АСТРОСТРАДА УСПЕНСКОГО
Искры гравия усталых обмякших колес ночное кружение. Обожженная светом фар извивающаяся гранитная лента пределом потусторонней тьмы. Ночери дочи. Неподдельная разность во взорах мелки глаз близоруких скитальцев.
На примитивных своих на рычащих своих механизмах стадом шумливым и грозным по пустошам франков. Туда где Рейна воды несут свой радужный покров и жерла темнеют зловещих орудий. Сразу за мостом предупредительный зрак «Zoll».[22] Помигивание подфарников. Язык вспышек.
Криогенный сезон подходит к концу ветра-юнкера откатывают тундру на север освобождая место для весенних маневров буйных своих полков. Желтые стрелы. RECHTS FAHREN.[23] Ни за что на свете.
Чартерис весь в паутине останавливает свою бабамши. И он и Анджелин выходят на обочину как славно было бы лежать на этом самом месте недвижно-негаданно и смотреть на белые утесы ночных облаков чувствовать их свежесть. Хлопание дверец. Все уже на дороге возле своих лимузинов позевывая и потягиваясь один за другим утопают в тумане. Собратники.
Разом заговорили, Глория, обращаясь к Анджелин:
— Сдается мне, я в этих краях уже бывала.
— Не верь своим рецепторам, Глор! Но в чем-то ты права — здесь пахнет любовью. Ты чувствуешь?
— Да ну! Я бы этого не сказала, просто это место может оказаться совсем другим местом — ты понимаешь, о чем я? Скажи, мы приехали сюда специально или это вышло само собой?
Местом и часом сражена наповал.
— Какая разница? Я думаю, самое время чайник поставить, а то у меня уже ум на разум заходит!
И другие голоса словно из-под земли чего-то требуют от него сами ни черта не делают для того чтобы выйти из этих своих зловонных лабиринтов мол наш Шаман он все может пусть он этим и занимается не нашего это ума тело. Шумно дышат — дышат все разом хрустят суставами ворочают пальцами скрежещут одеяниями. Море мерзких звучаний.
Сделав глубокий вдох чтобы вынырнуть из этого морока четко и внятно:
— На сегодняшний день мы отработали все. Сейчас мы ляжем спать друзья дальнейшее же завтра.
Они принялись устраиваться на задних сиденьях автомобилей кто-то на бледном пламени пытался вскипятить чайник но это было непростым делом. Анджелин спала отдельно от Дрейка он же подрулил к стройной Элсбет присоединившейся к ним где-то в Люксембурге юной полной нерастраченного тепла Элсбет еврейская кровь которой
Дыхание ночи постепенно взяло верх они уже не сопротивлялись уходили один за другим в таинство ее заворачиваясь в свои одеяла и замолкая и каждый раз
Глубоко-глубоко лимб смерти жестокие жернова грез альтермотивы все эти я старою кожей сходя с себя самого затвор щелкает ежесекундно клацание автофотографии количество переходит
Соединенные Шпаты Америки и
Он чувствовал ее тепло тело ее тепла ток крови в ее жилах не открывая глаз она улыбнулась и обняла его запах пота и спальника словно тем летом когда небритым просыпался и видел перед собою горы залитые солнцем исполненная мудрой стати земля теплое дыхание —
Брань глотки в униформах и голоса многомерников беготня и шум дикий рев двигателей
Прямо перед носом тяжеленные ботинки. Ну и дела! Не успели переправиться через Рейн как на нас свалилась Deutcher Polizei.
Головы учеников бесстрастные созерцатели астрострады. Грузный жандарм оступившись рухнул наземь и завопил призывая присутствующих к порядку.
Чартерис рассмеялся и нащупал рукой лежавшие рядом джинсы.
— Ты бы нам для начала объяснил, что ты понимаешь под порядком, парень, мы ведь законов ваших не знаем. Прежде под этим словом понимались начищенные бляхи и строевые занятия на плацу — ты это имел в виду?
Он присмотрелся получше и понял, что к швабам сказанное не относится: у одних не было ремней у других пуговиц на мундире у третьих не было ни ремней ни мундиров у четвертых сапог и так далее. Жандармы дружно покашливали надеясь таким образом справиться с затором.
Один из крестоносцев спрыгнул с кузова своей машины, держа постель под мышкой, и тут же его сбили с ног и потащили к полицейскому фургону: раз-два, раз-два, левой-правой, левой-бравой.
— Ви хотел непослушайт! Бог фам в помочь! — кричали они.
— Катитесь подальше, вы! — кричали они.
— Вы не на помойке, вы в полицейском государстве, у нас порядок! — кричали они.
— Ми ваш Schnitt кинем яма а вас будем стреляйт! — кричали они.
— Освободите проезжую часть — немедленно освободите проезжую часть! — кричали они, хотя дорога была тиха, словно равнинная река, словно полоска ткани. У Арми в руках появилась флейта и он заиграл и все крестоносцы запели:
— Освободите проезжую часть астрострады Не место дерьму здесь! не место!
Жандармы окаменели предавшись Schwarmerei.[24]
Шум этот разбудил Элсбет. Она потянулась и села сразив видом своей груди молоденького шваба пробормотавшего:
— Ach, ein Zwolfpersonenausschnitt!
Она же его увидев начищенную бляху завопила так пронзительно, что от этих децибел всем стало совсем тошно.
Не успел Чартерис натянуть на себя джинсы, как рядом с ним выросла Анджелин:
— Колин, ты только посмотри, что они с нашими ребятами делают, еще минута — и мы все окажемся в каталажке ты должен срочно что-то придумать Колин все дело в том, что мы действительно мешаем движению — не знаю, зачем только мы здесь остановились. Сделай что-нибудь, Колин, — прошу тебя — сделай что-нибудь!
Элсбет она не видела в упор.
— Но ведь кроме нас здесь никто и не думал двигаться — разве не так? Для кого мы должны освобождать дорогу?
— Ты не мне это говори — скажи это лучше их фюреру. Вон он едет.
Показывает на белую патрульную машину открытую похожую на космический корабль или яхту ей не страшны шторма открыта всем ветрам внутри детина в белых одеждах на груди тысяча медалей гигантская сигара рядом двое поменьше подобострастно:
— Герр Лаундрай!!!
И швабы в один голос:
— Кто у вас главный?
Бревна на обочине.
Лемех времени. И
Действующая на нервы меланхоличность и регулярность металлоконструкций. Норд-Ост. Мост.
Медленно крики молчанье округа и всюду недвижность лишь утренний бриз поигрывает лохмами там в Англии они выглядели куда естественнее Матери-Природы дети здесь же разом осиротели. Норд-Ост.
— А что?
Всех или никого. Все застыло внутри и снаружи, а Арми знай себе пиликает — профессиональный флейтист.
Все еще не застегнув джинсов своих Чартерис через торосы машин к человеку в белом рядом тенью Анджелин хрупкая но крепость его внешнее обрамление придает композиционному центру особое своеобразие символ вечности при этом возможно замедление временных потоков а ведь он когда-то уже знал он плоским камешком пропрыгает по зеркальной поверхности океана истины хотя предпочел бы погрузиться в его холодные воды прочь от этой невнятицы на обычном уровне сознания серые истертые ступени изогнутые решетки перила наверняка лили в Италии и вот он уже в большой просторной комнате полы выложены разноцветной плиткой черное и красное трансценденция о упокой меня навеки в сознаниях исполненных тайн мой мир я могу перемещаться в его пределах при этом время практически останавливается и откуда ни возьмись птицы похожие на живущих в вечности ящеров.
— Ты этим сбродом командуешь?
Блистание медалей перезвон я только что был совсем в другом месте пусть минуту назад но был не здесь что это было неужто Вечность? Как я успел тогда? Затикал мецроном. Он ли? Швабские иллюзии его настоящего.
Неужели они предадут его?
Возвысив голос:
— Я командую не только этими людьми, я командую временем — настоящее ничтожно, говорю я вам. Я — Чартерис и рай во мне, я чувствую его, я знаю это!
Он замахал руками заметив что они взмыли в небо пытаясь нащупать крылами новые измерения птицы стремительно превращались в ящериц новая же тварь обратилась в камень. Все виденное нами недостойно существования потому и старый христианский мир лежит в развалинах оставьте его и идите туда где жизнь — это я Чартерис говорю вам! Идите туда где жизнь! И он вновь пустился в изъяснение своей великой системы. Человек-Водитель синтезирует в себе все реалии собственного мира при этом мир этот предстает ему чем-то настолько — Он наконец-таки застегнул свои джинсы и взобрался на капот космической яхты. Новая топография Земли основана на полном отказе от иллюзий и отличается от прежней прежде всего многомерностью казавшейся допсиходеликам противоречивой что объясняется их координатной обусловленностью.
Ликование и пение всеобщего восторга не разделяют только жандармы — немцы и мрачны. Чартерис набрал полные легкие воздуха и продолжил:
— Если говорить об этих уровнях нашего сознания то с ними все обстоит достаточно просто вам необходимо накопить определенный опыт или как говорит Успенский багаж. В этом случае истинное сидерическое время и ваши аркадные ритмы придут к синхронности — разумеется речь идет о фазах.
— Пшел вон с моего автомобиля! — проревел внезапно побагровевший обладатель тысячи медалей.
Два полисмена согнали Чартериса вниз.
— И еще хочу сказать вам — временной поток похож на паучьи тенета мало того он обладает определенным динаметром! Пусть же циркадные центрифуги ваших «Я» исполнят вас центростремительности! Внемлите сказанному мною ибо тот кто не услышит моих слов обречен будет на погибель в водах времени!
Они наступали на него он же отходил назад пытаясь лягнуть то одного то другого. Разве я сейчас сплю? Нет — сейчас я определенно бодрствую. Многое из того что мы считаем реальным на деле лишь представляется нам таковым ибо мы спим беспробудным сном. Далее. Реальность никак не связана с какими-то там предметами неважно какова их природа. Более того в известном смысле она противостоит им. Стены камни окна — разве это реальность? Они реальны ровно настолько насколько реально то что присуще скорее не им но нам если здесь вообще возможно говорить подобным образом. Многое из того что я сказал им покажется диким они не готовы к восприятию столь глубоких истин. Честно говоря я и сам к этому не очень-то готов. Уф. Смотрю на Джи. Улыбка во весь рот.
— Когда все кончилось больше всего я поражался не чему-нибудь но тому что я говорил им.
Я шел по Троицкой и понимал что все люди спят.
Швабы переглянулись и тут же я стал слышать какую-то странную музыку точнее треньканье. Как много я им сказал. Златогрудый начальник описал рукою параболу и остановил руку только тогда когда его толстый розовый палец указал мне на грудь коснулся сердца. Два полицая разом заграбастали то, что Успенский называл истинным «Я», прихватив заодно и все мои личины.
Златогрудый муж поднялся и провещал:
— Я ценю подлинных лидеров но превыше всего ставлю Загонопослушание! Здесь же я наблюдаю серьезное отступление от принятых в нашем обществе норм — стоянка автомобилей здесь строго запряжена! Вы не просто угрожаете безопасности наших дорог, вы посягаете на модальные устои нашего вещества — хиппи у нас вне загона! И посему — возьмите этого голосатого верзавца и спровадьте его в камеру — ему там самое место!
— Эй, они хотят арестовать нашего спасителя! — злокричал Руби Даймонд подбежав к Анджелин. В руке он держал самый что ни на есть реальный объект форма и размеры которого практически не менялись во времени объект сей имел металлическое происхождение и от того весело поблескивал. На ноги вскочили и все прочие сновидцы-крестоносцы. Настучать глупым швабам по кочану. Но не тут-то было — бравые жандармы так же как и их противники испытали на себе действие ПХА однако на них аэрозоль повлиял существенно иным образом — они жили ради установления и поддержания Ordentlichkeit[25] на своей родной земле.
Герр полицай комиссар Лаундрай пленил главного зачинщика беспорядков подчиненные же его занялись рядовыми мятежниками. Ordentlichkeit обутый в тяжелые сапоги и вооруженный дубинками одержал легкую победу.
Медленно их повели босоногих налитые кровью глаза в каталажку. У мостовой сайка пригожих глазеющих на бравонарушителей Герр и Фрау Крах и крошка Zeitgeist[26] Крак кивает головой. Gut, gut.[27]
Кости гигантской твари кости из камня плоть известка и гипс выкрашенные в демократический желтый погружено в сон существо внутренности темны и прохладны пол паркетный бесконечные переходы скрадывающие друг друга возникающие неведомо откуда помигивающие редкими лампами все вы спите ребята и так далее — я сказал вам все что нужно — решать вам.
Громыхая недоуменно сапогами. Полиция. Прутья прутья прутья до бесконечности индустриальный север частые вертикали материи призванные удерживать сознание взаперти. Sittlichkeitsvergehen.
Громыхая недоуменно своими тяжеленными сапожищами жандармы в спертом пространстве бесконечные двери и двери они ошиблись должна быть и какая-то другая сторона какой-то выход. Мы заблудились! Глазами повсюду в поисках выхода рассеянный серый свет. Но нет! У каждого свой собственный выход точнее вход вереница каверн. Ключи у них. У швабов.
У двери в кабинет Герра Лаундрая его делохранитель Хорст Вексель пропускает вперед Герра и Чартериса и тут же заходит в кабинет сам предлагает рюмки со шнапсом. Чартерис стоит недвижно пораженный неожиданной трансформацией реальности странностью происходящего все мягкое и нежное грубою ломкой стеной черного леса Лаундрай страстно о Государстве которое уже не может функционировать нормально после этого известного психо-химического воздействия это реальность и мы должны исходить именно из этого а не закрывать глаза на проблему ученые нации в настоящее время работают над созданием противоядия которое могло бы гарантировать нации тысячелетнее царство здравомыслия и стерильной чистоты составляющих эту нацию сознаний. Что касается старых расистских теорий то они уже давно дискредитировали себя и выказали полную свою несостоятельность. И все же мы должны бороться не с теориями но с отклонениями любого рода ибо опасность для нации представляют именно они.
— Вы англичанин и вы должны меня понимать.
Громко смеется ухмыляется и бравый Хорст Вексель.
Но оставим шутки сейчас не время шутить если говорить начистоту дурные последствия войны сказались и на нашей стране вследствие потери организованности и порядка мы потеряли шесть или семь миллионов соотечественников умерших от голода мы страдаем именно вследствие потери дисциплины нам нужен настоящий сильный лидер, который смог бы придать нашей стране необходимую динамику. Сила и порядок — вот что нам нужно. Именно по этой причине я и решил собрать эту небольшую армию, большее пока, увы, невозможно. Nicht wahr?[28]
— Я хотел понять что вы собираетесь делать с моими друзьями они в камерах мы ведь не оккупанты мы мирные туристы несущие свет миру!
Как удачно сказано — «несущие свет миру» — это все равно что намазать водород на хлеб.
— Так как же мои друзья?
Все в руках Святого Чартериса. Мы об этом еще поговорим необходимо было убедиться в том что вы на самом деле являетесь лидером теперь когда это установлено да вы видели наше воинство оно конечно несколько босовато в головах так сказать но зная какая именно часть контингента подверглась воздействию света а также то как нам необходим подлинный лидер в конце концов и вас такое положение вещей вряд ли может устраивать вы стали мессией только для этого грязного сброда в то время как да да эти новые животные они ведь как живут это последовательность мгновенных переносов из одной статичной позиции в другую аккуратная лужайка оттуда прямо в бунгало со сварным закатом ну что ты дорогой что ты! Британия имеет к этому такое же смешно никогда не видел белой формы некто А. московский газетчик вас необходимо проверить если пройдете прощения просим — нет — не взыщите закон это закон если вы нарушили этот закон то кто даст гарантию что уже в следующую минуту не преступите и другой? Это основа нашей социальной философии старик — nicht wahr?
Хорст Вексель оставил перед Чартерисом чистый бланк анкеты Лаундрай тем временем важно покинул свой кабинет. Он сидел за столом рассматривая лист испещренный точками линиями и прямоугольниками с заключенными внутри них аnweisungen.[29] Немилосердный свет и способы защиты от света мультиформы грез вероятно активность является единственным способом оставаться пассивным активное всегда лживо пассивное же находится по ту сторону где живут лотофаги страдание это неизбывная омраченность тьмы и это сопричастность бесконечному невыносима они даже выработали особую концепцию антистрадания пытаясь тем скрыть животный страх к тому же существует такая вещь как инфекционные заболевания будь на то моя воля и я согласился бы с ним его клоуны могут помочь мне но я к сожалению не умею летать все что у меня есть это колеса и полная голова разных-всяких мыслей
Молча боролся с собою в немилосердном германском свете пока Вексель не предложил ему горячую сосиску.
— Как вам босс?
— Ваш босс это его форма.
— Ну а как вам эта форма?
— Не очень чтобы очень.
— Это вы зря! Ему она очень даже идет. Белый человек белый мундир…
— На фоне мундира не такой уж и белый.
— Все это пустые условности.
Склонился так низко что губами задел сказанное.
— Он мыслитель каких мало вы в этом еще не раз убедитесь, него здесь лаборатория своя пока его нет я вам ее покажу.
— Как однако хороша была сосиска!
— Мне очень приятно что она вам так понравилась теперь же смотрите!
Он распахнул одну из дверей настежь и взгляду Чартериса предстало нечто совершенно фантастическое. Жаль что лаборатории этой не видел Боурис кто-кто а уж он-то сумел бы оценить ее по достоинству.
— Вы зря смущаетесь он вам ее и сам рано или поздно покажет он очень добрый вы себе даже не представляете какой он добрый и умный. Мыслитель в полном смысле этого слова и удивительно чистоплотен он и от меня того же требует вы все поразительно антисанитарны не представляю как он выдерживает общение с вами из этого тут же становится ясно что вы никакой не пророк будь так и вы были бы стерильны когда-нибудь мой босс найдет решение всех проблем этого мира он целые ночи здесь проводит судьба мира ему важнее чем собственный его сон — сколько живу никогда таких самоотверженных людей не встречал.
Укажите вашу группу крови были ли вы донором переливали ли вам донорскую кровь? Подвергались ли вы воздействию акупунктурными методами?
— Он пытается синтезировать Водород 12 вот чем он здесь занимается он говорит что наш Рейн это главная артерия тела Германии если мы наполним эту артерию Водородом 12 то им напитаются и все наши земли от юга и до самого севера из Рейна же Водород 12 попадет в мировой океан глобула нашего мира моментально оздоровится очистится от этой арабской дряни — все нездоровое все нечистое отомрет! Вы не представляете какое счастье работать с этим замечательным человеком с этим замечательным этим чистоплотным человеком с этим замечательно чистоплотным человеком!
Он сделал странный пируэт и вынырнул из комнаты.
Внизу за параллельными прутьями бренчали на гитарах на ходу сочиняя что-то не слишком складное импровизируя на тему солнце и натиск. Для матросов с проплывавших мимо барж музыка моих людей гладь Водорода 12.
Meinherr Лаундрай белым свертком из-под душа. Вексель вытирающий его насухо работа есть работа белоснежный халат выкрашенная в белый кожа мягких туфель отороченных мехом горностая. Подходит к окну и взгляд бросает на нейтральную Францию кулдыкающую на солнышке.
Из ящика стола достает гигантские сигары.
— Пардон, возьмите это я вам рекомендую мы будем друзьями у нас все должно быть как у друзей. Lungentorpedo.
— Табак не потребляю.
— Это вы зря. Этот дым обладает успокоительным действием дым весьма благотворно влияет на нервные центры помимо прочего он способствует концентрации сознания — понимаете? Берите пока дают.
— Я такую гадость не курю.
— Сейчас мы посмотрим кто из нас курит а кто нет. Хорст, тащи шнапс!
— Один момент, хозяин!
— Живее ты, скотина!
Раскрасневшееся лицо но бой уже вернулся в руках бутыль и пара рюмок вырвав из рук наливает себе и тут же опрокинув требует того же от Чартериса.
— Тюремный яд.
Все выливает на пол.
— Вон ты какой!
Жертва на стуле. Подходит ближе к оппоненту и одним ударом на другой энергетический уровень — на пол.
— Будешь впредь знать как себя вести я тебя быстро хорошим манерам научу тебе это в жизни не раз пригодится. Вставай вставай скотина!
Преодолев земное притяжение встал перед гигантом в халате из-за дымной завесы голос Лаундрая.
— Ну а теперь мы займемся обсуждением проблем связанных с сексом. Я много говорить не буду перейду сразу к сути вопроса. Я в расцвете сил я днями занимаюсь ветхованьем и верховной ездой мой дед и мой отец приучили меня упражнять тело оно должно быть нашим послушным рабом говорили они строгие оба а что это были за люди без лишней скромности скажу — таких как они — единицы эти иттельмены были выдающимися мыслителями непризнанными гениями я бы сказал они могли спасти наш мир уже тогда… Впрочем что я болтаю идем я покажу тебе свою лабораторию ты же слушай — я унаследовал не только их гений я так же как и они великий администратор и явный лидер. Я мог бы повести за собой всю нацию! Хорст!
— Я здесь, сэр!
Длинный нос из-за двери.
— У меня есть задатки лидера?
— У вас их очень-очень много! И при этом, mein Herr, вы всегда так добры я уже не говорю о вашем замечательном блестящем интеллекте таких…
— Пшел прочь, низкий льстец! Будешь много говорить — вышибу в одну минуту!
Широким шагом в лабораторию дымный вонючий шлейф торпеда в зубах и понизив голос алхимик теперь говорит:
— Это редчайшие качества Чартерис дай Бог чтобы человек обладал хотя бы одним из них я же обладаю сразу всеми. Сплошная мука при этом куда деть собственную плоть я не могу стать подлинным лидером по этой причине — мне не хватает святости. Мой сексуальный центр постоянно в напряжении он перегрет. Разумеется как только мне удастся синтезировать Водород 12 и напитать им рейнскую волну все секс в том числе исчезнет как таковой он станет ненужным.
Перешагнул через клубок кабелей и сел на скамью.
— В правильно организованном мире этот элемент будет отсутствовать пока же я хочу спросить что ты можешь сказать на этот счет чем ты можешь помочь ведь говорят ты провидец и мудрец скажи что надлежит мне делать.
— Что вас пробудило — истина или змей?
— Я слишком развращен я это знаю что не мешает оставаться мне героем ученым и вождем. Ты видишь — я исповедуюсь пред тобой нисколько не таясь — nicht wahr? Змея шуршит внутри.
— Мне важно знать была ли кундалини…
— Была наверняка! Я перепробовал все и вот теперь я задаюсь вопросом как я могу вести других в то время как меня ведет мой уд срамной?
Вот и Гурджиев старый городской шаман в истертых шлепанцах ухмыляется самодовольно себе в усы этот вопрос ему зададут еще не раз — кто погрузившись в себя хотя бы раз не утонул в себе тот плут. Лаундраю даровать истину послать его в нокаут кулаками Джи.
— Секс — естественный обычный путь утилизации энергии и воспроизводства человеческими организмами самое себя. Он всеобъемлющ и вездесущ словно водород он является одной из главных пружин многомерной и самобытной жизни нашей все что делают люди связано так или иначе с сексом политика веригия искусство театр музыка все это секс. Люди ходят в театры церкви и на стадионы единственно потому что собирающиеся там мужчины и женщины притягивают их зов пола так это называют. То же самое влечение лежит в основе любых коллективных проявлений — революций военных кампаний и тому подобное. Мы привыкли говорить о сострадании интересе и прочем но все это блажь в основе всегда лежит секс. Как видно из сказанного секс одновременно является и причиной механистичности нашего существования ибо коллективные проявления всегда основывают себя на механических реакциях индивидуумов в основе гипноза как можно было уже догадаться лежит все тот же секс чем больше место он занимает в жизни человека тем больше человек похож на машину.
— Замечательно!
Дрожащими руками ко рту торпедную сигару.
— Механистичность является великой силой на ней основана махинация без которой нам не выжить не сохраниться как виду. Что произойдет когда мир напитается Водородом 12? Вся эта чушь все эти астральные тела исчезнут шепот души замолкнет — звучать будут голоса физических тел и только! Ты абсолютно прав! Все мы станем машинами!
Он принялся расхаживать из угла в угол.
— Хорст!!!
Хорст.
— Хорст, сделай милость запри святого в одиночку первое что мы сделаем утром так это устроим ему маленькую проверку посмотрим как у него обстоят дела с чудесами.
Они шли по мрачным каменным коридорам лабиринтам Векселя голос:
— Не знаю что у вас так произошло но на него даже смотреть страшно даже не знаю как я пойду назад.
Запер Чартериса в тюремной камере и поспешил к махине босса.
Чартерно лежал глаза в невидимый потолок припоминая бессмертный тот разговор Джи и его ученики старый лис механистичность убивает секс сам по себе механистичным ни в коей мере не является когда он не пытается прятаться за что-то другое — когда он чист он чист когда он лжет он грязен. Дезинтеграция Лаундрая в излюбленной манере Джи промежду прочим
Ночное видение планета вокруг собственной кости по небу бумажные мятые облака и тусклым нелепым ответом небес — эхо
Полудреме Чартериса анданте коменданта святого де советы пришлись кстати мы нашу Polizei механизируем строевые занятия на плацу уступят место коллективным мастурбациям армию нашу обратим в оргазмную германскую махину что позволит командованию то есть мне их фюреру проводить половые учения все эти маневры и тактичные занятия — это могут понять только военные — nicht wahr?
Босым иду по старому заброшенному кладбищу неподалеку старинная церковь мягкая пыль фонтанчики между пальцами свет тень свет тень их здесь трое на свитках древние руны двое пристально глядя тут же ко мне третий маленький черный книжник мягко ступаю они же коварно заходят со спины двое открываю рот но кричать не могу кричать не могу пока не набираю в легкие побольше воздуха и тогда уже кричу по-настоящему
Рука на плече это герр Лаундрай трясет меня весь в белом с головы до пят. Вихрем по камере мой крик ничуть не стихая.
— Эй ты святой — может заткнешь пасть свою поганую?
— Они только что здесь были. Их трое…
— Всю эту ночь я провел в молитве но вот уже и утро мне придется испытать тебя еще раз.
— Что вам известно о вашей дезинтеграции и аномалиях прошедшей ночи?
— Крепись, святой, настало время испытаний!
Чартерно сбросил с себя зловонное одеяло и заставил себя подняться. Все спали только он и комендант жгли свечи вниз мимо камер серый свет из узких оконцев. Утро. Скрипучая дверца.
От нижних ступеней от голой стены тень проявляясь на глазах.
— Танджерин! Ты призывала свет?
Длинные пальцы — он настоящий.
— Колин, милый ты мой! Я знала, что ты придешь ко мне, — знала! Мне сказали, что по их законам беременным в тюрьме находиться не положено — вот они меня и выставили вон! И оказалось…
— Они нас пригвоздили, Энджи…
— Колин, я так боялась…
— Пока мы здесь мы всего боимся, любовь моя!
Герр Лаундрай сказал решительно:
— Мы очень заняты, мадам. На вашем месте я бы держался подальше отсюда. Радоваться надо тому, что вас освободили, а вы вместо этого рветесь обратно. Смотрите, мы ведь и назад вернуть вас можем. Держитесь подальше отсюда.
— Дождись меня дождись прилива!
Он отвернулся и устремил взгляд на Рейн туманный не в силах ей в глаза смотреть.
— Настало время выходить из берегов.
— Оставьте его в покое — слышите, вы! Я сейчас охрану на ноги подыму!
И он не глядя пошел и громко скрипели его суставы.
— Колин, оставь ты эту несчастную форму — идем отсюда, Колин! Что они нам могут сделать?
— Погребенных души ко мне взывают — не он!
И быстрее пошел.
Комендант заурчал по-машинному и изо всех сил толкнул ее и она полетела глядя на воды покойные Рейна. Все было серо.
Спускаюсь все ниже все ближе к реке по гатам пеплом покрытым по берегу смерти все ближе и ближе к реке все глубже и глубже.
Она. Анджелин. Недвижно стоит уже захлебнулась — моя мама мне всегда говорила что я совсем на братьев своих не похожа я ведь о себе все это время не думала даже непонятно зачем он мне нужен нет ты меня не слушай Кол я ведь заставила себя вернуться туда к тюрьме думала может быть как-то смогу помочь тебе я ведь не святая, Кол, я самая что ни на есть обыкновенная…
У самой кромки воды герр Лаундрай.
— Признаться я верю тому что вы посланник небес вернувшийся в этот мир чтобы вести его путями истины во мне же вы найдете столп не рассуждения но дисциплины великая сила требует великого смирения испытайте меня испытайте я стану стальным крестоносцем не знающим снова для вас же святым Иоанном возлюбленным учеником смиренным и верным к вашим ногам положу свой Водород 12 и он обратит всех ныне живущих в истинную веру вы ведь понимаете все определяется порядком молекул — мы выстроим новый мир единый мир ведомый одним человеком — весь мир у ваших ног — представляете! Раем его назовем мы!
Надрывные сумбурные движения на краю темной стремнины.
— Докажи мне что ты это ты! Яви чудо! Пусть по воде словно посуху дойду я до берегов нейтральной Франции и тем же путем вернусь назад! Яви мне чудо!
Река объята туманом над самой водою бесшумно безмолвные птицы им твердью твердь их крыл а мне? А мне — неустрашимость. И невесомость мысли.
— А мокрые ноги? А волны?
Бесстрастность.
Забвение пределов.
Наша диспозиция: дезинтеграция и диссоциация.
Аксессуары иллюзорного мира. Свет. Золото Солнца. Тени деревьев а дальше на том берегу за ожившими водами маленькая темная фигурка. Чартерис!
Лаундрай выпучив глаза.
Оборачивается и машет рукой.
Чартерис сраженный наповал.
Выходит я прав!
Старому миру конец точнее старому Weltanschaunng[30]
конец это начало змея кусающая себя за хвост
церебральными несомый ветрами
я оказался на том берегу.
Лаундрай плачет
закрывает глаза
шатаясь несколько шагов в сторону
триумф видимого
Бормоча что-то совершенно бессвязное падает ему в ноги Слезы на глазах целует ноги целует снова и снова плачет поднимается и идет неверной походкой назад к мрачной своей крепости.
Анджелин скользя по мокрой глине на колени перед ним лежит на прибрежных камнях.
— О мой изгнанник любовь моя на грани мы с тобой любимый на тонкой острой грани.
— Анджелин, послушай — что все это может означать — либо я действительно ходил по водам либо мы свихнулись окончательно и занимаемся созерцанием собственных фантазмов.
— Да да любимый я давно хочу тебе это сказать ты совсем забыл об этой войне о ПХА-бомбах и о том что потом произошло со всеми нами мы ведь просто люди обычные люди любимый!
— Люди? А что с Сербией? Теперь никто ничего не знает наверняка. И что же? Плакать и скорбеть о Косово родном? Есть ведь и еще одна возможность — я могу ходить по водам и при этом быть безумным — верно?
— Мы уйдем отсюда, уйдем, я о тебе заботиться буду, милый. Если идти все время на юг, мы окажемся в Швейцарии — там воздух куда холодней и чище.
— Но кто я? Как мне понять? И потом — этот полицейский с Lungentorpedos может отвезти меня в свою столицу экскортировать чтобы я мог освободить их пробудить — теперь для этого достаточно и слова!
— Колин, это искушение, Колин! Неужели ты не видишь кого они боготворят?
— В приветственном жесте руку я подниму и сердца их затрепещут!
— Колин, перестань! Что с тобою, милый? Неужто ты ослеп?
— Я буду всюду — у всех на устах мое имя — Чартерис… Это касается только меня, женщина, — ты здесь ни при чем. Болен не я — больны они — я же исцеляю.
Он сел. Над рекою плыл туман кутавший их в дымчатую вуаль под землею же червем невидимым новое животное рыло тайный свой ход.
— Держись подальше от этих колесниц, Кол, прохлада Альп нас ждет — ты слышишь, Колин, — прохлада Альп!
Мне тоже есть что сказать пусть он не думает это все его давние амбиции — толпы марширующих фанатиков уж лучше быть последним идиотом это животное этот слизняк в белых одеждах как все это мерзко.
— Колин, все это кончится тем, что они тебя убьют!
— С чего ты взяла? Сколько раз тебе можно говорить — смотри шире!
— Я вижу больше чем ты думаешь! Люди всегда распинают своих спасителей — разве не так?
Плачет.
Чартерис. Смотрит удивленно.
— Лжехриста на крестах? Ты это имеешь в виду?
— Не хочу я больше об этом говорить, Колин, как ты не понимаешь… Мой отец — я тебе никогда о нем не говорила — был методистом и он считал, что люди распяли Спасителя потому, что их не было — было только их скопище. Ты понимаешь?
— Старого мира уже нет. Не осталось и камня на камне. Теперь все иначе.
Рассматривает дырявые свои башмаки.
Его коснувшись плеча она:
— Даже для лжехриста смерть остается смертью. Ты ведь не хочешь умирать — верно? Вспомни Брюссель.
Вой церебральных ветров. Маленькая темная фигурка. Сухая.
Бросил на нее недобрый взгляд. Поднялся пытаясь понять с какой стороны реки он находится. На швабской не на нейтральной. Под тугими стволами дерев холодно бросил ей:
— Пойди моя хорошая за дамбу — я хочу подумать.
Ты бьешься с собственною тенью закричала ему но тут же взяла себя в руки ты волен себя мучить это твое личное дело вот только мне с тобой не по пути. Почему мне все время приходится сдерживаться? Почему я не могу вести себя так, как мне хочется? К чему весь этот маскарад? Вся эта психомимикрия?
Параллельные вертикальные брусья вызывающие ощущение потусторонности при этом никто не понимает кто на какой стороне ловцы и ловитва неопределенность положения даже едят одно и то же.
Ритуалы братания решетка плоскостью соприкосновения. Кто-то снимает рубаху один другой на плечах и груди синева татуировок пронзенные стрелами сердца острые шипы роз плачущие красавицы негры тесаки с которых стекает кровь «мерседесы» непристойные словеса парусники с пиратскими флагами и прочее.
Глория изумленно вслух:
— Да это же схемы их разумов!
Длинноволосые поэты боксеры-инструменталисты вокалисты оккультный люд силлабо-тоники и миропроницатели фаллософы и битописатели теребенские и воровские все и всяческие.
Вновь и вновь заходила речь о Чартерисе. Ветер дул с его стороны, но Руби и компания встречали его с музыкой. Всех относило.
В поле зрения попал кружащий мертвый лист — сделал круг и вновь исчез во тьме непроницаемой (поле зрения всегда окружено тьмой непроницаемой). Явление его никого не взволновало — избитое возвратное движение…
К бесстражным стражам вдруг присоединились Лаундрай и верный Хорст Вексель тюремные коридоры наполнились криком:
— Heraus![31] Heraus! Вы что не слышали приказа?
Громоподобно радостную весть: Чартерис — Сын Бога и потому он возглавит поход на Франкфурт далее Бонн и Берлин повсюду утверждая новый порядок оттуда недалеко и до Москвы — что вы скажете на это? Не верится? Главное ничего не бояться у нас есть тайное оружие — это наци Водород 12 суперрепеллент и автовзвод.
— Эти подлые гиены не испытывают никакого уважения к государству, — зло прорычал Лаундрай.
— И к личности тоже, — вставил вексель.
По аллее платановой уверенной походкой четко очерченные ветви деревья словно с иголочки ветви черные ветви плывут голые четкие ветви изъявляя потаенное земли
асфальт весь в трещинах напряженные корни
трое таинственные фигуры гости из прошлого
по мою душу не иначе
зимняя стрижка деревьев — как странно
каждое мгновение — своеобразное отражение вечности каждое дерево — ветвь другого дерева отросток его и точно так же траектории моих «я» не имеют самостоятельного значения
все слова сказанные мною прежде произносимые сейчас кровь от крови я пусть мне и хотелось бы чтобы все обстояло как-то иначе следствие распада дезинтеграции
мое истинное «Я» не здесь но и не где-то там оно — поблизости
деревья сведут меня с ума
эта женщина
аноним
многие так привыкли к тени что боятся всего находящегося на свету ни там ни там нет ничего кругом сплошная химия все определяется порядком молекул и
стремительное движение по дорогам сознания деревья вдоль бесконечная процессия похожи одно на другое как две капли воды постоянный возврат к началу о какой окончательности возможно
не может быть чтобы у меня было только две перспективы отправиться вместе с Комендантом в грандиозное турне по всему миру или сбежать в горы вместе с Анджелин ведь есть и другие или например или смерти
Обрести нежданно новое слово новую тварь
вторгнуться исторгнуть
у них в голове старая рухлядь
объяснить что история состоит в повторении пройденного надо как-то продраться они так за все эти фотографии держатся оттого что у них нет ничего другого
ночные гости они уже рядом
Положил руку на ствол последнего дерева — дальше весна ветер беспутный кружит
туман над Рейном темнеет одинокая фигурка
растет на глазах — неужто Крассий? Верный его адъютант бывший торговец мануфактурой преданный ученик и впридачу толкач пропавший на брюссельском пожарище. Зубищи свои скалит сквозь ветви.
— Гость из прошлого, — хмыкнул Чартерис. У голого ствола снуют первые весенние мухи над ними на толстой ветке зыркая хищно чернокожая крупная птица.
— Учитель, простите меня, вы, наверное, решили, что я вас бросил, — нет, я все тот же, я прежний Кассий, ваш преданный ученик.
— Давай не будем о прошлом.
Дрогнули фланелевые перья.
— О каком таком прошлом вы говорите Учитель все мои измерения здесь перед вами я вам верен по-прежнему.
— Давай Кассий слезай со своего дерева и попробуй придумать что-нибудь новенькое взамен старого давай.
Взяв его за руку Кассий:
— Я слышал о ваших проблемах. Вы зависли на вираже. Немного пораньше — когда туман над Рейном еще не рассеялся я видел вас с того берега и пытался привлечь к себе ваше внимание но вы были заняты чем-то своим вы не смотрели в мою сторону. Кто я такой в самом деле чтобы вы на меня внимание обращали скоро весь мир у ваших ног окажется!
— Заткнись! Лезь назад на свое дерево!
— Пока я шел к вам я беседовал с разными-всякими людьми один бедный чиновник это уже в Эльзасе было другой владелец маленькой заправки и вот последний-то мне и сказал мол мы друг друга перебьем за год другой, а все потому, что нет настоящей власти.
— Кассий…
— Вы должны говорить в мегафон мира, Учитель! Вы должны положить этому конец! На вашем месте я бы направился прямиком в Рим и взял бы бразды правления в свои руки — если вы так поступите, я пойму вас!
Дверца кабины огромного серебристого рефрижератора открылась и на подножке появилась Анджелин.
— Привет, Касс, я думала, ты сгорел вместе с Брюсселем! Напрягшись, полные губы:
— Вон оно как — и ты здесь, крошка!
— Колин, этот толстый коммундир выпустил всех наших на свободу что теперь делать будем — а, Колин?
От черной отмахнувшись вороны крепко обнял Анджелин и полуцеловал.
— Я смотрю Анджелин до сих пор в фаворитках! Присоветовала бы ты своему господину не размениваться по пустякам.
— Какая все это чушь! Прежде всего мы должны быть людьми, Касс, и ты не нужен нам для этого — понимаешь? Черный чистит перья злобные бусинки глаз.
— Безмозглое женское тело. Сука ты вот ты кто хочешь чтобы он принадлежал только тебе но знай времена изменятся Германия и Святая Земля это совсем не одно и то же!
И вдруг замолчал. Мир исполненный абсолютного безмолвия. Линия раздела. Финальная аберрация. Неуловимые тончайшие нити меж любовью и смертью нежнейшие кружева праоснова мироздания он видел их яснее ясного. Он стремительно превращался в человека.
Пыхтел на ветвях бородатый черный весь в перьях в первобытности своей. За ними серая площадь шпилем ушедшая ратуша.
— Вот что я скажу тебе, Кассий, — все разрешилось. Пришла пора одеть старые одежды.
Изумленное ошарашенное молчание.
— Я правильно понял тебя, милая?
— О чем бы вы ни думали что бы вы ни делали все вы — вы не свободны от идей иудео-христианства на которых зиждется Запад. Вы либо принимаете либо отвергаете их людей никак не затронутых ими практически нет — не так ли?
— Учитель, вы ведь знаете, что я в Бога не верю.
— Это не имеет никакого значения. Для людей живущих здесь небеса это солидный счет в банке. Если ты веришь ты жертвуешь что-то церкви если нет — то нет. Вот и вся разница.
— Колин, милый, и все же мир начался не вчера — в распоряжении моего ребенка будет все его прошлое — разве не так?
— Он будет дышать тем же воздухом что и мы с тобой, дорогая. Коль так то пусть уж и начинает с того же. Обо всем остальном можно забыть.
— Ну что вы, Учитель! — не выдержал Кассий. — Историю изменить невозможно — мы ее продолжатели и только. Мы — это мы. От этого никуда не денешься.
— Здесь ты ошибаешься, Кассий, — мы это не только мы. Что до истории, то она меняется сама собой. После того, как упали эти бомбы, прежняя история закончилась. Чем быстрее мы это поймем, тем лучше это будет для нас.
— Может быть вы и правы… Почему же тогда вы не хотите вывести нас из этого кошмара, Учитель?
Дрожащей рукой подносит ко рту дымящийся рифер.
— Сделай я так и вы заснете еще крепче. Это как опий.
Она видела, что он борется с каким-то соблазном. Она видела его. Он видел, что она его видит. Самому себе он представлялся теперь чем-то совершенно новым, доселе небывалым. Более изощренная ложь? Она видела его иначе ей казалось что он раздваивается. Она стояла вне себя ощущая собственную неполноту. Первый опыт временного потока.
Из ушей Кассия валил дым англиканская церковь горела синим пламенем он странно извернулся и выпал подчистую из здешних пространств подобно изгнанному духу. Она его изгнала. За руку его придерживая двинулась к вершине проплывавшей мимо горы и уже там предалась чувствам праведный гнев он раз за разом будит мертвецов чтобы посмотреть как они будут умирать на сей раз и только. Чартерис хохотал чуть не валился с ног так это было смешно. Под знаменами клятв и заклятий по склону. Женщина.
— У тебя синдром Кассия, детка, ты считаешь людей личностями мы же живем скопом и умираем скопом — понимаешь? Не люди но фазы! Выброси все это из головы, Энджи! Считай что все уже позади. Мы играем отныне новую музыку и меряем все новою мерой. Поступай как знаешь можешь быть со мной можешь вернуться к Руби мне все равно только давай не будем торчать на этом маттерхорне.
Грустит прячет глаза
— Этот кассий Колин Кассий ты бы знал как я его боюсь ты такой беззащитный он с тобой все что угодно может сделать он ведь искариотом себя чувствует это по всему видно иначе зачем бы он на дерево взбирался? Если настоящее это уже прошлое значит судьба твоя, Кол, предрешена.
К ним шли люди он слышал их голоса их шаги.
На площади материализовался их оркестр в полном составе.
— Я и Кассу дело найду.
Безликая масса из настежь распахнутых тюремных врат позванивая бубенчиками и колокольцами.
Молитвенный цилиндр раскручивался все сильнее все лица устремлены к нему цвет юных светлых ликов. К незримым берегам расходятся волны их очистят от былого скверны. Волны. Отовсюду люди.
Передний край — Лаундрай и его воинство. Чартерис забрался на скамейку над которой старый знак — до Франкфурта столько-то километров — облезлый старый знак. Взмахнул руками, призывая к тишине. Взрыв восторга.
К ним новым словом: у меня открылось новое видение. Все мои прежние «я» все мои спящие «я» остались в прошлом.
Я — мира новый терминатор.
От меня отчет новой эры постпсихотомиметической эры оккультуре пришел конец
Метаморфинист
Бескрылый Лаундрай прервал его:
— С видением нам все понятно. Вы лучше скажите, когда мы займемся делом.
— Старые боги умерли их больше нет.
— Очень приятно слышать, но что вы нам скажете о походе на Берлин?
Знакомая смущенная улыбка.
— Пора стартовать и вам — отдайтесь ветру пока он наполняет ваши паруса! Отправятся в путь только те, кто действительно желает того, — принуждение любого рода исключается. Я же останусь здесь. Наши фотографии здесь расходятся.
Многоголосое дружное «нет» ползет по площади, пока Чартерис не возвышает голоса:
— Я хочу сказать вам о своем недавнем видении. Не я вел мотоколонну, но Лаундрай! Радуйся же, механизатор, — настало время исполнения желаний! Веди их!
— Schleisskopf! He хочешь быть ведущим — становись ведомым!
Хорст юркою пташкой порхнул под крыло.
— Моим полномочным представителем в вашем лагере станет мой первый заместитель Касс!
— Адъютант у меня уже есть.
Чистит перья.
— Касс будет связным. Вот твой новый командующий, Касс, — чудесным разумом его отобрази — когти подрезаны и тьма в часу девятом — ты понимаешь?
Блеснули карие глаза и отразили громаду белую утеса увешанного медалями.
— Mein herr, я счастлив служить вам могу заверить — Человек действия это я уже понял. Так значит вся эта кавалькада теперь в моих руках — так? Так. Стало быть решено. Люди! Люди! Собратники! Герр Чартерис, во имя единения и славы ради! Мы еще встретимся! Теперь же, слушайте! Действие! Борьба! Движение! Утопии астротрассы!
Касс и Вексель уже сообразили что к чему и понеслись к автомобилю босса.
— Водород 12 да будет с вами!
Прощальным напутствием.
Рев кактомобилей энзимы энтузиазм полные коробки скоростей аорты радиаторов стремительное ног и — К Чартерису подошел Арми Бертон.
— Эй, тебе еще нужна эта крошка представитель великого народа?
— Имя.
— Представительница великого народа носит имя Элсбет.
— Она еврейка.
— Я понимаю. Именно так они себя и называют.
— Ты все перепутал. Это немцы себя так называют.
— Ах, да! Это же совсем другой мир! Так нужна она вам или нет?
— Ты хочешь ехать с Лаундраем и хочешь чтобы она поехала вместе с тобой?
Руби Даймонд в облике человека сжимает руку Анджелин и вместе с ней за ствол.
— Чартерис хочет свалить — я не ослышался? Он что — уходит?
— Руби, он просто спрямляет путь! Наш отравленный мир попетляет-попетляет и вернется на круги своя и все начнется снова а он будет уже там и я буду там вместе с ним потому что я не могу оставить его, иначе он просто загубит себя — ты понимаешь?
Под шкуры толщей боль.
— Но он же хотел убить тебя, миленькая, — оставь его он пред тобой никто никтожество пропащий человек со мною же тебе куда как лучше — слышишь!
— Если он так ко мне относится значит ничего другого я просто не заслужила.
Засверкала первая слезинка.
— Да ты просто свихнулась, Энджи! Поехали с нами — брось ты его!
Отпрянула и тыльной стороной руки нос утерев сказала еле слышно:
— Не сбивай меня с толку, Руби. Если уж я ему нужна, значит без меня он не сможет и с этим я ничего поделать не могу!
— Да ты то же самое и о Филе говорила! Ты же повторяешь свои ошибки! Выйди ты из этого порочного круга, хватит с тебя, слышишь? Поехали с нами, Энджи!
Лицо в морщинках тихо:
— Руби, Руби, он ведь действительно без меня не может!
— Это я без тебя не могу! Он же тебя угробить хотел!
— Он такой несчастный!
И тут из глаз его вдруг дикое быка:
— Сука ты безмозглая, вот ты кто!
Сказал и тут же к ней спиной что растворилась в общей суматохе словно и не было Руби. Все спинами лишь Арми лицезреет вчерашнего вождя.
Прощай, Арми. Мы больше не увидимся. Поезжай куда-нибудь в Шотландию или еще дальше. Впрочем, это уже твое дело.
На бамперах устраиваются эти мерзкие новые твари. Любят кататься за здорово живешь да и по пути им видно со всеми. Все. Поехали. Мир опустел. Под знаком, на котором указан поворот на Франкфурт, неведомые двое. Она и он. Мир полыхает. Выгорает изнутри.
Двуногие — святой и Анджелин — бредут неспешно к «банши». Безмолвное себя принесшей в жертву:
— Куда теперь?
— Его несет со страшной силой — Касс только масла в огонь подбавит.
— Я не о них, я о нас.
— И все эти музыканты они ведь ничем не лучше их уносит туда откуда возврата нет. Их кундалини
— Скажи мне честно, Кол, неужели тебе их не жалко?
— Новое пространство-время стряхивает с себя корку былого — неужели ты этого не видишь?
— Ты никого не любишь!
— В Швейцарию мы не поедем — там нам ловить нечего! Мы отправимся на восток. Что до любви, то я люблю лишь то, что обладает формой.
Сомкнулись дни и свет сошелся над ними, живот же ее рос день ото дня. Апрель суетился производя на свет мириады живых тварей кишевших по обочинам дорог и наполнявших мир писком, стрекотом, жужжанием и шипом. Он болтал без умолку. Мы должны жить рядом с простыми людьми, Энджи, быть такими же как все, мы должны любить в них людей — главное, чтобы они не засыпали — понимаешь? Змеи снов.
В один прекрасный день они оставили машину на обочине и дальше уже шли пешком — по мягким травам.
И мягко она говорила в ответ мир потерял себя но это все тот же мир ты только посмотри вокруг ты должен говорить о другом — как уберечь в себе то, что еще остается, как донести, как сохранить. Когда морок разойдется, все это будет нужно.
Милая моя какая ты все-таки глупышка если миру что-то и нужно так это уйти от себя забыться ему нужен дурман нужна сома. Психосоматика. Сома-Дева. И все такое прочее.
Повсюду цвели пионы.
Так шли они от деревеньки к деревеньке все дальше и дальше на восток. И на исходе лета Анджелин родила дочь.
Куда бы ни приходили они им задавали один и тот же вопрос: «Как вы относитесь к христианству?» А однажды кто-то назвал Чартериса антихристом
Принимать ту или иную сторону может лишь спящий — это все равно что спать на том или другом боку
Основа снов
Когда мы пытаемся понять себя пытаемся очнуться
Мы погружаемся в еще более глубокий сон
Вы зря говорите о каком-то постоянстве о каких-то особенностях своей натуры
В нас заключено куда больше чем мы можем вместить
Наше внешнее предзадает нам наши «я» хотим мы того или нет внешнее же не более чем доступное нашим чувствам изъявление внутреннего определенным образом обусловленного названными «я»
Любое серьезное суждение произвольно
Если мы всецело «здесь», нас нет «там», если мы только «там» нас нет нигде
«Там» множественно
Голозадые дети — его ученики
Не пытайся учить — учись у них
Гнев был неведом ему смех пришлых его не задевал кто знает тот не смеется кто смеется тот не знает
Самолеты в далеком небе. В другом небе.
Главное чтобы они сидели правильно все прочее неважно
Они напрягали слух пытаясь расслышать ответ
Разве возможно сказать единственная возможность обратиться к ближнему коснуться потаенного в нем заключена в молчании
Разумеется речь идет о подлинном единении душ ибо
Они терпеливо ждали
Хорошо я выполню вашу просьбу сказал он утром я отвечу на ваш главный вопрос
Берег Гипербореев растревоженный улей его самостей хищные взгляды угрюмых архетипов он пронзенный стрелой лежит на холодном сыром песке
Все возвращается на круги своя
Мозг человека — старая разработка он прекрасно подходит для жизни на деревьях какие-то иные его приложения затруднительны ибо о полном пробуждении его не может идти и речи поскольку
Дихотомия Аристотеля — двускатная крыша под которой
Он слез с крыши и разбудив одну из своих внучек попросил ее принести ему смородинового чая
Старушка Анджелин
Горе ты мое луковое и что же ты им собираешься сказать?
Уж я-то тебя насквозь вижу ты как прежде ничего не понимал так
Ты представляешь что они с тобой после этого
Неужели ты думаешь что мне нечего сказать?
Как ему хочется быть мессией
Он сидел под деревом на своей старой ржавой кровати и смущенно улыбался разглядывая пальцы ног ногти темные дуги грязи а вдруг мне это действительно удастся?
Застывшая толпа
Святой отец сегодня вы хотите поведать нам
Да
Из толпы к нему внучек говорят там на севере есть страна которой прежде правил человек в белых одеждах кажется его Боурисом звали так вот этот самый человек
Только не смейтесь когда-то ведь и я сидел за рулем машины
Та чаша давно пуста
Рассматривает большие пальцы ног
Все замолчали ждут
Он тоже ждет
Какие же они все-таки тупые ну что ж я дам им то что они заслужили — я дам им священный закон
Обвел их взглядом
Священный закон и ереси — сейчас все закрутится по новой истина старая как мир слушайте…
— Проблема не в том, что нечто является для нас невозможным, проблема в том, что мы хотим всего разом.
Позже много позже когда старая его кровать проржавела насквозь они подперли нижние ветви дерева шестами и приколотили к стволу табличку потом им пришлось окружить дерево высокой оградой а туристы с Севера все ехали и ехали они кряхтя выбирались из своих вонючих железных ящиков а потом часами стояли возле этого самого дерева стояли и молчали