Альенде

В последние времена мой народ предавали с особой жестокостью. И вот в селитряных пустынях, в угольных шахтах, лежащих под дном океана, на грозных высотах, где прячется медь, которую нечеловеческими усилиями добывают руки моего народа, родилось освободительное движение, достигшее величественного размаха. Это движение сделало президентом Чили человека по имени Сальвадор Альенде, которому суждено было провести радикальные реформы, принять самые неотложные меры в защиту социальной справедливости и вырвать наши национальные богатства из лап иностранных хищников.

Всюду, где я бывал, в самых далеких странах люди с восхищением говорили о президенте Альенде, о плюрализме и демократичности нашего правительства. Здание Организации Объединенных Наций за всю свою историю не слышало такой овации, какую устроили чилийскому президенту представители стран всего мира. Ведь в Чили, наперекор огромным трудностям, строили подлинно справедливое общество, основой которого стали наш суверенитет, чувство национального достоинства, героизм наших лучших сынов. На нашей стороне, на стороне чилийской революции, были конституция и закон, демократия и надежды.

На другой стороне – чего только не было. Арлекины и полишинели, паяцы всех мастей, террористы с пистолетами и цепями, мнимые монахи, продажные офицеры. Все они вертелись в одной карусели злобствующей досады. Фашист Харпа шел рука об руку с молодчиками из «Патриа и либертад»,^[280] готовыми дух вышибить, проломить голову всем и каждому, лишь бы возродились прежние порядки в «большой асьенде» – так они именовали нашу родину. С ними, чтобы приукрасить всю эту братию, не расставался Гонсалес Видела, лихой танцор и банкир, чьи руки запачканы кровью. Этот мастер зажигательной румбы в свое время предал, танцуя, партию радикалов врагам народа. А теперь тем же врагам народа Фрей готов был продать партию демохристиан. Они плясали под дудку врагов чилийской революции, они станцевались даже с генералом Вио^[281] и стали соучастниками его преступлений. Они играли главные роли в спектакле и спешно запасались продовольствием, которое прятали, где только можно; шипами, чтобы протыкать автомобильные шины; дубинками и такими же патронами, какими в недалекие времена убивали людей в Икике, в Ранкине, в Сальвадоре, в Пуэрто-Монтт, в Хосе-Мария-Каро, в Фрутильяре, в Пуэнте-Альто и в стольких других местах Чили. Убийцы Эрнана Мэри^[282] плясали с теми, кто должен был защитить его память. Они плясали с лицемерной, деланной непринужденностью И сердились, оскорблялись, когда им припоминали «некоторые подробности».

В политической истории Чили мало революций и много стабильных, консервативных и весьма посредственных правительств. Много никчемных, бесталанных президентов и только два поистине великих – Бальмаседа^[283] и Альенде. Оба они выходцы из богатой буржуазии, которую в Чили называют аристократией. И тот и другой были глубоко принципиальными людьми, посвятившими свою жизнь одной цели – сделать родину, униженную посредственными, недалекими правителями, сильной и свободной.

У Бальмаседы и Альенде – схожие судьбы. Бальмаседу довели до самоубийства за то, что он не хотел отдать на откуп иностранным компаниям наши селитряные богатства. Альенде убили за то, что он национализировал другое богатство чилийских недр – медь. В обоих случаях олигархия организовала кровавые мятежи, в обоих случаях чилийские военные оказались в роли охотничьих собак. Английские компании во времена Бальмаседы и североамериканские при Альенде подготовили и финансировали выступления реакционной военщины.

В обоих случаях дома президентов были разграблены по указке наших достославных «аристократов». Все в доме Бальмаседы было изрублено топором. Дом Альенде – на то и прогресс – бомбили наши «герои летчики».

И все же эти два человека во многом отличались друг от друга. Бальмаседа владел ораторским даром. Будучи человеком сильного нрава, он больше склонялся к единоличной власти. Он всегда верил в высокое предназначение своей жизни, и ему повсюду виделись враги. Он настолько превосходил свою среду и настолько был одинок, что в конце концов замкнулся в самом себе. Народ, от которого он ждал помощи, еще не существовал как организованная сила. Президент был обречен на роль просвещенного мечтателя, и его мечты о величии остались мечтами. После смерти Бальмаседы алчные иностранные торгаши вкупе с чилийскими парламентариями завладели селитрой: иностранцам досталась селитра и селитряные концессии, а креольской буржуазии – выкуп. Тридцать сребреников – и все пошло по-старому. Кровь нескольких тысяч простых людей быстро высохла на полях былых сражений. И рабочие, которых нигде не эксплуатируют так беспощадно, как на севере Чили, снова приносили огромные барыши лондонскому Сити.

Альенде не был большим оратором. И как государственный деятель он держал совет по поводу всех своих начинаний. Он был убежденным демократом во всем, вплоть до мелочей. Ему суждено было руководить народом, чье политическое сознание было неизмеримо выше, чем во времена Бальмаседы. Он мог опереться на такую могущественную силу, как рабочий класс, который знал, от кого что ждать. Альенде был сторонником коллективного управления: не будучи выходцем из народа, он тем не менее – продукт борьбы народных масс против застоя и коррупции, порожденных господствующими классами. Именно по этой причине он сумел за такой короткий срок сделать много больше Бальмаседы. Его свершения играют наиважнейшую роль в истории Чили. Одна только национализация меди – титанически трудная задача. А уничтожение монополий и коренная аграрная реформа? А все остальные дела, которые были осуществлены в период его коллективного по форме и сути правления?

Вся деятельность Альенде, имеющая неоценимое значение для чилийской нации, привела в бешенство врагов освобождения Чили. Трагический символ этого кризиса – бомбардировка правительственного дворца. Невольно вспоминается блицкриг нацистской авиации, совершавшей налеты на беззащитные города Испании, Великобритании, России. То же преступление свершилось в Чили: чилийские пилоты спикировали на дворец, который в течение двух столетий был центром политической жизни страны.

Я пишу эти беглые строки – они войдут в мою книгу воспоминаний – три дня спустя после не поддающихся здравому смыслу событий, которые привели к гибели моего большого друга – президента Альенде. Его убийств старательно замалчивали, его похороны прошли без свидетелей, только вдове позволили пойти за гробом бессмертного президента. По версии, усиленно распространявшейся палачами, он был найден мертвым и, по всем признакам, якобы покончил жизнь самоубийством. Но зарубежная печать говорила совсем другое. Вслед за бомбардировкой в ход были пущены танки. Они «бесстрашно» вступили в бой против одного человека – против президента Чили Сальвадора Альенде, который ждал их в кабинете, объятом дымом и пламенем, наедине со своим великим сердцем.

Они не могли упустить такой блестящей возможности. Они знали, что он никогда не отречется от своего поста, и потому решили расстрелять его из автоматов. Тело президента было погребено тайно. В последний путь ого провожала только одна женщина, вобравшая в себя всю скорбь мира. Этот замечательный человек ушел из жизни изрешеченный, изуродованный пулями чилийской военщины, которая снова предала Чили.