2. Письмо, с которого все началось

На вокзале было повеселее, чем на улице. Даже через маски было видно, что дети радостно возбуждены. Они нетерпеливо топали по перрону, перекликались между собой, бросали вещи в вагон и с визгом и смехом штурмовали свободные купе. К счастью, стайфли еще не удалось полностью уничтожить детство… Это настроение передавалось и провожающим, и без того счастливым от того, что они могут, наконец, отправить детей на каникулы в горы. А я дивился тому, как родители умудрялись узнавать за хоботками, высовывавшимися из окон, своих наследников, засыпая их на прощанье традиционными и бесполезными наставлениями — не налегать на холодную воду, она на Снежной горе очень холодная, не выбегать без теплых сапог на лед, не сразу начинать глубоко дышать, когда подымутся на вершину, и прочее и тому подобное… Некоторые мамы даже целовали резиновые мордашки.

Но когда поезд тронулся с места и исчез за поворотом, на перроне наступила тягостная тишина. Было десять часов утра.

— Я побежала, — сказала Клара. — Мне на работу к одиннадцати.

Ты что сегодня собираешься делать?

Что я мог ей ответить? Что послоняюсь по улицам, загляну в судебные залы и полицейские участки, вдруг да нападу на какую-нибудь скандальную новость, которую бы взяли в “Утреннюю зарю”, что даст мне возможность уплатить за воду и кислород, пока нас не отключили от сети? Или, если никакой работенки не подвернется, попробую заскочить к матери в Рио-Альто, городок у подножия гор, еще не полностью задушенный стайфли? С Кларой мы не увидимся двое суток — ей предстояли две смены, а затем ежегодные медицинские обследования, которым подвергались все служащие “Бита-Синтетики”.

— Я еще не решил, чем заняться, — ответил я. — Может быть, вернусь к нефтеочистительным заводам. Вдруг подвернется подходящий материалец.

— А Командор?

— Сейчас, когда дети уехали, это не страшно.

— И все-таки будь поосторожнее! — она чмокнула меня в щеку и побежала к автобусу.

Я почувствовал себя бесконечно одиноким, несмотря на окружавшую толпу, на сотни пассажиров, которые выходили из вагонов и направлялись в город. Разлука с Кларой давно уже не вызывала во мне тоски.

Стайфли позаботился о том, чтобы задушить не только легкие, но и чувства и страсти человеческих существ, населявших Америго-сити… Каждый вечер, отупев от работы, обессиленные смогом, мы возвращались домой, молча набивали животы синтетической пищей, принимали обычную дозу “синтетического” телевидения и синтетического снотворного и мгновенно погружались в бездны кошмарных сновидений, не помышляя ни о какой любви. Лишь изредка, когда природа и молодость брали верх, мы чуть шире приоткрывали кран кислородопровода и предавались лихорадочным безумствам, после которых с трудом приходили в себя… Но это случалось так редко! И обходилось так дорого!

А сейчас мною завладевал один из тех приступов ипохондрии, которые неизменно терзали меня после каждого посещения кислородной будки — чисто психофизическая реакция. Я начинал люто ненавидеть Америго-сити с его смогом, небоскребами и нефтеочистительными заводами, с его танкерами и машинами, предприятиями по производству синтетической пищи, синтетической одежды, синтетических запахов, синтетических радостей и чуть ли не синтетических людей… Я ненавидел все и вся! Одолевало желание вернуться домой, до конца отвернуть кислородный кран и дышать, дышать, пока легкие не раздуются, как воздушные шары…

Какой смысл продолжать эту идиотскую жизнь, когда вкалываешь по десять часов в день, долгие часы тратишь на дорогу, а потом герметически запираешься за дверями квартиры и даже во сне пытаешься дышать поэкономнее?…

А где-то там, в горах, еще существуют чистый воздух, зеленая трава, где-то, не знаю точно где, струятся прозрачные ручьи, а в них плещутся красные рыбки и сверкают белые речные камешки… Но туда имеют доступ только апперы — высший класс общества. Отдых на Снежной горе, куда мы ненадолго отправили наших мальчиков, стоит уйму денег, и люди моего круга могут позволить себе эту роскошь лишь раз во много лет, несмотря на все усилия Борцов за чистоту планеты, которые с наивным, поистине донкихотским энтузиазмом пытаются спасти то, что спасти невозможно.

Ведь скоро мы и туда не сможем отправлять детей. Стайфли неудержимо, подобно тысячеглавому дракону-отравителю, ползет все выше и выше по склонам гор, и его зловонное дыхание, безжалостно душит все, что встречается на пути.

— Газеты-ы-ы! — кричали пареньки без масок. — Новая акция динамитеросов! “Альбатрос” взлетел на воздух! — Юные газетчики напропалую рекламировали свой товар. — Ультиматум Эль Капитана Князю! Террористы в руках Командора! Рыжая Хельга в казематах “Конкисты”!

Я схватил газету. Она была вся заполнена информацией, полуинформацией, лжеинформацией и абсолютными вымыслами по поводу взрыва. Это означало, что мне там делать уже нечего. Террористов, разумеется, не поймали вопреки хвастливым заявлениям Командора о том, что среди сотен задержанных и убитых “при попытке к бегству” находятся соратники Эль Капитана. Что касается ультиматума динамитеросов, то, если верить газете, Командор категорически отказался освободить Хельгу, которую он назвал “орудием в руках красных и любовницей Эль Капитана”. Командор утверждал, что напал на важный след, который вскоре приведет его в логово динамитеросов, “этой экстремистской секты опасных безумцев, нарушающих мирную, счастливую жизнь Веспуччии и препятствующих осуществлению Программы Князя по борьбе против стайфли”.

Почти всю полосу заполняла фотография Рыжей Хельги: красивое лицо с крупными чертами, пышные, спадающие на плечи волосы, надменная улыбка, в белых сверкающих зубах сигарета, взгляд выражает силу и уверенность в себе.

Я скомкал газету. Осточертели мне эти программы по борьбе против стайфли! Все до одной — вранье и обман. Князь обманывал своих подданных, уверяя, будто ведет борьбу против стайфли, а сам обитал во дворцах на Снежной горе. Динамитеросы обманывали себя, надеясь с помощью бомб свергнуть тиранию Князя и Командора и предотвратить гибель Веспуччии. А Федерация борцов за чистоту планеты тешила себя мыслью, будто с помощью своих брошюрок, которых никто не читает, сможет образумить обитателей Земли, бодро шагающих навстречу катастрофе… Тем временем число нефтеочистительных и химических заводов росло в геометрической прогрессии — ведь без них обойтись невозможно, они производят одежду, машины. И продукты питания. И энергию. В порту Америго-сити швартовалось все больше танкеров. Нефтяные промыслы уже наступали на город, вторгались в самый центр, под сень Индикатора. Трубы неустанно выбрасывали в воздух ядовитый дым. Заколдованный круг…

Нет, никто уже не в силах остановить стайфли — ни Князь, ни апперы, ни динамитеросы, ни кучка энтузиастов, борющихся за сохранение природной среды.

Впрочем, как знать? Может быть, это под силу Эль Капитану, если только он решится заложить взрывчатку в сердце нашей планеты и отправить ее ко всем чертям. Раз и навсегда!

С этими мрачными мыслями я зашагал к “Сентрал Брэйн” — Центральному Мозгу, вместилищу необъятной информации. Там работал Панчо, он иногда подбрасывал мне ту или иную новость. Оранжевая стрелка Индикатора показывала цифру “89”… Значит, пожар увеличил насыщенность смогом на два процента. Это отбило у меня всякую охоту что-либо предпринимать. Самое время убраться из города хоть на несколько дней. Но куда? В Рио-Альто, к матери? В машине не осталось и капли бензина. А моих 17 долларов даже на автобус мало.

Я зашел в закусочную возле завода по производству синтетического мяса. Там кислородная будка, а мне было необходимо снова прополоскать легкие. Это удовольствие стоит три доллара. Я заказал стакан минеральной воды “Эль Волкан” и уставился в телевизор, где как раз передавали события с места взрыва: пожар, который все еще бушевал, меры по спасению пострадавших, вертолеты, разбрасывающие над пламенем белый порошок, полицейские, охотящиеся на городских улицах за призраками…

Показали также Командора: он стоял у входа в административное здание “Альбатроса” — 110-этажного небоскреба Мак-Харриса — возле пульта электронной связи и руководил облавой. Время от времени оборачивался к задержанным, которых приводили к нему, выслушивал короткие доклады подчиненных и кивком указывал вправо или влево, что напомнило мне один старый-престарый фильм времен второй мировой войны: в зловещий концлагерь пригоняют очередную партию арестованных. Они проходят мимо массивного, облаченного в черный мундир эсэсовца, который скользит по ним холодным, равнодушным взглядом и легким наклоном головы определяет “налево, направо”. Налево — в бараки, направо — в газовые камеры. Селекция со смертельным исходом.

Командор и впрямь смахивал на того эсэсовца. Такой же массивный, такой же мрачный, только мундир не черный, а серый. Тяжелая, квадратная голова, выступающий вперед лоб, глаз прикрыт черным вихром. Он выглядел спокойным и бесстрашным. Да, бесстрашным. Даже тут, неподалеку от нефтеочистительных заводов, когда динамитеросы, конечно, притаились на крышах соседних зданий и могут метнуть в него свои бомбы, он стоял без каски и, судя по всему, без защитного жилета. Его отвага внушала уважение даже злейшим врагам. Не случайно в свое время отец Князя, а теперь и сам Князь вот уже полтора десятилетия доверяют ему верховное руководство Службой безопасности, и, надо думать, Князь продержит его на этом посту еще столько же, если за это время Командор не станет премьер-министром. Или если его не прикончат.

Репортаж с места событий сменила десятиминутная передача мадам Эрмозы: какими синтетическими ароматами пользоваться в разные часы дня, чтобы пересилить зловоние стайфли… Я допил воду и лишь: тогда вынул из кармана конверт. Обычный голубой конверт, надписанный на машинке.

Вскрыл его. Внутри лежал тонкий листок машинописного текста. Подобные письма приходили часто — это были ответы на мои объявления о продаже старинных книг и рукописей. В ту блаженную пору, когда я еще был знаменитым корреспондентом “Утренней зари”, у меня была одна! из богатейших коллекций такого рода древностей. Теперь же приходилось их распродавать. Ради кислорода и воды…

Однако на сей раз на листке не было ни адреса покупателя, ни номера телефона, ни фамилии. А текст, состоявший всего из нескольких строк, гласил следующее:

Я недоверчиво усмехнулся. Очередная мистификация какой-нибудь религиозной секты, или рекламный трюк для привлечения покупателей нового товара, или черт знает чего еще… Дешевый бензин давно отовсюду исчез. И если на Двадцать второй улице действительно идет распродажа, то это, в лучшем случае, контрабанда. Рабочие частенько проносят с нефтезаводов всевозможные продукты, которые потом продают со скидкой родным и знакомым.

Я уплатил свои три доллара, окунул платок (бесплатно) в миску с содовым раствором и вышел.

И повернул к Двадцать второй улице.

Почему — не знаю. Возможно, потому, что все еще был журналистом и профессиональное любопытство не успело во мне угаснуть. Или же просто-напросто от нечего делать.

Так или иначе, я отправился по указанному в письме адресу.

Может быть, это было ошибкой с моей стороны. Может быть, события приняли бы тогда иной оборот… Кто знает?

Но я отправился туда. С этого все и началось…