Глава пятая

Я не способен думать без кофе, и на следующий день рано утром я стоял перед своим домом в синем костюме и зеленом галстуке и пил третью чашку, безуспешно пытаясь осознать то, что происходило накануне вечером с Президентом. От недосыпания у меня болела голова, и я стоял отупевший и слегка встревоженный. Только-только, торжествуя, распустились тюльпаны – красные как кровь. Несколько чистеньких пятиклассников пробежали мимо, спеша в «Беркли-Кэрролл», частную школу по соседству, обучение в которой стоило около десяти тысяч баксов в год. В нее пошла бы и моя дочь. Мне пришло в голову, что Президент намеренно привез меня в свой клуб. Но для чего? Чтобы продемонстрировать свою потенцию? Чтобы запугать? Мне придется предусматривать его попытки управлять мною. По улице шла троица бездомных. Один из них вез тележку, нагруженную жестяными банками, обрывками бумаги и кучей других вещей. Они знали расписание мусороуборочных машин и ходили за добычей, пока мусор еще не увезли. В доме зазвонил телефон.

– Кто эта женщина? – заорал Ахмед, когда я поднял трубку. – Нет! Я не хочу знать, нет времени на разговоры. Мне просто надо, чтобы ты немедленно приехал. Кто-то разнес к чертям мое здание! Мой бригадир позвонил мне две минуты назад и сказал, что дверь дома открыта...

– Подожди, подожди! А где Долорес и Мария? – прервал я его, ничего не понимая.

– Не знаю! Что-то случилось. Они могут быть здесь! Здание очень большое...

– Вы не можете их найти? Наступила пауза.

– Если есть проблема, мой друг, – проговорил Ахмед медленно, с угрозой в голосе, – то решать ее будешь ты, а не я.

– Подожди минуту, Ахмед...

– Просто приезжай как можно... – Он повесил трубку, оборвав самого себя.

Когда я приехал, Ахмед в переливающемся итальянском костюме яростно расхаживал перед домом, держа в руке женскую туфлю. Туфлю Долорес. Его рабочие стояли в стороне: было ясно, что работа не начиналась и что рабочие не смели обратиться к нему, когда он в такой ярости.

– Наконец-то! – прорычал он, и в эту секунду я понял, что дружбы, длившейся более пятнадцати лет, больше не существует, несмотря на то, что мы с Ахмедом носили друг друга на закорках во время выматывающих футбольных тренировок, которые придумывали для нас тренеры. Внезапно мы резко и навсегда стали друг для друга чужими.

Он схватил меня за воротник пиджака и отбросил к стене.

– Слушай, траханый ублюдок! Я только что обнаружил, что дверь моего здания была открыта ночью на пять часов! Любой траханый ублюдок мог украсть мое оборудование! У меня тут крутятся миллионы долларов, принадлежащих инвесторам! – Мне в лицо летели брызги слюны. – Если что-нибудь случилось, виноват будешь ты! Я не знаю, где эта баба и жива ли она. Но лучше бы ее в доме не было! Если она там лежит мертвая, то найдут ее тело не там. Ты это понял, Джек? Тебе ясно? – Он приблизил свое лицо к моему, и я разглядел тонкую паутину розовых вен в его глазах. – Так что сейчас мы с тобой немедленно займемся именно этим, и клал я на твои важные деловые совещания! Мы пойдем туда, наверх, и посмотрим, что случилось. Только ты и я.

И с этими словами он впихнул меня в железный проем, закрыл калитку и повернул ключ. Я оказался запертым. Он повернулся к своим людям:

– Санджей и Бокту, идите сюда.

Низкий смуглый переводчик с угольно-черными глазами и волосами, которого я уже видел, и еще один человек – тощий сутулый мужчина лет сорока с сосредоточенным выражением лица и с тревожными морщинами вокруг глаз – отделились от группы рабочих. Я смотрел на них из-за калитки.

– Нам нужно найти Долорес и Марию, – обеспокоенно воскликнул я. – Пошли!

Но парадом командовал Ахмед. Заставив Санджея переводить, судя по всему, с какого-то индийского диалекта, он стал допрашивать второго мужчину.

– Что случилось? – спросил он.

– Мистер Ахмед, Бокту говорит, что делал свое дело, каждый час обходил все этажи. Он вышел на улицу покурить и запер калитку, а какой-то мужчина подошел к нему и начал говорить... – Второй мужчина встревоженно перебил его, размахивая смуглыми высохшими руками. – И он говорит, что они перешли улицу, чтобы выпить стаканчик джина. Мужчина платил за выпивку...

Ахмед швырнул кусок доски в стену.

– Спроси его, почему бедняк пьет джин в баре, когда ему платят за то, чтобы охранять мое имущество!

Последовали какие-то настойчивые объяснения и уточнения, но тут сторож несколько утратил ход событий, потому что, по его словам, в следующий момент он уже лежал в соседнем переулке со связанными за спиной руками. Ключи у него пропали, а утренний грузовик с хлебом гудел ему в лучах рассвета, требуя освободить дорогу. Мужчина пролепетал еще что-то.

– Ему очень жаль, – объяснил Санджей. – Он дает слово...

– Ты скажешь ему, что он уволен и что я не заплачу ему за последнюю неделю, – немедленно заявил Ахмед, с отвращением взмахнув руками.

Переводчик передал его слова, и второй мужчина тут же упал к ногам Ахмеда и стал умолять его, в смертельном ужасе обхватив его колени. Он хватал горсти пыли и совал их себе в рот. Он плакал.

Я ощущал только ярость.

– Ахмед! – завопил я. – Нам нужно искать Долорес и Марию. Их могли ранить, их могли...

Санджей продолжал переводить Ахмеду с певучим индийским акцентом:

– Бокту говорит, что у него нет денег и что у него пять маленьких детей. Он умоляет вас сжалиться над ним. Он говорит, что не знал, что в здании мадам.

Ахмед освободил свои ноги из объятий сторожа.

– Ты скажешь ему, что его мольбы – позор для него как отца и мужчины.

– Вы – хозяин, – сказал Санджей, – но я думаю, что он слишком сильно наказан.

– Ты передашь ему мои слова, иначе тоже будешь уволен.

Санджей перевел, и Бокту, секунду поколебавшись, выпрямился и быстро зашагал прочь. Тем временем Ахмед открыл железную калитку, которая преграждала мне путь.

– Заприте за мной и не давайте никому войти или выйти, пока мы снова не вернемся, – приказал Ахмед рабочим. – Если приедет полиция, скажете им, что у вас нет ключа и что вы должны позвонить мне, чтобы я его привез. Потом вы позвоните мне домой, а меня там не будет, и вы скажете, что не знаете, что делать. Санджей, ты идешь с нами.

А потом, затащив меня в пыльный полумрак здания, он добавил:

– Это ты виноват, что мужчина остался без работы, Джек, а не я! У него не было ни одного плохого дежурства. Я увольняю его, потому что должен, это урок для остальных, но устроил это ты. – Мы нырнули в узкий коридор. Громадные чугунные трубы отопления шли по одной стороне, их асбестовая изоляция была порвана и растрепана, и опасные для здоровья волокна горками лежали на полу. – Ты знаешь, насколько большое у меня здание?

Ахмед возмущенно смотрел на меня.

– Какое это, к черту, имеет сейчас значение, Ахмед? – гневно ответил я. – Мы ищем...

– Нет, конечно, ты не знаешь, Джек. Ты ведь только перекладываешь у себя в кабинете гребаные бумажки! Такие, как ты, понятия не имеют о реальности. Это не один из твоих журналов с продажной женщиной на обложке. Это – девяносто пять тысяч квадратных футов, и мы осмотрим каждый, если понадобится. Ты не понимаешь, сколько мне пришлось работать. – Он уставился на меня, и на секунду его гнев испарился, и его лицо показалось мне усталым почти до изможденности. – У меня три японских банкира, и они ставят жесткие условия, соглашаются только на аннулируемый заклад. Они хотят перевести свои деньги обратно в Токио, купить землю, пока она там дешевая. Может, ищут более выгодные вложения. Мне каждую неделю приходится лизать им задницы. Вежливо так лизать. Мне нельзя терять время, нельзя терять деньги.

В конце коридора Ахмед открыл огромный распределительный щит и включил свет во всем доме. Мы обошли первый этаж, поспешно заглядывая под брезент, в недостроенные чуланы и вентиляционные ходы. По рассказу сторожа, нарушитель вошел в здание через заднюю дверь. Он наткнулся на меньшую из двух собак на площадке второго этажа, на внутренней пожарной лестнице. Ахмед решил, что ротвейлер просунул голову между стальными прутьями решетки, облаивая нарушителя. Поднимаясь по лестнице, нарушитель нанес собаке один или несколько ударов, работая руками, словно теннисист, производящий подачу. Рядом валялся кусок трубы, один конец которой был липким от крови. Собака упала, свесив лапы и нос с края лестницы. Капающая кровь собралась внизу небольшой липкой лужицей. Потускневшие глаза псины смотрели на меня, словно глаза химеры, как будто она просила прощения за то, что не помешала мужчине напасть на Долорес. Что это за человек, с ужасом думал я, который способен убить обученного ротвейлера?

– Это была отличная сторожевая собака и стоила не меньше тысячи долларов, – сказал Ахмед. – Так ты знаешь, кто этот человек? Человек, который хочет эту женщину? Он должен очень сильно ее хотеть, – уязвил он меня. – Все мои люди говорят, что она очень красивая. О да, она должна быть очень красивой. Отличная любовница. Мягкая, как масло, горячая, как... – Он повернулся ко мне и с горьким сарказмом спросил: – Ты хотя бы ее трахнул, а, Джек?

Он не стал дожидаться ответа. Следом за переводчиком мы взбегали на каждый этаж, поспешно проверяли все комнаты и ниши, метались мимо прожилок штукатурки на стенах и электрических проводов, вившихся по потолку. Мы не находили ничего – только распахнутые двери. Ахмед хватал меня за плечо, словно обезумевший учитель, требуя, чтобы я засвидетельствовал ущерб, нанесенный его драгоценному ремонту, но я вырывался и бежал дальше, зовя Долорес. Ответа не было. А потом, на верхнем этаже, ступени закончились, и я остановился перед рядом полукруглых десятифутовых окон с видом на север, на Вашингтон-сквер, на башни Центра международной торговли, всегда внушительные и великолепные. Все окна были разбиты.

– Ох, нет! – сказал у меня за спиной Ахмед. – Каждое по тысяче долларов!

А потом мы вбежали в пентхаус, где ночевали Мария и Долорес. Дверь была открыта, а стена рядом с ней была разрушена. В ней была дыра размером с тыкву, достаточно большая, чтобы сквозь нее мог протиснуться мужчина. Ковер был усеян белыми кусками отбитой штукатурки.

– Он не смог открыть гребаного замка «Медеко» и пробил стену, чтобы зайти! – сделал вывод Ахмед. – Пятьсот долларов ущерба от одной только дыры.

Мы открыли дверь. Я до тошноты боялся, что мы найдем труп. Женская щетка для волос валялась в центре комнаты рядом с парой розовых трусиков-бикини с обычными пятнами, вывернутых наизнанку. Где они? Я скользнул взглядом по матрасу, стоявшему в углу, телефону, немногочисленным мелочам. Десяток цветных карандашей – словно яркие палочки были рассыпаны по ковровому покрытию. Некоторые из них были сломаны, раздавлены ногами. А потом я увидел нечто, заставившее меня замереть: такая же наполовину заполненная банка воды, какую я видел в жалком гостиничном номере Долорес, бережно поставленная на перевернутую коробку. Я ничего не понимал.

– Квартира пуста, – сказал Ахмед, толкая меня перед собой.

И тут мы услышали оклик Санджея:

– Мистер Ax-мед! Мистер Ах-мед!

– Он на лестнице, которая ведет на крышу, – сообщил мне Ахмед.

Мы поспешно поднялись по лестнице на покрытую толем крышу, вынырнув под яркое утреннее небо. Ахмед подобрал женскую туфлю без каблука: она была парой той, которую он нашел чуть раньше на улице.

– Я не понимаю, – сказал я. – Где они?

Мы быстро осмотрели большую крышу. Рабочие Ахмеда уже начали отдирать дюжину слоев ветхого толя, потрескивающего под ногами, заменяя его новым прочным толем, который они закрепляли на месте горячим битумом. Среди больших металлических банок и рыхлых рулонов материала, кистей, лопаток для битума, рабочих рукавиц, лопат и канистр стоял огромный котел на колесах, густо облепленный дорожками засохшего битума.

– Вот! – воскликнул Санджей, демонстрируя нам, что огромный котел выпускает облачка сернистого дыма. – Большой котел немного горячий. Совсем немного! – возбужденно сказал он. – Смотрите, нет топлива, мистер Ахмед. Не осталось топлива. – Он указал на волнистую поверхность битума в котле. У меня задрожали пальцы. – Смотрите! Это мадам. Или ее дочь.

На маслянистой черной поверхности мы увидели волосы, густо вымазанные битумом.

– Вытаскивай ее! – приказал Ахмед.

Санджей тут же в ужасе отпрянул назад, словно его самого обвинили в преступлении.

– Нет! – возразил я, не желая видеть то, что таилось внутри. – Это должна сделать полиция.

– Вытаскивай ее! Санджей! Вытаскивай ее из битума! – завопил Ахмед. – Мы должны убрать ее из здания!

Тщедушный человек мотал головой, не помня себя от ужаса. Ахмед указал на меня.

– Ты это сделаешь! – сказал он. – Ты должен это сделать.

Санджей решился дотронуться пальцем до черной поверхности и тут же отдернул его.

– Битум слишком холодный, мистер Ахмед! – воскликнул Санджей. – Слишком холодный!

– Тогда тащи газ, Санджей.

Тот подбежал к краю крыши и свистнул, привлекая внимание тех, кто стоял внизу. Затем он спустил вдоль стены тяжелую веревку и набросил ее на блок. Ахмед возбужденно расхаживал по крыше, высматривая новые разрушения. Я смотрел на слипшиеся черные волосы на поверхности застывшего битума. Котел был достаточно большой, чтобы вместить женщину и ребенка.

Я не мог этого вынести.

– Ахмед, ты не можешь так делать! – закричал я на него. – Это неправильно!

Он подошел ко мне:

– Японские банкиры очень осторожные. У них в договоре много мелких пунктов. Если найдут тело, все доллары с моего счета вернутся в Токио. Они делают один звонок – и через десять минут...

– Есть! – раздался голос Санджея, и мы оба повернулись к нему.

Перебирая руками веревку, Санджей вытягивал баллон пропана. Он установил его под горелкой, повозился с вентилем, поднес спичку к тонкой трубке, еще немного подкрутил вентиль – и горелка вспыхнула. Голубое пламя горело с шумом. Я завороженно смотрел на этот процесс, но не мог его остановить. Битум быстро разогрелся, тусклая пленка на поверхности начала испускать спирали дыма, а потом растеклась глянцевой черной жидкостью. Масса жирных волос погрузилась в глубину котла.

– Ты вытащишь женщину? – спросил Ахмед, обращаясь ко мне.

– Нет. Я вызываю полицию. Не трогай ее.

Санджей смотрел на нас, переводя взгляд с одного на другого.

– Я не могу никого сюда пускать, нам надо работать.

– Это твоя проблема, Ахмед, – твердо заявил я. – Все должна делать полиция.

Я не собирался ему помогать, но и не был настолько глуп, чтобы ему мешать. Он это понял.

– Дерьмо! – заорал Ахмед, отталкивая меня. – Ладно!

И тут, прямо в костюме от Армани и кожаных ботинках, он гневно запрыгнул на устройство, балансируя на двухдюймовом краю котла. Он снял огромные золотые часы «Ролекс» и спрятал в брючный карман.

– Подай-ка мне это, – приказал он Санджею и надел толстые кожаные перчатки, доходившие почти до локтя.

Приготовившись, Ахмед осторожно присел на корточки, готовясь пустить в ход свои сильные ноги. А потом он запустил руки в вязкую черную массу и стал слепо шарить там, пока его пальцы не натолкнулись на что-то. Его брови недоуменно выгнулись. Он напряг руки и стал тащить, преодолевая густое сопротивление битума. А потом единым напряженным усилием Ахмед медленно выпрямил ноги и спину и вытащил из битума длинноногое туловище пропавшей немецкой овчарки. А потом он поднял в воздух всю собаку целиком: с нелепо свернутой набок головой, с залепленными битумом глазами и мертвой пастью, застывшей во влажной черной ухмылке.

Мы втроем несколько секунд потрясенно смотрели на находку.

– Смотри на это, Джек! Смотри на это! – завопил Ахмед яростно, безумно. Он кинул собаку, и она с отвратительным стуком упала на крышу. Ахмед спрыгнул с котла, протягивая липкие, почерневшие перчатки к моему горлу. – Смотри на меня, Джек! Изволь смотреть мне в глаза! Ты понятия не имеешь, с кем связался, так? Ни хрена не знаешь! – Черный битум обжигал мне кожу. Я увидел, что неожиданная тайна случившегося напугала его. – Эта женщина чего-то тебе не рассказала! Ты много чего не знаешь! Так?