Сэр Джон глянул на себя в отполированное зеркало из бронзы, недавно водруженное на оружейную стену, и расхохотался.

Его новый оруженосец, юный Джейми, недоуменно замер.

— Сэр Джон?

— Джейми, нет ничего глупее, чем молодящийся старик, — пояснил тот.

Джейми Ворвартс был сыном купца из Хоека. Вся его семья погибла при осаде Альбинкирка, и мальчику некуда было идти. Об оружии он знал куда больше, чем о торговле, и полировал сталь лучше любого из предыдущих оруженосцев сэра Джона. Парнишка лет четырнадцати, с измученным лицом, высокий и очень худой из-за скудного питания — едва ли кто-нибудь счел его бы привлекательным.

Юноша вернулся к полировке нового нагрудника своего господина, состоявшего из шести частей и отлитого из дорогой чудо-смеси стали и латуни, со стихами из Библии, начертанными по краям.

— Мог бы, по крайней мере, сказать, что я не старик, — заметил сэр Джон.

Он стоял перед зеркалом, которым обзавелся впервые за последние двадцать лет, примеряя отменного качества зеленый дублет — три слоя плотного полотна, покрытого шелком, и к нему пара зелено-красных чулок, расшитых цветами и осенними листьями. Чулки были стегаными, но с небольшой набивкой, чтобы их можно было надевать под доспехи, впрочем, как и сам дублет. В Альбинкирке подобный наряд вполне мог заменить придворное платье, а еще в нем сэр Джон выглядел стройным и опасным.

И старым.

— Да-с, товар явно не первой свежести, — проворчал он.

Джейми посмотрел на него и с улыбкой заметил:

— Отменно выглядите, милорд. И чертовски хорошо сказано, милорд.

— Не я придумал, юный ты шалопай. Когда я был лет эдак на сорок моложе, так мы называли продажных женщин, слишком старых для постельных забав. — Сэр Джон нахмурился.

— В женщинах постарше есть своя изюминка, — осторожно заметил оруженосец.

— Знаю я местечко, где ты непременно станешь любимчиком.

Через час они прибыли в поместье Мидлхилл с парой навьюченных большими плетеными корзинами ослов. Старый рыцарь воздвигся на своем коне посреди двора, отметив, что новоиспеченная паства подстригла траву, а на земле больше не валялось ни единого клочка одежды. С его предыдущего визита трава чуть пожелтела, зато дом выглядел намного чище и опрятнее. Дверь вернули на место — в чем он принимал непосредственное участие, а на полях шесть женщин по очереди ходили за плугом, распахивая землю для посадки озимой пшеницы. Правда, борозды у них выходили не слишком ровными, но ведь пахота — занятие не из легких даже для привычного к тяжелому физическому труду мужчины.

— Джейми, — окликнул парня сэр Джон, — видишь вон тех прекрасных дам, сражающихся с плугом?

Оруженосец подался вперед и замер.

— Разве рыцарское это дело — пахать?

Сэр Джон нахмурился. Когда речь заходила о рыцарстве, он чувствовал себя настоящим лицемером, поскольку большую часть жизни провел, убивая людей ради денег, хотя и носил доспехи. Однако он пожал плечами и заметил:

— Джейми, по моему разумению, любая помощь нуждающейся в ней женщине и есть рыцарство. В данном случае это пахота.

Оруженосец скинул котту и дублет, чтобы не жариться на солнце, а сэр Джон усмехнулся, подумав, что он бы и сам не прочь произвести должное впечатление на шестерых женщин, которые, едва осознав, что их вот-вот избавят от тяжкого труда, тут же прекратили работу, щадя собственные спины.

Во двор вышла Хелевайз и улыбнулась.

— Я пахала вчера, — сообщила она. — Мой отец говаривал, что женщина может делать все, что делает мужчина. Но, клянусь ранами воскресшего Христа, он был истинным джентльменом и ни разу в жизни не пахал землю. — Про себя женщина неожиданно отметила, что неосознанно встряхнула волосами, совершенно случайно распущенными. И чистыми.

— Я мог бы сделать тебе массаж спины, — предложил сэр Джон. — Он помогает, когда я слишком долго упражняюсь с мечом.

Обрадованная Хелевайз снова улыбнулась.

— Могли бы, сэр рыцарь. Но нет, думаю, не раньше, чем все уснут. — Она направилась к двери и, чуть понизив голос, добавила: — А возможно, даже не сегодня.

Он отвел своего скакуна в конюшню и заметил, что там побывала верховая лошадь монахини — солома сохранила отпечатки ее изящных копыт, а в стойле лежал свежий навоз.

Сэр Джон зашел в дом, и Хелевайз указала ему на деревянную скамью с высокой спинкой, приглашая присесть рядом, и тут же вернулась к перевязыванию бечевкой различных трав.

— Мне удалось спасти большую часть своего сада с целебными травами. Обычно они растут в дикой местности. Наверное, поэтому Дикие их не тронули.

Старый рыцарь решил ей помочь и принялся разрезать пеньковую бечевку на кусочки нужной длины и обвязывать пучки розмарина. Маленький мальчик, лет семи или восьми, брал по одному пучку за раз, забирался на приставную лестницу и прикреплял пучок к стропилам.

— Что привело вас сюда на этот раз? — поинтересовалась Хелевайз, при этом ее глаза засверкали.

— Я запросил у короля новый гарнизон, — ответил сэр Джон. — До того как он прибудет, мы с Джейми остаемся странствующими рыцарями. Так что, возможно, вам придется видеть нас чаще, чем вам бы того хотелось.

— Сомневаюсь, — отозвалась она. На миг их руки соприкоснулись. — Днем здесь была сестра Амиция. К сожалению, вечером она вернется.

— Тебе она не нравится? — поинтересовался старый рыцарь.

— Ни в коем случае. Вот тебе крест, Джон, я восхищаюсь ее верой в наш успех. Она заставляет женщин гордиться тем, что они женщины, а моя дочь так и вовсе в ней души не чает. Я не жалуюсь на дочь, но она была в Лорике, где молодые аристократки ведут себя крайне легкомысленно...

Губы старого рыцаря тронула улыбка.

— Не смейтесь надо мной, сэр! Я слишком стара, чтобы заинтересовать кого-то, и слишком благоразумна, чтобы искать на свою голову приключения. — Хелевайз залилась румянцем.

— Что касается меня, мадам, то я нахожу вас очень красивой. — Он протянул руку и нежно убрал завиток волос с ее лба, затем улыбнулся, заглянув ей прямо в глаза. — Но это все королева. Она совершенно непредсказуема и легкомысленна, и все ее окружение ведет себя точно так же.

— Не желаю слышать о ней больше ни слова.

— А я ничего и не говорю. Просто то, что позволительно королеве, не всегда нравится матерям.

— Где же была ваша мудрость лет эдак двадцать назад, мессир?

Он рассмеялся.

— В те времена я ее еще не обрел, милая.

Женщина покачала головой.

— Мне не хватает Руперта. Странно говорить тебе подобное, но на него всегда можно было положиться. Да и с Ниппой он ладил лучше, чем я.

Джон тоже помотал головой и, прислонившись к углу дымохода, вытянул обутые в сапоги ноги ближе к пламени.

— Никогда ему не завидовал. Однако же я так и не стал кому-либо мужем. А он не стал рыцарем.

— Верно, — согласилась она, а потом внезапно добавила: — Мне прямо не терпится почувствовать твои руки на своем теле.

— И кто же теперь ведет себя чересчур легкомысленно?

Хелевайз снова покачала головой.

— В любом случае, пока монахиня здесь, тебе лучше ко мне не приходить. Он улыбнулся и встал.

— Тогда я не стану увиливать от работы в поле: буду пахать, пока не сойдет семь потов.

— Кстати, ты отлично выглядишь, — заметила Хелевайз.

С быстротой молнии сэр Джон склонился над ней и страстно поцеловал.

Три долгих мгновения спустя она отстранилась от него.

— Как тебе не стыдно! — воскликнула женщина, но быть суровой у нее не получилось. — Прямо средь бела дня!

Чуть позже во дворе появилась монахиня, и сэр Джон, успевший раздеться до чулок, забрал у нее лошадь, затем взял в руки вилы, чтобы вычистить стойло от навоза и подкинуть свежей соломы. Амиция привезла провизию.

— Я захватил с собой вашу посылку. Она должна быть где-то в седельной сумке.

Монахиня улыбнулась.

— Не стоило так утруждаться. Лишние вещи мне ни к чему. — Она улыбнулась ему еще шире. Затем нахмурилась. — Самих Диких я не видела, но около старой переправы заметила следы больших разрушений, будто стадо оэлифантов плясало там до упаду. Деревья вырваны с корнем. А дом, который, насколько я помню, в прошлый раз был цел и невредим, теперь стоит без крыши.

— Около переправы? — переспросил старый рыцарь, роясь в седельной сумке. Ему вдруг начало казаться, что он оставил посылку на своем рабочем столе в Альбинкирке. — Как часто вы бываете у переправы?

— Раз в неделю. Я служу мессу на руинах тамошней часовни, поскольку это единственная церковь на ближайшие семь миль.

Внезапно сэра Джона озарило.

— Постойте-ка. — Он опустил руку в висящий на поясе кошелек. Там и нашелся адресованный Амиции сверток величиной с большой грецкий орех. — Извините, я думал, он в седельной сумке, а оказалось, здесь.

Монахиня взяла сверток и внимательно рассмотрела его. Сэру Джону показалось, что она разочарована.

— Позвольте ваш клинок?

Сэр Джон извлек из ножен рондельный кинжал и передал ей, и она разрезала вощеную обертку. Внутри в самом деле оказался грецкий орех. Монахиня расколола его и охнула.

Чуть помедлив, старый рыцарь спросил:

— С вами все в порядке?

Ее лицо исказилось, будто она беззвучно рыдала. Затем Амиция взяла себя в руки.

— Вот ублюдок! — прошипела она и запустила грецкий орех через всю конюшню. Звонко ударившись о каменную стену, тот отлетел и затерялся в темноте.

Сэр Джон, чье благородство судьба решила испытать еще раз, предпочел потихоньку выскользнуть из конюшни через главный вход. Некоторые вещи слишком опасны для простых смертных. Вокруг Амиции, освещая темные стойла, начало разгораться зеленовато-золотистое пламя, и он не стал раздумывать, что произойдет дальше.

Через несколько ударов сердца свет потух, и старый рыцарь услышал тихий смех. Монахиня выступила из сумрака конюшни под угасающие солнечные лучи; в ее руке что-то блестело.