на главную   |   А-Я   |   A-Z   |   меню


Дорога в Петсамо

Скоро – бой!..

Бой скоро, но в клубе губы Тюва, начиная с вечера, не переставала играть радиола, автоматически сбрасывая с диска одну за другой заигранные пластинки. Девушки – зенитчицы, санитарки, коки, связистки, писари – сидели рядком на скамейках, расставленных вдоль стен, и обмахивались платочками, над кружевами которых они немало потрудились в долгие полярные ночи.

«Ух, как жарко!» – мелькали платочки, и матросы, готовые идти сегодня в полночный бой, протягивали девушкам руки, просили:

– Ну, еще один вальс?

– Ой, не могу, устала!

– А я вас очень прошу!

– Ну, если так, то – пожалуй...

Мордвинов танцевать почему-то стеснялся и долго сидел в углу, возле помоста сцены, наблюдая за парами. Он понимал, что это не совсем удобно сидеть вот так, никого не приглашая, только смотреть на других. Но лейтенант не уходил из своего уютного угла: под музыку вальсов, кадрилей и полек думалось как-то особенно легко, музыка словно приподнимала его. И то необъяснимое состояние громадной любви и нежности к людям, какое однажды уже испытывал Мордвинов еще курсантом, снова беспричинно охватило его. Это казалось тем более странно, что сегодня он поведет этих людей на вражеский берег, заставит их бежать за собой под огнем.

В этот момент он заметил молоденькую девушку-санитарку, так же одиноко сидевшую в другом конце зала. Она была по-мальчишески курноса, что придавало ее лицу немного заносчивое выражение, необыкновенно краснощека и, видно, сильно переживала свое вынужденное одиночество. Девушка старательно изучала развешанные по стенам лозунги, но делала она это с нарочитой сосредоточенностью, как бы желая всем своим видом показать: «И напрасно вы думаете, что мне скучно, и совсем мне не скучно, наоборот, даже весело...»

Мордвинов проследил за ее взглядом, обращенным в сторону громадного лозунга, тоже прочел: «Тов. бойцы! Родина-мать призывает вас глубже осваивать могучую советскую технику, чтобы громить врагов наверняка!» Он прочел и, слегка улыбнувшись, подумал: «Бедная! – ей, конечно, скучно...» Потом ему вдруг стало почему-то жалко девушку, и он смело подошел к ней.

– Вы разрешите сесть рядом с вами?

– Отчего же нет?.. Пожалуйста!..

Мордвинов сел. Девушка продолжала читать плакаты, а счастливые подруги ее притопывали каблуками сапожек.

– А вы почему не танцуете? – спросил он.

– Да вот не приглашают, – чистосердечно призналась она и впервые посмотрела на лейтенанта: глаза у нее были очень большие, и в каждом зрачке горело по маленькой электрической лампочке.

«Вот возьму и приглашу, – решил Мордвинов, но тут же испугался своего решения: – Неловок, осрамлюсь».

– Да-а, – непонятно к чему сказал он и снова замолчал.

Девушка отвернулась. Разговор расстроился в самом начале, и Мордвинов был даже рад, когда к нему подошел капитан Ярошенко. Низенький, но необычайно широкий в плечах, капитан взбил пятерней копну густых черных волос, крикнул:

– Вот ты где!.. Чего к нам не показываешься?

– А где вы?

– Да мы в буфете. Пиво распиваем, водки-то не дают... Пошли, пошли к нам, лейтенант!..

Он подхватил Якова за локоть, легко лавируя среди танцующих, потянул его в офицерский буфет, весело рассказывая:

– Я, лейтенант, сегодня самый счастливый. Таких еще поискать надо, как я... Отец, слышишь, письмо с Кубани прислал... Двойня!

– Какая двойня? – не понял Мордвинов.

– Да вот: двойню родила.

– Кто?

– Ну и не сообразительный же ты! – горячо выкрикнул Ярошенко. – Жена, говорю тебе, двойню родила... Отец пишет, что мальчишки оба... Пошли, лейтенант, пошли...

Он увлек его за собой и, возбужденный, счастливый, все теребил свои волосы, дергал себя за чуб, смеялся, приговаривая:

– Каково, а?.. Сразу двух... А ведь опоздай письмо на один день, так бы и ушел в десант, ничего не зная!

– Да, – согласился Мордвинов, – так бы и ушли.

– Так это же плохо было бы! – возмутился капитан.

– Плохо, – отозвался лейтенант, усаживаясь за столик.

Ярошенко, не понимая его спокойствия, лил через край стакана пиво, шумно переживал:

– Ты понимаешь? Двое, оба мальчишки... Орут, наверное... Конечно орут... Да ты пей, пей!

Мордвинов отхлебнул из стакана. Пиво было невкусное, прогорклое, но, чтобы не обижать счастливого капитана, он пил с ним наравне. Ярошенко показывал ему фотографию своей жены, и лейтенант, похвалив кубанскую красавицу, пожалел, что у него нет карточки Китежевой. Потом он вспомнил девушку-санитарку, неожиданно захотелось поскорее допить пиво и пойти к ней.

– Вот, – говорил капитан, – схожу в этот десант, отобью у немцев Титовку и... в отпуск поеду, мне уже давно обещают целый месяц дать.

За соседним столиком в кругу морских пехотинцев сидел офицер инженерной службы, горячо рассказывал:

– Муста-Тунтури!.. Этот горный хребет не легко перевалить даже альпинисту, а нашим войскам придется брать его штурмом. Вы слышите? Это уже началась артподготовка. Дитм доверяет охрану перешейка отборным командам гренадеров, он знает, что если мы перевалим через хребет, то сразу окажемся в глубине Лапландской армии... В этом-то и преимущества нашего наступления, – продолжал инженер, – что мы одновременно наносим удары по обороне противника на разных направлениях... Мы только сегодня вечером нанесли свой основной удар от озера Чапр, а сегодня в полночь Лапландская армия уже будет расчленена, и вряд ли горные егеря еще осознают эту угрозу...

Заметив, что своей речью он привлек внимание офицеров, инженер немного смутился и, подняв стакан с пивом, кивнул в сторону Ярошенко и Мордвинова:

– Ну ладно, – сказал он, – за вас! Это вам сегодня ночью предстоит открывать дорогу на Печенгу!..

– Откроем, – ответил Ярошенко, и его лицо, до этого веселое и беззаботное, слегка потемнело. – Откроем, – повторил он, пряча фотографию жены в карман.

Мордвинов допил пиво и вышел в зал. Девушка сидела на прежнем месте, но в этот момент на радиоле перевернули пластинку, среди танцующих возникло какое-то перемещение, и, заметив лейтенанта, девушка сама подошла к нему.

– Сейчас, – сказала она, – «дамский» танец, и вы не имеете права отказаться.

– А я и не отказываюсь, – улыбнулся Мордвинов, кладя руку на плечо незнакомки. – Вы из какого санбата?

– Я из губы Сайда, – ответила она, – зовут меня Таней... А вас?.. Мы тоже уходим ночью к Титовке...

Так состоялось знакомство. Мордвинову было легко с этой веселой толстушкой, которая, прильнув к его плечу, наивно выбалтывала секреты про своих подруг, но мысли молодого лейтенанты были заняты другим. В сердце опять неожиданно вошла острая, какая-то тягучая тоска по Вареньке, и, слушая Таню, он безразлично отвечал:

– Да?.. Что вы говорите?.. Вот как... Интересно...

Однажды, откинувшись назад, она неожиданно спросила:

– О чем вы думаете?

– Я?.. Да так, ни о чем.

– Нет, – возразила Таня, – я же ведь вижу, что вы все время думаете.

Ее голова находилась на уровне его плеча. Якову стало смешно.

– Я думаю, что вы хорошая девушка.

– Шутите, – недоверчиво сказала она.

– Шучу, – согласился моряк.

А он как раз и не шутил. Ему действительно казалось, что в этой девушке, с которой его свела на час военная судьба, он мог бы, наверное, найти человека-друга на всю жизнь. И не только в ней, но и в другой, – вон как их много кружится!..

Может, но – не хочет. И никогда не захочет, потому что не отболело в душе старое – все, что связано с Варенькой. И вряд ли когда-нибудь отболит...

– ...А потом снова вернемся...

Она что-то говорила ему, а он прослушал. Неудобно!

– Что вы сказали? – спросил он, смутившись.

– Ну вот видите, – обиделась Таня, – вы все время о чем-то своем думаете, думаете... Я предлагаю вам выйти на волю.

«Выйти на волю», – так говорят деревенские девушки.

Они вышли на крыльцо. Посреди узкой губы копил пары тральщик. Прошла мимо машина, колотя дорогу цепями. А там, где чернели вдали изломы скал, небо вспыхивало отблесками орудийных залпов, и девушка спросила:

– Это на Муста-Тунтури?

– Да, – ответил он.

Матросы, курившие на крыльце, бросили окурки и ушли дотанцовывать. Мордвинов, которому искренне хотелось сделать девушке что-нибудь приятное, позаботился:

– А вам не холодно?

– Нет...

Таня взяла его за руку; медленно и бездумно они пошли вдоль берега. «Вот если бы ей передать то, что было у Вареньки, – размышлял Мордвинов, – вот тогда, может быть...»

– Все-таки холодно, – неожиданно сказала девушка.

Они стояли вдали от жилых строений. Ветер доносил к ним свист пара на тральщике да музыку, вырывавшуюся время от времени из раскрытой двери солдатского клуба.

– Да, холодно, – машинально повторил Мордвинов и, не зная, чем закрыть девушку, осторожно обнял ее. – Холодно, – тихо повторил он и совсем неожиданно для себя поцеловал Таню сначала в лоб, потом в щеки, потом в теплые вздрагивающие губы; он целовал ее и в каком-то исступлении повторял только одно слово: – Холодно, холодно, холодно...

– Уйдешь, – вдруг сказала она, – уйдешь сегодня в десант и... Боюсь я!

Когда возвращались обратно, Яков почему-то обозлился на себя, на девушку, на свою память. Особенно на память, которая ничего не теряла, все хранила. Холодно было ему с этой девушкой и хотелось целовать не то лицо, а другое – любимое...

– Уйду, но ты не бойся, – сказал он.

И, сделавшись грубоватым, каким умел быть только он, неожиданно спросил резко:

– А почему ты позволяла мне целовать себя?

Таня остановилась, пожала плечами.

– Я и сама не знаю почему, – просто сказала она, даже не заметив, что он назвал ее на «ты».

– А все-таки?..

Она помолчала немного, потом всхлипнула и, повернувшись, быстро убежала. А лейтенант остался один, продолжая думать:

«Почему же она так легко позволила?..»


«Пейте, герои!» | Океанский патруль. Том 2. Ветер с океана | * * *