Глава четырнадцатая

В серых утренних сумерках Волволикус велел остановиться. Они находились внутри гряды невысоких холмов, рядом с дорогой на Шахпур. Все вздрогнуло, когда некая фигура отделилась от валуна, что лежал всего в нескольких шагах перед ними. Человек сидел на камне, скрестив ноги, и так неподвижно, что даже зоркий Конан принял его за часть валуна. Но это оказался маленький круглый мужчина, просто одетый и с большим тюрбаном на голове. Он домиком соединил ладони у подбородка и низко, от пояса поклонился.

— Приветствую, друзья мои. Я Азока, скромный чародей из Каликхата, что в Вендии. — Когда он говорил, его тюрбан чуть светился. — Я здесь, дабы обеспечить каждому из вас новое обличье, ибо я считаюсь сведущим в искусстве айя, что на вендийском языке означает «иллюзия».

— Надеюсь, что ты считаешься более чем просто сведущим, — сказал Конан, — ибо все наши жизни в твоих руках.

Вендиец улыбнулся:

— Действительно, некоторые столь великодушны, что полагают меня более чем сведущим.

Солнце все еще было за горизонтом, когда они подъехали к большим воротам Шахпура. Те как раз со скрипом открывались, и рядом толпились крестьяне, торговцы, караванщики, что ночевали в становище за стенами города. Киммериец и его спутники терпеливо ждали своей очереди, ибо теперь им не годилось ломиться вперед. Ведя на поводу своих лошадей, они лениво прохаживались позади толпы.

— Имя и дело? — вопрошал чиновник у ворот.

Он оглядывал вновь прибывших и наконец остановился на маленькой группе туранских крестьян. Старшим был Волволикус, его длинная белая борода опускалась на грудь. Конан был крепким чернобородым кузнецом. Лейла оказалась шестнадцатилетним мальчиком. Остальные были крестьянами и ремесленниками. Иллюзия была полной. Даже кони стали деревенскими клячами, а когда Конан открывал рот, любой слушатель отнес бы его выговор к туранской глубинке.

— Мы из деревни Ухвас, — сказал Волволикус. Он перечислил их вымышленные имена. — Мы пришли подать прошение Торгут-хану об уменьшении наших податей. Урожай в этом году скудный, да еще болезни овец и коров.

— Можете просить все, что пожелаете, — сообщил чиновник. — Но предупреждаю вас, что сейчас не лучшее время говорить с вице-королем о податях. Так, четверть динара с каждого человека и четверть динара с каждой лошади. Всего с вас три с половиной динара.

Волволикус покопался в своей суме и вытащил несколько монет. Он внимательно пересчитал их и отдал затребованную плату.

— Следующий! — крикнул чиновник.

— Все прошло гладко, — сказал Ауда.

Он сильно хромал, но мог идти, опираясь на плечо Чемика.

— Надеюсь, все остальное пройдет так же гладко, — сказал Конан. — Теперь мы должны отыскать конюшню. Ауда, ты останешься с лошадьми. Я не знаю, чего добивается от нас колдун, но если придется покидать город в такой же спешке, как в последний раз, человек с раненой ногой бежать не сможет. Но ты должен держать лошадей наготове.

— Можешь на меня положиться, атаман, — с облегчением проговорил Ауда.

Как и все остальные, он совершенно не желал принимать участия в том, что бы там ни задумал колдун.

Подобно большинству городов, зависевших от караванной торговли, в Шахпуре был участок для содержания и торговли лошадьми, верблюдами, ослами и мулами. Он находился поблизости от городских ворот, и здесь разбойники обнаружили подходящее стойло.

— Я возьму ваши деньги и позволю вам пользоваться стойлом, — сказал конюх, презрительно оглядывая лошадей. — Но я не понимаю, зачем вам тратить деньги. Эти мешки с костями можно было привязать где угодно.

Одна из лошадей встала на дыбы и стала брыкаться, не желая заходить в стойло. Передним копытом она разнесла тяжелую перекладину.

— Они сильны духом, — сообщил Конан изумленному конюху. — Тебе не придется иметь с ними дело. Наш товарищ позаботится обо всем.

— Как пожелаете, — сказал конюх, роняя монеты в кошель.

Они шли от загона, где находились конюшни, по направлению к центру города. Площадь была оживленной и шумной, но по сравнению с толкучкой в день празднества казалась полупустой. Какое-то время они бродили между прилавками, делая вид, что разглядывают товары и убеждаясь в надежности своей маскировки. И нигде они не вызывали ни малейшего подозрения.

— Не думаешь ли ты, — спросил Убо, — что нам бы очень пригодился этот вендийский маг? Похоже, его искусство пришлось бы кстати в нашем ремесле.

— Убо, — сказал Мамос, — в твоем новом обличье у тебя два глаза. Ты сейчас видишь обоими?

Убо взял с прилавка крошечную фигурку божества Бес с телом карлика и головой льва, поднес ее к левому глазу, повертел так и сяк. Правый глаз он закрыл.

— Нет. Слепой, будто камень.

Мамос пожал плечами:

— Тогда его магия не так уж велика.

— Что мы будем делать? — спросил Конан у Волволикуса.

— Мы должны ждать. Не думаю, что днем нам предстоит что-либо важное. Полночь — более подходящий час. А пока мы играем роль неотесанных деревенщин, приехавших в огромный город. Глазейте на красивые здания, восхищайтесь рыночными фиглярами, только не напивайтесь до бесчувствия.

— Он думает, что мы пьяницы, — обиделся Чемик. — Мы рыцари коня и меча, но при нужде можем сыграть простых работяг или мужиков, что роются в земле.

— Твоя снисходительность — прекрасный пример для нас всех, — сказала Лейла.

Конан подтолкнул ее:

— Говори поосторожней. Деревенский паренек не посмеет дерзить старшим.

— Я вижу, мне предстоит тяжелое испытание, — вздохнула она.

Они отыскали на площади тенистое место и уселись там, держась поближе друг к другу и время от времени заговаривая с горожанами и приезжими. Было совершенно очевидно, что простой народ сторонится храма Аримана. Перед ним оставалось широкое открытое пространство, ибо люди, приходящие на площадь, избегали приближаться слишком близко и широкой дугой огибали храм. Деревья, что росли у храма, высохли, хотя все остальные на площади цвели. Фасад выглядел еще более дряхлым, чем раньше. Казалось, зданию этому не меньше тысячи лет.

— Смотрите! — воскликнул Мамос, когда вечерние тени вытянулись через всю площадь. Семь всадников на запыленных конях единой шеренгой выехали на площадь. Впереди был Загобал с лицом мрачным, как песчаная буря в пустыне. За ним следовал огромный аквилонец, такой же хмурый. Остальные были людьми угрожающего вида и разных наций.

— Возможно ли, что это все, что осталось от них? — пробормотал Убо. — Нет сомнения, мы великие воины, раз так сократили их число!

Остальные согласно хихикали.

— Они умудрились поймать несколько лошадей, — сказала Лейла. — Конан, что это за люди? Я узнаю гирканийцев, но остальные мне не известны.

— Тот великан за Загобалом — аквилонец, — объяснил Конан, — и на нем отметины гладиатора. Следующий человек из Кофа. Тот, что в белом халате, — из Шема, страны выдающихся лучников. Смуглый, что скачет босиком, судя по виду, из Кешана или Пунта. Ты видишь, как глаза его ощупывают землю даже здесь, в городе. Он следопыт. А еще один — замориец.

Конан внимательно изучал Беритуса, впервые увидев его так близко. Этот человек выглядел одним из самых грозных противников, что когда-либо встречались на пути Конана. Все его оружие было высшего качества, а минимум доспехов указывал на то, что в бою он полагается на умение и скорость больше, чем на пассивную оборону. Затянутые кожей и сталью кисти и плечи остались ему в наследство от гладиаторских времен, и это тоже было немаловажное оружие.

Остальные были мастера, каждый своего дела, и, вероятно, превосходные бойцы. У Конана не возникало иллюзий по поводу боевых качеств его собственных людей, куда более привычных нападать и убивать из-за угла, нежели в открытом бою. Доведись вступить с ними в схватку, охотники за людьми имели бы явное преимущество даже в столь урезанном составе.

— Они не выглядят такими уж ужасными, — сказал Мамос.

— Ты думаешь? — откликнулась Лейла. — Когда они были рядом, ты лежал на брюхе, прижавшись к полу и съежившись от страха.

— Лейла, — предупреждающе сказал Конан.

— Мои извинения, — пробормотала она без всякого раскаяния в голосе.

— Знаешь, — лениво протянул Убо, — сейчас, возможно, хороший случай уничтожить их. Учти, насчет нас у них нет никаких подозрений, ведь мы просто грязные крестьяне, не стоящие их внимания. Можем подождать, пока они спешатся, как бы невзначай зайти с тылу, а потом каждый из нас всадит кинжал в спину.

— Одному из нас придется очень поторопиться, — заметил Мамос. — Их семеро, а нас только шестеро. Атаман, почему бы не прикончить Загобала и аквилонца? — Его взгляд стал еще более злобным, чем обычно.

— Я запрещаю! — сказал Волволикус. — У нас здесь куда более важные дела, нежели драка с Загобалом.

— Как ты сказал? — Мамос совсем рассвирепел. — Молю тебя, объясни, что же это за дело, более важное, чем убийство врага? Либо эти свиньи будут преследовать нас, пока мы все не умрем, либо убьем их первыми! Убо прав. Почему бы не расправиться с ними прямо сейчас, когда измененное обличье дает нам преимущество?

— Успокойтесь, вы все, — сказал Конан. — Мне тоже хотелось бы всех их прикончить, но это известные и понятные нам враги. Мамос, помнишь, что случилось, когда ты поднял сталь на кхитайца? Думаешь, он не мог и убить с такой же легкостью? Здесь такие вещи, с которыми не следует шутить.

— Атаман прав, — поддержал его Чемик. — Один враг за раз. Человеку больше не нужно.

Смеркалось. Лейла прошла вдоль прилавков и вернулась с хлебом, фруктами, сыром и легким пивом. Все принялись за еду, ожидая, что же произойдет.

— Ну и стол, — проворчал Мамос, с отвращением морща нос при виде скудной еды и кислого пива. — Как бы я хотел запить крепким вином несколько пухленьких жареных курочек! Пойдемте поищем таверну.

— Мы что, развлекаемся? — осведомился Конан. — Помни, ты бедный крестьянин и должен жить на гроши, заработанные тяжелым трудом. Ты больше не разбойник, что отбирает заработанное у других.

— Вот и стемнело, — проворчал Мамос. — Кто же обратит на нас внимание?

Сетования утихли, и они задремали, сидя на том же месте. Они не привлекали внимания прохожих, ибо в залитых солнцем южных городах не редкостью были просители, много дней проводившие в ожидании, прежде чем быть услышанными. Перед каждым казенным зданием можно было увидеть сидящих на скамьях или просто на земле людей, ожидающих аудиенции. Но в этом случае долго ждать не пришлось. Незадолго до полуночи к ним подошел кхитаец.

Конан очнулся от дремоты, когда взошла луна, будто наколотая на шпиль башни, а за луной сияли звезды, подобные россыпи бриллиантов, сапфиров и рубинов на пелене из черного шелка. По положению этих звезд Конан понял, что время близко к полуночи.

Перед ними предстали загадочный кхитайский маг и вендиец. Были здесь и другие: туранец, не отличающийся от местных жителей, но только худой как скелет, а также иноземцы, происхождения которых Конан распознать не смог.

— Время настало, — сказал кхитаец.

Тут и остальные, проснувшись, стали разглядывать пришельцев.

— Время для чего? — осведомился Конан.

— Внимайте мне, — сказал Фенг-Юн. Казалось, он сидит, паря в воздухе, в то время как его спутники образовали плотное кольцо вокруг ожидавших. — Азока, примени свое искусство.

Вендиец быстро что-то произнес нараспев, взмахнув руками, казалось, без какого-либо результата.

— Теперь никто не увидит и не услышит нас, — сказал Фенг-Юн. — Подойди кто-то даже совсем близко, он не заметит ничего.

— А что, если они пойдут прямо через нас? — равнодушно спросил Мамос.

— Тот, кто приблизится, просто обойдет нас, — объяснил Азока, — сам не понимая почему. Так же, как они огибают пространство перед этим проклятым храмом.

— Я думал, люди просто полагают, что он выглядит зловеще, — сказал Конан.

— Тебе и твоим людям по душе барахтаться в зловещих местах, — заметила Лейла.

— Так то простое и понятное зло смертных, — объяснил ей Убо. — Этот вид зла мы любим.

— Давайте вернемся к делу, — терпеливо проговорил Волволикус. — Полночь близится.

— Да, — сказал Фенг-Юн. — К делу. Знайте теперь, что жрецы этого храма стремятся вернуть бога Аримана в сей мир.

— Минутку, — перебил его Конан. — Я много раз видел храмы Аримана и Ормазда. Чем же отличается этот?

— Культ Аримана и Ормазда — не более чем память о праведном боге, — объяснил Фенг-Юн. — Борьба между богами света и тьмы всеобъемлюща, непрерывна и вечна. Всегда созидание бьется с разрушением. Величайший из разрушителей был Ариман, столь пагубный, что даже боги Стигии восстали против него. Во времена настолько далекие, что лишь немногие легенды остались от них, жрецы-короли Стигии при помощи своего бога Сета прогнали Аримана за пределы этого мира, разрушив его храмы, убив его почитателей и жречество. Его считали изгнанным навсегда, а его жрецов уничтоженными.

— Но ничто не вечно, — продолжил вендиец. — Ничто на самом деле не может быть уничтожено в этом мире. Некие вещи просто ждут своего часа.

— Именно так, — подтвердил Фенг-Юн. — И в этом году неизвестная сила, возможно, определенное расположение звезд и планет, которого не заметили даже мы, пробудило к жизни нескольких жрецов Аримана, долгое время погребенных в своих древних склепах. Даже самые ученые из стигийских магов изумились, узнав об этом. Эти нечестивые жрецы давно, как полагали, угасшей мерзкой расы полулюдей-полузмей поселились как раз в городе Шахпуре.

— Что же привело их сюда? — спросил Конан.

— Я исследую это место два дня, с момента моего прибытия сюда, — сказал немедиец. — Я Пиатар из Аграпура, и, подобно всем моим землякам, считал Шахпур простым караванным городом и столицей округа, подобно десятку городов Немедии. Теперь я знаю, что это немыслимо древний город. То, что мы видим, — не более чем верхушка, построенная около тысячи лет назад и лежащая на куда более древних руинах. И самая старая часть тех руин — вот этот храм.

И он указал на зловещий храм Аримана.

— Вернее, — продолжил Пиатар, — основание его невероятно старо. А в центре — алтарь и крипта, но к ним неприменимы слова о возрасте, ибо на самом деле они не существуют в этом мире.

Конану это совсем не понравилось:

— Не существуют? Но мы же видели алтарь! Мы спустились в крипту и украли оттуда сокровища Торгутхана!

— Я сказал, что они не существуют в этом мире. Они всецело принадлежат другому уровню бытия, и самое жуткое в том, что они все-таки видимы. На них трудно смотреть?

— Мозги за мозги заходят, — признал Конан.

— И еще, — сказал Фенг-Юн, — действительно ли вы видели крипту или смотрели только на сокровища?

— Мы спустились по лестнице, — сообщил Конан. — Пока Волволикус поднимал золото, мы держали на остриях мечей жреца и прочих. Чемик, это ты заставил их отойти к стенам?

— Именно я, атаман! Я размахивал перед ними мечом, и они отступили, унеся с собой жреца, которого ты плашмя ударил мечом.

— Значит, ты видел стену? — спросил Пиатар.

— Ну… я не могу сказать, что на самом деле видел ее. Там не было ничего, кроме глубокой тьмы. Свечи стояли только вокруг сокровищ. Заложники начали кричать, будто от ужаса, но я вскоре отвлекся всеми этими волнениями нашего бегства.

— А! — произнес Фенг-Юн. — Это объясняет многое! Если смертные действительно тронули стены этой крипты… — Он замолк, будто погрузившись в думу. — Друзья мои, крипта сия — брюхо Аримана!

— Я заподозрил это, когда спустился туда, — сказал Волволикус. — Это не обычное место из реального камня, да и алтарь — нечто совершенно иное. Это не естественное вещество.

— Брюхо Аримана! — воскликнул Конан.

— Да, — подтвердил Фенг-Юн. — Когда стигийцы пытались вытеснить бога из этого мира, он оставил себе средство для возвращения. С его помощью он должен был наливаться силой, как человек должен есть, чтобы жить. Можно сказать, что крипта — это его желудок в этом мире, куда следует приносить жертвы Ариману, дабы он мог набраться сил для возвращения туда, откуда так давно был изгнан.

Кхитаец хлопнул себя по коленям:

— Теперь многое становится ясным. Волволикус, когда в крипте ты вершил свою магию, то всколыхнул бога, пробудил его от вековой дремоты. Многое ты описал мне вчера. Но ты столь был захвачен своими чарами, что не заметил, как заложников отогнали к стенам! Это будто бросить крохи голодному льву. Теперь бог неистово алчет!

— Обычный был грабеж, как и все прочие, — возразил Чемик. — Откуда мы могли знать?

— Эти жрецы тщательно разработали свой ритуал, — продолжил кхитаец. — Они ждали верного расположения звезд, планет, а возможно, и других сил, неведомых ученым этого века. И, подготовив все, они бы принесли свои ужасные жертвы, исполнили ритуалы и с триумфом вернули своего повелителя. Но когда вы колдовали в крипте и принесли Ариману несвоевременную жертву, то нарушили неустойчивое равновесие, что сохраняли жрецы. И это дает возможность полностью разрушить их планы.

Впервые какие-то эмоции обозначились на лице кхитайца. Его сшитые вместе губы искривились в призрачном подобии улыбки, а сам он, казалось, оглядывал присутствующих.

— Мои собеседники, я думал, что действия этой ночи будут лишь актом отчаяния. Теперь же чувствую, что появилась реальная надежда!

— Ты хотел швырнуть наши жизни только из отчаяния? — с жаром воскликнул Конан.

— Это даже не обсуждалось, — сказал маг. — Или мы добьемся успеха, или умрут все. Я хочу отыскать лучший способ предотвратить катастрофу, с минимальными жертвами и тратой магических сил. Считайте, вам повезло, что здесь распоряжаюсь я. Тот-Амон хотел взять на себя эту миссию, а он бы без колебаний пожертвовал целыми народами ради малейшего успеха.

— Мудрейший Фенг-Юн, — сказал Волволикус, — ты говорил о крипте. А что ты мыслишь об этом ужасном алтаре? Даже глупейшие из рабочих, что трудились на строительстве храма, не могли вынести взгляда на него.

— Это вещь устрашающей силы, — ответил Фенг-Юн. — Вполне возможно, что точно так же, как крипта — это брюхо Аримана, алтарь — это его голова.

— Его голова? — переспросил Конан. — Я уверяю тебя, что эта штука отвратительна, но она — всего лишь огромный клубок каменных змей!

— Это не камень, — сказал Волволикус. — Я говорил тебе это.

— Я использую слово «голова» в более чем символическом смысле, — объяснил кхитаец. — Но как крипта была оставлена, дабы пожирать жертвы для восстановления сил бога в этом мире, так и алтарь стоит наготове, чтобы впитать его разум, дабы божество могло явить свою волю этому миру смертных.

— Теперь более или менее ясно, — сказал Конан. — Неясно другое: чего ты добиваешься от нас? — Он махнул в сторону своих людей; все они вытянулись вперед, внимательно слушая, лица их были искажены унынием и страхом. — Мы всего лишь обыкновенные разбойники. Мы не чародеи, чтобы соперничать с богами. Мы люди, использующие свой разум, свою сноровку и свое оружие, дабы заработать на жизнь. Судьи и покорные жители городов считают наши пути нечистыми, а деревенские жители и караванщики полагают нас истинной чумой, но никто не думает, что мы чем-то необычны. Кто мы такие, чтобы брать на себя эту работу?

— Осквернив святыню божества, — сказал вендиец, — это так называемое жертвенное брюхо, вы приобрели некую силу, превосходящую любую другую. В магии хорошо известно правило, что контакт с колдовскими материями дарует некую близость к сверхъестественному.

— Возможно, это объясняет, — уныло проговорил Конан, — почему я вечно сталкиваюсь с колдовством, как бы ни старался избежать этого.

— Вполне возможно, — сказал вендиец, довольно кивая.

— Вам надлежит войти в храм. — Наконец Фенг-Юн ответил на вопрос Конана.

— И вы убьете жрецов.

На мгновение воцарилась тишина, затем Конан сказал:

— Я понимаю. Мы идем туда. — Он указал на портал с его подъемной решеткой, еще менее привлекательной, чем пасть дракона, и сейчас плотно закрытой. — Мы убиваем тварей, которые на самом деле настолько не люди, что вся магия стигийских жрецов-королей не смогла уничтожить их. Эти существа живыми пролежали в своих склепах тысячи лет, и вы предлагаете нам убить их?

На протяжении всей тирады Конан повышал голос, пока наконец на последних словах не перешел на крик.

— Скажи, скажи ему, атаман, — одобрительно вымолвил Убо.

— Нет уж, я ничего такого не желаю, — согласился Чемик.

— И вправду, — сказал Азока, — никто не может по-настоящему умертвить этих злобных жрецов, кроме их собственного бога. Отсюда следует, что вы должны заставить божество убить их.

— Как же это сделать? — спросила Лейла.

Единственная среди них, она, казалось, спокойно отнеслась к грядущим испытаниям.

— Перед днем празднества там было четыре жреца, — сказал Фенг-Юн. — После него появлялось только трое. Пропал именуемый Умосом, и это именно тот, которого вы заставили прикоснуться к стене крипты. Его бог сожрал его. Вот так вы и должны уничтожить остальных.

— Вы колдуны, — сказал Убо. — Почему бы вам самим не заняться этим?

— Мы могли бы, — проговорил Пиатар из Аграпура. — Но они бы узнали нас, переступи мы только порог храма, и успели бы подготовиться. Необходимо, чтобы вы, такие умельцы, вломились в храм и уничтожили этих жрецов, прежде чем они успеют воспользоваться своей магией.

— А ты что будешь делать, колдун? — ожесточенно поинтересовался Мамос.

— Мы будем иметь дело с их богом, — ответил Фенг-Юн.

— А если мы откажемся? — спросил Конан.

— Вы не можете, — ответил Фенг-Юн. — Вы пойдете добровольно или по принуждению, но вы пойдете. Вы лучше справитесь, если сами будете повелевать своими членами и разумом.

— Вы не оставляете нам выбора, так? — сказал Конан.

— Никакого.

— Вы слышали их, — обратился киммериец к своим спутникам. — Вам известно, что у них не бывает пустых угроз.

— Выглядит так, будто мы должны идти, — возмущенно сказал Убо. — Но до чего ж досадно, что нам придется совершить такое опасное вторжение без всякой надежды что-нибудь похитить!

— Сможете вы поднять решетку? — спросил Конан.

— Запросто, — сказал Азока. — Но тем самым мы выдадим себя преждевременно.

— Я осмотрел все это место, — сообщил Конан, — и не смог найти никаких других проходов.

— Есть один путь, — сказал Пиатар. — Вы должны забраться туда через крышу. В фонаре есть входы.

— Что еще за фонарь? — удивился Мамос.

— В больших зданиях, — объяснил Водволикус, — свет часто поступает через ряд окон, расположенных прямо под крышей. Это и называется фонарь.

— О! — воскликнул Мамос. — Я влезал через многие такие. И никогда не знал, что это так называется.

— В этом храме, — сказал Фенг-Юн, — фонарь состоит из рядов круглых окон, сделанных из твердого вещества, не являющегося настоящим стеклом. Эти окна заливают храм багровым сиянием, но это не естественный свет сего мира. Колдовское стекло несет свет далекой красной звезды, откуда, возможно, происходит раса жрецов Аримана.

— Вам, люди, никогда не проникнуть через такое стекло, — сказал Азока. — Но досточтимый Волволикус, мастер всех вещей кристаллического происхождения, справится с этим. Он последует с вами на крышу и извлечет из гнезда одно из окон. Затем вы спуститесь и выполните свою задачу.

— Нам понадобится веревка, — сказал Конан. Теперь, когда решение было принято, он не терял времени на жалобы и обвинения. — Нам понадобится очень длинная веревка.

— У меня как раз есть такая веревка, — сообщил вендиец; его тюрбан нежно засветился в темноте ночи.

— Тогда ближе к делу, — сказал Конан, вставая.

— Целеустремленность и воля, — произнес Фенг-Юн. — Это вызывает мое одобрение.

— Только будь готов заняться Ариманом, — предупредил киммериец. — Если мы спустимся в брюхо божества тьмы, я хочу, чтобы вы отсекли ему голову.

Конан, Волволикус, Лейла и трое разбойников направились к храму. Чародеи растворились в окружающем мраке, все, кроме Азоки, сопровождавшего бандитов.

— Меньше всего света на западной стороне, — сказал Конан. — Там и полезем. — Они прошли к стороне, что выходила на глухую стену городского суда, и остановились. — Где твоя веревка, Азока?

— Здесь, — сказал вендиец.

Из недр своего одеяния он извлек огромный моток веревки, куда больший, чем мог там поместиться. Вендиец уронил его на землю.

— Не буду спрашивать, как ты сделал это, — сказал Конан. — Спрошу, не можешь ли ты произвести абордажный крюк?

— В нем нет нужды, — улыбнулся Азока. — Это старая вендийская специальность.

Он наклонил голову к сложенным пирамидкой ладоням и запел тихим голосом; его песня была последовательностью угрюмых, вибрирующих завываний, весьма действующих на нервы. Конец веревки медленно вырос из центра мотка и начал подниматься.

— Я однажды видел такой фокус, — сообщил Убо, стараясь не выдать своего возбуждения. — Это было на шадизарском базаре.

— Тише! — прошипела Лейла.

С приближением смертельного предприятия даже она, похоже, занервничала.

Когда вендиец завершил свою песнь, Конан шагнул к веревке и дернул за нее. Казалось, будто это не туго натянутая веревка, а железный стержень.

— Волволикус, — сказал киммериец, — когда последний из нас поднимется, мы будем держать веревку, и Азока вернет ее в нормальное состояние. Обвяжись вокруг пояса, и мы поднимем тебя.

— Именно это я и собирался предложить, — ответил колдун. — Я не юный атлет, и вся сила понадобится мне, когда я буду взламывать окно.

— А как насчет тебя? — обратился Конан к Лейле. — Я знаю, как ты сидишь в седле. Сможешь вскарабкаться с той же сноровкой?

Вместо ответа она скинула сапоги и прыгнула на веревку. Сжав ее руками и ногами, она проворно, будто обезьяна, полезла вверх. Минутой позже она вскарабкалась на кромку крыши и скрылась из глаз. Затем появилась снова и махнула рукой.

— Все туда, — приказал Конан.

Он взялся за веревку и подпрыгнул. Оторвавшись от земли, он уперся ногами в стену и, перебирая руками веревку, будто бы пошел по вертикальной поверхности прямо на крышу. Он перелез через парапет и огляделся, в то время как Мамос начинал подъем. Крыша была плоской, сработанной из белого камня, тут и там были разбросаны статуи загадочных существ. В нескольких шагах от края крыши на семь или восемь футов возвышался фонарь с круглыми окнами, намертво вделанными в стену. Крыша пострадала в той же степени, что и фасад, ибо скульптуры оказались истерты, будто вынесли дожди и зимы столетий.

Через десять минут трое бандитов уже лежали на крыше, отдуваясь и хрипя. Поскольку они на какое-то время выбыли из строя, Конан сам взялся за веревку и махнул Азоке. Веревка ослабла, и Волволикус обвязал нижний конец вокруг пояса, а затем показал, что он готов. Одной ногой на крыше, а вторую уперев в парапет, Конан принялся поднимать колдуна, его огромные мускулы на руках, на плечах и спине надулись под бронзовой кожей. Лейла восхищенно наблюдала за ним.

Когда колдун оказался на крыше и освободился от веревки, они подошли к фонарю и припали к одному из окон. С этой стороны оно казалось непроницаемо-черным диском. Волволикус пробежал пальцами по поверхности, а Убо в это время скручивал веревку. Конан указал на ближайшую статую, и разбойник привязал к ней один конец веревки.

— Укрепите оружие, — тихо предупредил Конан. — Один кинжал, упавший во время спуска, прозвучит будто тревожный набат.

Волволикус что-то бормотал нараспев, глаза его были закрыты, кончики пальцев творили невидимый узор на поверхности стекла. Последовал легкий скрежет, и с кромки окна посыпалась песчаная пыль. Затем очень медленно, будто пробка, неохотно вылезающая из плотно закупоренной бутылки, окно начало выходить из своего гнезда.

Когда оно постепенно вылезло, тонкий ободок красного света обозначился по его окружности. Красная линия превратилась в четко очерченный обруч, а затем в пучок красных лучей, бьющий изнутри. Стекло оказалось толщиной с человеческую руку от кисти до локтя. Внешняя сторона была иссиня-черной, а в центре — зловеще красной. Внутренняя ослепляла мертвенно-багровыми лучами.

— Митра! — воскликнул Убо. — Что же это за нечестивая штука?

Торгут-хан не мог заснуть в своих покоях. Он почти обезумел от страха и крушения всех надежд. Казначеи королевской сокровищницы должны были прибыть два дня назад, и его жизнь, возможно, зависела только от ветров Вилайета, что задерживали их. Его дальнейшая судьба предрешена. Подумав об этом, он принялся неистово рвать на себе волосы, зная, что королевские палачи не задержатся явиться вслед за казначеями. Где же его сокровища? Как же случилось, что кучка грязных бандитов смогла так долго ускользать от преследования?

Он глядел в окно, и вдруг что-то смутило его глаз. Какой-то пустяк, мимолетная цветная вспышка, но Торгут-хан был доведен до такого отчаяния, что сосредоточил на ней внимание, только бы отвлечься от тягостных дум. Что бы это могло быть? Затем он снова увидел ее, будто летнюю зарницу, но в странном месте и красную, а не белую. Он встал и вышел на террасу, дабы получше разглядеть странное явление.

Окруженный тишиной и ароматами цветущих растений, он подошел к балюстраде, окружающей террасу, и перегнулся через нее. Там! Снова появилась вспышка, осталась сиять, и наконец поток красного света устремился в небо. Невольно он содрогнулся от столь жуткого зрелища. Что же это такое? Что за источник у этого луча?

Затем он понял, что свет исходит от ненавистного храма Аримана.

Его никогда не удовлетворяла эта сказка о том, как колдун проник в крипту в сопровождении блохастой шайки висельников и просто перенес сокровища по воздуху. Выпустил его, будто сокольничий коршуна! В голове Торгут-хана зародились подозрения. Возможно, сокровища никогда не покидали храм? Возможно, все это представление с летающими мешками и сундуками было просто иллюзией? Раз возникнув в его мозгу, идея эта прилипла намертво, как пиявка. — Да! Теперь он был уверен в этом. Именно жрецы похитили сокровища! Его спасение находится в храме Аримана!

Красного света больше не было видно, и он понял, что должен действовать незамедлительно. Он побежал с террасы и широко распахнул двери.

— Стража! — заревел он. — Загобал! Ко мне! Мы должны проникнуть в храм Аримана!

— Накройте его! — настойчиво потребовал Волволикус.

Толстое окно лежало на крыше черной стороной вниз и отбрасывало прямо в небо яркий луч. Если набросить сверху какую-нибудь одежду, на ней лишь проступит кровавое пятно. Убо швырнул на стекло свой черный плащ, и теперь свет только слабо проникал сквозь покрывало, угрюмо тлея, будто полупотухший уголек. Но теперь окно не посылало свои лучи на всеобщее обозрение.

Конан сунул голову в круглое отверстие и посмотрел вниз. Внутренность храма заливал неестественный красный свет из остальных окон. Люди были почти прямо над одной из обнаженных кариатид.

— Есть там кто-нибудь? — спросил Чемик. — Мы обнаружены?

— Никаких признаков жизни, — ответил Конан. — И нет смысла ждать. Дай мне веревку.

Он вынырнул из окна, схватил обеими руками моток и перекинул его в отверстие. И тут же последовал за ним.

Веревка полетела вниз, рвалась из рук, несколько секунд раскручиваясь. Затем она лениво закачалась в нескольких дюймах от пола.

Киммериец со свойственной ему сноровкой во всех видах лазанья быстро спускался, отталкиваясь время от времени от кариатиды, и менее чем через минуту бесшумно спрыгнул на пол. Он отошел от веревки и вытащил меч; лезвие, покидая ножны, издало легкий шорох.

Напрягая все свои чувства, он оглянулся по сторонам. Полная тишина царила в этом обширном пространстве. Никакого движения. Казалось, место это совершенно необитаемо.

Убо, Чемик и Мамос быстро спустились по веревке. Каждый несколько секунд дул на горящие ладони, потом обнажал оружие и вставал рядом с атаманом. Лейла проворно соскользнула и держала конец, пока спускался ее отец. Когда он наконец достиг пола, его ладони кровоточили, но он не обращал на это внимания. Он встал рядом с Конаном и принялся обозревать храм; казалось, глаза его пронзают насквозь каменный пол и стены. Он махнул рукой и медленно пошел к дальней стене здания.

Со всей осторожностью прочие последовали за ним. Пригнувшись, они скользили ногами по полу, стараясь двигаться совершенно бесшумно. Оружие они прижимали к себе, дабы случайно не задеть сталью пряжку или рукоять зачехленного кинжала. Они приближались к ужасному, отвратительному алтарю.

Казалось, страшный клубок змей каким-то непонятным образом изменился. Когда они последний раз видели его, он был наполовину скрыт тяжелым покрывалом. Теперь, полностью открытый, он представлялся как-то выросшим, и змеиные головы будто бы вытянулись и тоже претерпели едва уловимые изменения: глаз не было, но рты теперь были открыты. Обычно невозмутимый Волволикус, казалось, содрогнулся от этого зрелища, на лбу его выступил пот. Почему-то Конан понимал, что это вызвано вовсе не напряженным спуском по веревке. Он склонился к самому уху чародея.

— Где они? — прошептал он.

Колдун медленно вытянул длинный тонкий палец. Он указывал прямо на лестницу, ведущую в крипту.

— Это решает часть проблемы, — шепнула Лейла. — Ту, как загнать их вниз.

Бандиты в ужасе вращали глазами. Даже проклятие чародеев казалось ничтожным по сравнению с возвращением в крипту. Конан махнул перед ними клинком и указал на проход. Его свирепый взгляд объяснил им, что нет опасности большей, чем немедленная смерть от его руки. Задыхаясь, беспокойно сжимая рукояти мечей и кинжалов, они крадучись начали спуск.

Лейла шла за разбойниками, а за ней следовал ее отец. Конан перед тем, как начать спуск, в последний раз оглядел храм. И тут что-то в алтаре заставило его остановиться. То была одна из змеиных голов, та, что вытянулась дальше остальных. Она тоже стала больше, и, в сравнении с остальными, будто изменились схематичные черты. Голова, казалось, приобрела человеческий облик, но очертания были расплывчаты и будто превращались в ничто. Мороз прошел по коже киммерийца, когда тонкая горизонтальная линия появилась на страшном лице. Линия расширилась, подобно углубляющейся трещине, а затем края стали растягиваться. И то, что предстало перед варваром, ужасающим образом походило на глаз.

Не ожидая дальнейшего, Конан устремился вниз по лестнице. Там он обнаружил своих спутников и услышал громкое пение на говоре совершенно непостижимом, целиком состоящем из звуков, что недоступны человеческому языку и небу. Трех жрецов Аримана омывал отвратительный зеленый свет, и свет этот открывал, что стены зала искривились под углами, невозможными в естественном мире, так искажаясь в человеческих глазах, что нереально было даже сосчитать, сколько же здесь стен. И это не все, они находились в постоянном колеблющемся движении, волнуясь, будто колония актиний. Но ни на что это не походило больше, нежели на внутренность гигантского желудка.

— Что нам теперь делать, Конан? — в ужасе завизжал Мамос.

Все разбойники, казалось, были парализованы страхом.

— Вы должны делать то, что велел Фенг-Юн! — провозгласил Волволикус, перекрикивая грохочущее пение и даже мерзкие звуки, что доносились от стен. Конан не мог понять, почему наверху они не слышали никаких отзвуков этой смертельной какофонии.

— К стене их! — крикнула Лейла.

Тут жрецы будто бы впервые обратили на них внимание. Их лица выглядели еще менее человеческими, чем обычно. Они продолжали петь, но некое подобие ужаса проступило на их лицах. Конан прыгнул к тому, которого звали Шоск, и приставил лезвие к его животу.

— Назад! — приказал Конан. — Отойди к стене!

Тут Трагтан оборвал свою песнь.

— Нет! Вы не должны! Это будет…

Но киммериец не слышал его. Он страстно, как никогда в жизни, желал оказаться подальше от этого места. Движением меча он заставлял жреца пятиться медленными, неохотными шажками.

— Этого не может быть! — вопил жрец. — Повелитель Ариман вас всех…

В этот момент спина жреца коснулась отвратительно пульсирующей стены, и лицо его исказилось болью и ужасом. Голос перерос в протяжный вой, дым и омерзительная жижа изверглись из его рта. Бесформенная, движущаяся масса стены начала обволакивать жреца. Он все еще выл и булькал.

Бандиты наконец сбросили с себя оцепенение и кинулись вперед. Убо и Чемик схватили за руки Никаса и швырнули его лицом в неземную, полуорганическую массу. Оттуда изверглись щупальца, которые, будто пальцы, стиснули жреца и принялись обволакивать его жидкостью, подобной кислоте. Разбойники изумленно глядели, как жрец начал дымиться и разжижаться.

Мамос схватил Трагтана за горло и пихнул его назад, упирая в живот острие кинжала.

— Назад! — Мамос зашелся истерическим хохотом. — К стене!

Он толкал жреца, но Трагтан не сдавался, сопротивляясь со змеиной силой доведенного до отчаяния питона.

Лейла подбежала к Трагтану, добавив свой вес к весу Мамоса. Сражаясь за каждый шаг, верховный жрец отступал к стене.

— Нет! Повелитель Ариман пробуждается! Мы должны следить за его пришествием, иначе…

И тут нечеловеческие глаза вылезли из своих орбит, ибо спина жреца коснулась стены и погрузилась в нее, будто в трясину. Лейла отскочила назад, но когти клешнеобразной лапы Трагтана глубоко вонзились в плечо Мамоса, в агонии жрец прижал к себе разбойника. Черное вещество стены обволокло их тонкими щупальцами, и пронзительный смех Мамоса сменился резким воплем, когда две фигуры, человеческая и получеловеческая, начали сливаться воедино.

— Прочь! — закричал Конан. — Уходим отсюда!

Что он мог сделать? Перехватив меч левой рукой, он правой вытащил кинжал и швырнул его, расколов затылок Мамоса и обнажив мозг. Он надеялся, что мгновенная смерть избавит бандита от страшных мук поглощения немыслимым бытием Аримана.

Убо и Чемик не нуждались в понуканиях. Они кинулись к лестнице. Когда они выбрались наверх, то обнаружили, что даже здесь стены и потолок, обработанные из настоящего камня, начали волноваться, теряя свои четкие очертания, становясь чем-то омерзительным и заливаясь болезненно-зеленоватым светом.

— Пойдем! — крикнул Конан, толкая Волволикуса, застывшего в трансе. Его дочь подхватила отца под руку и потащила к меняющейся на глазах лестнице. Колдун, похоже, очнулся и, спотыкаясь, побрел к выходу. Киммериец следовал прямо за ними и подталкивал Волволикуса в спину.

Мурашки побежали по телу Конана, когда он ощутил, что ступени движутся и проваливаются под ногами. Из-за спины доносились порывистые, булькающие звуки, будто бы крипта погружалась в густую, вязкую жижу. Ужасный шум перекрывали пронзительные вопли жрецов; затем они, захлебнувшись, сошли на нет. Стены лестницы покрылись рябью и начали смыкаться.

Как раз когда Конан подумал, что больше не может выносить окружающего кошмара, они прорвались в храм.

И в тот момент, когда киммериец вынырнул из отверстия, оно сомкнулось за ним с отвратительным чавкающим звуком. Он вскочил на ноги и увидел, что Убо и Чемик пятятся назад, показывая куда-то за его спину. Они казались еще более испуганными, чем были в крипте. За ними тоже был какой-то шум, но Конан не обратил на него внимания. По-прежнему сжимая меч, он обернулся, и ужасная картина, представшая перед ним, приковала его к месту.

Бывший алтарь теперь метался в абсурдных корчах, змеи стали извивающимися щупальцами, что заканчивались подвижными, беззубыми пастями, окруженными волнующимися багровыми усиками. Самое толстое центральное щупальце обладало огромным, сияющим желтым глазом, кишевшим крошечными зрачками.

Чудовищное око вздымалось вверх на своей толстой шее, складчатой, будто покрытой грубой древесной корой. Тошнотворное зловоние наполнило воздух, когда дыра разверзлась на конце этой шеи и изрыгнула пылающие испарения. С растущим страхом Конан понял, что эта отвратительная пасть и была дверью крипты. Лестница была глоткой ужасного существа.

Конан очнулся от внушающих ужас мыслей, когда понял, что окружен чужеземными колдунами. Они не обращали на него никакого внимания, занятые своими запутанными чарами, что сопровождались странными жестами, пением и работой с непостижимыми инструментами. Впереди стоял Волволикус; с распростертыми вверх руками, с расширенными глазами он выкликал могущественное заклятие. Над ними сдвигались глыбы храма. Круглые, сверкающие окна выпадали из фонаря и разбивались вдребезги, взрываясь мощным багровым сиянием. Огромный камень упал на чудовищную голову Аримана, расплющив несколько щупалец.

Часть нижних щупалец беспорядочной головы божества вытянулась и стала толще, превратившись в тянущиеся лапы. Они ощупью пробирались по полу храма к стоящим фигурам. Чары заморийца воздвигли недостаточную защиту, он был схвачен, и разинутая утроба поглотила его.

Волволикус повернулся и направил свое заклятие в сторону одной из кариатид. Постепенно изменения коснулись каменной женщины, и она пришла в движение. Ее голова со скрипом повернулась в сторону божества, боровшегося за свое возрождение в мире людей. Ее нога вытянулась, и скульптура сошла с постамента, оторвав массивную капитель, которую она поддерживала. Большой кусок потолка над капителью обвалился и, долетев до пола, разбился вдребезги.

Изумительная обнаженная мраморная великанша зашагала к чудовищу, пол храма ходуном ходил под ее стопами. Над головой она держала тяжелую каменную глыбу, и резные мышцы ее спины напряглись, когда она швырнула капитель в гущу извивающихся щупалец. Ужасная голова содрогнулась от удара, и зловонная жижа хлынула из раздавленных щупалец. Каменная женщина устремилась вперед и схватилась с чудовищем, раскачиваясь в бесстыдном объятии.

— Атаман! — молил Убо, вцепившись в рубаху Конана. — Пойдем! Это место не для нас!

Оглушительный треск заставил их обернуться. Еще одна кариатида под каменным градом сошла со своего постамента.

— Скоро все здесь обвалится! — крикнул Чемик. — Если этот бог прежде не сожрет нас!

— Да уж, — согласился Конан. — У нас здесь дел больше нет. Давайте-ка отсюда. — Он огляделся в поисках Лейлы и увидел ее, прислонившуюся к пьедесталу одной из пока неподвижных кариатид. Вжимаясь в твердый камень, она не отрывала глаз от растущей головы божества; ужасные события вконец расстроили ее железные нервы. Конан бросился к ней и потащил прочь, как раз когда начала шевелиться высящаяся над ней обнаженная каменная женщина.

— Бежим отсюда! — кричал Конан, выхватывая Лейлу из-под опускающейся ступни великанши. Они побежали, оставляя за собой падающие глыбы, а в это время кариатида зашагала к борющейся массе, мраморные цепи стучали по ее обнаженным бедрам.

— О нет! — закричал Убо. — Неужели этого недостаточно!

Он застыл, резко прервав бешеную гонку к порталу, ибо теперь в открытые ворота ломились вооруженные солдаты, над ними виднелись подобные клыкам прутья подъемной решетки.

— Сюда! — проговорил Конан, загоняя спутников за уже покинутый постамент каменной великанши. — Они не обратят на нас внимания, когда увидят, что здесь творится.

И в самом деле, солдаты резко затормозили при виде схватки, что кипела в дальнем конце нефа. Уже четыре каменные кариатиды сцепились с божеством, отрывая щупальца сверхъестественного чудовища, вгрызаясь в него мраморными зубами; их блестящая каменная кожа покрывалась тошнотворной слизью.

— Что все это значит? — раздался истеричный вопль. — Мне это не нужно! Я должен вернуть свои сокровища!

Кто-то растолкал разинувших рты солдат и выбежал вперед.

— Что это…

У Торгут-хана челюсть отвисла при виде ужасной картины. Он оглядывал гигантское помещение, неистово борющихся колоссов, вращающиеся фигуры магов, силою своих заклятий озаряющих храм вспышками света. Большинство окон рухнуло вниз, и свет далекой звезды взорвался осколками по всему нефу. Повсюду валялись каменные глыбы. Не в состоянии постигнуть увиденное, глаза Торгут-хана застыли на Конане, что все еще стоял, пригнувшись, за пьедесталом вместе со своими спутниками.

— Ты! — завизжал вице-король. — Ты все это натворил! — Он вырвал копье у стражника. — Умри, варвар! И он изо всех сил швырнул свое орудие в киммерийца. Конан не бежал, не пытался укрыться, а ринулся прямо на летящее копье. Когда беспощадное, раздирающее плоть острие оказалось всего в трех футах от него, Конан чуть отклонился в сторону и поймал древко точно в центре тяжести.

— Благодарю, — сказал он, поворачиваясь к Ариману и каменным женщинам. Его рука пошла вверх и назад, ясеневое древко балансировало на ладони, стальное острие на мгновение застыло у правого уха. Затем всей мощью своего тела он бросил копье; каждый мускул отдал свою силу, каждая кость была рычагом.

Наблюдатели с изумлением увидели, как копье высокой дугой летит на всю длину нефа — расстояние немыслимое для обычного человека. Копье достигло высшей точки своей траектории и стало опускаться, казалось, на лету набирая скорость. Оно пролетело над прекрасным, лоснящимся плечом мраморной женщины и всей своей длиной вонзилось в зловещий широко раскрытый глаз.

Ужасный, неземной стон пронесся по храму; высокие тона разрывали уши, низкие еще больше сотрясали глыбы разоренного храма. Извивающиеся щупальца начали менять окраску, и тонкие струйки желтого и синего света поползли по телу чудовища; пересекаясь, они вспыхивали зеленым. Каменная женщина впихнула всю свою руку и плечо в открытую пасть существа и извлекла огромную горсть чего-то, походящего на серое вещество мозга. Она швырнула на пол тошнотворную массу и потянулась за следующей порцией.

Вновь обретя контроль над своими членами, солдаты развернулись и с воплями, бросая щиты и оружие, расталкивая и топча друг друга, забыв обо всем на свете, ринулись из храма. Столпившись в воротах, они заклинили выход. Торгут-хан оказался в самой гуще, он рубил людей, мечом пробивая себе дорогу.

— Это наш шанс! — сказал Конан. Сейчас снаружи будет такой хаос, что нам удастся сбежать незамеченными.

— Мой отец! — закричала Лейла, вцепившись в Конана.

— Мы ничем не можем ему помочь, — сказал Конан. — Он либо выживет, либо нет. Мы должны уходить.

— Я не оставлю его!

Бормоча проклятия, Конан сгреб ее в охапку, кинул на плечо и побежал к выходу, будто пастух, несущий в стадо отбившуюся овцу.

— У женщин иногда бывают странные прихоти, — посочувствовал Убо, бегущий бок о бок с варваром. Они подбежали к воротам, как раз когда последние солдаты вывалились наружу.

— Подождем, пока они раздуют панику, — предупредил Конан.

— Ага, — сказал Чемик. — Это мудро.

Площадь была полна; горожане пробудились ото сна и вышли посмотреть, что случилось. По всему городу били пожарные гонги, ибо свет, исходящий из огромных брешей в крыше храма, казался отдаленным наблюдателям пожаром, охватившим центр города. Объятые ужасом солдаты распространили панику на ротозеев, иные стражники рубили и кололи жителей в безумной жажде бегства. Вскоре волнение стало всеобщим.

— Вон один хладнокровный, — заметил Убо.

Он показывал на высокого человека, что невозмутимо шел по направлению к храму, не обращая никакого внимания на творящийся вокруг хаос. Он стал подниматься по ступеням так, будто был у себя дома. Конан узнал длинный, черный стигийский халат, а мертвенные черты лица и бритый череп выдавали принадлежность пришельца к жреческой касте. Человек пересек каменную мостовую и, не глядя на разбойников, вошел в храм. Тот-Амон прибыл.

— Туда, — сказал Конан.

По-прежнему держа на плече бьющуюся женщину, он побежал по краю площади и нырнул в аллею между двумя домами. Своим безошибочным чутьем он вел их лабиринтом узких улочек, заспанные обитатели которых высовывались из дверей и окон и спрашивали друг друга, что происходит.

Вскоре они уже были в конюшне, где обнаружили Ауду бодрствующим, а лошадей оседланными и готовыми к скачке. Конан опустил Лейлу на землю.

— Ты уже готова поступать разумно?

Она молча кивнула.

— Что происходит? — спросил Ауда. — Паника по всему городу?

— Героические дела, — сообщил ему Убо. — Мы прикончили бога, но люди взволнованы, а потому нам не следует мешкать и дожидаться их благодарности.

Он вскочил в седло, и остальные последовали его примеру.

Из конюшни они поскакали к расположенным поблизости воротам, где их обступила стража.

— Кто вы? Чтобы покинуть город, вы должны дождаться утра, когда откроют ворота! Там что-то происходит, разве вы не слышали гонгов и не видели пламя? — Командир стражников поднял свой фонарь и принялся изучать их, в то время как двое часовых замахнулись на всадников своими секирами. — Мне не нравится ваш вид. Я уверен, что вы замешаны, что бы там ни происходило в городе. Я арестую вас. Слезайте с коней или будете убиты!

— Это невозможно! — зарычал Конан.

Он вытащил меч и зарубил командира. Ауда пронзил копьем грудь часового, а Чемик замахнулся топором на другого, но промахнулся, и стражник с воплями побежал в город.

Убо и Чемик соскочили с коней и бросились к воротам. Они попытались вытащить из гнезд запирающий брус, но сил их оказалось недостаточно. Конан выпрыгнул из седла и, подперев плечом тяжеленное бревно, ногами отжал створку достаточно широко для прохода. Они вновь вскочили на коней и поскакали в ночь.

Убо и Чемик ревели от хохота.

— Те горожане были бы огорчены, увидев, как мы благополучно смываемся, — кричал Убо, вытирая слезы тыльной стороной руки. — Мы всегда вносим возбуждение в их скучные жизни! Без нас Шахпур останется всего лишь унылым захолустьем.

Загобал и Беритус шли через площадь, теперь так же загроможденную телами — некоторые лежали без движения, другие шевелились и стонали, — как в день гибельного празднества. Постепенно жители города отваживались вернуться на площадь, но робко, ибо окончательное спокойствие еще не наступило. Хотя от храма Аримана осталась лишь груда камней, оттуда по-прежнему доносились неземные стоны и не поддающиеся описанию шумы; между глыб появлялись странно окрашенные вспышки.

— Есть какие-то соображения, что здесь произошло? — спросил аквилонец.

— Те, которых я расспрашивал, — какие-то заговаривающиеся развалины, — сказал Загобал.

Измученный, он спал мертвым сном, когда Торгут-хан поднял тревогу, а потому потратил довольно много времени перед тем, как явиться на зов. Он решил, что, возможно, самое лучшее — позволить для разнообразия посражаться кому-нибудь другому. Когда, наконец, они с Беритусом прибыли на место происшествия, все уже было кончено.

— Люди говорят об ужасном божестве, — продолжил Загобал, — и гигантских женщинах из камня, борющихся с этим божеством, и паре десятков колдунов, устроивших целый спектакль, и каменном дожде, о сверкающих, горящих звездах, что падали с потолка, будто горшки с пылающей нефтью, что бросают со стен осажденных городов. Такое ощущение, будто половина стражи нажевалась черного лотоса и пострадала от массовой галлюцинации.

— Не первый раз странные дела исходят из этого храма, — заметил Беритус.

Когда он произносил эти слова, из развалин вылетел ослепительно сверкающий красный осколок, снова упал и разлетелся на тысячу крошечных мерцающих искр. Окружающая толпа зашумела.

Загобал увидел человека, что задумчиво сидел, уперев подбородок в кулак. По какой-то причине зеваки обходили его подальше. Тут Загобал понял почему. То был Торгут-хан.

— Я должен пойти побеседовать с нашим свинским вице-королем. Пойдем со мною. Он набросится на меня с руганью за медлительность и трусость, и я обязательно выйду из себя и вытащу кинжал. Будь так добр, сдерживай меня, ибо я бы предпочел, чтобы он сдох от рук королевских палачей.

— Тебе посчастливится, если ты сам избежишь этих рук, — сказал Беритус.

— Мои кони быстрее его коней, да и сам я не такой толстый.

Двое пошли туда, где на краю фонтана сидел Торгут-хан; его скрещенные ступни упирались в тело мертвой женщины. Он смотрел, как они приближаются, но, к удивлению Загобала, не выразил ни гнева, ни враждебности.

— А, командир, хорошо, что ты пришел. Нам нужно поговорить. — Вице-король поднял свою тушу и положил руку на плечо Загобала. — Бурная ночка, а?

— Более чем бурная, превосходнейший, — согласился Загобал. — И более чем жуткая, если верить хоть одному услышанному мною слову.

— Это было что-то невообразимое, — сообщил ему Торгут-хан, — и ты сейчас все от меня услышишь. Но прежде всего — самое главное. Храм разрушен, крипта его погребена под развалинами, и руины эти теперь — явное зло и нечестивое место, одержимое чернейшей магией, так что невозможно будет извлечь оттуда королевскую казну, а?

Он говорил тихим, заговорщицким голосом, речь его прерывалась хриплым хихиканьем.

— Ты здоров, превосходнейший? Какие могут быть сомнения, полгорода и тысяча или даже больше приезжих видели…

— Видели что? — рявкнул Торгут-хан, впрочем, по-прежнему понизив голос. — Не расскажут ли они, что видели огромный стигийский обелиск из сундуков и мешков, который выплыл из ворот храма и взлетел в воздух? Очевидный обман зрения! Нет, сокровища, целые и невредимые, лежали в крипте до той ночи, когда крипта сия стала центром сил, что выше нашего понимания, и погибла, разорвавшись на части посредством собственного зла. Когда прибудут королевские казначеи, они должны услышать от нас именно это. Мы покажем им руины и оплачем невозможность сохранить королевские подати.

— Я понимаю, превосходнейший, — проговорил Загобал.

— Хорошо, хорошо, — зафыркал Торгут-хан, — теперь у нас нет столь острой нужды преследовать этих жалких бандитов, а? Но ты все равно должен выследить их. Возьми только своих наемных охотников за людьми. Не нужно, чтобы королевские казначеи гадали, чем занимается моя личная стража.

— Как пожелаешь, превосходнейший, — сказал Загобал, увидев в таком повороте событий еще более благоприятную возможность для себя самого.

— Ты должен отправиться немедленно, — сообщил Торгут-хан. — Я видел негодяев здесь этой ночью.

— Разве это возможно, превосходнейший? — изумился Загобал.

— Конечно, возможно. Все возможно в такие дни! — Он широким жестом обвел груду камней, из которых гигантским углом поднималась вверх пара желто-зеленых лучей. — Хочешь назвать меня лгуном? — Затем, уже нормальным голосом добавил: — Когда я привел туда моих стражников, то увидел черноволосого варвара, твою ускользающую добычу. С ним было еще трое или четверо. Я не настолько был объят ужасом, чтобы не рискнуть своим телом ради отплаты за честь. Я метнул копье в негодяя, но какие-то колдовские чары заставили острие пролететь мимо цели. После этого я слишком был захвачен сверхъестественными событиями, чтобы обращать внимание на варвара. Но я думаю, что он вполне мог убежать вместе со своими товарищами.

— Как же это, превосходнейший? — спросил Загобал.

— Когда я их заметил, они находились недалеко от входа, и я думаю, что они не замешкались в столь губительном месте.

«А ты ничего не сделал, — подумал Загобал. — Держу пари, ты убежал раньше них».

Он поклонился:

— Все будет, как ты желаешь, превосходнейший. Я обойду все ворота города и выясню, не пытался ли кто-то выбраться за стену. Если они до сих пор внутри, им не убежать. А если они сбежали, воспользовавшись замешательством, я пойду по их следу. Им не ускользнуть от меня снова, превосходнейший.

Торгут-хан улыбнулся и дружески похлопал командира по плечу. Он явно чувствовал облегчение.

— Отлично! Отлично! И еще, Загобал… — Он снова понизил голос. — Когда ты найдешь их, немедленно доставь ко мне, а? Только ко мне. Ни к кому другому. Мы допросим их сами. Нет нужды беспокоить королевских казначеев подобной мелочью, а?

— Никому, превосходнейший, — кивал Загобал.

— Тогда ступай, мой друг, ступай. Слови негодяев и доставь мне. У меня есть к ним несколько вопросов. Не относящихся к сокровищам, разумеется, поскольку они никогда не покидали город.

— Как скажешь, превосходнейший.

Загобал повернулся и пошел прочь. Беритус, что ожидал на благоразумном расстоянии, присоединился к нему.

— Нет ничего гнуснее безмозглого дурака, считающего себя хитроумным, — сказал командир стражников.

— Не спорю, — согласился аквилонец.

— Боров считает, что ведет сложную игру. Он намерен оставить себе сокровища, не поделившись с королем, и при этом надеется сохранить свои титулы и почести.

— Величественный замысел, — сказал Беритус.

— Да, но он не тот человек, чтобы победить. Пойдем, аквилонец, буди своих людей и седлай свежих коней. Мы снова идем по проклятому следу, но на этот раз мы не отстанем от них, пока они не умрут и сокровища не окажутся в моих руках!