Глава 18

СЛУЖЕБНЫЕ ОТНОШЕНИЯ

В тот день Граф заехал за мной еще днем, а потом заскочил в клуб. Я поднялась вместе с ним к нему в кабинет и прошла в соседнее помещение, где он иногда оставался ночевать, — такая миленькая квартирка со всем необходимым: кроватью, ванной и туалетом. Здесь я была первый раз, поэтому с интересом осматривалась.

В этой комнате Граф, вероятно, оставался с очередной своей девицей, и здесь могла бы остаться и я, изъяви на то желание. Меня смутила эта мысль, жаркая волна поднялась по спине к затылку, я представила… Я отогнала непрошеные мысли и включила телевизор, продолжая рассеянно бродить по комнате: музыкальный центр… репродукция на стене с какими-то полуголыми девками… ковер на полу…

Из кабинета стали доноситься голоса, кто-то говорил на повышенных тонах. Я подошла к двери и тихонько приоткрыла створку. Какой-то мужчина лет сорока — низенький и толстый, ужасно жестикулируя, что-то пытался объяснить. Граф, лениво развалясь в кресле, рассеянно слушал, изображая на лице скуку и отвращение. Мужчина стал заверять, что уже через пару дней, самое позднее — на следующей неделе, все будет закончено к обоюдному согласию сторон.

Он замолчал, а Граф, никак не реагируя, продолжал со скукой его рассматривать. Потом Граф встал и, обогнув стол, подошел к посетителю.

— А если я попрошу Матвея разобраться? Красное лицо мужчины стало бледнеть.

— Зачем же Матвей? Какой смысл вмешивать Матвея, когда я — зуб даю! — все сделаю в срок.

— Не вмешивать, значит? И зуб даешь? — спокойно переспросил Граф.

Я только и успела подумать, что надо будет наконец спросить, кто такой этот загадочный Матвей, которого все здесь время от времени поминают по разным поводам, как вдруг Граф без всякого перехода, словно бы взорвался. Он подскочил к маленькому и пожилому посетителю и проговорил, явно занижая голос, наверное, чтобы не слышно было в соседнем помещении, где находилась я:

— Ах ты, хомутник тухлый! Ты кому лапшу вешать собрался? Матвея не надо? Так я и сам с тобой разберусь!

Граф сунул руку под пиджак и вытащил пистолет. С искаженным от ярости лицом он воткнул дуло пистолета в рот мужчине и стал там крутить. Даже сквозь музыку и пение телевизора за спиной, я слышала, как хрустят зубы мужчины. А он и не сопротивлялся.

Я испуганно отскочила от двери. Сердце билось где-то в горле, я не знала, что думать. Впервые я видела Графа таким… таким жестким. Ведь в тот раз он дрался за меня, а это совсем другое дело.

Когда я собралась с духом и решила еще раз заглянуть в кабинет, дверь неожиданно открылась, и вошел совершенно спокойный Граф. Если бы я не видела только что его лицо, я ни за что бы не поверила, что несколько минут назад он был в таком гневе.

Через полчаса я выбросила из головы этот случай, думать о нем забыла, а крошащиеся зубы того графского должника стали казаться мне такой же иллюзией, как и ужасы в американских боевиках.

Ну, почти стали казаться.

Я стала еще более внимательно присматриваться к людям, которые работали в клубе «Русалка». Чаще всего я общалась с девочками-танцовщицами. Это и понятно, потому что именно с ними я проводила больше всего времени. Вне часов работы девочки постоянно сплетничали о мужчинах. Эта тема занимала всех. О мужчинах говорили, о них мечтали, мыслями о них, кажется, и жили.

Впрочем, на сплетни времени много не было. Изнуренные напряженной работой: танцами, а также необходимостью быть вежливыми, корректными и привлекательными для всех посетителей клуба девушки уже не имели сил интересоваться друг другом. Это же относилось и к другим служащим. Здесь работали из-за денег, все были конкурентами друг другу, все боролись за существование, и эта беспрерывная борьба убивала в человеке все хорошее, которое если и сохранялось, то береглось для самых близких, для родных.

Настоящей дружбы не было, хотя дружеские связи складывались. Как у нас с Верочкой, как у других — так называемая производственная приязнь, как правило, не имевшая продолжения за пределами клуба, Люди здесь были лишь шестеренками, маленькими деталями большого, прекрасно функционирующего механизма. Они отрекались от своей личности, оценивали свои действия лишь с позиций пользы для клуба, и личная их ценность возрастала или понижалась именно с этой точки зрения, определяемая размерами зарплаты и регулярной премии.

Эта война, эта борьба каждого с каждым переходила в стычки одного отдела с другим. Официанты терпеть не могли поваров, те отвечали им тем же: оба отдела постоянно доносили друг на друга, не проходило и дня, чтобы Аркадий не разбирал жалобы на воровство поваров или жалобы на воровство официантов. Девочки-танцовщицы всячески натравливали администрацию на массажисток, массажистки, в свою очередь, считали стриптизерш шлюхами, не умеющими ничего, кроме как раздвигать ноги. И так далее и так далее.

Эта глухая, безысходная вражда находила жертвы и внутри отделов. Кто-то объединялся, чтобы легче противостоять другим, внутри групп постоянно происходили брожения. Все усугублялось тем, что желающих на место каждого было предостаточно, и, пользуясь этим, администрация свирепствовала вовсю. Активной стороной здесь был Аркадий Николаевич, заместитель Графа по хозчасти, который просто подходил к человеку и предлагал ему пройти за расчетом. Жаловаться было некому, жертве приходилось лишь смириться.

Сейчас все девушки объединились против Кати. Долгое время она, пользуясь интересом Графа, могла позволить себе вольности. Теперь же, когда хозяин к ней явно охладел, все пытались отыграться. Ей теперь перемывали косточки все кому не лень, и я, понимая, что это, конечно же, несправедливо, все же разделяла общую неприязнь к Кате.

От девочек я узнала многие подробности ее так называемых романов. Многое из рассказанного было, конечно, преувеличением, но и того, что можно было назвать правдой, было достаточно для неприязни. Во всяком случае, с моей стороны. Впрочем, в последние годы, обучившись танцам, Катя перестала спать со всеми подряд. Тем не менее все приходили к выводу, что портовая шлюха, обучившаяся ремеслу в турецком борделе, такой останется до самой смерти.

Я лично, понимая, что наш курятник просто пользуется возможностью лишний раз расклевать очередную жертву, тем не менее не могла побороть в себе глухую неприязнь к ней. И было за что.