на главную   |   А-Я   |   A-Z   |   меню


Глава 1

Когда самолет коснулся взлетной полосы аэропорта Шарль де Голль, погода во французской столице стояла на удивление теплая. Через пять минут Питер Хаскелл уже пробирался сквозь толпу, прижимая к себе маленький чемоданчик. Оказавшись у таможенного поста, он заулыбался, несмотря на жару и количество людей, стоявших перед ним. Питер Хаскелл любил Париж.

Обычно он прилетал в Европу четыре или пять раз в год. Фармацевтическая фирма, которой он руководил, имела свои филиалы в Германии, Швейцарии и Франции; в Англии находились мощные лаборатории и заводы. Посещать все эти дочерние предприятия было всегда интересно. Питер регулярно обменивался идеями с работавшими в Европе учеными и пытался угадать новые направления деятельности. Но на этот раз целью его поездки была не просто инспекция или внедрение нового продукта. Он прилетел, чтобы присутствовать при рождении «своего ребенка». «Викотек». Мечта всей его жизни. «Викотек» должен изменить жизнь и сознание всех больных раком, произвести революцию в программе и самой природе химиотерапии по всему миру. И это станет вкладом Питера Хаскелла в историю человечества. В течение последних четырех лет он жил только этим – если не считать семьи, конечно же. Разумеется, это принесет миллионы компании «Уилсон-Донован». Более того, ему было ясно, что в первые же пять лет после внедрения препарата на рынок прибыль его компании перевалит за миллиард долларов. Но не это было самым главным для Питера. Гораздо важнее – жизнь. Для тех больных, которые влачили жалкое существование, «Викотек» должен стать пламенем свечи во мраке недуга. Он должен помочь им. Поначалу это казалось не более чем идеалистической мечтой, однако теперь фирма так близка к победе, и Питер замирал от восторга всякий раз, когда думал о том, что должно вот-вот произойти.

Результаты последних исследований оказались безупречными. Встречи в Германии и Швейцарии прошли отлично. В европейских лабораториях тестирование гораздо жестче, чем в Штатах. Но ученые убедились в том, что препарат безопасен. Настала пора переходить к первой фазе испытаний на людях, сразу же после одобрения препарата ФДА1. Новое средство планировалось давать небольшими дозами контрольной группе добровольцев.

«Уилсон-Донован» уже отправила запрос в ФДА в январе, за несколько месяцев до приезда Питера в Париж. Теперь она собиралась потребовать окончательного одобрения «Викотека» и разрешения на испытания на людях. Все упиралось в решение ФДА. Комиссия должна была убедиться в безопасности препарата. Процесс скорейшего одобрения назывался «зеленая улица» и применялся только по отношению к лекарствам, которые предназначены для лечения смертельных болезней. Получив одобрение, сотрудники компании собирались начать испытания препарата на группе из ста больных, которые дадут подписку, что знают о потенциальной опасности лечения. Все эти люди безнадежно больны, и «Викотек» становился их единственной надеждой. Те, кто соглашался участвовать в подобного рода испытаниях, были благодарны за любую предложенную помощь.

«Уилсон-Донован» намеревалась как можно скорее перейти к клиническим исследованиям на пациентах, почему и было важно испытать безопасность «Викотека» до слушаний ФДА в сентябре. Питер не сомневался, что тесты, которые должен был провести Поль-Луи Сушар, глава лаборатории фирмы в Париже, только подтвердят безупречные результаты женевских ученых.

– Отдых или бизнес, мсье?

Бесстрастный таможенник поставил штамп в его паспорте, почти не взглянув на него. У Питера были голубые глаза и темные волосы. Он выглядел моложе своих сорока четырех лет. Лицо его имело правильные черты, он был высок, и большинство знакомых считали его красивым.

– Бизнес, – почти с гордостью ответил он. «Викотек». Виктория – победа. Спасение для больных, вынужденных сражаться с изматывающим ужасом химиотерапии и рака.

Таможенник протянул Питеру паспорт, и через минуту Питер уже ловил такси. Стоял великолепный солнечный июньский день. В Женеве ему нечего было делать, поэтому он прилетел в Париж на день раньше, чем рассчитывал. Питер любил этот город. Он без труда найдет себе занятие, хотя бы прогуляется по набережной Сены. Или, может быть, Сушар согласится встретиться с ним раньше назначенного срока, хотя сегодня и воскресенье. Однако звонить ему еще рано. Поскольку Поль-Луи был французом до мозга костей – очень серьезным и немного жестким, – Питер собирался позвонить ему из гостиницы и выяснить, свободен ли он и готов ли изменить свои планы.

За последние годы Питер научился немного говорить по-французски, хотя все деловые переговоры с Сушаром он вел на английском языке. Питер Хаскелл многое усвоил с тех пор, как уехал со Среднего Запада. Даже таможенник в аэропорту Шарль де Голль сразу понял, что перед ним очень значительный человек, умный и интеллигентный. Он производил впечатление спокойного, мягкого и сильного человека. В сорок четыре года Питер был президентом одной из крупнейших фармацевтических компаний мира. Он был не ученым, а торговцем, как Фрэнк Донован, председатель фирмы. По случайному стечению обстоятельств восемнадцать лет назад Питер Хаскелл женился на дочери Фрэнка. С его стороны это не было холодным расчетом, это было совпадение, насмешка судьбы, против которой он боролся в первые шесть лет их знакомства.

Питер не хотел жениться на Кейт Донован. Когда они познакомились в университете Мичигана, ей исполнилось девятнадцать, а ему двадцать и он ничего не знал о ее семье. Симпатичная блондиночка, с которой он столкнулся на дискотеке, после первых же свиданий вскружила ему голову. Они встречались в течение пяти месяцев, пока кто-то из однокашников не сказал Питеру о том, что он не дурак, раз отхватил такой куш, как юная и красивая Кэти. В ответ на недоуменный взгляд Питера приятель объяснил, что она – единственная наследница Фрэнка Донована, владельца крупнейшей фармацевтической компании в стране. И Питер со всей яростью и наивностью двадцатилетнего мальчишки обрушился на Кэти за то, что она ничего ему не сказала.

– Как ты могла? Почему ты молчала?! – кричал он.

– А что мне нужно было сказать? Неужели я обязана была предупредить тебя, кто мой отец? Мне казалось, что тебе все равно.

Кэти очень обидел этот взрыв гнева, она испугалась, что он ее бросит. Она уже знала, насколько он горд и беден. Питер говорил, что его родители только в этом году купили молочную ферму, на которой отец работал всю свою жизнь. Ферма была заложена, и Питер пребывал в постоянном страхе, опасаясь, что дела отца пойдут плохо и ему придется бросить учебу и Вернуться в Висконсин, чтобы помочь семье.

– Ты прекрасно знаешь: мне не все равно. И что теперь делать?

Питер лучше других знал, что ему не место в ее мире, что он к нему не принадлежит и никогда не будет принадлежать и Кэти никогда не согласится жить на ферме в Висконсине. Она уже много чего в жизни видела и была слишком умудренной, хотя и не сознавала этого. Проблема заключалась в том, что Питер не ощущал свою принадлежность к тому миру, в котором он вырос. Находясь дома, он изо всех сил старался казаться «своим парнем», но разница все равно чувствовалась – в нем словно жил неуловимый дух большого города. В детстве он ненавидел жизнь на ферме и мечтал отправиться в Чикаго или Нью-Йорк, чтобы влиться в деловой мир. Питер терпеть не мог доить коров, складывать сено в стога или бесконечно очищать стойла от грязи. В течение нескольких лет Питер помогал своему отцу на ферме, которая потом перешла во владение к старшему Хаскеллу. И Питер прекрасно знал, что это означает. После окончания колледжа ему в любом случае придется вернуться домой и стать таким же фермером, как его родители. Он ждал этого с ужасом, но не искал легких путей, веря, что нужно выполнять свой долг, не уходить от ответственности и не пытаться увильнуть от обязанностей. Его мать всегда говорила, что ее Питер – хороший мальчик, который не будет страшиться тяжелого труда и постарается заработать себе на хлеб.

Но после того как Питер узнал о семье Кэти, он почувствовал, что продолжать эти отношения нечестно. Он очень привязался к ней, но их роман был тем самым легким выходом, способом быстро взойти на вершину, срезанием угла. Какой бы хорошенькой ни была его избранница, как бы сильно Питер – по крайней мере так ему казалось – ни был в нее влюблен, он знал, что ничего не может поделать со своим предубеждением. Он решил не извлекать никакой выгоды из их романа, они даже поссорились и не виделись целых две недели. Кэти пыталась его убедить, но безуспешно. Она страшно расстроилась, да и Питер тяжело переживал размолвку, хотя и не признавался себе в этом. После первого курса он отправился в Висконсин помогать отцу, а к концу лета решил взять отпуск на год, чтобы поднять ферму. Прошлая зима выдалась на редкость тяжелой, и Питеру казалось, что, используя знания, полученные в колледже, он сможет поправить пошатнувшееся дело родителей.

И он бы смог это сделать, если бы его не завербовали и не послали во Вьетнам. Целый год Питер провел в Дананге, а потом был переведен в Сайгон, где работал на ЦРУ. Для него это было время смятения. В момент демобилизации ему исполнилось всего двадцать два года, и он так и не нашел ответа на те жизненно важные вопросы, которые его волновали. Он не знал, что ему делать дальше, не хотел возвращаться на ферму, хотя и сознавал, что это его долг. Пока он служил, умерла его мать, и Питер понимал, что отец тяжело переживает эту потерю.

У него оставался еще целый год в колледже, но он не хотел возвращаться в университет, чувствуя, что перерос его. Кроме того, ему не давало покоя вьетнамское прошлое. Питер хотел ненавидеть эту страну, но вместо этого она так задела его, что он полюбил ее и покинул с огромной тоской в сердце. Там у него было несколько мелких романов, в основном со служившими в войсках американками, а также с юной вьетнамской красавицей. Но эти романы в условиях войны, когда человек в любой момент мог погибнуть, отдавали какой-то щемящей мимолетностью и обреченностью. Он больше не пытался связаться с Кэти Донован, хотя и получил от нее рождественскую открытку, пересланную из Висконсина. Оказавшись во Вьетнаме, Питер поначалу много о ней думал, но потом ему стало казаться, что проще всего вообще ей не писать. Что он может сказать? «Прости, что ты так богата, а я так беден… Живи в свое удовольствие в Коннектикуте, а я буду выгребать дерьмо из стойла до конца своих дней… Ну, пока…»

Но по возвращении домой всем его близким в очередной раз стало ясно, что он не их поля ягода, и даже отец Питера сам посоветовал ему поискать работу в Чикаго. Питер без труда нашел место в маркетинговой компании, начал ходить в вечерний колледж, получил там степень… и однажды в гостях у своего старого приятеля из Мичигана встретился с Кэти. Оказалось, что она переехала и теперь тоже живет в Чикаго, оканчивает Северо-Западный университет2. Когда Питер увидел ее, у него перехватило дыхание. Кэти еще больше похорошела. С их последней встречи прошло уже три года, и изумленный Питер вдруг осознал, что после того, как он несколько лет пытался заставить себя не думать о ней, она все еще волновала его.

– Что ты здесь делаешь? – нервно спросил Питер, как будто она не могла делать ничего иного, как только пребывать в его воспоминаниях. После того как он оставил колледж, образ Кэти преследовал его в течение нескольких месяцев, особенно в начале службы. Но потом он как-то сумел отодвинуть свою первую любовь в прошлое и надеялся, что она там и останется. Но эта неожиданная встреча показала, как он ошибался.

– Я заканчиваю учебу, – ответила Кэти, внимательно разглядывая его.

Питер стал выше, похудел, глаза его поголубели, а волосы еще больше потемнели. Он сильно отличался от того мальчика, который жил в ее бесконечных воспоминаниях, и вызывал совсем другие, более острые и волнующие чувства. Кэти не смогла его забыть. Это был единственный мужчина, который расстался с ней только потому, что она стояла выше его на социальной лестнице и он не мог ей дать того, что она заслуживает.

– Я слышала, ты воевал во Вьетнаме. Наверное, это было ужасно. – Кэти говорила тихо, боясь снова отпугнуть его, сделать неверный шаг. Она прекрасно знала, что этот гордец никогда не сделает первого шага.

Питер тоже наблюдал за ней, спрашивая себя, какой стала его прежняя подружка и чего она от него хочет. Но Кэти производила впечатление совершенно невинной и безвредной девочки, несмотря на свою устрашающую родословную и на ту угрозу, которую, как Питер себя убедил, она несет с собой, – угрозу его цельности. Кэти казалась звеном в цепи, которую ему хотелось разорвать, – он жаждал отринуть прошлое и стремился в будущее, «о не знал, каким оно будет. После их последней встречи он столько пережил, что сейчас, глядя на нее, не мог даже вспомнить, что именно его в свое время так напугало. Теперь Кэти не казалась ему такой опасной – наоборот, она была очень молода, наивна и неотразимо привлекательна.

В тот вечер они проговорили несколько часов подряд, и в конце концов Питер проводил ее до дома. А потом, сознавая, что не должен этого делать, он позвонил Кэти. Ему вдруг стало казаться, что все очень просто, и он даже попытался внушить себе, что они могут быть просто друзьями, во что, правда, ни один из них не верил. Но одно Питер сознавал твердо – он хотел быть рядом с Кэти. Она была яркая, веселая, она понимала все его необычные чувства – непохожесть на других, желание как-то переменить свою жизнь. Со временем, в далеком-далеком будущем, ему хотелось потрясти весь мир, остаться в памяти людей. Кэти была единственным человеком в его жизни, который это понимал. У него было столько мечтаний, столько добрых намерений! И теперь, двадцать лет спустя, «Викотек» превращал все эти мечты в действительность.

Питер Хаскелл сел в такси, бросив свой чемоданчик в багажник, и объяснил водителю, куда ехать. Таксист безмолвно кивнул. Все в Питере свидетельствовало о том, что он был властным человеком, занимавшим высокое положение. Но те, кто догадывался заглянуть ему в глаза, видели в них доброту, силу, цельность, сердце, способное к состраданию, и чувство юмора. Ни великолепно сшитый костюм, ни накрахмаленная белая рубашка, ни галстук от «Эрме» и дорогой кейс не могли этого скрыть.

– Жарко, правда? – обронил Питер, когда машина тронулась, пытаясь завязать разговор. Водитель снова кивнул. По акценту он без труда определил, что в его машину сел американец, но Питер говорил очень правильно, и таксист ответил ему по-французски, говоря медленно, чтобы богатый иностранец мог его понять.

– Такая погода стоит уже неделю. Вы приехали из Америки? – с интересом спросил водитель. Питер умел располагать к себе людей, их словно притягивало к нему. Возможно, таксист не был бы столь любезен, если бы его пассажир не говорил по-французски.

– Я приехал из Женевы, – объяснил Питер и замолчал, думая о Кэти и улыбаясь. Ему всегда хотелось, чтобы его жена путешествовала вместе с ним, но этого почти никогда не случалось. Сначала дети были маленькими, а потом Кэти погрузилась в свой собственный мир, еле справляясь с миллиардом обязанностей. За все годы их совместной жизни они ездили вместе всего два раза – в Лондон и в Швейцарию. В Париже им вдвоем не приходилось бывать никогда.

Париж был для Питера особенным городом, кульминацией всего того, о чем он всегда мечтал, никогда не сознавая этого. В течение многих лет он в поте лица трудился ради благосостояния своей семьи и здоровья людей. Со стороны могло показаться, что успех и деньги приходят к нему слишком легко, но он-то прекрасно знал, что это не так. За так в жизни ничего не дается. Ты получаешь только то, что заработал.

После того как Питер снова нашел Кэти, он встречался с ней еще два года. Окончив университет, она осталась в Чикаго и пошла работать в художественную галерею – только для того, чтобы быть рядом с Питером. Девушка влюбилась в него по уши, но Питер был непреклонен в своем решении никогда на ней не жениться. Он продолжал настаивать на том, что когда-нибудь они прекратят встречаться, а Кэти переедет в Нью-Йорк и заведет себе какого-нибудь другого поклонника. Но Питер никак не мог заставить себя порвать с ней и в конце концов вынудил ее саму перейти к решительным мерам. К этому времени они очень сильно привязались друг к другу, и даже Кэти понимала, что он действительно любит ее. В итоге в дело вступил ее отец, оказавшийся весьма умным человеком. В разговоре с Питером он ни разу не упомянул об отношениях молодого человека с его дочерью, обсуждая только деловые вопросы. Мистер Донован инстинктивно почувствовал, что это единственный способ заставить Питера ослабить бдительность. Фрэнк хотел, чтобы Питер и его дочь переехали в Нью-Йорк, и делал все, что от него зависело, чтобы помочь Кэти завоевать своего неприступного Друга.

Подобно Питеру, Фрэнк Донован занимался маркетингом, и в гораздо более крупных масштабах. Он беседовал с поклонником своей дочери о его карьере, жизненных планах, о будущем. Фрэнку понравилось то, что он услышал от молодого человека, и в итоге Питеру было предложено место в «Уилсон-Донован». Про Кэти отец не сказал ни слова. Наоборот, он настаивал на том, что это не имеет никакого отношения к его дочери. Ему удалось убедить Питера в том, что работа в «Уилсон-Донован» позволит ему сделать фантастическую карьеру, и Донован пообещал ему, что никто и не подумает о связи его деятельности с Кэти. По мнению Фрэнка, их отношения представляли собой нечто совершенно отдельное. Но работа как таковая стоила того, чтобы о ней подумать, и Питер прекрасно это понимал. Несмотря на все свои страхи, он мечтал о месте в крупной нью-йоркской корпорации – и его желание совпадало с желанием его подруги.

Питер погрузился в мучительные раздумья и вел бесконечные споры с самим собой. Позвонив своему отцу, чтобы посоветоваться, он понял, что Хаскелл-старший считает это хорошим шагом. Тогда Питер поехал на выходные домой в Висконсин – еще раз обсудить все это с отцом. Тот мечтал о хорошей карьере для сына и принялся подбивать его принять предложение Донована. Старик видел в своем сыне нечто такое, чего сам Питер не замечал. У него были качества лидера, которых не было у большинства людей, тихая сила, упорство и мало кому свойственная смелость. Отец знал, что Питер всегда сделает хорошо все, за что ни возьмется. И родительское чутье подсказывало ему, что работа в «Уилсон-Донован» – это только начало. Когда Питер был совсем маленьким, Хаскелл-отец часто подтрунивал над своей женой, говоря, что их сыночек когда-нибудь станет президентом или по крайней мере губернатором Висконсина. И иногда миссис Хаскелл верила ему. Когда речь шла о Питере, легко было поверить в хорошее.

Его сестра Мюриэл говорила то же самое. Для нее брат всегда был героем, еще до Чикаго или Вьетнама, даже до того, как он поступил в колледж. В нем было что-то особенное, и все это знали. И она повторяла Питеру то же, что и отец: езжай в Нью-Йорк, хватайся за эту возможность. Мюриэл даже спрашивала его, думает ли он жениться на Кэти, но Питер отвечал, что никогда этого не сделает, и Мюриэл с сожалением вздыхала. Ей очень нравилась Кэти; с фотографий, которые Питер привез с собой, на нее смотрела настоящая красавица.

Отец Питера уже давно приглашал своего сына к себе вместе с Кэти, но Питер всегда говорил, что он не хочет давать девушке ложные надежды на будущее. Может быть, она и освоит нехитрую деревенскую премудрость и будет доить коров вместе с Мюриэл, но что дальше? Это было все, что он мог ей дать, и он не собирался обрекать Кэти на ту тяжкую трудовую жизнь, которую он вел с детства. Насколько он знал, его мать это просто убило. Она умерла от рака, не имея денег заплатить за лечение и уход. У отца даже не было медицинской страховки. Питер всегда был уверен, что мать умерла от бедности, усталости и непосильных жизненных тягот. Приданое Кэти не могло спасти ситуацию – он слишком любил ее для того, чтобы позволить ей влачить это жалкое существование или даже видеть такую жизнь.

В свои двадцать два года его сестра уже выглядела изможденной, намного старше своих лет. Она вышла замуж сразу же после школы и в течение трех лет родила троих детей от парня, который ухаживал за ней еще во время учебы. Питеру хотелось бы, чтобы у Мюриэл тоже была иная судьба, но одного взгляда на нее было достаточно, чтобы понять: она никогда не выберется из этой рутины, никогда не пойдет учиться в колледж. Питер, так же как и его сестра, знал, что они с мужем будут до конца дней своих работать на молочной ферме отца, если он не потеряет ее. Иного пути для них не было. Питер – другое дело. Мюриэл никогда не возмущалась по этому поводу. Она была счастлива за своего брата. Их дороги разошлись, и Питеру ничего другого не оставалось, как вступить на тропу, предложенную ему Фрэнком Донованом.

– Давай, Питер, – шепнула ему Мюриэл, когда он приехал на ферму поговорить с родными. – Поезжай в Нью-Йорк. Папа хочет, чтобы ты так поступил, – добавила она с гордостью. – Мы все этого хотим.

Все это звучало так, как будто они советовали ему спасаться, хвататься за соломинку, выплывать из той жизненной трясины, которая могла его затянуть. Они хотели, чтобы Питер отправился в Нью-Йорк и начал там большую жизнь.

Когда Питер уезжал с фермы, в горле его стоял комок. Отец и Мюриэл махали ему вслед, пока машина не исчезла из виду. Все трое понимали, какой это важный момент в его жизни – важнее колледжа, важнее Вьетнама. Он разрывал связь с родной фермой в душе и сердце.

Вернувшись в Чикаго, Питер не стал звонить Кэти и провел вечер в одиночестве. Но на следующее утро он связался с ее отцом и дал свое согласие, еле удерживая телефонную трубку в трясущихся руках.

Две недели спустя он уже переехал в Нью-Йорк и работал в «Уилсон-Донован», каждое утро просыпаясь с таким чувством, как будто получил «Грэмми».

Кэти, работавшая секретарем в художественной галерее в Чикаго, ушла с работы в тот день, когда Питер устроился в компанию ее отца, и тоже переехала в Нью-Йорк, в папину квартиру. Фрэнк Донован был счастлив. Его план работал. Дочка была дома, и он без особого труда нашел великолепного специалиста по маркетингу. Как ни крути, все складывалось очень удачно.

В течение нескольких последующих месяцев Питер сосредоточился на деле, отставив в сторону свой роман. Поначалу это немного раздражало Кэти, но когда она пожаловалась на это отцу, он мудро посоветовал ей проявить терпение. Постепенно Питер расслабился и стал меньше беспокоиться о незаконченных делах, которые ждали его в кабинете. Правда, он все равно стремился к совершенству во всем, чтобы оправдать доверие Фрэнка и выказать ему свою благодарность.

Питер даже перестал приезжать домой в Висконсин – из-за недостатка времени. Но со временем, к облегчению Кэти, он начал выделять в своем распорядке часы для развлечений. Они вместе ходили на вечеринки и в театры, и Кэти познакомила его со всеми своими друзьями. Питер с удивлением обнаружил, что все они очень ему нравились и что ему с ними легко.

Шли месяцы, и постепенно Питеру переставало казаться ужасным то, чего он раньше так боялся в Кэти. На службе все было хорошо, и, к его большому удивлению, никого не волновало ни его происхождение, ни то, как он попал в фирму. Сотрудники приняли его и подружились с ним. И на этой волне добрых чувств они с Кэти объявили о своей помолвке в тот же год, что не было сюрпризом ни для кого, за исключением, пожалуй, самого Питера. Но к тому моменту он уже достаточно давно ее знал и начал чувствовать себя вполне уютно в ее мире, как будто он сам всегда к нему принадлежал. Фрэнк Донован говорил, что так и должно быть, на что Кэти неизменно улыбалась. Она никогда не сомневалась в том, что Питер был предназначен ей самой судьбой и она хочет быть его женой.

Мюриэл очень обрадовалась, когда он позвонил ей, чтобы сообщить свои новости. Единственным человеком, возражавшим против этого союза, к немалому разочарованию Питера, оказался его отец. Он отговаривал сына от этого с тем же пылом, с каким в свое время убеждал согласиться работать в «Уилсон-Донован». Старик Хаскелл был абсолютно уверен в том, что со временем Питер будет жалеть об этом браке.

– Если ты женишься на ней, сынок, ты всегда будешь парией в их обществе. Это неправильно и несправедливо, но это так. Всякий раз, глядя на тебя, люди будут думать о том, кем ты был раньше, а не о том, кто ты сейчас.

Но Питер в это не верил. Он словно врос в мир своей невесты. Теперь это был и его мир. А та жизнь, в которой он вырос, уже казалась ему частью другой жизни в другой стране – чуждой и иностранной. Как будто он совершенно случайно родился в Висконсине или это вообще был не он, а Питер Хаскелл никогда туда и не приезжал. Даже Вьетнам теперь казался ему более реальным, чем его деревенское детство. Иногда ему было трудно поверить в то, что он провел там в общей сложности больше двадцати лет. Меньше чем за год Питер стал бизнесменом и жителем Нью-Йорка. Его семья по-прежнему была ему дорога, и он понимал, что так будет всегда. Однако мысль о том, что он всю жизнь мог проработать на молочной ферме, казалась ему кошмарной. Но, изо всех сил пытаясь убедить отца в том, что он делает правильный шаг, Питер так и не добился успеха. Старший Хаскелл был непоколебим в своих возражениях, и когда в конце концов он согласился приехать на свадьбу, это произошло скорее всего потому, что он просто устал спорить с сыном.

Однако отец не выполнил своего обещания и не приехал. За неделю до свадьбы он попал в аварию на тракторе и слег с поврежденной спиной и сломанной рукой, в то время как Мюриэл вот-вот должна была родить четвертого ребенка. Она приехать не могла, а ее муж Джек решил не оставлять ее ради путешествия в Нью-Йорк. Поначалу Питер чувствовал себя из-за этого очень несчастным, но потом, как и всегда в его новой жизни, водоворот бизнеса снова захватил его, заставив забыть о тяготах своих близких.

На медовый месяц они поехали в Европу, а потом долго никак не могли выбраться в Висконсин. У Кэти или у Фрэнка вечно были какие-то планы, требовавшие присутствия Питера. Несмотря на все их обещания и добрые намерения, в течение целого года Питер так и не смог познакомить Кэти с отцом и сестрой. Но он дал отцу слово, что приедет на Рождество, и на этот раз его ничто не могло остановить. Он даже Кэти не говорил об этом своем плане, думая ее удивить. Вообще Питер начинал подозревать, что это единственный способ выбраться туда.

Но когда перед самым Днем благодарения отец Питера умер от сердечного приступа, его сына переполнили противоречивые эмоции. Он чувствовал вину, скорбь и сожаление из-за всего того, что он не сделал, хотя и хотел. Получилось так, что Кэти так ни разу и не увидела своего свекра:

Питер взял ее с собой на похороны. Эта унылая процедура происходила под проливным дождем. Питер с женой стояли по одну сторону могилы, а рыдающая Мюриэл, окруженная мужем и детьми, – по другую. Контраст между жителями деревни и городскими щеголями был совершенно очевиден. Питер был поражен тем, насколько он отдалился от своих корней, как далеко отошел от родных после своего отъезда, как мало у них теперь общего. Кэти явно было неуютно рядом с родственниками своего мужа, о чем она не преминула ему сообщить. И Мюриэл была на удивление холодна с ней, хотя вообще-то ей это было несвойственно. Когда Питер указал на это своей сестре, та неловко пробормотала, что Кэти совсем из другого мира. Будучи женой Питера, она даже не познакомилась с его отцом. Одетая в дорогое черное пальто и отделанную мехом шляпу, она, казалось, была очень раздражена тем, что ей пришлось приехать в такую глушь, и Мюриэл это заметила, окончательно расстроив своего брата. Они даже поссорились из-за этого, и в конце концов оба расплакались. Чтение завещания только усугубило и без того напряженную ситуацию. Отец оставил ферму Мюриэл и Джеку, и Кэти не смогла скрыть своего гнева в тот момент, когда адвокат закончил чтение последней воли покойного.

– Как он мог с тобой так поступить? – спрашивала она Питера, оказавшись с ним наедине в его старой спальне, где дощатый пол был застелен линолеумом, а стены покрыты потрескавшейся расписанной штукатуркой. Это мало напоминало дом, который Фрэнк купил им в Гринвиче. – Он же лишил тебя наследства!

Кэти была возмущена до глубины души, и Питер попытался как-то объяснить ей происшедшее. Он понимал это гораздо лучше своей жены.

– Это все, что у них есть, Кейт. Это жалкое, забытое Богом место. Здесь вся JHX жизнь. У меня есть карьера, хорошая работа, ты. Мне не нужна ферма. Я никогда не хотел владеть ею, и папа это знал.

Питер не считал это неуважением или несправедливостью. Он хотел, чтобы ферма досталась Мюриэл. Для них она значила все.

– Ты мог бы продать ее и разделить с ними деньги, чтобы они могли переехать в более симпатичное место, – оскорбленно ответила Кейт, заставив Питера еще раз убедиться в том, что она ничего не понимает.

– Они этого не хотят, милая, и скорее всего именно этого папа и боялся. Он не желал, чтобы мы продавали ферму. На то, чтобы купить ее, он потратил всю жизнь.

Кейт не стала ему говорить, каким бедствием, по ее мнению, это было, но ее мысли были написаны у нее на лице, и между супругами воцарилось молчание. Кейт считала, что ферма в еще худшем состоянии, чем выходило из рассказов Питера. Она почувствовала облегчение от сознания того, что они никогда больше сюда не вернутся. После того как старый Хаскелл лишил своего сына наследства, ей больше нечего было сказать. Кейт решила, что Висконсин стал частью отдаленного прошлого. Ей хотелось, чтобы Питер поскорее уехал отсюда.

Мюриэл все еще казалась очень расстроенной, когда они возвращались в Нью-Йорк, и у Питера возникло странное чувство, что он прощается не только с отцом, но и с ней тоже. Кейт как будто только это и было нужно, хотя она ни разу не сказала ему об этом в открытую. Его жене словно хотелось, чтобы он был связан только с ней, чтобы его корни и его пристрастия, его верность и любовь – все принадлежало ей. Казалось, Кейт ревнует его к Мюриэл и к тому куску его жизни, который она собой воплощает. То, что Питер не получил свою долю в имуществе отца, было хорошим поводом покончить с этим раз и навсегда.

– Ты правильно сделал, что уехал отсюда несколько лет назад, – тихо сказала Кейт, когда они ехали обратно. Она делала вид, что не замечает слез, лившихся по щекам Питера. Ей хотелось только одного – добраться до Нью-Йорка как можно быстрее. – Питер, здесь тебя ничто не держит, – твердо добавила она.

Он хотел было возразить жене, сказать ей, что она не права, но он знал, что это не так, что Кейт все правильно почувствовала, и теперь ему не оставалось ничего другого, как испытывать чувство вины. Он больше не принадлежал своей родине. Он никогда ей не принадлежал.

И когда в Чикаго они сели в самолет, он почувствовал облегчение, прокатившееся по его телу сладкой волной. Ему снова удалось сбежать. На каком-то глубинном душевном уровне он страшно боялся того, что отец оставит ферму ему и он будет вынужден управлять ею. Но отец оказался мудрее, чем думал Питер, и лучше него знал, что его сыну это не нужно. Родительская ферма больше не волновала Питера Хаскелла. Она ему не принадлежала и не могла его поглотить, чего он так страшился. Наконец-то он был свободен. Теперь это была головная боль для Джека и Мюриэл.

И когда самолет, оторвавшись от земли, взял курс на аэропорт Кеннеди, Питер вдруг понял, что сама ферма и все, что она собой символизировала, осталось позади. Оставалось надеяться только на то, что вместе со всем этим он не потерял и сестру.

Во время полета он молчал и в течение нескольких последовавших после этого недель так же молча оплакивал своего отца. Питер почти не делился своими переживаниями с Кейт, по большей части из-за того, что она, как ему казалось, не хочет этого слышать. Пару раз он позвонил Мюриэл, но она всегда была занята детьми или помогала Джеку по хозяйству. На разговоры у нее времени не хватало, но когда однажды она все-таки улучила минутку, Питеру совсем не понравилось то, что его сестра говорила про Кэти. Критические замечания Мюриэл в адрес его жены еще сильнее расширили пропасть между ними, и через некоторое время Питер перестал ей звонить. Он целиком погрузился в работу и нашел убежище в том, что происходило в его кабинете. Его дом был здесь. Вся его жизнь в Нью-Йорке казалась ему совершенной. Он идеально вписался в «Уилсон-Донован», в круг новых друзей, в общественную жизнь, которую вела Кейт. Как будто он родился здесь и ничего иного у него до этого не было.

Нью-йоркские друзья считали Питера своим. Он был интеллигентным и остроумным человеком, и окружающие смеялись над ним, когда он говорил, что вырос в деревне. В большинстве случаев ему просто никто не верил. Он был больше похож на бостонца или жителя Нью-Йорка. И у него очень хорошо получалось делать все то, что от него ожидали Донованы. Фрэнк настоял на том, чтобы они жили в Гринвиче, штат Коннектикут, как он сам. Он хотел, чтобы «его детка» была поближе к нему, да и сама Кэти к этому привыкла и не мыслила свою жизнь иначе. «Уилсон-Донован» размещалась в Нью-Йорке, и у молодых была там квартира, но вообще Донованы всегда жили в Гринвиче, в часе езды от Нью-Йорка. Питер быстро привык каждое утро вскакивать в поезд вместе с Фрэнком. Ему нравилось в Гринвиче, он полюбил их дом и свою жизнь с Кэти. В основном они прекрасно общались друг с другом, и единственным поводом для разногласий было то, что, по мнению Кейт, Питер должен был бы получить в наследство ферму и продать ее. Но они давно уже перестали спорить на эту тему, уважая суждения друг друга.

Была и еще одна вещь, которая причиняла Питеру беспокойство, – то, что Фрэнк купил им их первый дом. Питер пытался было возражать, но потом решил не расстраивать Кэти, которая умоляла его позволить ее отцу сделать это. В конце концов она победила. Кейт хотелось иметь большой дом, чтобы поскорее нарожать детей, а Питер, разумеется, не мог себе позволить купить жилище такого размера, к которому привыкла его богатая жена. Именно этого-то Питер так и боялся в свое время. Но Донованы провернули все это дело очень деликатно. Отец Кэти назвал уютный тюдоровский дом «свадебным подарком». Питеру он казался настоящим особняком. Достаточно большой, чтобы разместить в нем троих или четверых детей, с красивой крышей, столовой, гостиной, пятью спальнями, комнатой для игр, рабочим кабинетом и уютной кухней в деревенском стиле. Да, их новое жилище никак не могло сравниться с тем рассыпающимся старым домом в Висконсине, который отец Питера оставил его сестре. И Питер робко признавался сам себе, что он полюбил этот дом.

Кроме того, мистер Донован планировал нанять домработницу и кухарку, но тут Питер встал на дыбы и объявил, что сам будет стряпать, если понадобится, но не позволит Фрэнку оплачивать им прислугу. Постепенно Кэти сама научилась немного готовить, но когда подошло Рождество, она уже так страдала от токсикоза, что не могла ничего делать и основная работа по дому легла на плечи Питера. Его, впрочем, это совсем не раздражало – счастливый супруг с нетерпением ожидал появления первого ребенка. Надвигающееся событие казалось ему чем-то вроде некоего мистического обмена, особым утешением за утрату отца, которую он все еще в глубине души очень сильно переживал.

Для них обоих это было начало счастливых и плодотворных восемнадцати лет. За первых четыре года у них родились три сына, а после этого жизнь Кэти наполнилась самой разнообразной деятельностью – благотворительными комитетами, родительскими советами и прочим, – и ей это нравилось. Мальчики тоже занимались тысячей разных вещей – футболом, бейсболом, плаванием; через некоторое время Кэти вступила в совет директоров Гринвичской школы. Она была совершенно поглощена общественной жизнью и очень обеспокоена состоянием мировой экологии, а также другими материями, которыми Питер тоже хотел бы интересоваться, но не успевал. Он обычно говорил, что Кэти занимается глобальными проблемами за них обоих. Ему нужно было только одно – отдавать все свои силы работе.

Но и об этом его жена тоже очень много знала. Мать Кэти умерла, когда девочке было три года, и она с детства привыкла быть товарищем своему отцу. Став взрослой, она знала все о его бизнесе, и когда она вышла замуж за Питера, ситуация совершенно не изменилась. Временами Кейт узнавала какие-то внутренние новости компании еще раньше, чем Питер. А если он делился с ней теми или иными событиями, зачастую, к его удивлению, обнаруживалось, что для нее это давно не новость. Постепенно это начало создавать проблемы, но в принципе Питер охотно смирился с местом, которое в их жизни занимал Фрэнк. Взаимная связь отца и дочери оказалась гораздо крепче, чем он ожидал, но ничего плохого в этом не было. Фрэнк был справедливым человеком и всегда знал меру, высказывая свое мнение. Во всяком случае, Питер так думал, пока Фрэнк не попытался посоветовать ему, в какой детский садик отправить их сына. Тут уж Питер вежливо, но твердо заявил, что сам будет решать подобные вопросы, что и делал – или по крайней мере пытался, – пока его дети не окончили школу. Но бывали случаи, когда отец Кэти был совершенно непреклонен, и Питера особенно расстраивало, что его жена периодически встает на сторону Фрэнка, хотя она и пыталась быть дипломатичной.

Тем не менее привязанность Кэти к отцу с годами становилась все сильнее, и она соглашалась с ним гораздо чаще, чем этого хотелось бы Питеру. Это был единственный повод для жалоб в их в общем-то счастливом браке. В его жизни было столько радости, что он не чувствовал себя вправе страдать из-за периодических схваток с Фрэнком за власть. Анализируя свою жизнь, Питер понимал, что радости с лихвой перевешивали боль или невзгоды.

Единственным событием, опечалившим его всерьез, была смерть сестры. Как и их мать, она умерла от рака, только в гораздо более раннем возрасте: Мюриэл было всего двадцать девять лет. Она тоже не имела возможности лечиться. Они с мужем отличались особой гордостью бедняков и не звонили ему во время ее болезни. Когда Джек наконец связался с ним, Мюриэл была уже на смертном одре, и Питер с сокрушенным сердцем примчался в Висконсин. Через несколько дней она умерла. Не прошло и года, как Джек продал ферму, женился вторично и переехал в Монтану. В течение нескольких лет Питер ничего не знал о том, где он поселился и что случилось с детьми его сестры. А когда наконец Джек объявился, Кейт сказала, что слишком много воды утекло и что он должен забыть о его существовании. Питер послал Джеку деньги, ради которых тот и звонил, но так и не выбрался в Монтану, чтобы повидать детей Мюриэл. Он понимал, что они его не узнают. У них была новая мама, новая семья, и Питер знал, что Джек позвонил ему только потому, что ему нужны были деньги. У него никогда не было особой привязанности к брату его покойной жены, как, впрочем, и у Питера к нему, хотя Питеру хотелось бы общаться со своими племянницами и племянниками. Но он был слишком занят и не смог выбрать время для поездки в Монтану. Они стали для него частью другой жизни. В какой-то степени было проще последовать совету Кейт и пустить все на самотек, хотя у Питера возникало чувство вины всякий раз, когда он вспоминал об этом.

У Питера была своя жизнь, своя семья, и ему было о чем заботиться и что защищать – и за что бороться. И первая серьезная битва разразилась тогда, когда их старший сын Майк должен был перейти в старшие классы. Несколько поколений Донованов учились в Эндоверском интернате, и Фрэнк считал, что Майк должен поступить туда же, а Кэти с ним соглашалась. Но Питер был против. Он хотел, чтобы мальчик жил дома с родителями до поступления в колледж. Однако на этот раз победил Фрэнк. Решающее слово оставалось за самим Майком, которого мать и дедушка убедили в том, что, если он не поедет в Эндовер, ему никогда не удастся попасть в приличный колледж, не говоря уже о бизнес-школе, и он упустит возможность найти в будущем достойную работу и приобрести нужные связи. Питеру это казалось смешным. В качестве аргумента он говорил, что окончил Мичиганский университет, вечернюю школу в Чикаго, никогда не учился в бизнес-школе и ни разу не слышал об Эндовере, когда рос на ферме в Висконсине. «И я всего добился», – сказал он с улыбкой. И действительно, он управлял одной из крупнейших корпораций страны. Но Питер был совершенно не готов к тому, чтобы услышать ответ Майка:

– Но ты же женился на этом, папа. Это совсем другое дело.

В глазах Питера Майк мог без труда прочитать, какую боль он причинил отцу. Мальчик быстро поправился, говоря, что ничего такого в виду не имел и что двадцать лет назад все было «по-другому». Но оба понимали, что Майк прав. И в конце концов он отправился в Эндовер, а теперь, подобно дедушке, готовился к поступлению в Принстон. Пол тоже учился в Эндовере, и только Патрик, самый младший, поговаривал о том, чтобы доучиваться дома или поехать в Экзетер, – только для того, чтобы не повторять путь своих братьев. На раздумья у него оставался еще год, и периодически он изъявлял желание учиться в интернате в Калифорнии. Питер хотел что-то изменить в этой ситуации, но понимал, что не может ничего поделать. Оканчивать школу вне дома было традицией Донованов, и тут нечего было обсуждать. Даже Кейт, несмотря на свою близость к отцу, училась у мисс Портер. Питер бы предпочел, чтобы дети были дома, но в принципе, по его словам, это была небольшая жертва – он не общался с ними в течение нескольких месяцев в году, зато они получали великолепное образование. Никаких возражений тут быть не могло, и Фрэнк говорил, что они завязывают там важные знакомства, которые пригодятся им в течение всей их жизни. С этим было трудно спорить, да Питер и не пытался. Но когда сыновья ежегодно разъезжались кто куда, ему было очень одиноко. Кэти и мальчики – вот все, что у него было. И он все еще очень тосковал по Мюриэл и родителям, хотя никогда и не признавался в этом Кэти.

За эти годы жизнь Питера заметно изменилась. Он стал важным человеком, сделал блестящую карьеру. Со временем они переехали в более просторный дом в Гринвиче, который Питер приобрел уже на свои деньги. На этот раз проблемы принятия подарка от Фрэнка даже не стояло. Это был красивый дом с участком в шесть акров, и хотя жизнь в городе иногда казалась Питеру очень привлекательной, он знал, насколько важно для его жены оставаться там, где она родилась. Кейт провела в Гринвиче всю свою жизнь. Здесь были ее друзья, хорошая начальная школа для детей, комитеты, которые отнимали у нее столько времени, и ее отец. Ей нравилось жить поблизости от него. Кейт по-прежнему присматривала за его домом, а по выходным они с Питером часто приходили к нему, чтобы обсудить семейные дела, бизнес или просто поиграть в теннис. Кэти достаточно часто виделась с отцом.

Летом они ездили отдыхать в одно и то же место – Мартас-Виньярд, где у Фрэнка уже много лет было внушительных размеров поместье. Дом Хаскеллов был гораздо меньше, но Питеру пришлось согласиться с Кейт, что это прекрасное место отдыха для детей, да и ему самому там тоже очень нравилось. Как только он смог себе позволить купить там дачу, он убедил жену отказаться от коттеджа на участке отца и приобрел уютный домик всего в нескольких минутах ходьбы от жилища Фрэнка. Потом Питер построил для сыновей маленький летний домик, где они могли принимать своих друзей, что они с удовольствием и делали. В течение многих лет Питер и Кейт были окружены детьми, особенно во время летнего отдыха. В их доме постоянно вертелись пять-шесть мальчишек, помимо их собственных сыновей. Они вели налаженную и легкую жизнь, и, несмотря на компромиссы по поводу выбора места жительства и обучения детей, к которым его время от времени принуждала жена, Питер знал, что он ни разу не принес в жертву свой принцип цельности. Что же касалось бизнеса, Фрэнк дал ему полный карт-бланш. Питер так и выстреливал из себя блестящие идеи, которые помогали улучшить дела фирмы. С его помощью компания разрослась до пределов, о которых Фрэнк не мог даже мечтать. Предложения Питера были воистину бесценными, решения – твердыми, но надежными. Фрэнк прекрасно сознавал, что делает, и когда только вводил его в компанию, и когда в возрасте тридцати семи лет сделал его президентом «Уилсон-Донован». И с самого начала своей деятельности на новом посту Питер управлял компанией мастерски. С того момента прошло уже семь лет, из которых четыре было потрачено на разработку «Викотека» – исключительно дорогого проекта. Но игра, безусловно, стоила свеч. Для Питера это было нечто вроде четвертого ребенка, он сам принял решение о финансировании научных изысканий и убедил Фрэнка поддержать его. Требовалось огромное вложение капитала, которое сможет окупиться только через много лет; тем не менее оба они были согласны с" тем, что дело стоит таких затрат. А для Питера это было особенно важно и по другой причине. «Викотек» должен был стать кульминацией мечты всей его жизни – помочь человечеству, сочетая гуманизм с выгодой и деловой хваткой. В память о своей матери и Мюриэл Питер хотел, чтобы «Викотек» был запущен в производство как можно быстрее. Если бы этот препарат был им доступен, можно было бы спасти – или хотя бы продлить – их жизни. А теперь он хотел спасти им подобных – тех, кому еще можно было помочь. Людей, живущих на фермах и в деревнях, или даже городских жителей – тех, кто из-за бедности и других обстоятельств не мог позволить себе дорогостоящего лечения.

Сидя в такси, Питер в который раз погрузился в размышления на эту тему и сразу вспомнил те встречи, которые он уже провел в Европе. Сознание того, как близко воплощение его мечты, было ему наградой. И когда на горизонте появился стремительно приближающийся Париж, ему, как обычно, стало жаль,, что Кэти не поехала с ним.

Париж казался Питеру безупречным городом. У него всегда перехватывало дыхание, когда он оказывался здесь. В столице Франции было нечто такое, что заставляло его сердце бешено колотиться. В первый раз он приехал сюда по делам фирмы пятнадцать лет назад, и тогда ему показалось, что он словно попал на другую планету. Один, в незнакомом городе, во время национального праздника… Питер прекрасно помнил, как он ехал по Елисейским полям по направлению к Триумфальной арке, над которой гордо и величественно развевался французский флаг. Он остановил машину, вышел и вдруг со смущением осознал, что плачет.

Кэти всегда посмеивалась над ним, говоря, что в прошлой жизни он, наверное, был французом, раз так любит Париж. Это место значило для него очень много, хотя он никогда и не понимал почему. В нем было нечто невероятно красивое и властное. Здесь его всегда сопровождала удача. И Питер знал, что и на этот раз все повторится. Несмотря на свойственную Полю-Луи Сушару неразговорчивость, он понимал, что его завтрашняя встреча с французским коллегой будет триумфальной – как арка на Елисейских полях.

Такси пробиралось через дневную пробку, и Питер провожал взглядом знакомые достопримечательности – Дом инвалидов, «Гранд-Опера», Вандомскую площадь. Ему казалось, что он приехал домой. Посередине площади стояла статуя Наполеона; немного воображения – и можно было без труда представить себе сидящих в экипажах французских аристократов в белых париках и атласных штанах, окруженных гарцующими стражниками в мундирах. Питер улыбнулся этой несколько абсурдной картинке, и тут такси затормозило перед отелем «Ритц», и швейцар подбежал к нему, чтобы открыть дверь. Он узнал Питера – так же, впрочем, как он «узнавал» всех приезжающих – и, пока тот расплачивался с таксистом, сделал знак носильщику взять единственный чемодан Питера.

Фасад «Ритца» был на удивление скромным; распознать отель можно было только по маленькому тенту, который выглядел точно так же, как тенты разбросанных тут и там магазинчиков. Сверкающие витрины «Шомэ» и «Бушерона» были совсем рядом, до «Шанель» было рукой подать, так же как и до «Дж. А. Р.», ювелирной фирмы, названной так в честь основателя – Джоэля А. Розенталя. Но одним из самых важных элементов Вандомской площади был отель «Ритц», и Питер всегда говорил, что ничто в мире не могло с ним сравниться. Воплощение декадентской роскоши, отель предлагал своим постояльцам неограниченные удобства. Питер всегда чувствовал себя немного виноватым из-за того, что останавливался здесь в своих деловых поездках, но за много лет он привязался к этому месту настолько сильно, что и подумать не мог о другом отеле. В конце концов, имел же он право допустить элемент фантазии в свою жизнь, во всем остальном абсолютно сознательную и подчиненную строгому порядку? Питер любил его утонченность и элегантность, изысканно обставленные комнаты, роскошь парчовой обшивки на стенах, изумительные камины в антикварном стиле. И стоило ему вступить под своды отеля, как он почувствовал знакомую волну восхищения.

Отель «Ритц» никогда не разочаровывал его. Подобно красивой женщине, которую посещаешь только время от времени и которая всякий раз ждет тебя с распростертыми объятиями – безукоризненно причесанная и накрашенная, еще более обворожительная, чем во время последней встречи.

Питер любил «Ритц» почти так же, как и сам Париж. Отель был частью волшебства и очарования города. Стоило гостю из Америки войти в вестибюль, как навстречу ему двинулся консьерж в ливрее. Поздоровавшись с ним, Питер подошел к портье. Даже ждать у стойки было удовольствием. Слева стоял пожилой и элегантный джентльмен из Латинской Америки в сопровождении потрясающей красоты молодой женщины в красном платье. Они тихо беседовали по-испански. Ее волосы и ногти были безупречны, и Питер обратил внимание на то, что на левой руке у нее был огромных размеров бриллиант. Женщина взглянула на Питера и улыбнулась. Он был удивительно привлекательным мужчиной, и ничто в его поведении не могло навести на мысль о его деревенском происхождении. Питер выглядел именно так, как должен был выглядеть богатый, могущественный человек, вращавшийся в высшем свете и управлявший деловой империей. Все в Питере подчеркивало его власть и значительность, но при этом он был обаятелен, мягок и моложав и вообще очень хорошо выглядел. Пристально всмотревшись в него, можно было бы заметить в его взгляде что-то загадочное. Мягкость и доброту не так-то легко встретить в сильных мира сего. Но женщина в красном этого не видела. Она заметила только галстук от «Эрме», сильные ухоженные руки, чемоданчик, английские туфли, хорошо сшитый костюм. Окинув его оценивающим взглядом, она с некоторой неохотой повернулась к своему спутнику.

Посмотрев в другую сторону, Питер увидел трех пожилых японцев, одетых в безупречные темные костюмы. Они курили и что-то оживленно обсуждали. В стороне стоял их более молодой спутник, консьерж за стойкой разговаривал с ними по-японски. Отвернувшись от них, Питер, все еще ожидавший своей очереди, вдруг заметил какую-то суету около дверей. В вестибюле появились четверо темнокожих мужчин очень властного вида, за ними следовали еще двое, а потом вертящаяся дверь выбросила трех очаровательных женщин в ярких костюмах от Диора. По сути дела, это были варианты одного костюма, только разных цветов. Подобно его латиноамериканской соседке, все женщины были одеты и причесаны с большим вкусом, носили на шее и в ушах бриллианты и все вместе производили поистине неотразимое впечатление. Шестеро телохранителей окружили их, и в дверях показался немолодой величественный араб.

– Король Халед… – услышал Питер за спиной чей-то шепот, – …или его брат со своими тремя женами. Они живут здесь уже месяц и занимают целый этаж – четвертый, выходящий в зимний сад.

Это был правитель небольшой арабской страны, и пока он со свитой проходил мимо, Питер насчитал восемь телохранителей и еще несколько сопровождающих. К ним немедленно ринулся один из консьержей, и, провожаемая взглядами находившихся в вестибюле людей, живописная группа удалилась. Так что Катрин Денев, быстро проследовавшую в ресторан, почти никто не заметил, так же как и Клинта Иствуда, снимавшегося в каком-то фильме под Парижем. Подобные лица и имена были не в новинку в «Ритце», и Питер спросил себя, достаточно ли он пресытился такой жизнью, чтобы так легко игнорировать знаменитостей. Но просто находиться здесь, наблюдать за всеми ними всегда доставляло ему такое удовольствие, что он не мог заставить себя смотреть в сторону или напускать на себя равнодушный вид, как это делали некоторые обитатели отеля. Не отрываясь смотрел он на арабского короля и стайку его прелестных спутниц. Женщины тихо разговаривали и смеялись, а телохранители внимательно присматривали за своими подопечными, не позволяя кому бы то ни было приблизиться к ним. Они окружали их подобно каменным статуям, пока король медленно шел вперед, разговаривая с кем-то. В этот момент Питер услышал голос за своей спиной и обернулся, вздрогнув от неожиданности.

– Добрый день, мистер Хаскелл. Добро пожаловать в Париж! Мы очень рады снова вас видеть!

– И я тоже очень рад, что приехал сюда, – улыбнувшись, сказал Питер молодому портье, которому было поручено обслужить его. Для него приготовили номер на третьем этаже. По мнению Питера, в «Ритце» не могло быть плохих номеров. Куда бы его ни поселили, он будет счастлив.

– У вас все как обычно, – сказал он, имея в виду арабского короля и маленькую армию его телохранителей: Впрочем, эта гостиница всегда была наполнена подобными людьми.

– Comme d'habitude… как всегда… – Портье улыбнулся и протянул Питеру бланк, который он заполнил. – Пойдемте, я покажу вам вашу комнату.

Проверив паспорт вновь прибывшего гостя, портье сообщил номер комнаты одному из носильщиков и дал Питеру знак следовать за ним.

Они прошли через бар и ресторан, полный прекрасно одетых людей, которые приходили сюда, чтобы пообедать, провести деловые встречи или обсудить нечто более интригующее. Теперь-то Питер заметил красавицу Денев, со смехом беседовавшую с каким-то мужчиной за угловым столиком. Это он и любил в «Ритце» – знакомые лица людей, населявших его. Пройдя по длинному коридору вдоль многочисленных витрин бутиков с самыми дорогими товарами от лучших модельеров и ювелиров Парижа, они достигли лифта. Питер мельком заметил золотой браслет, который мог бы понравиться Кэти, и подумал, что вернется сюда и купит его. Он всегда привозил жене всякие мелочи из своих путешествий в качестве утешительного приза за то, что она с ним не поехала. Раньше, когда она была беременна, кормила детей или возилась с ними, Питер тоже заваливал ее подарками. Теперь же она просто не хотела ездить с ним, и Питер это знал. Ей вполне хватало собраний комитетов и встреч с подругами. Старшие дети учились в интернате, дома оставался только младший, так что она не была слишком загружена. Тем не менее Кейт всегда находила какую-нибудь причину, чтобы отказаться от поездки, и Питер решил больше на нее не давить. Но он все равно привозил ей подарки – и мальчикам тоже, если они были дома.

Наконец они сели в лифт. Араба нигде не было видно – видимо, он уже унесся наверх, в свою дюжину комнат. Он часто приезжал сюда – у его жен вошло в привычку проводить май и июнь в Париже, а иногда оставаться до июля. И зимой они тоже обычно приезжали сюда.

– Тепло у вас в этом году, – сказал Питер, чтобы сгладить паузу в ожидании лифта.

Снаружи стояла великолепная погода, жаркая и успокаивающая нервы. В такой день нужно было лежать под деревом где-нибудь на опушке и смотреть в небо на клубящиеся облака. Заниматься делами сегодня было кощунством. Но Питер в любом случае намерен был позвонить Полю-Луи Сушару, чтобы выяснить, может ли он встретиться с ним раньше назначенного времени.

– Всю неделю стоит жара, – охотно откликнулся портье.

Казалось, у всех кругом было отменное настроение из-за наступившего тепла. Поскольку во всех помещениях отеля стояли кондиционеры, от духоты никто не страдал.

Мимо них прошла американка с тремя йоркширскими терьерами, и мужчины улыбнулись. Собаки были разодеты в пух и прах и украшены бантиками, так что Питеру и портье ничего не оставалось, как обменяться насмешливыми взглядами.

И вдруг за его спиной возникло какое-то движение, и Питер ощутил, что сама атмосфера словно наэлектризовалась. Даже женщина с собаками с удивлением подняла глаза. Что это – снова араб со своими телохранителями или какая-нибудь кинозвезда? Оглянувшись, он увидел нескольких мужчин в темных костюмах, которые шли в их сторону. Кого они закрывали собой – а то, что они телохранители, можно было понять по их рациям, – видно не было. Если бы не было так жарко, они, наверное, надели бы плащи.

Почти в ногу они подошли к тому месту, где стояли Питер и портье, и в образовавшемся просвете Питер увидел горстку мужчин в светлых летних костюмах, которых и охраняли вышколенные стражи. У них был вид американцев, один из них был выше остальных. Он действительно был похож на кинозвезду, и его взгляд почему-то притягивал людей. Окружавшая его свита, казалось, ловила каждое его слово и с готовностью смеялась, когда он шутил.

Питер всерьез заинтересовался этим человеком и принялся напряженно его разглядывать, уверенный, что он где-то его видел. Внезапно он вспомнил, что это был сенатор из Виргинии Эндерсен Тэтчер, очень неоднозначный и динамичный политик. Ему было сорок восемь лет, несколько раз его коснулись обычные для таких людей скандалы, но угрожавшая его карьере молва всякий раз быстро рассеивалась. Более того – его имя было связано с серьезными трагедиями. Его брат Том шесть лет назад баллотировался в президенты и был убит перед самыми выборами. Он был самым перспективным кандидатом, и у следствия возникло множество версий по поводу того, кто мог это сделать; про его гибель даже было снято два очень плохих фильма. Но в конце концов оказалось, что его застрелил одинокий сумасшедший. В течение последующих лет Эндерсен Тэтчер, или Энди, как его называли приверженцы, стал видным политиком, поднялся вверх по шаткой лестнице рейтинга, приобретая как друзей, так и врагов, и теперь был серьезным претендентом на пост президента страны. Он еще не объявил о своем желании баллотироваться, но знающие люди говорили, что он сделает это с недели на неделю. В последнее время Питер внимательно следил за ним. Несмотря на некоторые малоприятные подробности его личной жизни, о которых ему приходилось слышать, он был достаточно интересным кандидатом на следующий срок. И, с некоторой долей восхищения глядя на этого окруженного советниками и телохранителями человека, Питер подумал, что в нем определенно есть какая-то харизма.

Во второй раз сенатора постигла трагедия, когда его двухлетний сын умер от рака. Об этом Питер знал меньше, но хорошо запомнил душераздирающие фоторепортажи с похорон в «Тайм». На одной из фотографий была запечатлена его жена, которая шла с кладбища в одиночестве, – ее муж поддерживал под руку собственную мать. Боль, застывшая на лице молодой женщины, навсегда отпечаталась в памяти Питера. Пережитое ими горе окончательно расположило сердца людей к Тэтчеру.

Лифт так и не пришел; группа телохранителей подалась немного в сторону, и только в этот момент Питер заметил еще одного человека – ту женщину с фотографии, чье лицо ему так запомнилось. Ее глаза были опущены, она производила впечатление невероятной утонченности. Маленькая, хрупкая, словно готовая вот-вот улететь, очень худая, с огромными глазами… В ней было что-то, что заставляло разглядывать ее с восхищением. В небесно-голубом костюме от Шанель, она казалась чрезвычайно мягкой и самодостаточной. Никто из свиты ее мужа, казалось, не замечал ее, даже телохранители; она тихо стояла за их спинами, ожидая лифта. Женщина подняла глаза на рассматривавшего ее Питера, и их взгляды встретились. Он подумал, что никогда еще не видел таких печальных глаз; тем не менее ничего патетичного в ней не было. Жена сенатора была одета очень просто. Когда она убрала в свою сумочку темные очки, Питер заметил, какие у нее тонкие и изящные руки. Даже когда лифт приехал, никто из окружавших ее мужчин не заговорил с ней и не обратил на нее внимания. Все они рванулись в лифт, и женщине ничего не оставалось, как тихо войти туда вслед за ними. Несмотря на все это, в ней словно сверкало чувство собственного достоинства; она жила в своем мире и была леди до кончиков ногтей.

Питер восторженно разглядывал ее, прекрасно сознавая, кто это. Ему не раз попадались ее фотографии – более счастливых времен, когда она только вышла замуж, и даже раньше, с ее отцом. Это была Оливия Дуглас Тэтчер, жена Энди Тэтчера. Как и ее супруг, она родилась в семье политиков. Ее отец был губернатором Массачусетса, пользовавшимся в своем штате большим уважением, а брат – младшим конгрессменом от Бостона. Кажется, ей было около тридцати четырех лет; она была одной из тех, кого преследует пресса, не оставляя в одиночестве ни на секунду, хотя она никогда и не давала повода интересоваться ею. Разумеется, Питер не раз читал интервью с Энди, но не мог вспомнить ни одной беседы с Оливией Тэтчер. Казалось, она стремится оставаться на заднем плане. Завороженный ее обликом, Питер вошел в лифт вслед за ней. Оливия стояла, повернувшись к нему спиной, но так близко, что он мог бы без труда обнять ее. Одна мысль об этом заставила его вздрогнуть. У Оливии были очень красивые волосы – темно-русые с отливом. Словно почувствовав, что Питер думает о ней, она повернулась и посмотрела на него, и когда их глаза снова встретились – всего лишь на мгновение, – ему показалось, что время остановилось. Печаль в ее взгляде снова поразила его; она словно бы говорила ему о чем-то, не произнося ни слова. Это были самые выразительные глаза, которые он когда-либо видел, а потом Питер внезапно спросил себя, не выдумал ли он все это. Так же неожиданно Оливия отвернулась и больше не смотрела на него, пока он не вышел из лифта, потрясенный и взволнованный.

Портье уже отнес его чемодан в номер, а горничная осмотрела комнату, чтобы проверить, все ли готово. Питер вошел внутрь, чувствуя себя так, как будто он умер и вознесся на небеса. Стены были оклеены тканью цвета персика, мебель – антикварная, камин – из абрикосового мрамора. Окно и кровать были убраны шелком и атласом подходящих оттенков. В номере была мраморная ванна и все необходимое для усталого путника. Это выглядело как ожившая мечта, и Питер, провалившись в удобное кресло, обитое атласом, посмотрел в окно на безупречно ухоженный сад. Да, это было само совершенство.

Дав на чай портье, Питер медленно обошел свой номер и облокотился о подоконник, наслаждаясь видом цветущего сада и думая об Оливии Тэтчер. В ее лице и глазах было что-то пленительное; такое впечатление сложилось у него еще от ее фотографий, но сейчас, после этого обмена взглядами, он понял, что никогда не видел в глазах женщины такой духовной мощи, такой боли – и одновременно силы. Словно она хотела сказать ему – или любому, кто заглядывал ей в глаза, – что-то очень важное. Она была гораздо сильнее и неотразимее своего мужа – в своем роде, разумеется. Питер не мог избавиться от мысли о том, что она не похожа на человека, который будет вести какую-нибудь политическую игру. И действительно, она этого никогда не делала, насколько он знал; даже сейчас, когда ее муж вот-вот должен был стать кандидатом в президенты.

Интересно, какие тайны скрывает она под непроницаемой пеленой своего взгляда? Или он все это придумал? Может быть, никакая она не печальная, а просто очень спокойная? В конце концов, никто с ней не разговаривал. Но почему она на него так посмотрела? О чем она думала?

Все эти мысли преследовали его, когда он умывался и набирал номер Сушара. Ему не терпелось встретиться с ним. Было воскресенье, и Сушар без особого энтузиазма отнесся к этой неожиданной перемене планов. Тем не менее он согласился встретиться с Питером через час. Питер стал нетерпеливо мерить шагами свой номер, позвонил Кейт, но ее, разумеется, дома не оказалось. В Америке было только девять часов утра, и Питер решил, что она гуляет или встречается с друзьями. После девяти и до половины шестого Кейт трудно было застать. Она всегда была занята. Теперь, когда у нее прибавилось еще несколько видов деятельности, когда она была членом совета школы, а дома жил только один из сыновей, она задерживалась все чаще.

Наконец час прошел, и Питер с радостным нетерпением устремился на встречу с Сушаром. Этого момента он ждал много лет. «Зеленая улица», которая позволит ему двинуть «Викотек» вперед. Он знал, что это всего лишь формальность, но формальность важная – более того, необходимая для ускорения процедуры одобрения препарата ФДА. Сушар был наиболее знающим и уважаемым человеком среди глав всех исследовательских команд и отделов фирмы. Его голос в пользу «Викотека» перевесит множество голосов других людей.

На этот раз лифт приехал гораздо быстрее, и Питер скорым шагом вошел в него. На нем был тот же темный костюм, но рубашку он сменил на свежую – голубую, с белыми манжетами и воротничком. Он выглядел безупречно. Спустя мгновение Питер увидел в углу лифта тоненькую фигурку. Это была женщина в черных льняных брюках и черном джемпере. На ней были темные очки. Волосы были зачесаны назад. Когда она повернулась и взглянула на него, Питер понял, что это Оливия Тэтчер.

После того как он в течение нескольких лет периодически читал о ней, он вдруг в течение часа дважды увидел ее. На этот раз она выглядела совсем иначе – еще тоньше и моложе, чем в костюме от Шанель. На мгновение Оливия сняла очки и взглянула на него. Питер был уверен в том, что она тоже его узнала; но никто из них не сказал ни слова, и он даже попытался не смотреть на нее. Однако в этой женщине было что-то такое, что притягивало его. Питер не мог понять, в чем дело. Глаза, конечно же, но не только. В том, как она двигалась и смотрела, были отзвуки всего того, что он о ней слышал. Оливия казалась очень гордой, очень уверенной в себе, спокойной и замкнутой. И Питер вдруг поймал себя на желании подойти к ней и задать ей тысячу глупейших вопросов, таких, какие обычно задают журналисты. «Почему вы выглядите такой уверенной? Такой далекой? Но и такой печальной. Вам грустно, миссис Тэтчер? Что вы чувствовали, когда умер ваш мальчик?» Именно такими вопросами ее всегда мучили, и она никогда не отвечала на них. Глядя на нее, Питер понял, что хочет услышать эти ответы, подойти к ней, дотронуться до нее, узнать, что она чувствует, почему от ее глаз к его глазам протянулись лучики понимания, словно она вложила свои ладони в его. Он хотел знать, какая она, хотя и понимал, что этого никогда не произойдет. Они были обречены на то, чтобы остаться чужими людьми, не сказав друг другу ни единого слова.

У Питера перехватывало дыхание от одного того, что она рядом. Он чувствовал аромат ее духов, видел, как свет отражается от ее волос, ощущал мягкость ее кожи. Наконец, к его облегчению – потому что он не мог заставить себя отвести от нее взгляд, – лифт приехал на первый этаж, и дверь отворилась. Ее ждал телохранитель. Оливия ничего не сказала, просто вышла из лифта и проследовала вперед в сопровождении широкоплечего стража. «Какая у нее странная жизнь!» – подумал Питер, провожая ее взглядом. Казалось, его притягивает к ней магнитом; ему пришлось напомнить себе, что у него дела, не оставляющие времени для мальчишеских фантазий. Но ему было совершенно очевидно, что в этой женщине было нечто волшебное; теперь он понимал, почему она превратилась в своего рода живую легенду. Более того – она была загадочна. Людей такого типа никогда не знаешь до конца, хотя и очень хочешь узнать. «Интересно, – подумал Питер, выходя на залитую солнцем площадь и ожидая, пока швейцар поймает ему такси, – а знает ли ее вообще кто-нибудь?» Из окна машины он увидел, как она свернула за угол и поспешила по рю де ла Пэ, опустив голову и надев темные очки. Телохранитель шел рядом. Питер невольно спросил себя, куда это она направилась. А потом, заставив себя отвлечься от заворожившей его женщины, он устремил свой взгляд вперед, на парижские улицы, разворачивавшиеся перед ним одна за другой.


Даниэла Стил Пять дней в Париже | Пять дней в Париже | Глава 2