Глава 8

Как внизу, так и наверху — Если долго мучиться, что-нибудь получится — Разум для головоломок — Печальное прошлое мистера Бента — Нечто в гардеробе — Чудесные деньги — Размышления о безумии, авторства Игоря — Горшок вскипает

Хьюберт задумчиво постучал по одной из труб Хлюпера.

— Игорь? — позвал он.

— Да, мафтер? — сказал Игорь позади него.

Хьюберт подскочил.

— Я думал, ты около своих молничных сот! — выдавил он.

— Я там был, фэр, но теперь я вдефь. Что вы хотели?

— Ты закрепил все клапаны, Игорь. Я не могу ничего менять!

— Да, фэр, — спокойно ответил Игорь. — Могут вовникнуть поравительно фтрафные пофледфтвия, фэр.

— Но я хочу изменить некоторые параметры, Игорь, — сказал Хьюберт, рассеянно снимая с гвоздя дождевой колпак.

— Боюфь, ефть проблема, фэр. Вы профили меня фделать Хлюпер точным, нафколько это вовмовно.

— Ну конечно. Точность жизненно важна.

— Он… крайне точен, фэр, — сказал Игорь, выглядя смущенным. — Вовмовно, флифком точен, фэр.

От этого „вовмовно“ Хьюберт начал шарить в поисках зонта.

— Как что-либо может быть слишком точным?

Игорь осмотрелся. Он вдруг стал раздраженным.

— Вы не вовраваете, ефли я немного уменьфу шепелявость?

— Ты можешь это сделать?

— О, равумеетфя… или, в самом деле, разумеется, сэр. Но это черта клана, понимаете. Это ожидаемо, как фтежки. Но я думаю, что вы найдете объяснение и так уже само по себе сложным для понимания.

— Ну, э, спасибо. Продолжай, пожалуйста.

Это было довольно долгое объяснение. Хьюберт слушал внимательно, с открытым ртом. Мимо пронесся термин „культ карго“, за ним последовала короткая диссертация на тему гипотезы, что вся вода, в любом месте, знает, где находится вся остальная вода, кое-какие интересные факты о кремнии с дефисами и что с ним случается в присутствии сыра, преимущества и риск морфических резонирований в областях с высоким магическим фоном, правда об идентичных близнецах и тот факт, что если фундаментальная оккультная аксиома „Как наверху, так и внизу“ верна, тогда верным будет и „Как внизу, так и наверху“…

Молчание, последовавшее за этим, нарушалось только дзынканьем воды в Хлюпере и шорохом карандаша работавшего с демонической одержимостью бывшего Оулсвика.

— Ты не мог бы, пожалуйста, вернуть шепелявость? Не знаю, почему, но так просто звучит лучше.

— Очень хорофо, фэр.

— Ладно. А теперь, ты в самом деле говоришь о том, что теперь я могу менять экономическую жизнь города, управляя Хлюпером? Он как колдовская кукла, а у меня все иголки?

— Верно, фэр. Очень удачная аналогия.

Хьюберт воззрился на хрустальный шедевр. Свет в подвале все время менялся, в то время как экономическая жизнь города качала себя по трубам, некоторые из них — не толще волоска.

— Это ведь на самом деле экономическая модель, а что же тогда настоящая вещь?

— Они идентичны, фэр.

— Так значит, одним ударом кувалды я могу привести город к окончательному и бесповоротному экономическому краху?

— Да, фэр. Хотите, фтоб я принеф кувалду?

Хюберт посмотрел вверх на стремительную, струящуюся, пенящуюся штуковину, которой был Хлюпер, и его глаза выпучились. Он начал хихикать, однако это очень быстро переросло в смех.

— Ха-ха! А-ха-ха-ха! А-ХА-ХА-ХА-ХА!!!!.. Не мог бы ты, пожалуйста, добыть мне стакан воды? ХА-ХА-ХА-ХА!!! Ха-ха-ха-ха-ха!!.. ХАХА-ХАХА!!!

Смех внезапно прекратился.

— Это не может быть правильным, Игорь.

— Правда, фэр?

— Да, в самом деле! Посмотри на нашу старую знакомую Колбу 244а! Видишь? Она пуста!

— В самом деле, фэр?

— В самом деле в самом деле, — ответил Хьюберт. — Колба 244а представляет золото в наших собственных погребах, Игорь. А десять тонн золота не могут просто так встать и уйти! М? ХАХАХАХА!!! Не мог бы ты принести мне стакан воды, о котором я тебя просил? Хахаха-аха! ХАХА-ХАХА!!!..

Улыбка играла на губах Космо, что было опасной игровой площадкой для чего-то столь невинного, как улыбка.

— Все они? — спросил он.

— Ну, все служащие счетного отделения, — ответил Досихпор. — Они просто выбежали на улицу. Некоторые из них были в слезах.

— Фактически, паника, — пробормотал Космо. Он посмотрел на портрет Ветинари напротив своего стола и был уверен, что тот ему подмигнул.

— Очевидно, случилась какая-то проблема с главным кассиром, сэр.

— Мистером Бентом?

— Очевидно, он сделал ошибку, сэр. Говорили, что он что-то бормотал сам себе, а потом просто выбежал из комнаты. Говорят, что кто-то из персонала отправились его искать.

— Маволио Бент сделал ошибку? Я так не думаю, — сказал Космо.

— Говорят, он выбежал, сэр.

Космо почти поднял бровь без механической помощи. Оставалось совсем чуть-чуть.

— Выбежал? Он при этом нес большие и тяжелые мешки? Так обычно поступают.

— Я уверен, что нет, сэр, — отозвался Досихпор.

— Это бы… помогло.

Космо отклонился на спинку стула, стянул черную перчатку в третий раз за этот день и вытянул руку во всю длину. Кольцо в самом деле выглядело впечатляюще, особенно на фоне бледно-голубого пальца.

— Вы когда-нибудь видели панику в банке, Стукпостук? — произнес он. — Видели ли вы когда-нибудь толпы, борющиеся за свои деньги?

— Нет, сэр, — ответил Досихпор, который снова начинал беспокоиться. Жавшие ботинки были, ну, забавными, но палец уж точно не должен быть такого цвета?

— Это ужасное зрелище. Как будто наблюдать за выброшенным на берег китом, которого поедают живьем крабы, — продолжал Космо, поворачивая руку так, чтобы в тенистой V показался свет. — Он может корчиться в агонии, но возможен только один исход. Это ужасная вещь, если сделать ее как следует.

Вот как думает Ветинари, возликовала его душа. Планы могут рухнуть. Нельзя планировать будущее. Планируют только самонадеянные дураки. Мудрый человек направляет.

— Как руководитель банка, и, конечно, как обеспокоенный горожанин, — мечтательно произнес он, — я сейчас же напишу письмо в „Таймс“!

— Да, сэр, конечно, — сказал Досихпор. — А мне послать за ювелиром, сэр? Я так понимаю, что у них есть такие маленькие кусачки, которые…

— Что-нибудь получится, главное — помучиться, Стукпостук. Это обостряет мое мышление.

Перчатка вновь наделась.

— Э… — а потом Досихпор сдался. Он старался, как мог, но Космо настаивал на своем собственном разрушении, и все, что мог сделать разумный человек — это накопить как можно больше денег и потом остаться в живых, чтобы их потратить.

— Мне вновь повезло, сэр, — сказал он. Ему бы еще немного времени, но было ясно, что время подходило к концу.

— В самом деле? В чем же?

— То дело, над которым я работал…

— Очень дорогостоящее? Да?

— Я думаю, что могу достать вам трость Ветинари, сэр.

— Ты имеешь в виду его трость-шпагу?

— Да, сэр. Насколько я знаю, клинок никогда вынимался на горячую руку.

— Я думал, что она всегда рядом с ним.

— Я не говорил, что это будет легко, сэр. Или дешево. Но после долгой, долгой работы я подготовил почву, — объяснил Досихпор.

— Говорят, что сталь клинка была изготовлена из железа крови тысячи людей…

— Так я слышал, сэр.

— Вы ее видели?

— Только мельком, сэр.

В первый раз за всю свою карьеру Досихпор обнаружил, что испытывает жалость к Космо. В голосе этого человека было что-то вроде тоскливого желания. Он не хотел узурпировать Ветинари. В городе было множество людей, которые хотели узурпировать Ветинари. Но Космо хотел быть Ветинари.

— Какая она была? — голос умолял. Яд, должно быть, добрался до его мозга, подумал Досихпор. Но его разум был довольно ядовитым с самого начала. Может, они подружатся.

— Э-э… Ну, рукоятка и ножны прямо как у вас, сэр, но немного более потертые. Хотя клинок серый и выглядит…

— Серый?

— Да, сэр. Он выглядит старым и немного выщербленным. Но когда на него попадает свет, тот тут и там появляются маленькие красные и золотые вкрапления. Должен сказать, он выглядит зловеще.

— Вкрапления света — это, конечно же, кровь, — задумчиво сказал Космо, — или, возможно, да, очень возможно, что это заточенные души тех, кто умер для создания чудовищного клинка.

— Я об этом не подумал, сэр, — отозвался Досихпор, который потратил две ночи с новым клинком, некоторым количеством красного железняка, медной щеточкой и кое-какими химикатами на то, чтобы сделать оружие, которое выглядело так, будто само по себе воткнется вам в горло.

— Можете достать его сегодня ночью?

— Я думаю, да, сэр. Это, конечно, будет опасно.

— И потребует еще больше расходов, как я представляю, — сказал Космо с куда большей проницательностью, чем Досихпор от него ожидал в его теперешнем состоянии.

— Так много подкупов, сэр. Он не будет счастлив, когда выяснит, и я не рискнул бы планировать менее тугие сроки для точной замены.

— Да. Я вижу.

Космо вновь снял перчатку и посмотрел на руку. Теперь на пальце, казалось, появился зеленоватый оттенок, и ему стало интересно, не было ли в составе кольца меди. Но розовые, почти красные прожилки, бегущие по руке, выглядели очень здоровыми.

— Да. Достаньте трость, — пробормотал он, поворачивая руку, чтобы поймать свет ламп. Вот странно, он не чувствовал никакого тепла на пальце, но это не имело значения.

Он так ясно мог видеть будущее. Ботинки, шапочка, кольцо, трость… Несомненно, как только он заполнит сокровенное пространство, занимаемое Ветинари, этот жалкий человек будет чувствовать себя все слабее и все больше сбитым с толку, и он будет путаться и совершать ошибки…

— Позаботьтесь об этом, Стукпостук, — сказал он.

Хэвлок, Лорд Ветинари, сжал переносицу. Это был долгий день и явно будет долгий вечер.

— Я думаю, мне необходима минута отдыха. Давайте покончим с этим, — сказал он.

Драмнотт подошел к длинному столу, на котором в это время дня располагались копии нескольких изданий „Таймс“, поскольку его светлость интересовался отслеживанием того, что, по мнению людей, происходит.

Ветинари вздохнул. Люди все время рассказывали ему разные вещи. Множество людей рассказывало ему разные вещи в последний час. Они рассказывали ему разные вещи по всевозможным причинам: чтобы получить некоторую репутацию, чтобы получить сколько-то денег, в качестве услуги за услугу, из злого умысла, чтобы нанести ущерб или, что подозрительно, из-за открыто заявленной заботе об общественной пользе. Что из этого получалось в итоге было не информацией, а тысячеглазым комком маленьких, извивающихся слухов и домыслов, из которых кое-какая информация могла быть с осторожностью извлечена.

Секретарь положил перед ним газету, аккуратно развернул на нужную страницу и место, которое было занято квадратом, наполненным множеством квадратиков поменьше, в некоторых из них были числа.

— Сегодняшний „Джикан Но Муда“, сэр, — сказал он. Ветинари за несколько секунд пробежался по газете взглядом, а потом передал ее обратно.

Патриций закрыл глаза и еще пару секунд побарабанил пальцами по столешнице.

— Хм… 9 6 3 1 7 4 — Драмнотт быстро принялся записывать, когда потекли и, в конце концов, иссякли цифры, — 8 4 2 3. И я уверен, что они уже использовали это в прошлом месяце. В понедельник, я думаю.

— Семнадцать секунд, сэр, — сказал Стукпостук, его карандаш все еще догонял сказанное.

— Ну, это был тяжелый день, — отозвался Ветинари. — И в чем смысл? Числа легко перехитрить. Они в ответ хитрить не могут. Вот люди, которые составляют кроссворды, действительно загадочные. Кто бы мог подумать, что „писдксы“ — это древнеэфебские вырезанные из кости иглодержатели?

— Ну, вы, сэр, конечно, — ответил Стукпостук, аккуратно выравнивая документы, — и Смотритель Эфебских Древностей в Королевском Музее Искусств, „Головоломщик“ из „Таймс“ и мисс Грэйс Спикер, которая держит зоомагазин в Ступенях Пелликул.

— Мы должны приглядывать за этим зоомагазином, Стукпостук. Женщина с подобным умом довольствуется раздачей собачьей еды? Я так не думаю.

— Действительно, сэр. Я запишу.

— Кстати, я рад слышать, что ваши новые ботинки прекратили скрипеть.

— Спасибо, сэр. Они хорошо разносились.

Ветинари задумчиво вгляделся в документы дня.

— Мистер Бент, мистер Бент, мистер Бент, — произнес он. — Таинственный мистер Бент. Без него Королевский банк окажется в куда больших неприятностях, чем был. А теперь, когда его нет, банк рухнет. Он вертится вокруг Бента. Бьется в такт его пульсу. Старик Роскошь боялся его, я уверен. Он говорил, что думал, что Бент был… — Ветинари остановился.

— Сэр? — спросил Стукпостук.

— Давайте просто примем факт, что он, во всех смыслах, доказал, что является образцовым горожанином, — сказал Ветинари. — Прошлое — опасная страна, не так ли?

— На него нет папки, сэр.

— Он никогда не привлекал к себе внимания. Все, что я точно знаю о нем — это то, что он прибыл сюда ребенком, на повозке, принадлежащей неким путешествующим счетоводам…

— Что, как жестянщики и предсказатели? — спросил Мойст, пока кэб трясся на пути по улочкам, которые становились все уже и темнее.

— Полагаю, можно и так сказать, — отозвалась мисс Дрэйпс с легким оттенком неодобрения. — Они многое делают, знаете ли, объезжают все вокруг вплоть до самых гор, ведут расчеты небольших дел, помогают людям с налогами, все такое. — Она прочистила горло. — Целыми семьями. Должно быть, это чудесная жизнь.

— Каждый день — новый гроссбух, — серьезно кивнув, сказал Мойст, — а по вечерам они пьют пиво и счастливо смеющиеся счетоводы танцуют Польку Двойной Бухгалтерии под звуки аккордеонов…

— Правда? — нервно спросила мисс Дрэйпс.

— Я не знаю. Приятно так думать, — ответил Мойст. — Ну, по крайней мере, это что-то объясняет. У него, очевидно, было много стремлений. Полагаю, всем, на что он мог надеяться на дороге — это добиться разрешения управлять лошадью.

— Ему было тринадцать, — сказала мисс Дрэйпс и громко высморкалась. — Это так грустно.

Она повернула заплаканное лицо к Мойсту.

— В его прошлом есть что-то ужасающее, мистер Липопшик. Говорят, однажды в банк пришли какие-то люди и спросили…

— Приехали, Пансион миссис Торт, — резко натянув поводья, сообщил кучер. — С вас одиннадцать пенсов и не просите меня ждать, потому что глазом не успеешь моргнуть, а уже подставят под лошадь кирпичи и сопрут подковы.

Дверь пансиона открыла самая волосатая женщина, которую когда-либо видел Мойст, но в районе Улицы Вязов вы учились не принимать в расчет вещи подобного рода. Миссис Торт была известна сговорчивостью с новенькими в городе немертвыми, давая им безопасное и понимающее прибежище, пока они не будут в состоянии встать на ноги, сколько бы их не было.

— Миссис Торт? — сказал он.

— Мама в церкви, — ответила женщина. — Она велела вас ждать, мистер Липовиг.

— У вас здесь проживает мистер Бент, я уверен?

— Банкир? Седьмая комната на втором этаже. Но я не думаю, что он у себя. Он ведь не попал в беду, нет?

Мойст объяснил ситуацию, все это время замечая, как в тени позади женщины приоткрывались двери. В воздухе резко пахло дезинфицирующим средством — миссис Торт верила в то, что чистоте можно доверять больше, чем благочестию и, кроме того, без острого аромата хвои половина постояльцев обезумела бы от запаха другой половины.

А в середине всего этого находилась тихая, невыразительная комната мистера Бента, главного кассира. Женщина, которая представилась Людимллой, очень неохотно их впустила, открыв дверь хозяйским ключом.

— Он всегда был хорошим постояльцем, — сообщила она. — Никогда ни малейших неприятностей.

Один беглый взгляд охватывал сразу все: узкую комнату, узкую кровать, одежду, аккуратно развешанную по стенам, крошечный кувшин и таз, несообразно огромный гардероб. Жизнь накапливает беспорядок, но жизнь мистера Бента — нет. Если, конечно, он не был весь в гардеробе.

— Большинство ваших долговременных постояльцев — неж…

— …Альтернативно живы, — резко перебила Людмилла.

— Да, конечно, так что мне интересно, почему… Мистер Бент решил остановиться здесь.

— Мистер Липовик, на что вы намекаете? — воскликнула мисс Дрэйпс.

— Вы должны признать, что это довольно неожиданно, — сказал Мойст. И, поскольку она и так уже достаточно сходила с ума, он не добавил „Мне не нужно ни на что намекать. Оно само собой намекается. Высокий. Мрачный. Приходит до рассвета, уходит после заката. Мистер Непоседа на него рычит. Одержимый счетовод. Помешан на деталях. От него на вас находит некоторое ощущение жути. Спит в длинной узкой кровати. Живет у миссис Торт, где зависают вампиры. Не так уж сложно соединить все точки“.

— Дело ведь не в человеке, который приходил сюда той ночью, ведь нет? — спросила Людмилла.

— Это который?

— Не назвал своего имени. Просто сказал, что он друг. Весь в черном, с черной тростью с серебряным черепом на ней. Мама сказала, вульгарщина. Хотя, — добавила Людмилла, — она это почти про всех говорит. У него была черная карета.

— Ну уж точно не Лорд Ветинари?

— О, нет. Мама целиком и полностью его поддерживает, только думает, что ему стоит вешать больше народу. Нет, мама сказала, что этот был довольно тучным.

— О, правда? — произнес Мойст. — Ну, спасибо, мэм. Возможно, нам пора идти. Кстати, нет ли у вас, случаем, ключа к этому гардеробу?

— Нет никакого ключа. Он повесил на шкаф новый замок много лет назад, но мама не жаловалась, потому что от него никогда не было никаких неприятностей. Это один из тех волшебных, которые продают в Университете, — продолжила Людмилла, пока Мойст изучал замок. Беда с проклятыми волшебными замками была в том, что ключом может быть что угодно — от слова до прикосновения.

— Довольно странно, что он вешает всю одежду на стены, не так ли? — заметил он, выпрямляясь.

Людмилла посмотрела с неодобрением.

— Мы здесь не употребляем слово „странно“.

— Альтернативно нормально? — предположил Мойст.

— Это сойдет, — в глазах Людмиллы вспыхнул предостерегающий огонек. — Кто может сказать, кто в этом мире по-настоящему нормален?

Ну, кто-нибудь, чьи ногти в минуту раздражения заметно не удлиняются, будет явным кандидатом, подумал Мойст.

— Ну, нам стоит вернуться в банк, — сказал он. — Если мистер Бент объявится, прошу, скажите ему, что люди его ищут.

— И он им небезразличен, — быстро вставила мисс Дрэйпс, а потом приложила ладонь ко рту и покраснела.

Я просто хотел сделать деньги, подумал Мойст, ведя дрожащую мисс Дрэйпс назад к месту, где осмеливались появляться экипажи. Я думал, жизнь банкира — это прибыльная скука, подчеркнутая большими сигарами. Вместо этого она обернулась альтернативно нормальной. Единственное по-настоящему разумное существо здесь — это Игорь, и, может быть, еще репка. И то насчет репки я не уверен.

Он высадил всхлипывающую мисс Дрэйпс у ее жилища в Приветственном Мыле, с обещанием дать ей знать, если пропавший мистер Бент раскроет свое укрытие, и направил кеб дальше в банк. Ночные охранники уже прибыли, но несколько служащих все еще слонялись поблизости, очевидно, не в состоянии примириться с новой реальностью. Мистер Бент был неизменным и постоянным, как колонны.

Космо приезжал его увидеть. Это вряд ли был неслужебный разговор.

А чем это было? Угрозой? Ну, никому не нравится быть избитым. Но, возможно, здесь было нечто более изощренное. Может быть, это было „мы скажем людям, что ты вампир“. На что разумный человек ответил бы „Засунь это туда, где солнце не светит“. Двадцать лет назад это было бы угрозой, но сегодня? В городе было достаточно вампиров, чертовски нервных, носящих Черную Ленту, чтобы показать, что они дали обет, и, в общем и целом, успешно управляющихся со своей, за неимением лучшего слова, жизнью. В большинстве своем люди просто приняли это. День за днем проходили без бед, и ситуация стала рассматриваться как нормальная. Альтернативно нормальная, но все-таки нормальная.

Ладно, мистер Бент умалчивал о своем прошлом, но едва ли оно касалось темы вил и факелов. Ради всего святого, он сорок лет сидел в банке, занимаясь расчетами.

Но, может быть, он видел это по-другому. Ты измеряешь здравый смысл линейкой, а другие люди меряют его картошкой.

Он не слышал приближения Глэдис. Он просто обнаружил, что она стоит позади него.

— Я Очень Беспокоилась За Вас, Мистер Липовиг, — прогрохотала она.

— Спасибо, Глэдис, — осторожно отозвался он.

— Я Сделаю Вам Сэндвич. Вам Нравятся Мои Сэндвичи.

— Это очень любезно с твоей стороны, Глэдис, но скоро ко мне наверху за ужином присоединится мисс Добросерд.

Сияние в глазах голема на мгновение притихло, а затем разгорелось ярче.

— Мисс Добросерд.

— Да, она была здесь этим утром.

— Дама.

— Она моя невеста, Глэдис. Я так думаю, она тут довольно долго будет.

— Невеста, — повторила Глэдис. — А, Да. Я Читала Двадцать Маленьких Советов, Чтоб Ваша Свадьба Прошла Как По Маслу.

Ее глаза потускнели. Она повернулась и тяжелой поступью направилась к лестнице.

Мойст чувствовал себя подлецом. Конечно, он и был подлецом. Но от этого чувствовать себя таковым было не легче. С другой стороны, она… проклятье, он… оно… Вина за Глэдис была на неуместной женской солидарности. Чего он мог надеяться добиться против этого? Адоре Белль стоит что-то сделать с этим.

Он заметил одного из старших служащих, вежливо топтавшегося неподалеку.

— Да? — спросил Мойст. — Я могу вам чем-то помочь?

— Что вы хотите, чтобы мы делали, сэр?

— Как тебя зовут?

— Слюн, сэр. Роберт Слюн.

— Почему ты спрашиваешь меня, Боб?

— Потому что председатель только гавкает, сэр. Сейфы нужно запереть. И комнату с учетными книгами тоже. У мистера Бента были все ключи. И — Роберт, сэр, если вы не возражаете.

— Есть какие-нибудь запасные ключи?

— Они могут быть в кабинете председателя, сэр, — ответил Слюн.

— Послушай… Роберт, я хочу, чтобы ты пошел домой и хорошенько выспался, ладно? А я найду ключи и запру все замки, какие только смогу отыскать. Я уверен, что мистер Бент завтра будет с нами, но если нет, я созову собрание старших служащих. То есть, ха, вы наверняка знаете, как все это работает!

— Ну, да. Конечно. Только… ну… но… — голос служащего стих окончательно.

Но только нет мистера Бента, подумал Мойст. А он передавал дела и полномочия с той же легкостью, с какой устрицы танцуют танго. Что, черт возьми, мы будем делать?

— Здесь люди? Много у банкиров работы, — раздался голос у дверей. — Снова в беде, как я слышу.

Это была Адора Белль, и, конечно же, она имела в виду „Привет! Я рада тебя видеть“.

— Ты выглядишь великолепно, — сказал Мойст.

— Да, я знаю, — отозвалась Адора Белль. — Что происходит? Возница сказал мне, что из банка ушел весь персонал.

Позднее Мойст думал: вот когда все пошло не так. Тебе надо было оседлать скакуна Слухов до того, как он вырвется из загона, чтобы была возможность натянуть поводья. Надо было подумать: как это выглядело, когда все служащие выбегали из банка? Надо было кинуться в редакцию „Таймс“. Надо было прямо тогда и там же вскочить в седло и развернуть все в правильную сторону.

Но Адора Белль действительно выглядела великолепно. Кроме того, все, что произошло — это просто то, что одному члену персонала стало плохо и он покинул здание. Что кто бы то ни было может из этого сделать?

И ответ, конечно же, был таков: все, что им захочется.

Мойст заметил еще кого-то за своей спиной.

— Мифтер Липовиг, фэр?

Мойст повернулся. Было еще менее весело смотреть на Игоря, когда ты только что смотрел на Адору Белль.

— Игорь, сейчас действительно неподходящее время… — начал было Мойст.

— Я внаю, фто не долвен бы ваходить наверх, фэр, но мифтер Клемм фкавал, фто он вакончил рифунок. Он очень хороф.

— К чему это все было? — спросила Адора Белль. — По-моему, я почти поняла два слова из всего сказанного.

— О, внизу в сово… в подвале есть человек, который создает мне долларовую банкноту. Фактически, бумажные деньги.

— Правда? Страсть как хотела бы на это взглянуть.

— В самом деле?

Это воистину было чудесно. Мойст разглядел эскизы с одной и с другой стороны долларовой банкноты. Под сияющим белым освещением Игоря они выглядели сложнее дварфийского контракта и богатыми, как сливовый пудинг.

— Мы сделаем так много денег, — сказал он вслух. — Прекрасная работа, Оулс… Мистер Клемм!

— Я собираюсь все-таки остаться Оулсвиком, — нервно сказал художник. — В конце концов, значение имеет только Дженкинс.

— Ну, да, — согласился Мойст. — Должно быть, вокруг дюжины Оулсвиков.

Он оглянулся на Хьюберта, который стоял на стремянке и безнадежно заглядывал в трубы.

— Как дела, Хьюберт? — окликнул его Мойст. — Деньги все, как обычно, спешат туда-сюда, так ведь?

— Что? О, прекрасно. Прекрасно. Прекрасно, — ответил Хьюберт, почти уронив стремянку из-за спешки, с которой он слезал. Он посмотрел на Адору Белль с выражением неопределенного благоговейного ужаса.

— Это Адора Белль Добросерд, Хьюберт, — сказал Мойст на тот случай, если человек собирался спастись бегством. — Она моя невеста. Она женщина, — добавил он, увидев обеспокоенный взгляд.

Адора Белль протянула руку и сказала:

— Привет, Хьюберт.

Хьюберт уставился на нее.

— Все нормально, можно пожать руки, Хьюберт, — осторожно произнес Мойст. — Хьюберт — экономист. Это как алхимик, только грязи и беспорядка меньше.

— Так вы знаете, как крутятся деньги, так, Хьюберт? — сказала Адора Белль, пожимая безвольную руку.

Хьберту наконец открылся дар речи.

— Я сварил тысячу девяносто семь стыков, — сказал он, — и выдул Закон Сокращающегося Дохода.

— Не думаю, что кто-либо делал такое прежде, — заметила Адора Белль.

Хьюберт посветлел. Это было просто!

— Мы не делаем ничего неправильного, знаете ли! — заявил он.

— Я уверена, что это так, — ответила Адора Белль, пытаясь вытянуть свою руку.

— Он может отслеживать каждый доллар в городе, знаете ли. Возможности бесконечны! Но, но, но, эм, конечно, мы никаким образом ничего не нарушаем!

— Я очень рада это слышать, Хьюберт, — отозвалась Адора Белль, дергая руку сильнее.

— Конечно, у нас есть первоначальные трудности! Но все проводится с безмерной осторожностью! Ничего не потерялось, потому что мы оставили открытым клапан или что-то подобное!

— Как увлекательно! — воскликнула Адора Белль, хватая свободной рукой Хьюберта за плечо и вырывая вторую из его хватки.

— Нам пора идти, Хьюберт, — сообщил Мойст. — Продолжай работу в том же духе. Я очень горжусь тобой.

— Гордитесь? — воскликнул Хьюберт. — Мистер Космо говорил, что я безумец, и хотел, чтоб тетушка сдала Хлюпера на переплавку!

— Типичное закоснелое, старомодное мышление, — заявил Мойст. — Сейчас Век Анчоуса. Будущее принадлежит таким людям, как ты, тем, кто может сказать нам, как все работает.

— Правда? — спросил Хьюберт.

— Запомни мои слова, — ответил Мойст, твердо направляя Адору к далекому выходу.

Когда они ушли, Хьюберт понюхал свою ладонь и поежился.

— Милые они люди, правда ведь? — произнес он.

— Да, мафтер.

Хюберт поднял взгляд на сверкающие капающие трубы Хлюпера, честно отражающиеся в своих отливах и направляющие потоки денег по городу. Всего один удар может разнести мир. Это была ужасная ответственность.

К нему присоединился Игорь. Они стояли в тишине, нарушаемой только плеском коммерции.

— Что мне делать, Игорь? — спросил Хьюберт.

— В Фтарой Фтране у наф ефть пофловитфа, — сообщил Игорь.

— Есть что?

— Пофловитфа. Мы говорим: „Ефли не хочефь монфтра, не дергай рычаг“.

— Ты же не думаешь, что я сошел с ума, ведь нет, Игорь?

— Многие великие люди фитались бевумными, мифтер Хьюберт. Даже Доктора Ханфа Форворда навывали фумаффедфим. Но я фпрофу ваф: мог ли бевуметф фовдать револютфионный экфтрактор живых мовгов?

— А Хьюберт вполне… нормален? — поинтересовалась Адора Белль, когда они поднимались по мраморным ступеням к ужину.

— По меркам помешанных людей, которые не выходят на солнечный свет? — уточнил Мойст. — Довольно нормален, я бы сказал.

— Но он вел себя так, будто никогда раньше не видел женщину!

— Он просто не привык к вещам, к которым не прилагается руководство, — объяснил Мойст.

— Ха, — сказала Адора Белль. — Почему только с мужчинами такое случается?

Зарабатывает крохотную плату, работая на големов, подумал Мойст. Примиряется с надписями на стенах и разбитыми окнами из-за големов. Отправляется в глухую местность, спорит с могущественными людьми. Все ради големов. Но он ничего не сказал, потому что он читал руководство.

Они дошли до административного этажа. Адора Белль принюхалась.

— Чуешь? Ну разве это не прекрасно? — сказала она. — Разве это даже кролика не превратит в плотоядного?

— Овечья голова, — угрюмо отозвался Мойст.

— Только чтобы сделать отвар, — сказала Адора Белль. — Все мягкие студенистые кусочки вынимаются сначала. Не волнуйся. Тебя просто сбивает с толку старая шутка, вот и все.

— Какая старая шутка?

— Ой, да ладно! Мальчик приходит в лавку мясника и говорит: „Мама сказала, можно нам, пожалуйста, овечью голову, только оставьте глаза, потому что она, видать, у нас на всю неделю“. Ты не понял? „Видать“ используется в смысле „хватать“ и еще в смысле, ну „видеть“…

— Я просто думаю, что это немного нечестно по отношению к овце, вот и все.

— Интересно, — произнесла Адора Белль. — Ты ешь милые анонимные части животных, но думаешь, что другие куски есть нечестно? Ты считаешь, что голова отлетает с мыслью „Ну по крайней мере, он не съест меня?“ Строго говоря, чем больше животного мы съедаем, тем счастливей его вид, потому что нам не нужно будет убивать их так много.

Мойст толкнул двойные двери, и воздух вновь наполнился неправильностью.

Не было мистера Непоседы. Обычно он бы ждал в своем ящике для входящих, готовый одарить Мойста щедрым слюнявым приветствием. Но ящик был пуст.

И еще комната казалась больше, потому что Глэдис в ней тоже не было.

На полу лежал маленький голубой ошейник. В воздухе витал запах готовящейся еды.

Мойст бросился бегом по проходу на кухню, где у плиты торжественно стояла голем, смотря на дребезжащую крышку огромного котелка. Грязная пена стекала по нему и капала на плиту.

Заметив Мойста, Глэдис повернулась.

— Я Готовлю Ваш Ужин, Мистер Липовиг.

Темные исчадия ужаса запрыгали в свои параноидальные классики перед внутренним взором Мойста.

— Не могла бы ты, пожалуйста, опустить черпак и отойти от котла? — произнесла Адора Белль, неожиданно появившись около него.

— Я Готовлю Ужин Мистеру Липовигу, — сказала Глэдис с намеком на вызов. Бурлящие пузыри, как показалось Мойсту, стали больше.

— Да, и он выглядит почти готовым, — продолжила Адора Белль. — Так Что Я Бы Хотела Взглянуть На Него, Глэдис.

В ответ последовала тишина.

— Глэдис?

Одним движением голем передала ей черпак и отступила, полтонны живой глины двигалась легко и бесшумно, как дым.

Адора Белль осторожно подняла крышку и погрузила ковш в кипящую массу.

Что-то поскреблось о ботинок Мойста. Он посмотрел вниз в обеспокоенные рыбьи глаза мистера Непоседы.

Потом он вновь посмотрел на то, что поднималось из котла, и понял, что с тех пор, как он в последний раз вдыхал, прошло по крайней мере тридцать секунд.

Вошла, суетясь, Пегги.

— О, вот ты где, непослушный мальчик! — воскликнула она, подхватывая песика. — Нет, ну вы не поверите, спустился до самого ледника!

Она осмотрелась, смахивая с глаз волосы.

— Ох, Глэдис, я же сказала тебе поставить на холодильную плиту, когда начнет закипать!

Мойст поглядел на поднимающийся ковш, и в потоке облегчений боролись за право быть замеченными разные неуклюжие наблюдения.

Я на этой работе меньше недели. Человек, от которого все по-настоящему зависит, убежал с криками. Меня уличат, как преступника. Это овечья голова…

И — спасибо за заботу, Эймсбери — на ней были темные очки.