала она, — значит, у каждого есть свое горе?
— А ты сомневалась в этом, Гертруда?
— Мне это еще не приходило в голову. Я узнала, что у меня оно есть, но думала, что других оно миновало. Мне казалось, что все, кто богат, тот и счастлив. Вы хоть и не видите, но у вас всегда такое спокойное лицо, будто вас ничто не тревожит. А Вилли? Разве я когда-нибудь могла себе представить, что у него будет горе? А когда он был без места, то часто плакал; потом, когда умер дядя Тру, да и сегодня, когда он пришел сказать мне о своем отъезде, он едва мог говорить. А теперь и вы плачете, — значит, и у вас есть горе…
— Такова судьба всех людей, Гертруда; изменить этого мы не можем.
— Неужели же, мисс Эмилия, нет счастливых людей?
— Счастливы те, кто научился с покорностью переносить страдания; кто при самых тяжких испытаниях смиряется перед Богом и не ропщет.
— Это очень трудно, мисс Эмилия.
— Оттого и счастливых людей на свете мало. А Господь посылает утешение всем прибегающим к Нему с верою и любовью.
Слова слепой не пропали даром: душа Герти исполнилась неведомого до сих пор мира и спокойствия.
Вилли должен был торопиться с отъездом. На все приготовления в его распоряжении была всего одна неделя. Дел было много, и Герти помогала миссис Салливан. До отъезда Вилли она гостила у Салливанов, и каждый вечер после работы молодой человек проводил с ними.
Однажды он пришел в сумерки. Его матери и деда не было дома, а Гертруда заканчивала работу.
— Если ты не боишься озябнуть, — сказал Вилли, — пойдем, посидим у дверей, как мы сиживали прежде. Бог знает, придется ли нам когда-нибудь опять побыть здесь…
— О, Вилли, не говори так! В целом городе нет дома, который бы я любила так, как этот.
— Я тоже, Герти, люблю наш старый дом. Но, возможно, когда я вернусь через пять лет, его уже не будет. Жалко, конечно, но что же делать…
— Что же будет с твоей матерью и дедушкой, если этот дом снесут?
— Не знаю, Герти, что станется со всеми нами; но если им придется переехать, я надеюсь, что буду в состоянии нанять им квартиру получше. Конечно, меня беспокоит, что они останутся одни; мало ли что может случиться. Ты будешь беречь их, Герти? Да?
— Да чем же я могу им помочь?
— Многим. Я помню, как ты ухаживала за дядей Тру, и когда я подумаю, что дедушка или мама могут захворать, я всегда вспоминаю о тебе. Если с ними что-то случится, ты ведь не оставишь их?
— Конечно, Вилли, я сделаю все, что смогу…
— Спасибо, Герти. Пиши мне хотя бы раз в месяц. Я тоже буду тебе писать. Так ты не забудешь меня, Герти, когда я уеду, и будешь любить меня по-прежнему? Да?
— Я-то тебя не забуду, Вилли, а вот ты уедешь в далекие края, кругом будет все новое, ты и думать забудешь обо мне…
— Наоборот, Герти. Один, в чужой стране, я буду постоянно вспоминать тебя и маму.
В эту минуту пришел мистер Купер, и разговор прервался. Только в день отъезда, утром, пока миссис Салливан заканчивала укладку вещей, роняя на них слезы, а мистер Купер сидел с потухшей трубкой в руках, Вилли шепнул Герти, помогавшей ему укладывать книги:
— Помни, Герти, если любишь меня, береги маму и дедушку; ведь они и тебе почти такие же родные, как и мне.
Мистер Купер, который все еще не мог привыкнуть к мысли, что Вилли может добиться успеха, дал ему множество советов относительно опасности несбыточных надежд и несколько раз напомнил, что тот совсем не знает жизни.
Миссис Салливан дала сыну не так уж много наставлений. Она верила в прочность его воспитания и свои материнские советы изложила кратко:
— Оправдай, Вилли, надежды своей матери.
Вилли уехал. Как ни тяжело было миссис Салливан расстаться с сыном, никто не слышал от нее ни ропота, ни жалоб.
После отъезда Вильяма Гертруда окончательно поселилась в семье мистера Грэма. Она поступила в школу и до самой весны прилежно училась.
Эмилия по большей части сидела дома; Гертруда так и не сошлась близко ни с кем из своих подруг по школе, и вместе с Эмилией они много гуляли, читали и разговаривали. Благодаря живым и ярким описаниям девочки всего увиденного мисс Грэм постепенно возобновляла знакомство с внешним миром. Во всех благотворительных делах Эмилии Гертруда была ее спутницей или посланницей, и все, кто зависел от Грэмов, начиная с кухарки и кончая мальчиком, приходившим за корками хлеба, все полюбили юную девушку; все видели, что она умна, хвалили ее и охотно обращались к ней, называя ее «мисс Гертруда».
Миссис Эллис по-прежнему не любила Герти; но Гертруда была с ней неизменно вежлива, а Эмилия всеми силами старалась, чтобы между ними не случалось конфликтов.
Мистер Грэм сперва не обращал на Герти никакого внимания, но постепенно, увидев несколько раз, как тщательно сложена его газета, как вовремя появлялись очки, которые ему самому пришлось бы долго искать, он заключил, что Гертруда — внимательная девушка; а когда, взяв последний номер любимого «Земледельческого Вестника», он заметил, что его листы разрезаны и аккуратно сшиты, он решительно объявил, что она — умная девушка.
Гертруда часто навещала миссис Салливан. Приближалась весна, ждали известий от Вилли. Но Грэмы уже переехали на дачу, а письма все не было.
Вскоре после этого Гертруда отправила Вилли письмо; она рассказала ему, как ей живется, и о своем посещении миссис Салливан перед отъездом из Бостона.