Глава III

Спасение

Весь вопрос был, разумеется, в том, сводит ли мама их в цирк сама. и отпустит ли одних, если не сможет пойти. Однажды, в Бэкингемшире, она разрешила ребятам самостоятельно сходить в зверинец, предварительно взяв с каждого слово не трогать животных. Им, правда, пришлось сильно пожалеть о данном обещании: хозяин зверей предложил детям погладить своего дрессированного волка, сильно напоминавшего колли. И, когда они отказались, заметил: «Что, испугались? Тогда бегите домой к мамочке!» А зрители расхохотались самым оскорбительным образом. В цирке, конечно, лошади и другие не менее интересные животные находятся на несколько большем расстоянии, нежели вытянутая рука, так что, возможно, на этот раз обещание с них не возьмут. Впрочем, было одно «но»: мамино присутствие, хотя и приятно, тем не менее, добавит уйму проблем к и без того уже имеющимся со спасением Русалки. Это не могла не заметить даже Мейвис. Но, предположим, мама не пойдёт.

— А что, если нас заставят пообещать не прикасаться к животным? — размышляла Китти. — Ты же не можешь освободить кого-нибудь, не дотронувшись до него.

— В том-то всё и дело, — пояснила Мэйвис, — Русалка — не животное. Она — личность.

— А может, это не такая Русалка, — возразил Бернард, — может, это то, что все называют тюленями, как написано в газете.

— Нет, такая, — заявил Фрэнсис, — я уверен!

Они болтали в саду перед домом, прислонясь к зелёным воротам, в то время как Мама наверху распаковывала багаж, ещё вчера кучей громоздившийся на Ватерлоо.

— Мэйвис! — позвала Мама из открытого окна. — Я не могу… хорошо бы тебе подняться ко мне!

— Я должна помочь маме с багажом, — протянула Мэйвис и неохотно направилась к дому.

Однако, через несколько минут она прибежала обратно:

— Всё в порядке: Мама собирается в полдень на Станцию — встречать Папу и купить всемпанамы. А нам велено взять лопаты и отправиться к морю до обеда (жареный кролик с запечёнными яблоками — я спросила у миссис Пирс), а потом нам разрешили сходить в цирк одним, кстати, о прикосновениях к животным не было сказано ни слова.

И дети устремились вниз по дороге, до самого пляжа сопровождаемые будто отовсюду доносящимся хвастливым щебетанием овсянки. В такой прекрасный день довольно сложно продолжать думать о Русалке, которую вы никогда не видели, не слышали и не трогали. С другой стороны, если вам довелось и увидеть, и послушать, и прикоснуться к ней, вы бы не думали больше ни о чём. Вот почему, оказавшись на берегу, Кэтлин и Бернард тут же начали копать ров вокруг будущего песчаного замка, в то время как старшие бродили вокруг, волоча за собой лопатки будто хвосты, и разговаривали, разговаривали, разговаривали… пока Кэтлин не заметила, что они могли бы и помочь в прокладывании рвов, илиприлив доберётся до замка раньше, чем тот будет достроен.

— Ты даже не представляешь, насколько забавны эти песчаные замки, Франс, — мягко добавила она, — ты ведь никогда раньше не был на море.

И работа закипела: они копали, сгребали в кучу, прихлопывали лопатками и выкладывали с помощью ведёрок куличики, стараясь, чтобы те напоминали башни замка; затем друзья вырыли подземелья и тоннели, возвели мосты, только крыша обычно в конце подводит, если заблаговременно не примять песок. Но вот первая слабая волна добралась до славного, пусть и не совсем достроенного, замка, заставив каждого трудиться с удвоенной энергией, дабы не подпустить море ближе. Когда же это стало совсем безнадёжным делом, все столпились в замке, наблюдая, как вода постепенно смывает его, оставляя лишь бесформенный песчаный холм. В итоге дети вымокли до нитки, поэтому, по приходе домой, им пришлось полностью переодеться. Теперь вы, должно быть, можете представить, насколько они были довольны собой. После жареного кролика и запечёных яблок Мама отправилась в паповстречательную и панамодобывательную экспедицию. Фрэнсис проводил ее до станции и вернулся немного грустный:

— Меня заставили пообещать не трогать животных, — буркнул он. — А вдруг Русалка — животное…

— Нет, раз она умеет говорить, — заверила его Кэтлин, — как ты думаешь, нужно ли нам одевать нарядные платья? Думаю, да. Это более почтительно по отношению к чудесной обитательнице водных глубин. Ей было бы приятно, если б мы выглядели красиво.

— Я не собираюсь ни для кого выряжаться, — твёрдо сказал Бернард.

— Ладно, Медвежонок, — успокоила его Мэйвис, — переоденемся только мы. Помни: она волшебница.

— Слушай, Франс, — с мольбой в голосе спросил он, — думаешь, мы должны переодеться?

— Вовсе нет, — ответил мальчик. — Вряд ли Русалке есть дело до того, что на тебе надето. Они же вообще ничего не носят, кроме хвостов, длинных волос и зеркалец. Если надо что-нибудь украсить, они прекрасно справятся с этим сами. Но это вовсе не означает, что тебе не следует тщательно вымыть руки и, конечно же, попытаться избавиться от песка в волосах. А то они смахивают на веник.

Сам же он надел голубой галстук, подаренный ему тётей Эми, и до блеска отполировал цепочку от часов, которые носил в кармане жилетки. Подобные занятия помогли скоротать время, пока девочки собирались. Наконец, великий миг настал: нарядившись, дети отправились в путь. Овсянка продолжала восхвалять себя (похоже, эта тема ей никогда не надоедала).

— Такое ощущение, что эта птичка смеётся над нами, — заметил Бернард.

— Наверное потому, что мы идём гуськом, — предположила Кэтлин, — впрочем, в цирке будет здорово.

Перед самым Бичфилдом-на-море, точнее в наименее симпатичной его части, состоящей, казалось, из одних жёлтых кирпичных домов и плоских витрин магазинов, раскинулся пустырь. В наиболее привлекательной части деревни магазины имели небольшие выпуклые окна из толстого зелёного стекла, через которое едва ли можно было что-то разглядеть. Также здесь виднелись мрачные рекламные щиты, обклеенные потрёпанными плакатами самих диких цветов, красными буквами призывающими носить Настоящие Ботинки Рамсдена, или — голубыми — голосовать за Уилтона Эшби. Некоторые уголки плакатов уже давно оторвались и уныло развевались на ветру. В этой части посёлка всегда полно соломы, грязи и обрывков бумаги, а у заборов, там, где полагается быть цветам, обнаруживаются куски грязных тряпок, старая обувь и консервные банки. К тому же, аккуратно окрашенные заборы зачастую заменялись колючей проволокой и обилием крапивы. А вы никогда не интересовались, кто же обезобразил места, которые могли быть такими милыми, разве вам не хотелось поговорить с ними и попросить больше так не делать? Возможно, когда эти люди были маленькими, никто не объяснил им, что нехорошо разбрасывать апельсиновую кожуру, а также обёртки от шоколадок или пакеты от булочек. Просто ужасно, что такие дети — эти маленькие безобразники — в дальнейшем вырастают в абсолютных монстров обезображивания, которые строят отвратительные жёлтые кирпичные коттеджи, возводят рекламные щиты, продают Настоящие Ботинки Рамсдена (красным цветом) и яростно голосуют за Уилтона Эшби (голубым цветом), совершенно не заботясь о полях, некогда бывших зелёными, и о клумбах, где раньше росли цветы. Такие люди не видят ничего зазорного в столь безобразном обращении с землёй вроде этой непривлекательной городской окраины, где и проводилась ярмарка в тот незабвенный день, когда Фрэнсис, Мэйвис, Бернард и Кэтлин, нарядились в свою лучшую одежду и отправились спасать Русалку, потому что Русалки «погибают в неволе».

На Бичфилдской ярмарке не было ларьков и балаганчиков, неизменно присутствовавших на старинных весельях, гдепродавались игрушки и золочёные имбирные пряники, кнуты извозчиков и пирожки с бараниной. В те времена прилавки были забиты всякой всячиной, там были и чашки с блюдцами, и куклы, и фарфоровые собачки, и ракушки, и подушечки для булавок, и игольники, даже перьевые ручки с видами острова Уайт, и внутреннего убранства Винчестерского Собора, которые так ярко и чётко видны, если заглянуть в маленькую круглую дырочку наверху.

На пустыре же стояли паровые карусели, правда, едва ли кто-нибудь катался на тощих спинах пятнистых лошадей. Тут располагались и качели, но на них никто не качался. На ярмарке не было ни представлений, ни зверинцев, ни боксёрских балаганов, ни марионеток. Не было дешёвых театров с зазывающе бьющим в барабан толстяком и женщиной в блёстках. Здесь вообще не было никаких лотков. В изобилии были представлены лишь розово-белые бумажные хлысты и пакетики с серовато-коричневыми кусочками бумаги (английским заменителем конфетти ), а также маленькие металлические тюбики с мутной жидкостью, чтобы брызгать людям в лицо, но кроме как для продажи этих некачественных приспособлений, призванных отравлять жизнь другим, прилавков на ярмарке не было. Ей-богу, вы ничего не смогли бы там купить — ни имбирных пряников, ни сладостей, ни фарфоровых собачек, не наблюдалось даже апельсинов по полпенни или пакетика орехов. Пить было абсолютно нечего — ни одной стойки с лимонадом или имбирным пивом. Праздношатающиеся посетители ярмарки, вне всяких сомнений, утоляли жажду где-то в другом месте. Повсюду царила могильная тишина — тишина, которую только подчёркивал жуткий скрежет паровой карусели. Какой-то чумазый мальчик, услышав сбивчивое перешёптывание друзей, сообщил, что цирк ещё не открыли.

— Ну и ладно, — успокоили друг друга ребята и повернули к аттракционам. Подобные развлечения были на редкость однообразны: вам надо либо что-то метать, либо катить, и если вы попадёте во что-нибудь — получите приз — какое-нибудь барахло, из того, что продаётся в Хаундсдиче по девять пенсов за гросс.

Большинство этих аттракционов устроены таким образом, что приз выиграть невозможно. К примеру, особенно оскорбителен ряд масок с открытыми ртами, из которых торчат трубки. В невозвратимые золотые денёчки, если вы попадали в трубку, она ломалась, и вам вручали «приз» стоимостью — не могу подсчитать — примерно сто сорок четвёртой части от девяти пенсов. Но дети обнаружили, что когда их деревянные шары попадают в трубку, та не ломается. Интересно, почему! Приглядевшись повнимательнее, они увидели, что трубки не из глины, а из раскрашенного дерева. Такие никогда не разобьются — это лишь жестокая насмешка над надеждой.

Аттракцион «Сбей кокос» тоже изменился: раньше в кокосы метали палки, по пенни за три броска, теперь же используются лёгкие деревянные шарики, а один бросок стоит целый пенни. Вы выигрываете, если кокос, в который вам удалось попасть, не удержится на подставке. Но если вы действительно хотите получить один из этих недружелюбных фруктов, не спешите и приглядитесь: не стоит целиться в орехи, остающиеся на шестах при попадании. Может, они приклеены? Остаётся надеяться, что нет. А если и так, то кто будет любопытствовать и отчитывать обманщиков? Ведь заработать на жизнь нелегко.

Впрочем, один из аттракционов вызвал у детей особое негодование — главным образом, потому, что его владельцы были опрятными и вовсе не выглядели умирающими с голоду, а это отбило у ребят всякое сочувствие, оставив лишь неприязнь, — специальные конусообразные столы, с разложенными на них мелкими предметами. За пенни вы получаете два кольца. Если вам удастся набросить хотя бы одно из них на предмет, то он ваш. Похоже, никто из деревенских посетителей ярмарки с этим не справился, а может, просто не пожелал. На самом деле задача была отнюдь не сложной. Первое же кольцо попало на крошечный подсвечник. Довольная и, вместе с тем, смущённая Мэйвис протянула руку.

— Не повезло, — произнесла одна из двух молодых женщин, слишком чистая, чтобы жалеть её. — Надо точно попасть, видите?

Следующим был Фрэнсис. На этот раз кольцо оказалось на спичечном коробке:

— Попал.

— Не повезло, — повторила леди.

— Теперь-то что не так? — растерялись дети.

— Кольцо должно упасть красной стороной вверх, — пояснила она, опять оставшись в выигрыше. Тогда ребята подошли к другому столу и купили кольца у другой чистенькой девушки. Всё повторилось. Как только второе кольцо было брошено, она сказала:

— Не повезло. Обруч должен упасть голубой стороной вверх.

Бернарда затрясло от возмущения, и он решил очистить стол.

— Значит, голубой, — решительно сказал мальчик и взял ещё пару колец. На этот раз он попал на оловянную подставку для булавок и маленькую коробочку, надеюсь, не пустую. Девушка какое-то время колебалась, но потом всё же вручила ему призы.

— Дайте ещё обручей на пенни, — потребовал разгорячившийся Бернард.

— Не повезло, — ответила она, — Мы не даём одной компании обручей более чем на два пенни.

Такие призы не хочется хранить, даже как свидетельство победы, особенно, когда перед вами стоит такая задача как спасение Русалки. И ребята отдали завоёванное маленькой девочке, стоявшей рядом, после чего отправились в тир. Там, по крайней мере, подобный абсурд невозможен. Если вы, прицелившись в бутылку, попадёте в неё — она разобьётся. И ни один подлый и жадный владелец аттракциона не сможет лишить вас приятного звона бьющегося стекла. Даже с плохим оружием вполне возможно прицелиться и расколотить бутылку. Всё это так, но в бичфилдском тире трудно было не попасть в мишень: так много их было, и так близко они стояли. Друзья слышали заветный звон при тринадцати выстрелах из четырнадцати. Бутылки висели на расстоянии пятнадцати шагов вместо тридцати. Почему? Дефицита места на ярмарке вроде не наблюдается, неужели обитатели Сассекса настолько плохие стрелки, что тридцать шагов для них — неприемлемое расстояние?

Они не сбивают кокосы, не катаются на лошадках и не раскачиваются на качелях до головокружительных высот. В них не осталось тяги к таким забавам, к тому же, каждый на этой ярмарке, за исключением самих ребят, маленькой девочки, получившей их призы, и девушек, продающих кольца, был грязнее, чем только можно себе представить. Казалось бы, в Бичфилде-на-море нет проблем с водоснабжением. Но от этой уверенности не останется и следа, приди вы на ярмарку. Не было слышно ни смеха, ни весёлой болтовни, ни праздничного дружеского перешучивания. Повсюду царила унылая, тягостная тишина, и её невозможно было заглушить пустым фальшивым весельем паровой карусели. На Бичфилдской ярмарке не было ни смеха и песен, ни музыки и оживлённых разоворов, ни танцев и гулянок. Музыкой служили доносившиеся с паровой карусели звуки отвратительной позапрошлогодней комедии — ни смеха — ни веселья — только угрюмые грязные люди, присматривающие за машинами для разменивания пенни, да несколько групп удручённых девушек и маленьких мальчиков дрожали на холодном ветру, задувшем с заходом солнца. Потоки морозного воздуха кружили пыль, солому, газеты и обёртки от шоколадок. Кроме этого танца, смотреть было не на что. Большой шатёр, в котором находился цирк, стоял на холме, а люди, снующие между растяжек, верёвок и ярких фургонов, отдыхавших в свете прожекторов, выглядели веселее и чище обманщиков, следящих, чтобы никто не выиграл приза на аттракционах. Наконец, цирк открылся; преграждающий вход занавес завернули, и похожая на цыганку женщина с блестящими чёрными локонами и глазами, подобными сверкающим чёрным бусинам, вышла собрать деньги с желающих попасть внутрь. Люди парами и тройками устремились к цирку, но самыми первыми были наши четверо ребят, протянувших цыганке четыре руки с четырьмя тёплыми шестипенсовиками.

— Проходите, проходите, дорогие, и посмотрите на белого слона, — пророкотал крупный мужчина с чёрными усами, одетый в зеленоватый, светящийся по швам вечерний костюм. Он расписывал программу представлений, размахивая хлыстом, и дети остановились, хотя они уже заплатили свои шесть пенсов, послушать, что их ждёт, когда они войдут.

— Совершенно белый слон, включая хвост, хобот и бивни, и всего за шесть пенсов! Вы увидите верблюдов, прозванных кораблями пустыни, — эти животные выпивают огромные количества жидкости, когда выдается возможность, но без капли воды, пересекают пустыню. Подходите, подходите! Взгляните на дрессированных волков и росомах в их знаменитом танце с флагами всех стран. Подходите, подходите, подходите! Посмотрите на учёного тюленя и неподражаемую Лоту из Хиста с её коронным номером — ездой на трёх неосёдланных лошадях одновременно, являющимся предметом интереса и зависти членов королевской семьи! Подходите и взгляните на самую настоящую Русалку, только вчера пойманную на вашем же побережье!

— Спасибо, — отозвался Фрэнсис, — мы посмотрим.

И четверо ребят зашли внутрь квадратного шатра, оказавшись в приятном полумраке, наполненном рассеянным жёлтым светом. Сквозь неплотно сдвинутые портьеры виднелась усыпанная опилками арена, окружённая скамейками, а также двое мужчин, только что окончивших покрывать первые ряды красной хлопковой тканью.

— А где Русалка? — спросила Мэйвис у маленького мальчика в трико и покрытой блёстками шапочке.

— Там, — сказал он, указывая на небольшую брезентовую дверь сбоку, — но не советую вам трогать её. Она злобная. Может внезапно хлестнуть хвостом — обрызгала с ног до головы старую Мамашу Ли; да и опасная к тому же: наш Билли вывихнул запястье пытаясь удержать её. Если всё-таки хотите взглянуть на неё поближе, надо заплатить ещё три пенса.

Хорошо известно, что бывают времена, когда дополнительные три пенса являются серьёзным препятствием — жестокая преграда на пути наших желаний, но, к счастью, это был не тот случай. У детей было достаточно денег, потому что Мама дала им на четверых две полкроны, которые они могли тратить по своему усмотрению.

— Тогда, — сказал Бернард, — учитывая дополнительные три пенса, у нас остаётся два шиллинга.

И Мэйвис, их казначей, доплатила три пенса девушке со светлыми, прямыми, как верёвка, волосами, и смуглым, круглым, словно булочка к чаю, лицом, сидевшей на табуретке перед заветной дверью. После этого, один за другим, они миновали узкий проход и, наконец, остались одни в маленькой брезентовой комнатке с аквариумом, на котором висела большая табличка, очевидно нарисованная в спешке, ибо буквы были нечёткими и довольно кривыми, надпись гласила:

НАСТОЯЩАЯ ЖИВАЯ РУСАЛКА,

СЧИТАВШАЯСЯ МИФОМ, НО ОКАЗАВШАЯСЯ ПРАВДОЙ

ПОЙМАНА ЗДЕСЬ

ПРОСЬБА НЕ ТРОГАТЬ

ОПАСНО

Маленький Мальчик в Блёстках пришёл вслед за ними и показал на последнее слово.

— Что я говорил? — гордо вопросил он.

Дети переглянулись. При свидетеле ничего сделать было нельзя. По крайней мере…

— Может, если она окажется волшебной, — зашептала Мэйвис Фрэнсису, — посторонние ничего не заметят. Ведь бывает же, что они не обращают внимания! Тебе нужно только произнести отрывок из «Сабрины», чтобы появилось волшебство.

— Это небезопасно, — Фрэнсис тоже понизил голос, — а вдруг он не посторонний и всё поймёт?

Так они и стояли, беспомощно глядя на большой оцинкованный резервуар — вроде тех, что устанавливают на крышах домов для водоснабжения, — вы должно быть сами видели такие, особенно, в морозную погоду, когда лопаются трубы, а ваш папа поднимается на крышу дома со свечой и ведром, вода капает с потолков, посылают за водопроводчиком, и тот приходит, когда сочтёт нужным. Резервуар был полон воды, а на дне угадывались тёмные очертания чего-то, отчасти напоминавшего коричневато-зелёную рыбу, а отчасти — зеленовато-коричневые водоросли.

— Прекрасная Сабрина, — вдруг зашептал Фрэнсис, — сделай так, чтобы он ушёл.

В тот же миг снаружи позвали:

— Деревенщина-Рубен, пропади ты пропадом! Куда подевался этот негодный мальчишка?! — и маленький непрошеный свидетель, усыпанный блёстками, вынужден был уйти.

— Никогда не поверю, что это не волшебство! — воскликнула Мэйвис. Возможно, так оно и было, однако тёмные очертания не то рыбы, не то водоросли в аквариуме так и не шелохнулись. — Прочитай до конца!

— Давай, — ответил Бернард, — тогда мы наверняка узнаем, тюлень она или нет.

Итак, мальчик начал заново:

Услышь меня,

Прекрасная Сабрина,

Сквозь тихую, прозрачную волну…

Продолжать он не стал: вода забурлила, мелькнул рыбий хвост, в коричневатой полутьме что-то сверкнуло, затем от водорослей отделилось нечто светлое — две белые руки раздвинули завесу растений, и на поверхности довольно грязной воды показалось лицо. Вне всяких сомнений, существо умело разговаривать — первое, что было сказано:

— Прозрачная вода, как же! Да как вам не стыдно произносить заклинание над этой жалкой лужей. Чего надо?

Каштановые волосы и водоросли всё еще скрывали большую часть лица, но дети, сперва отпрянувшие, вновь приблизились к аквариуму и теперь могли видеть, что Русалка была чрезвычайно сердита.

— Мы хотим, — голос Фрэнсиса дрожал, хотя мальчик вновь и вновь повторял себе, что он не ребёнок и не собирается вести себя как маленький, — мы хотим помочь вам.

— Помочь мне? Вы? — она ещё больше высунулась из аквариума и окинула их презрительным взглядом. — Разве вы не знаете, что я — хозяйка всей водной магии? Да я могу вызвать такой шторм, который смоет это ужасное место вместе с моими отвратительными захватчиками, и с вами заодно, а меня унесёт на гребне огромной волны обратно в морские глубины.

— Но почему тогда вы этого не сделали? — озадаченно поинтересовался Бернард.

— Ну, я как раз подумывала об этом, — несколько смутившись ответила Русалка, — когда вы прервали меня своим заклинанием. Что ж, вы позвали меня — я пришла, теперь скажите, что я могу для вас сделать.

— Мы уже сказали, — довольно вежливо ответила Мэйвис, страшно разочарованная тем, что Русалка, представлявшаяся прекрасной волшебницей с изысканными манерами, когда они весь день говорили о ней, и доплачивали по три пенса, да и когда наряжались, оказалась столь несдержанной, — мы уже сказали — мы хотим помочь вам. Другая Сабрина в море попросила нас об этом, не сказав ничего о том, что вы — волшебница. Она произнесла только: «они погибают в неволе».

— Ну хорошо, спасибо, что пришли, — протянула Русалка. — Если она действительно так сказала, то либо солнце находится в Доме Грузила, что невозможно в это время года, либо верёвка, которой меня поймали, сделана из шерсти ламы, что совершенно невероятно в этих широтах. Вы ничего не знаете о верёвке, которой меня выловили?

— Нет, — хором ответили Бернард и Кэтлин. Но остальные пояснили:

— Это было лассо.

— О, — вздохнула Русалка, — худшие мои опасения подтвердились. Но как можно было предвидеть, что на этом берегу используют лассо? Однако, видимо, так и есть. Теперь понятно почему, как только я собиралась использовать силу Великого Шторма, а это было раз пятьсот с момента моего пленения, какая-то невидимая сила всегда сдерживала меня.

— Вы хотите сказать, — спросил Бернард, — предчувствуя, что это не сработает, вы так и не попытались применить волшебство?

Снаружи раздалась залихватская дробь, она становилась все громче и громче, почти заглушив, их голоса. Это был барабан, означавший начало циркового представления. В дверном проёме появилась голова Мальчика в Блёстках:

— Поторопитесь или пропустите мой Изумительный Детский Номер на Лошади с Бубном, — и голова вновь исчезла.

— Ой, — всполошилась Мэйвис, — мы же ещё не придумали ни одного способа освободить вас.

— И не придумаете, — бесцеремонно перебила её Русалка.

— Послушайте, — возмутился Фрэнсис, — вы хотите отсюда выбраться или нет?

— Вряд ли мы можем осуществить хотя бы что-нибудь из перечисленного, — ошарашено произнёс Бернард, — не говоря уж о том, чтобы в одиночестве плыть к берегу с лошадьми и колесницами. Сам фараон на такое не способен.

Даже Мэйвис и Фрэнсис беспомощно добавили:

— Не знаем, как нам достать колесницу.

— Придумайте что-нибудь другое.

— Так я жду вас, — невозмутимо произнесла леди в аквариуме, — в полночь.

С этими словами она обвила водоросли вокруг головы и плеч и плавно опустилась на дно. А дети остались, тупо уставившись друг на друга, только с арены доносилась музыка и мягкое цоканье копыт по опилкам.

— Что же нам делать? — нарушил молчание Фрэнсис.

— Идти смотреть представление, естественно, — ответил Бернард.

— Ну, конечно, мы ведь можем поговорить о колеснице после, — согласилась Мэйвис.

— До полуночи у нас будет уйма времени, — подтвердила Кэтлин, — пошли, Медвежонок.

И ребята побежали к арене, где звучала весёлая музыка. Ничто не заставит вас позабыть свои тревоги так, как цирк. Просто невозможно пребывать в тягостных раздумьях, когда дрессированные собачки демонстрируют свои достижения, волки исполняют знаменитый танец с флагами всех стран, а очаровательная леди, прыгает через бумажные обручи и чудесным образом опускается точно на спину белой лошади, — подобные зрелища не могут не прогнать безрадостные заботы, особенно, из голов ребятишек. Так что на целых полтора часа — ибо цирк оказался действительно хорошим, правда совершенно непонятно, как его занесло в Бичфилд-на-море — сплошная стена захватывавшего дух удовольствия заслонила беседу с Русалкой и сложности с поиском колесницы. Однако, когда всё закончилось, и разгорячённая плотная толпа вынесла детей из-под пыльного купола на солнце, обязательства навалились на них с новой силой.

— Ну, разве клоун не был великолепен? — предался воспоминаниям Бернард, когда они выбрались из толпы.

— А мне больше всего понравилась амазонка и лошадь, скакавшая вот так, — сообщила Кэтлин, размахивая маленькими бледными ручками и загорелыми ножками в попытке изобразить движения лошади во время представления haute ecole.

— А вам не кажется, что слон… — начала было Мэйвис, когда Фрэнсис перебил её:

— И всё-таки о колеснице, — после того как он это произнёс, ребята не говорили ни о чём другом. И какие бы предположения они ни выдвигали, разговор всегда приходил к тому, что колесницы у них нет, и достать её они не смогут, даже если бы таковая и была в Бичфилде-на-море или его округе, в чём они сильно сомневались. Последнее и наиболее полезное предложение исходило от Кэтлин:

— Может, что-нибудь получится, если произнести «Прекрасная Сабрина» над тыквой?

— Но у нас даже тыквы нет, — напомнил ей Бернард, — я уж не говорю о крысах, мышах и ящерицах, которые были у Золушки. Так не пойдёт. Но вот что я скажу, — он сделал паузу. Было далеко за полдень, и дети уже подходили к дому по той самой дороге, где жила болтливая овсянка, — как насчёт тачки?

— Маловата, — ответил Фрэнсис.

— На мельнице есть достаточно большая, — сообщил Бернард. — Теперь, смотрите. Пусть я не очень хорош в волшебстве, но Дядя Том говорит, что я — прирождённый полководец. Если я дам вам чёткие инструкции, а вы двое, выполните их, можем мы с Кити сбежать?

— Хочешь ускользнуть? — горько спросил Фрэнсис.

— Да нет. Просто не я все это затеял и участвовать не хочу. А если и попытаюсь, то всё обязательно провалится — ты и сам знаешь. Мне не везёт. Со мной вам никогда не выбраться ночью из дома — я непременно потеряю ботинок на лестнице или чихну, а ты — нет.

Бернард исполнился печальной гордости, свойственной мальчикам, которые всегда попадаются. Скорее всего, для таких детей подобное отношение к существующему положению дел — наилучший выход. Фрэнсису пришлось признать, что слова Бернарда не лишены смысла. А мальчик продолжил:

— И потом, Кэтлин — моя любимая сестра, и я не собираюсь втягивать её в сомнительные предприятия («А я хочу» — вставила неблагодарная Кэтлин). Ну что, вы с Мэйвис согласны всё сделать самостоятельно?

После небольшого спора, в котором все крайне тактично обращались с Кэтлин, было решено, что так они и поступят. Тогда Бернард изложил свой план.

— Как только придём домой, — рассказывал мальчик, — начнём играть с той старой тачкой — катая друг друга и так далее, а когда придёт время идти в дом, мы оставим её в дальнем конце поля за старой овцой, недалеко от ворот. Так вам будет удобнее ночью. Вы должны взять что-нибудь вроде полотенец и обвязать колесо, дабы оно не скрипело. Лечь спать можете с моим игрушечным будильником, положив его под подушку, тогда никто кроме вас не проснётся. Из дома выберетесь через окно в гостиной и вернётесь тем же путём. Я одолжу вам мой новый нож с тремя лезвиями и штопором (если будете с ним осторожны), чтобы разрезать брезент и зайти с заднего переулка, который доходит до цирка, но последуйте моему совету и не ходите вообще. Эта Русалка не подарок. Я бы предпочёл тюленя. А вот и Мама с Папой. Пошли.

Друзья ускорили шаг.

План, набросанный Бернардом, выполнялся без каких-либо препятствий. Всё шло хорошо, только Фрэнсис и Мэйвис удивлённо обнаружили, что напуганы больше, чем думали. Любое, по-настоящему большое приключение, такое, как спасение Русалки, всегда кажется более опасным, когда вы принимаетесь за дело под покровом ночи, нежели когда планируете всё это днём. И, хотя они знали, что не совершают ничего предосудительного, ребятам было не по себе от того, что родители могли с ними не согласиться. Вряд ли детей отпустили бы среди ночи с тачкой ради спасения Русалки. Всё-таки это не то, о чём можно вот так попросить. И чем подробнее вы будете объяснять всю необходимость подобного действа, тем меньше взрослые сочтут вас подходящим для такой экспедиции.

Фрэнсис лежал полностью одетым, натянув сверху пижаму. На Мэйвис под рубашкой были короткая голубая юбка и свитер. Будильник, к его чести, залился оглушительным свистом и стуком под подушкой Фрэнсиса, но кроме мальчика этого никто не услышал. Он осторожно прокрался в комнату Мэйвис и разбудил её; стараясь не шуметь, друзья сняли обувь, и, пока они спускались по лестнице, не скрипнула ни одна ступень. Окно в гостиной открылось бесшумно, тачка дожидалась ребят там, где они её и оставили, к счастью, они захватили достаточно верёвок, чтобы привязать груду полотенец и чулков к ободу колеса. Дети не забыли и про нож.

Тачка была довольно тяжёлой и они приуныли, представив, насколько тяжелее та станет, когда в ней свернётся Русалка. Тем не менее, толкая по очереди, они благополучно добрались до нужного переулка, расположенного над пустырём, где проводится бичфилдская ярмарка.

— Думаю, уже достаточно поздно, — прошептала Мейвис, когда показался цирк, белый при лунном свете, — уже почти два часа ночи, по-моему.

— Вроде всё тихо… пока, — просипел Фрэнсис, — но вдруг цыгане не спят? Разве они не засиживаются допоздна, изучая астрономию для предсказания судьбы? Вдруг эту ночь они как раз решили посвятить астрономии? Думаю, нам стоит оставить тачку здесь и отправиться на разведку.

Так они и поступили. Покрытая росой трава приглушала звук от их босоножек, и, осторожно ступая на цыпочках, дети подкрались к шатру. Фрэнсис чуть не споткнулся об опорную верёвку, но вовремя заметил её.

— Будь я Бернардом, точно бы грохнулся, переполошив всю округу — пробормотал он себе под нос. Они крадучись обогнули шатёр, добравшись до небольшого квадратного выступа, означавшего, что здесь — комната с аквариумом, заполненным водорослями и Русалкой.

— Они погибают в неволе, они погибают в неволе, они погибают в неволе, — твердила себе Мэйвис, пытаясь подбодрить себя напоминанием о безотлагательной важности ночного предприятия. — Это вопрос жизни и смерти, — повторяла она, — жизни и смерти.

Они уже пробирались между колышками и растяжками, всё ближе подбираясь ко входу. Трепещущей душой Фрэнсиса овладели сомнения относительно бесшумности и прочности ножа. А сердце Мэйвис билось с такой скоростью, что, как она потом рассказывала, расслышать собственные мысли было практически невозможно. Пока Фрэнсис нащупывал нож с тремя лезвиями и штопором, девочка осторожно поскреблась в брезентовую дверь, ожидая, что пленённая Русалка подаст какой-нибудь ответный знак. Но Русалка не стала скрестись. Вместо этого по стене побежала чёрная полоса, и её руки раздвинули разрезанный сверху донизу брезент. Показалось знакомое белое лицо.

— Где колесница? — спросила она слабым шёпотом, правда, не скрывшим от детей того, что она, если такое вообще возможно, ещё сердитее, чем раньше.

Фрэнсис боялся отвечать. Он знал, что его слова прозвучат не столь тихо, как вопрошавший голос, подобный шёпоту волн летней ночью и шелесту колосьев, колеблемых ветром в лучах утреннего солнца. Тем не менее мальчик указал на дорогу, где осталась тележка, и, вместе с Мэйвис, отправился за колесницей. Перегоняя тележку через пустырь, оба они преисполнились благодарностью к Бернарду. Особенно за его идею приглушить скрип колеса, без чего им бы не спустить эту неповоротливую громадину по такому ухабистому склону. Но поскольку всё было предусмотрено, ребята, подобно арабам из стихотворения, тихо прокрались к цыганскому шатру, и бесшумно подкатили тачку к самому разрезу в брезентовой стене. Тогда Мэйвис вновь поскреблась и створки самодельной двери расдвинулись, как и в прошлый раз.

— Вы захватили верёвки? — прошелестел голос, и Фрэнсис извлёк из кармана оставшиеся ленты.

Русалка проткнула брезентовую стену в двух местах, пропустив верёвки через отверстия и закрепив болтавшуюся материю.

— Теперь, — сказала она, приподнявшись и ухватившись руками за края аквариума, — Вы оба должны помочь мне — поднимите мой хвост. Подойдите ближе — по одному с каждой стороны.

Это было мокрое, брызгающееся, скользкое и тяжёлое дело; Мэйвис думала, что надорвётся, с упорством продолжая повторять: «Погибают в неволе». Когда она уже думала, что больше не выдержит, напряжение ослабло, и Русалка свернулась в тележке.

— А теперь, — тихо приказала та, — поехали, живо.

Но сказать это было легче, чем сделать. Дети, с мокрой Русалкой в тачке, едва вообще могли идти. И, очень и очень медленно, они начали продвигаться по пустырю. Добравшись до высокого забора, ребята остановились.

— Толкайте же, — приказала Русалка.

— Мы должны немного передохнуть… — задыхаясь, пробормотала Мэйвис. — Как тебе удалось разрезать брезент?

— Моим ракушечным ножом, конечно же, — ответила особа в тачке. — Мы всегда носим такие в волосах, на случай встречи с акулой.

— Ясно, — тяжело дыша пропыхтел Фрэнсис.

— Вам бы лучше отправиться дальше, — заметила обитательница тележки. — Эта колесница чрезвычайно неудобна и слишком мала. Кроме того, медлить опасно.

— Двинемся через полсекунды, — буркнул Фрэнсис, а Мэйвис дружелюбно добавила:

— Вы уже практически в безопасности.

— Но вы-то нет, — ответила Русалка. — Неужели не понимаете, что я — похищенное имущество, и, если вас со мной поймают, последуют крайне неприятные объяснения.

— Но, может, нас не поймают, — с надеждой в голосе пискнула Мэйвис.

— Все нормальные люди сейчас спят, — сказал Фрэнсис. Просто потрясающе насколько храбрыми и самоуверенными они стали, когда цирк остался позади. — Мы в абсолютной безопасности… Ой, что это! А-а-а!!!

От чёрной тени забора отделилась чья-то фигура и схватила его за руку.

— Что произошло, Франс? Что это? — испугалась Мэйвис, которой не было видно случившегося.

— Да что там на этот раз?! — ещё более сердито, чем ранее, воскликнула Русалка.

— Кто это? Эй, ты кто? — выдохнул Фрэнсис, корчась в железной хватке невидимого противника. И тут из темноты последовал такой простой и такой ужасный ответ:

— Полиция!