Книга: Дневник рядового Марека (продолжение)




Дневник рядового Марека (продолжение).

4. The unforgiven. Не прощенный. (продолжение).

… «Фи – и – и – и…» - полетело. «Бабах!» - ахнуло. Тряхнуло, ослепило и потянуло гарью.

Вот она – мощь!

Вот он – апофеоз войны!

Современный, интеллектуальный, продуктивный.

В самом центре Европы. Между Россией и Польшей.

Трупы… трупы… трупы… трупы… трупы…

Накиданные на горку человеческие черепа. «Апофеоз войны» российского художника Верещагина (по-моему).

- Ты шо там карлюкаешь? – Хряк влез в мой бункер. В свой жопой не впихнулся. – Сочиняешь письмо любимой?

- Не – е – е… Мемуары пишу. Солдатские.

- Какие-такие?

- Окопные.

- Бабла решил срубить? На писательстве?

У них – тупых хряков, в отличие от нас – гнилых интеллигентов, своя логика на «все-про все» имеется. Устное народное творчество, - называется. Обязательно, чтобы выгода была, как правило – кто-то должен быть хороший, а кто-то – плохой (иначе непонятка), любовь – в виде обязаловки (опять же), основная составляющая – сельский патриотизм с итогом в виде женитьбы и, под завершение, - куча киндеров (с «киндер-сюрпризами» во рту). В виде бонуса – авто, дача с подсолнухами и любящая зятя теща. Все это «мечты тупого Хряка» именуется.

- Точно по нас гатят. Прицельно. Разворотят и в наступление рванут, - задрожал Хряк от испуга.

- И что?

- Сдаваться придется.

- Ошибаешься, - авторитетно успокоил молодого бойца, - с моего бункера подземным ходом минуем вражеское окружение и выйдем к реке. Там – вплавь.

Округлились глаза солдатские. Произнес удивленный:

- Рябого возьмем?

- А то!

Вылез Хряк из норки. Головой вперед. В каске.

Изничтожено все было.

Вместо оставленного на просушку солдатского белья местами висели лохмотья. Рваные. В дырках от осколков.

- Что там? – обратился скорее не к нему, а к нависшей над моей головой круглой хряковской заднице (с ножками).

Хряк вылез на белый свет.

Я – за ним.

Стали рядом.

Опустили руки.

Молчали.

На месте норы Рябого виднелась ямища в человеческий рост.

Прямое попадание «Града»?

Факт.

Нет Рябого?

Однозначно.

Хряк не мог успокоиться.

Нравился ему Рябой.

Своей прямой противоположностью его привлекал.

- Мою ямку также разворотило.

- Это ты правильно сказал – ямку, а не боевое укрытие бойца на случай массированного артобстрела.

- Че теперь?

- Будешь ты, мой дорогой Хряк, с этого момента квартироваться под раскуроченной танкеткой. Как только что прибывший «салага». Чем-то вроде погорельца теперь будешь.

Заморгал Хряк, не понимая.

Обиделся.

Стало ему очень тоскливо. Во-первых, - Рябого нет, во-вторых, - родная его норка, обустроенная, пригретая, с припрятанными съестными припасами и валютным жалованьем «приказала долго жить», в третьих… Как дальше счастливо жить толстому хохлу без «где-то заныканого» от коллег сала?

- Не горюй, - утешил сослуживца, - Рябой ночью в самоволку уполз. Так и не вернулся. Загулял.

Хряк улыбнулся. Полбеды его миновало.

- И еще, - дальше приводил в чувства все еще раздосадованного бедолагу, - недельку-другую поживешь со мной в укрытии, пока себе опять норку не выроешь. Пошли, - взял его за локоть, - подкрепимся у меня в кухонном отсеке трофейной тушенкой.

Долго упрашивать не пришлось - при слове или виде еды боец добровольческого батальона Хряк всегда был впереди других.

Вот она – солдатская романтика.

Вот они – окопные будни.

Где еще, как не на войне, или точнее (с привязкой к месту и ко времени) – как не в зоне украинской антитеррористической операции (официальное название) можно полностью испытать себя и осознать всю ценность человеческой любви и взаимопомощи?

Рябого не разорвало не куски.

Рябой был при сознании и в чувствах.

Хороший он был товарищ, никогда не нарушал присягу, всегда исполнял приказы, истинный патриот и гражданин – это я о Рябом. Не довелось. Прощального салюта и скупой солдатской слезы также не было. Не потому, что берегли дефицитные патроны и мы с Хряком – как единственные друзья-сослуживцы Рябого, никогда не плакали на похоронах. Нет. По другой причине. Более простой и приятной – боец Рябой был живой. Пока живой. Все еще наш боец.

Сидел напротив и «травил тюльку» (по мелкому) нам с Хряком. Разглагольствовал. К тому же не сам, а с какой-то расфуфыренной бело-фиолетовой шмарой.

Прервал его:

- Где твое боевое оружие?

Хряк не дал ему возможности оправдаться:

- Почему ты весь побитый?

Радовало, что Рябой не сбежал и нас не предал. Остальное – мелочи.

Там (на передовой) и тогда (под конец года) не то, что временами не исполняли приказы, а, бывало, что и старших офицеров направо-налево безнаказанно посылали куда подальше. АТО (антитеррористическая операция) – одним словом. Сдача территорий – двумя словами. Без военного положения, без объявления войны и без ставки верховного главнокомандующего.

С президентом, премьер-министром, министром обороны и руководителем Верховной Рады. С переизбранным депутатским корпусом.

Со мной, Рябым и Хряком. С нашими норками-укрытиями.

Частично поэтому для вас, таких-сяких («дорогих») гражданских умников, у нас и наставлена наша голая войсковая жоп - п – п – па.

- Целуйте! – это я.

- Чмокайте! – это Рябой.

- Облизывайте! – это Хряк.

На американского Обаму и немецкую Меркель не надейтесь – они из развитых обществ и сегодня счастливо доживают свое со своими, для нас далекими, проблемами. Пробуйте сами и своими силами.

Резюме:

- В нашу общевойсковую норку-укрытие мы вас не пустим. Места нет. Без виз в Евросоюз въезд не разрешат. Так что, гражданские пузатые хмыри и их кривоногие шмары, или самостоятельно («вкривь и вкось»), или – гаплык! Поможем ли вам? Конечно! Защитим ли вас? Не вопрос! При одном условии – платите нам во время и в полном объеме. Как вы – нам, так мы – вас.

Четверо нас в моем многокомнатном бетонированном блиндаже-укрытии оказалось – я, Хряк (мой заместитель), Рябой и его боевая подруга. Та самая, что теперь стала нашей общей.

- Нюська она, - Рябой ее представил, - с Мариуполя, как и я, проститутка она портовая.

За то, что спасла она из страшного плена нашего боевого побратима Рябого, стала она теперь досточтимой Анютой Федоровной. Нашей женщиной и поваром. Честь ей и хвала солдатская!

Wherever I May roam. Где бы я не скитался.

Потекла дальше наша боевая жизнь счастливо, полнокровно и за всеобщего благоденствия.

Анюта Федоровна кушать готовила.

Исполняла другие, чисто женские, природой и Господом предназначенные не то обязательства, не то потребности. Для кого как. Если, скажем, с удовольствием, то – потребности, но если без него, а просто так, то – обязательства. Мы втроем – я, Хряк и Рябой, всегда были облагодетельствованы удовольствием. Благодаря профессиональному умению Анюты Федоровны.

На счет нее – рядовой, повара и просто женщины, точно сказать не могу. Хряк и Рябой часто пробовали описать мне ее удовольствие. Врали, конечно же. Хвастуны! Бахвалы! Я же, если честно, всегда сомневался в искренности получаемого ею удовольствия.

Из ментовского подчинения перевели нас в общевойсковое (армейское).

- Ты уже не рядовой, - известил меня новый комбат, подполковник. – Ты – лейтенант, младший. Будешь получать в два раза больше чем Рябой и Хряк. За умение и профессиональные знания.

- Слава Украине!

- Героям слава!

Деньги – это хорошо. С ними ты – мужчина, без них – самец.

Звездочку офицерскую отдал Анюте Федоровне (за усердие и опять же (как у меня) – за умение и профессиональные знания), а деньги, с портретами наших дорогих президентов в буклях, все взял себе. Заныкал.

Построил, в своем бункере, весь личный состав и сообщил о нововведениях:

- Мы теперь не какие-то продажно-перепродажные менты из новообразованной героической национальной гвардии, мы – стопроцентное добровольческое войско. Старшая у нас Анюта Федоровна. У нее спереди на хлястике одна офицерская звездочка.

Их, подчиненных, согласие не требовалось. У них, подчиненных, никто и не спрашивал.

Из категории защитников Родины мы постепенно преобразовывались в защитников европейских ценностей и такой же – евроатлантической, демократии. Значительное увеличение денежного довольствия было не за горами. За год таких боев генерал планировал заработать на новенький «Порш», капитан – на более-менее скромный «Ниссан», я – на сверх дорогое «Феррари». Платившие нам барыги-умники не учитывали коэффициент смертности, а он гласил – смертность среди солдатского состава окопников самая высокая, итог – их накопления переходили в карман выживших. «Феррари» видели во сне пока еще (все еще) живущие Хряк и Рябой. Мне снилось введение безвизового режима и мои скитания где-то там, вдали, за горами, на теплой югославской Адриатике.

Слышите:

- Риби (рыба, сербск. яз.)!

Видите – «Монтенегрофиш». Вот он – я. Рядовой Марек. Там стою и приветливо машу вам рукой. Ловлю рыбу и ее же продаю. Как всегда – при делах. Как всегда – в бегах.

Безвизовый режим для пребывающего в януковско-путинском розыске – это благодать, снизошедшая с небес – «ищи-свищи и дуй в трубы» (пишите письма). В Россию – «зась!» (там меня также ищут), в Украине – война и нищета, Евросоюз и США – мечта каждого «героя-пораженца». Вроде меня.

Для фрау Меркель и мистера Обамы (лично):

- Или без виз заслужено сами приедем в гости, или - на очередной постой с путинцами.

Не угрожаю, а по-интеллигентному предупреждаю.

Даже Анюта Федоровна догадалась:

- Вот ты, Марек, - спросила как-то, - что ты, русскоязычный киевлянин, здесь делаешь? Почему не с той стороны?

Как вам – евроатлантистам, нас – русскоязычных хохлов, не понять?

Рябой не мог уняться:

- Анютка-старшая нам для садо и мазо?

Почесал ягодицу подозрительно.

- Она – садо, мы – мазо?

Не важно.

В Евросоюзе, куда мы все время с определенной целью (деньги) стремимся, такое официально не запрещают. Даже наоборот. Как и гомосексуализм.

За выдвижение женщины на руководящую должность, уж поверьте мне на слово, меня бы точно искренне благодарили и Меркель (женщина), и Обама (мужчина), и все их подчиненные да домочадцы (мужчины и женщины).

Чувствовал себя комфортно и с чувством выполненного долга.

Артобстрелы стали реже.

Двадцать девятый блокпост перестал вызывать тридцать второй. Так как тот, без поддержки и средств существования, оставил свои позиции и, по согласованию с командованием, перешел на другое место – чуть подальше.

Мы же углубились, утеплились и малость отъелись (особенно рядовой Хряк).

Наши герои-десантники стойко обороняли донецкий аэропорт. Враги прозвали их киборгами.

Нас – шахтерами. За наши норки-укрытия («шахты»).

Чем мы гордились.

Некоторые добровольцы из расформированного за мародерство батальона «Шахтерск» влились в наши опытные и сплоченные ряды.

Первый из пребывших всех посылал, поэтому – «пшел ты» к нему прилипло.

Второй – пробовавший умыкнуть из моего охраняемого бункера все наши запасы трофейной тушенки – получил еще более пафосное и значимое прозвище. Его место – под раскуроченной «Градами» танкеткой. Под присмотром и на привязи.

Офицеры были в окопной немилости.

Узнав, что я, из высокого чувства солдатской солидарности, отдал свою офицерскую звездочку Анюте Федоровне, меня стали уважать еще больше.

Благосклонность ко мне самой Анюты Федоровны была безграничной.

Самое вкусненькое – мне.

Самое сладкое – мне.

Женское тепло и созданный женщиной уют – прежде всего для меня.

- Бля буду, - шептал на ухо Рябой Хряку (тот – мне), - сопрет наша Нюська у Марека всю его казну.

Зависть нарастала.

В среде хохлов любят не успех, а наоборот – несчастье ближнего, его (ее) невезуху, болезнь и все сопредельное. Необходимо постоянно «бидкатысь» (жаловаться на отсутствие фарта). Тогда – сочувствие. Отсюда – почет, понимание, уважение.

Виноваты все – только не сами хохлы.

Вот он – отечественный быт.

Вот она – отечественная армия.

- Невезучий он, - с моей подачи начала Анюта Федоровна. Обо мне.

- Не фартовый, - поддакивал Хряк. Уплетая за обе щеки мою трофейную тушенку.

- Проблемный, - соглашался Рябой. Гладил добротный калашников. Выданный мной, взамен якобы кем-то у него украденный, то ли врагами развороченный после артобстрела (якобы).

Моя бедность, мои скитания и моя невезучесть вызывали у слушателей закономерное сочувствие.

- Зато другим возле него везет, - наш младший лейтенант Анюта крепила мой авторитет. Смотрела на свою новую офицерскую звездочку. Радовалась, что столько мужиков и все сразу ее любят (а там, глядишь, который на ней и женится).

- Может он еврей? – спрашивал шахтеровец «пшел ты».

Бойцы не поняли.

- Если делаешь добро еврею, помогаешь, сочувствуешь ему, то тебе везет. Угодно Богу такое.

- Да… да… - Хряк «бидкався» по теме, - я-то думаю - почему Украине не везет? Евреи эмигрировали.

- А Коломойский? Рабинович? Кернес?

- Эти стойкие, - пожимал плечами Хряк. – Наши. Преданные.

Играли в карты, «в тихушку» выпивали, готовили питание, стирали, мылись, обустраивались, отстреливались, несли боевое дежурство, глупо развлекались на досуге – наш быт не был разнообразным.

Ожидали наступления врага.

Сами могли только обороняться. После Иловайского котла наступать на Донецк и Луганск не решались.

- Фартит Путину, - соглашались.

- Феноменальная он личность.

- Нам бы такого.

- Он гебист в пятом поколении.

- Не то, что Меркель и Обама. О нашем Порошенко лучше вообще не вспоминать.

- Вот ты, Марек, - тут-то и тогда спросила меня Анюта Федоровна, - что ты – русскоязычный киевлянин, здесь делаешь? Почему не с той стороны?

«Фи – и – и – и – и…» - полетело. Резко. Грозно.

Не в подол спрашивавшей меня Анюты, а дальше, за лесок, - прямо в батальонную «кают-компанию». Офицерскую. Туда, где получасом ранее меня при всех коллегах-офицерах строил наш новый комбат.

Листики задрожали.

Птицы разлетелись.

Прямое попадание.

Бронированный «Когуар» подкинуло и отбросило на пять метров.

Крик. Ужасный крик. Вопль.

Укрепленная пятью накатами бревен бетонированная «кают-компания» частично выстояла.

Жаль комбата.

Хороший он был человек.

Хотя, если честно, то тошнотворный.

- Что? Зачем? Почему? – приставал.

Велел мне Анюту Федоровну разжаловать в рядовые.

- Ты шо, киевлянин, офонарел? Бабу, вчерашнюю проститутку, - в офицеры и свои командиры? Без согласования с начальством? За какие такие заслуги?

- Но нами – армейцами, командуют менты. Вчера – Гелетей. Сегодня – Полторак. Почему бы женщине и кухарке не заправлять нашим мужским составом?

Не слушал он меня.

Стойкий был. Беспрекословный.

Свое мнение и свою позицию всегда внедрял.

- Ройте «шахты», - приказал.

Смотрел прямо в глаза.

Бескомпромиссный.

Как и положено кадровому вояке. Солдату от Бога.

Так и не успел я оповестить Анюту Федоровну о коснувшейся ее женской дискриминации. Осталась она лейтенантом. Младшим. Нашим верховодом и самим близким (в прямом и расширенном понимании этого слова) командиром.

Сидела на всех из нас – мне, Рябом и Хряке, сверху.

Поочередно.

Еще и ноги свесила.

Толстый Хряк, конечно же (как ему положено), при этом крякал. Но, однако, не забывался, а четко и конкретно исполнял все Анюты-старшой приказания.

Мы с Рябым лишь сопели и молчали. С надлежащим усердием крепко (двумя руками, по бокам) держали на себе тяжелый солдатский крест. Старались не упустить. Он же – этот «крест», она же – эта ноша, вверх-вниз совалась спереди по нас, лежащих, да так и норовила соскочить.

- Шо не говори, а еврей ты – Марек, - доколупался рядовой «пшел ты».

Дальше:

- Чтобы не платить проститутке, то поставил ее на государственную службу и сделал командиром. Она и подпрыгивает. От удовольствия. Все деньги, при этом, себе оставил. Еще и своих собратьев – Рябого и Хряка, под ее начало положил.

Возражение имелось (перманентное):

- Рябой и Хряк также евреи?

Приумолк, обескураженный весом логики опытного бойца, доселе не нюхавший боевого пороха салага-новобранец.

- В «шахту» его! – коллективно решили.

- Иди. Рой. Углубляй. – Велела товарищ офицерша. Чтобы, мол, не возникал, недотепа, против устоявшегося мнения сплоченной солдатской массы.

Стали мы и дальше расширяться и углубляться.

И вглубь, и вширь.

Прямо-таки «шахту» заделали.

В натуре. Зуб даю на отсечение.

Соединили мою вчерашнюю нору-укрытие с пустеющими угледобывающими промыслами и по ним вышли не только во всю глубину вражеской территории, но и на места дислокации войск сопредельного государства.

Оказались в России.

В гостях у Владимира Путина.

Где бы я не скитался, но там – в подземелье у самих чертей, еще не был. Не довелось.

Dont tread on me. Не дави на меня.

Дальше можете не читать. На кой оно все вам нужно. Смотрите лучше свои «ужастики» да мыльные оперы-сериалы по телеку.

Мою солдафонскую браваду вряд ли поймут и сомнительно, что даже примут к сведению. Сытые и ухоженные граждане далеки от понимания моих проблем.



Во-первых – беглый и преследуемый (имеется решение суда о взятии меня под стражу).

Во-вторых – юрист-неудачник.

В-третьих – украинец.

В-четвертых – пишу правдиво (не только мое мнение), не прогибаюсь, заискивая, ни под немцев, европейцев, американцев США, ни под россиян.

В-пятых – простой рядовой солдат.

В-шестых – яркий пример не актуальной теперь традиционной ориентации, к тому же – белой славянской расы, даже не женщина.

Язык написания не мой родной (его даже в школе и университете не изучал).

Да и боевое окружение – «пянь – срань – рвань» (нищие, бомжи, уголовники, активисты «пятого сектора», хуторяне-призывники и пр.) желает собой (вожделеют сами себе) лучшего.

Кто, вообще, их всех вооружил?

Неужели страна все еще в таком плачевном состоянии, что не может снабдить кадровые боеспособные части и бросить их на передовую?

Если бы детально описал быт своего окопного окружения, его бескультурье, невежество, поножовщину, дезертирство, разгильдяйство, пьянство, разврат… то вы бы за голову взялись, а меня, по примеру досточтимого и мной очень уважаемого Исаака Бабеля (автор «Конармии»), сначала бы репрессировали (изъяв мой труд), а после – умертвили.

В связи с чем (и не только) – не портовая проститутка Нюська, а младший лейтенант Анюта Федоровна; не дважды судимый лабух (музыкант) Рябой, а стойкий рядовой Рябой; не постоянно что-то жующий туповатый Хряк, а мой коллега и сослуживец боец Хряк.

Мы вам, олухи гражданские, не какая-то там захудалая братва воровская, а полностью боеспособное воинское подразделение. Четко и качественно исполняющее свою задачу.

Мы вам, сытые тыловые нувориши, не пришли сюда по своей прихоти трахаться, пьянствовать и на досуге, от безделья, резаться в карты – нет; мы – вас, крыс тыловых, пришли защищать.

Как от врага, так и от самих себя (от своей глупости).

Понятно?

Не верите?

Доведу!

Вылазка в тыл врага началась под вечер. Командованию оставили в бункере записку, а сами – я, Рябой, Хряк, боец «пшел ты», отвязанный от танкетки мародер-шахтеровец и, в завершение, наш командир – уважаемая Анюта Федоровна, выдвинулись на самую, что ни есть передовую – в глубокую, многокилометровую шахту.

Зачем нам – доселе сплоченной и тесной боевой команде, такие бывшие мародеры как «пшел ты» и его коллега, вор наших трофейных тушенок? Отвечу – для грабежа вражеских банков. Так мы им сказали. Еще и пообещали, на случай неудачи, по десять банок тушенки и по три бутылки казенной водки.

Нас все – кто ни попади, постоянно в этом воровском государстве обманывают, так почему бы нам, при случае и по воинской необходимости, воров и мародеров не обмануть?

Традиционно.

Толково.

С обоюдной выгодой и без ощутимого вреда.

Построились. Выдвинулись. Пошли.

Гуськом.

«Без шороха и писка».

Слышите бравурный марш играет?

Это вы нас провожаете.

Слышите строевой шаг?

Это мы так четко маршируем.

Стройные, подтянутые, отмытые.

Вы нам цветами машите. Мы вам улыбаемся.

Идиллия?

После всех отечественных поражений, отступлений и неудач, вы хоть способны сию минуту поверить в нашу победу? Хоть маленькую, местную; даже – ничтожную (пускай), но – победу?

Наш моральный дух выше вашего и мы, в отличие от вас, твердо верим в удачный исход теперешних боевых действий нашего небольшого подразделения.

Шаг не чеканим.

Музыка не играет.

Вы – на своем холме бытия, мы – далеко снизу с заготовленными вам для поцелуя нашими голыми жоп - п - п - пами.

Порознь.

Даже не пытаясь понять друг друга.

Не вникая.

Не осознав.

В такую же схоластическую эпоху бравого главнокомандующего Лавра Корнилова тыл также чуточку недопонял и не осознал устремления окопных братушек-солдатушек.

История усугубляется.

Доллар растет, евро укрепляется, гривна падает.

Нашу победу мы вам обеспечим.

Вы ее не желаете.

Планы у вас другие.

«Десятый наш, десятый наш, ударный батальон!»

Таких, как мы, вы бросали и подставили под мощный огонь неприятеля. Заманивали в котлы. Предавали. Виновные не понесли наказания.

Хотите патриотизма и пафоса?

Мы идем защищать Родину.

Хотите реальности?

Доброволец на прозвище «пшел ты», на пару с коллегой-мародером, идут грабить вражеские банки.

Мы – остальные, где-то посередине, между напускным патриотизмом, пафосом и отъявленным мародерством.

По-простому. Скромненько.

Делаем свое дело.

Иначе не получается.

«Десятый наш, десятый наш, ударный батальон!»

Эмансипированный, воровской, отборный.

Хвалить мудрость Обамы, Меркель и всего Евросоюза?

Пожалуйста!

Хвалить Путина и современный путь развития России?

Пожалуйста!

Быть украинским ура-патриотом?

Сколько угодно!

Только прошу вас – проглотите, терпилы, и не удавитесь.

Нам платят россияне. За отстой.

Платят донецко-луганские. За постой.

За что, в таком случае, платят отечественные? За нашу покладистость под их хохлячество?

А евроатлантисты?

Тридцать второй блокпост оставил свою позицию также и по согласованию с нашими донецко-луганскими врагами. Тихо-мирно ушел.

- Не дави на меня, уважаемый господин президент, вместе со своей камарильей! Сам знаю, что мне здесь и сейчас делать. Не лыком шитый. Жизненный опыт и интуиция имеются.

Еще:

- Врага уважать надо (тем более побеждающего), а не постоянно делать с него и его президента круглых дураков. Понимать ход его мыслей необходимо. Сегодняшний враг завтра может стать союзником (от безысходности).

«Труля – ля – ля –ля…», - сам себе подыграю.

- Руку из задницы убрал! - рассвирепела впереди идущая офицерша.

«Труля – ля – ля –ля…»

Жизнь-то хороша.

Наличка имеется. Жрать дают. Хвалят-нахваливают. Звезду героя или орден Хмельницкого обещают (посмертно). Восстановят юристом в минздраве. Заплатят за пятилетний вынужденный прогул. Компенсируют. Реабилитируют. Дадут квартиру – в Киеве. Землю – под Киевом. Как моему воевавшему прадеду-комиссару. Как деду, его братьям и отцу-чернобыльцу.

Столько всего надавали, что «держи карман шире», чтобы уместилось.

«Труля – ля – ля –ля…»

- Убери руку с задницы, сказала!

Хрясь по моей руке. Аж взвизгнул!

- Это ты – Марек? Извини, любимый. Я-то думала, что это вонючий «пшел ты».

«Труля – ля – ля –ля…»

Очень весело.

Хотя темно, душно и страшновато.

- Нюсь, а Нюсь, ну, давай… - начал клеиться к офицерше рядовой «пшел ты», - …по-быстрячку…

- Я тебе что – собачка? Чтобы стоя и быстро?

- У меня к тебе любовь.

- У всех у вас – любовь. Чтобы бесплатно. На шару. Я – при исполнении. В должности… Разве что за тем поворотом, - смягчилась, - на привале. Поодаль.

Любим мы командиршу.

Очень и очень.

Многократно.

Всех она называла любимыми. Всем отвечала взаимностью и мечтала продвинуться по службе, сделать карьеру. Как все женщины. За редким исключением.

Опытная она.

С большим чувством такта, знанием человеческой специфики, ментальности, логистики… и прочего, такого же заумного да высокопарного.

Не зря же именно она – командир?

В ее-то семнадцатилетнем возрасте.

Годкам так к двадцати, уж точно станет капитаном или даже майором, а там, глядишь, кучерявое депутатство не за горами. Если с теперешнего, надкушенного россиянами, огрызка Украины еще меньший огрызок не останется. Без полноценного парламента и такого же – полноправного, кабинета министров. С другой стороны – выжить бы нашей барышне, в этих нечеловеческих, подземных, шахтных условиях.

Когда же, кстати, у нее критические дни начинаются?

Чего только с нашими дорогими да любимыми женщинами война не проделывает! После вырастают с них жопастые («сракатые», укр.яз.), пузатые, обрюзгшие домохозяйки. Тещи.

- Когда же привал? – все не успокаивался «пшел ты».

Его подельник-мародер влачился молча. Ход дела в уме прикидал. Видимо.

- Слышь, малохольный, - вызывающе рявкнул Рябому, «легок на помине», - а кто у нас на стреме?

Ну – ну…

- Срань мародерная, - принял вызов Рябой, - если ты меня – авторитетного вора с двумя ходками, будешь позорно обзывать, то я тебя – опущенного, здесь и сейчас замочу.

Мародер не сконфузился. Бровью даже не повел.

Не заморгал и рот не открыл.

Не стал как укопаный.

Дальше шел себе молча.

Мародерство не в почете в воровском мире – факт, но сам-то наш мародер был дядькой битым, не каким-то фраером заурядным – другой факт.

Зловеще щелкнул предохранитель калашникова.

- Заткнись, сука конченная, - в ответ подскочил мародер к щелкнувшей Анюте Федоровне.

- Пристрелю, - тыкнул ему в пузо своим взведенным «эс-ка-эс», - кончу бронебойным, кобальтовым, на вылет, через твой двойной бронежилет. По праву офицера, - добавил.

Успокоился ярый представитель воровского мира.

«Сел на дно».

Видимо слышал сколько я таких братков, только с другой стороны фронта, способен был за одну ночь навылет – через каски, нащелкать. Зарубок не ставил, но ствол все время был теплым.

Шли дальше.

В кромешной темноте, светя фонариками.

Молча.

О каждом бойце – будь он только «салагой» или видавшем виды «дедушкой», шла молва. Иногда слушающие рот разевали от удивления, бывало что смеялись, редко проклинали да матерились.

Говаривали, что мы с Юлой – друг и учитель воинский был у меня такой – вдвоем захватили целый вражеский блокпост. Убив, при этом, то ли десяток, то ли дюжину-другую, отборных российских десантников.

Врали. Преувеличивали.

Блокпост фактически захватил сам Юла. Мне только прикрывать его довелось. Стоя с «эс-ка-эс» сзади. Он вскочил в бункер (ставший впоследствии моей норой) и, стреляя с обеих рук по-македонски, положил четверых неудачников. Пятого, беспечно отошедшего с дозора в кусты, бесшумно пригвоздил ранее.

Их жилье стало нашим.

По праву.

Как и их тушенка, амуниция, водка и их право на жизнь.

Запамятовал указать – Юла был подполковником. Кадровым. Видавшим виды (с опытом боевых действий).

Погиб непростительно для кадровых столь высокого звания – подорвался на растяжке. Тогда их только начали устанавливать. «И на старуху бывает проруха».

При нем я был кем-то в должности скорострельного снайпера-бронебойщика. Для прикрытия.

Тогда и ума набрался.

Мое виденье войны – в общем, и этой заварушки – в частности, пришло мне от Юлы «Дзыги» укр.яз.).

По наследству.

Традиционно.

Мы с ним сошлись на почве общения только на украинском языке. С «западенскими» вставками – «гальба пыва едным тхем», «мэшты», «крават», «патэльня». На почве уважения и любви только своего, родного, - украинского. На неприятии русскоязычных и примитивных хохлов-«схиднякив».

Плохо это, хорошо – не знаю. Для кого - как и кому - зачем.

Юла же был таким.

Таскал он меня за собой, обучал разным воинским хитростям, наставлял. Слушал сам и любил когда его также слушали.

- Знаете чем винил «Металлики» югославского производства, ее двойной «черный альбом» девяносто первого года, отличается от такого же, но американского или немецкого?

- Почему, скажем, современные виниловые пластинки уступают старым?

Не знаете.

Затрудняетесь ответить.

- Какие колонки лучше «Элак» или «Кварт»? А усилители или, к примеру, вертушки?

То-то же и оно…

Юла бы с вами даже и не начинал разговора. Он – меломан. Рокер. Винильщик. Как и я. Он был, я – остался.

Знакомого, такого же фаната – с кучей ярких импортных виниловых пластинок, всех этих «Рейнбоу», «Квин», Сюзи Кватро, «Роллинг стоунз» и пр., Юла нашел в близлежащем городке.

Учителя английского языка местной школы.

Случайно нашел. В пустующем сельском магазине.

«Так, - мол, - и так», слово за слово, один раз к нему зашли, второй, послушали музыку, выпили красного винца (как же без этого), вот местный знаток западного рока и слил нам информацию о нашем трофейном бункере и близлежащих шахтах. Рассказал что, зачем и главное – для кого, еще и карту, разрисованную (контрабандистами дополненную) дал.

А вы говорили, что от знаний проку нет? Что все местечковые интеллигенты гнилые, бестолковые и смешные?

План возник у Юлы.

Выполнять его пришлось мне.

Вместе с моими боевыми побратимами – Рябым, Хряком, бойцом «пшел ты» (имени так и не узнал), его коллегой-мародером, из расформированного президентом батальона «Шахтерск», и под чутким руководством Анюты Федоровны.

Умелой и чувственной женщины.

Что она постоянно подтверждала и в будущем к этому всегда и везде стремилась.

Для ликбеза (ликвидации безграмотности):

- «Черный альбом» американской рок-группы «Металлика» югославского производства отличается от американского или немецкого чуть-чуть (незначительно) по качеству и существенно по цене. Он значительно дороже. Причина – такого государства как Югославия уже нет. Как и Советского Союза.

Сквозь невозможное.

Снег слепил глаза. Изначально.

После привыкли.

Закончив свой ночной марш-бросок и более-менее сносно миновав кордон и первые огневые точки донецко-луганских новороссийцев, вышли из подземелья на «белый свет» - на заснеженное ровное поле.

Спрятались в покинутом доме.

Там отсиживались.

Отдыхали.

Главное, что интересовало всех представителей воровского мира:

- Добытое в налете бабло делим поровну?

Мог возразить:

- За карту и идею мне – больше.

Смолчал. Согласился.

Не могли уняться воры-воришки. То им – не так, это – не так. Все думают, размышляют, «на умняке» ходят. Опять:

- Стало быть, мы теперь не вояки, а братва? Идем не на задание, а на дело?

- Погодь малость, - охладил пыл все того же ярого мародера-шахтеровца, - разберемся. У нас одно другому не мешает.

Хряк поднапрягся:

- Раз в форме, по заданию и с оружием – значит солдаты.

- Кто нам дал боевое задание? Она, что ли? – указав на Анюту Федоровну, ухмыльнулся шахтеровец.

Заехать бы ему по роже. И на цепь, на цепь, падлюку… возле танкетки, под ней… чтобы «Градами» шандарахнуло – не в него (коллега, как никак), а рядом, чтобы живой, но чтобы обоср…ся. «Он спер наши тушенки!», - кричал Хряк. «В расход!», - требовал Рябой. Решили – на цепь, под присмотр. Вот тебе – на, теперь этот ворюга имеет право голоса и, более того, - еще что-то выясняет.

- Смотрю я на тебя, боец-шахтеровец, - приблизился к нему, - и вижу только непонятное мне любопытство, жажду крысятничества и неуемное желание быть главным, - застал его врасплох. - Хочешь командовать? Ну, так командуй! Приказывай! Что и куда дальше?

На «бразды правления» вор наших трофейных тушенок не пристал. Понятно почему. Денег хотел побольше, ответственности – поменьше.

- Одного не могу понять, Марек, зачем ты этих гнид из «Шахтерска» взял с собой? «Пшел ты» еще куда не шло, а этот… - подошел, готовый на все, к нам Рябой.

Не дала уважаемый младший лейтенант Анюта Федоровна сцепиться в рукопашной добру (Рябой) и злу (боец-мародер). Не довелось. Остались мы без кровавого рукоприкладства.

- Так, горячие «финские парни», - велела, - по углам. Выяснение после. На досуге. В другом месте.

Говорила отрывисто. Четко. Ясно. Как и положено командиру.

Пришлось привстать и по-джентльменски поддержать даму:

- Мы на боевом задании, а посему весомое неповиновение приказу командира чревато расстрелом на месте.

Вобрал шахтеровец голову в плечи. Получить смерть из рук побратимов никто не хотел.

Для Рябого:

- Без шахтеровцев мы бы не справились. Наша ноша, - постучал ногой по близлежащему вещмешку-ранцу, - слишком тяжела.

Примирение на основании общей цели – победы над несметными вражескими полчищами, даже и не «витало в воздухе», тогда как возымело свое действие примирение на основании получения ощутимого барыша.

Все хотели «Феррари», отдых на Адриатике (мятежный Крым не устраивал) и видели себя в окружении смуглых девиц (Анюта Федоровна – в окружении смуглых мужиков). Грабануть банк на территории врага, прикрывшись формой и военным статусом, тогда казалось делом простым.

Отдохнули. Перекусили. Двинулись в путь.

Шли тяжело вооруженные, - у меня бронебойный карабин, у Рябого – пулемет, у Хряка – весомый запас трофейных тушенок, - двигались гуськом, по дороге, не прячась (кроме Рябого).

Были без распознавательных знаков.

До передовой было уже далековато, до бывшей украино-российской границы – также, а, посему, принять нас за украинских бойцов могли только хохмы ради.

Планировали за остаток дня и половину ночи дойти до следующей, обозначенной на карте, угледобывающей шахты-«копанки».

Неприятель не мог ее затопить.

Сделал это только с теми шахтами, из которых украинские спецотряды уже проникли или практически могли проникнуть на их территорию и уничтожить (или уничтожили) подвижные батареи. Будь-то орудия, танки или «Грады».

- А что – если? – интересовался Юла давным-давно в учителя-меломана.

- Нет!

- Может? – настаивал.

- Нет!

Даже рассмеялся ушлый педагог-меломан:

- Это как тот многокилометровый подземный туннель контрабандистов, с вагонетками и лифтами, на границе между Украиной и Словакией. Помните?



Хохотал все больше и больше (стекла тряслись):

- С украинской стороны он начинался с подворья районного прокурора, со Словацкой – со здания управителя.

Присев, ударил себя кулаками по коленках:

- Как? Не знаете? Его по телеканалах показывали. Неужели вы все это время воевали?

Юла был человеком серьезным.

Военным.

Шутить не любил.

Признавал все точное.

Мне же пришлось дать Анюте Федоровне личную гарантию и, в случае провала, возместить убытки всех выживших участников нашего боевого задания.

Риск был.

Обычный. Боевой.

Несли сверх нормы боекомплект, современную взрывчатку, продукты питания, даже деньги – пока еще иностранные для нас рубли, - из-за необходимости взяли с собой.

Каждый из нас в своей жизни уже прошел сквозь невозможное, раз выжил, жил и двигался, а новое невозможное никого из нас не пугало. Даже Хряка и бойца «пшел ты». Не говоря уже об Анюте Федоровне.

Ей было тяжело. Всю жизнь тяжело.

- Ты плохая девчонка!

- Ты плохая девчонка!

- Ты плохая девчонка!

- Ты плохая девчонка! – О ней, годами, практически со дня ее рождения, твердили все ее воспитатели и руководители.

- Давалка! – вердикт уличной шпаны.

После чего ее девичью невинность выставили старшим корешам.

- Честная давалка! – решили, в следствии постоянного получения от нее прибыли.

В советское время фильм «Маленькая Вера» снимали в городе ее детства. Их житие-бытие и их характеры.

Фильм нашумевший.

Там главный герой, парнишка упакованных родителей, вопрошал:

- Вера, а почему твои родители такие тупые?

Закончилось мордобоем да поножовщиной.

В лучшую сторону с той поры ничего не изменилось.

За окном ее города все та же, но уже не советская, а постсоветская, нищета, тот же мордобой и та же поножовщина.

Главное – тупость. Следствие – война (постфактум).

Никто и никогда Нюську-Анюту, будь она школьницей или проституткой, не называл по имени и отчеству. Впервые мы и у нас.

Приласкали. Поставили на довольствие. Вооружили. Назвали бойцом-патриотом. Больше того, так со временем, за выслугу, – младшим лейтенантом и командиром.

Смешно?

Тогда смейтесь с меня. Ничем не лучше ее.

Смейтесь с Рябого и Хряка.

Они такие же – проблемные (легко сказать), как и она.

Смейтесь с бойца «пшел ты» и солдата-мародера (шахтеровца).

Не будете же вы – ухоженные, укомплектованные, самодовольные – смеяться с себя?

Отличие между нами существенное – мы вас защищаем, вы нас – нет.

Все, что на мне, даже «эс-ка-эс» и дорогущие бронебойные патроны с кобальтовыми наконечниками – это мое, личное: или трофейное, добытое в бою, или мной купленное.

Также и на всех остальных.

Себя к наддающим нам помощь волонтерам-патриотам не клейте – они исключение, вы же – система.

- Заковыристое у тебя ружьишко, боец Марек, - еще учитель-меломан приметил.

- Оно именное, - разъяснил ему Юла, - подаренное старым капитаном-снайпером, ставшим сразу боевым полковником.

Не добавил, какой армии полковником.

Не уточнил, кем мне приходился тот, сразу ставший полковником, капитан.

Анюту Федоровну укомплектовали в мужскую форму из трофейных запасов.

На последнем нашем привале стояла – молодая, красивая, любимая - и о чем-то, жестикулируя, шепталась с рядовым Хряком. В итоге:

- Марек, - подошла ко мне, - мы поняли твой план. Раскусили истинную цель всего нашего задания.

Вот так - «непонятка так непонятка» (загадка). Командир вела за собой боевое подразделение и не знала куда.

Опешил.

Эта армия, эта страна и эти люди, они же – мои коллеги и побратимы по оружию, были полны сюрпризов.

- Ну и? – спросил товарища офицера.

Ведь ей перед походом докладывал цель, средства, маршрут и в деталях, конкретней некуда, все описал.

Уж эти женщины! Творят везде и постоянно свое «Доверяй, но проверяй!», - и по женской линии, и по командирской.

Приблизила свой рот к моему уху:

- Ты хочешь, чтобы мы на территории России подложили нашу взрывчатку под их ракетные комплексы, комендатуры, прочие стратегические объекты и в одночасье – по мобилке – все это подорвали.

Так и сказала: «стратегические объекты» и именно – «по мобилке».

В смекалке ей и Хряку не откажешь.

«Прояви смекалку!» - основное кредо бойца-исполнителя, вот они и «смекнули».

Чуть меня с ног не сбили. От неожиданности.

Едва устоял.

«Бубух!» - развел руками, имитируя взрыв – сначала вверх, после в стороны и вниз. «Бабах!» - повторил.

Для большей выразительности округлил глаза.

- Кто отдаст нам такой приказ? – прошептал. – Кто решится? Им, - указал пальцем себе за спину, в направлении Киева, - победа не нужна. Они не знают, что с ней делать. Не готовы побеждать. Они, - еще раз указал, - даже в свою частичную победу – возвращение Донецка, Луганска или Крыма, не верят. Только пятятся, отстреливаются и не сегодня, так завтра упадут Путину к ногам. Как к победителю.

«Бабах», - абсурд.

«Бубух», - анахронизм.

Таких слов, как абсурд и анахронизм, она, скорее всего не знала. Не смотря на свое офицерство и профессиональный опыт.

Упростил:

- Побеждать не имеем права. В то время, как наше руководство ездит по миру с протянутой рукой, плачется («бидкается»), ты думаешь, что я, как олух царя небесного, подлезу под важные российские военные объекты стратегического назначения и многие из них взорву?

- Ты же можешь? – посмотрела мне прямо в глаза.

- Конечно! – обнадежил. – И не я лично, а мы, наша боевая команда, можем. Вопрос в том – зачем?

Дальше ей разрисовал, что за этим со стороны России последует, с которой, кстати, в состоянии войны не пребывали и что останется от Украины и близлежащих более мелких стран типа Литвы, Латвии, Эстонии, Польши, Венгрии… (сателлитов Советского Союза) да и самого НАТО.

Опешила.

Уже она едва устояла на ногах.

- Нет, - вместе порешили, - такого мы делать не будем. К взятию Кремля наша политическая элита не готова.

Условились.

Это ж надо, что все, с позволения сказать, «униженные и оскорбленные» нашего боевого общества – воры, бомжи, проститутки, мародеры, мошенники, алкоголики… и прочие характерные представители низов; короче – нищие и обездоленные, готовы жертвовать собой до победного конца (пускай даже и за деньги), а наша верхушка общества и само общество только глазками моргает да убегает от ответа.

Раз – нет.

Тогда – зачем все это?

В очередной раз о наставленной для поцелуев солдатской жоп – п – п – пе упоминать не буду. Срать хотел на всех гнилых, трусливых, бесперспективных и обманщиков. Как и вы (надеюсь) – все читающие, заодно со мной.

Для нас пройти сквозь ваше гнилое, трусливое, трижды лживое сегодняшнее очковтирательство (ваше типично хохляцкое мировосприятие) – это пройти сквозь невозможное.

Вы – наш фатум.

Вы – наша погибель.

Другой вопрос, не менее важный, «вопрос на засыпку» - почему так случилось? Адресован Меркель, Обаме и прочим евроатлантистам, официально гарантировавшим своим сверхдержавием наш безъядерный статус. «Мы – самая лучшая нация мира… Мы сегодня единственная сверхдержава» (Барак Обама, 2014год).

Очки их интеллигентности мешают разрешиться правдивым ответом.

Замешкались.

«Ай, да Путин! Ай, да чертов сын! Ай, да молодец!.. Ковинька ему в задницу!».

- Идем дальше, - скомандовала наша офицерша. – Походная труба зовет!

Трудная дорога в никуда?

Не только сугубо личное:

Пятеро, убитые Юлой за блокпост, не были российскими десантниками, а так – мелочевка. Шушера. Десантура, тем более российская, так просто бы не полегла.

Знаю. Видел.

Все мои мужские предки, по обеим (отцовской и материнской) линиям были офицерами российской и советской армии. Без исключения. Или запаса, или кадровыми. Служили исправно и с честью. Кто где – и у «красных», и у «белых», позже – в Красной и Советской армии. Предателей не было. Как семейную реликвию храним перстень от самого главнокомандующего Лавра Георгиевича Корнилова. С надписью. Более-менее аналогичной, что на золотых часах «Победа» от маршала Жукова.

Так что, мои дорогие упитанные тыловички, большинству из вас я не ровня.

Чем горжусь.

Наравне с Анютой Федоровной.

Она – проститутка, я – беглый, но мы оба – ваши защитники.

«Десятый наш, десятый наш, ударный батальон».

Добро к нам пожаловать. Вакантные места имеются. Не обязательно менеджерами, программистами и прочей канцелярской братией. Можно и рядовыми. Добровольцами.

Вернемся с нашего боевого задания, так всех вас – не только пузатых, не обязательно обрюзгших, не точно жопастых, вместе с вашими не исключительно разросшимися девицами, запишем в наши окопные ряды. Дадим по калашникову (старому и ржавому), как вы нам, по рожку отсыревших патронов и на босу ногу, как вы нас, выставим зимой под обстрел «Градов».

- Мет – а – а – а – аллика! – закричите с испуга.

Обосравшись. Обосцавшись.

Забрызгав своими рвотными массами ноги соседей.

Шасть в «шахту»-норку.

Не бойтесь – она теперь глубокая, вместительная, душная, темная; с газком метаном в тупиковых выработках.

Сдаваться врагу не советую.

Он сам вас найдет.

Даст гражданство.

Заделает своими очередными лохами (простаками-терпилами).

Поставит под ружье.

Вам же – большинству из примитивных хохлов, фактически все равно по чьей указке и какими флажками махать – украинскими, российскими, донецко-луганскими, крымскими; для вас – постоянных потребителей постсоветской кич-масс-культуры (попсы, мультиков, ужастиков, мыльников), чем активнее у границ донецко-луганские новороссийцы и путинцы создают движняк, тем больше в обиход украинской среды внедряется подобострастная русская речь.

По примеру Киева.

Лапшу на уши – о себе, своей желанной евроинтеграции и европейскости, о своем патриотизме – можете вешать евроатлантистам (по примеру В.Януковича). Мне же – вчерашнему министерскому юристу, позже – пребывающему в бегах, сегодня – доблестному рядовому-добровольцу, «лапшить», прошу вас, не надо.

Рассмеюсь.

Ни при каких обстоятельствах верить не буду.

Обещал хвалить Барака Обаму и Ангелу Меркель?

- За содействия их евроатлантических фондов, грандов, банковских счетов и всего прочего, аналогичного, отлично, скажу вам, организовалось в Киеве последнее (второе) противостояние на Майдане. Не первое – бескровная «помаранчевая революция» времен В.Ющенко, а уже именно второе – революция чести и доблести («гидности» укр.яз.) времен Петра Порошенко.

Обещал хвалить Владимира Владимировича Путина?

- Эффектно он вывез из Украины В.Януковича, обустроился в Крыму и как бы (прямых доказательств пока нет) содействовал катавасии в Донецке и Луганске. Стопроцентно воспользовался утечкой информации о намечаемом в Киеве противостоянии на Майдане. Повернул весь ход мировых событий в свою сторону. Поднял свой личный рейтинг и заставил весь мир заинтересоваться своей персоной.

Забыл положительно упомянуть отечественный ура-патриотизм?

- Все у них, то есть у нас (в теперешней моей стране), - героическое. Если не сегодня, то уж точно – завтра, если нет, то, что же, стопроцентно – в будущем (когда-то, под руководством кого-то, с кем-то). Не иначе.

Повторюсь:

Пройти для меня и таких как я, сквозь невозможное – это не наш теперешний марш-бросок в тыл врага. Нет. Пройти сквозь невозможное – это пройти сквозь вас.

Не замаравшись.

С честью.

Не запятнавшись вашим позором.

Битвы олигархов-неоимпериалистов сделали из Украины огрызок. Надкушенный. Без Крыма, Донецка и Луганска. Опустили «ниже плинтуса» и страну, и народ.

Вернуть потерянное не сможете.

Нет у вас веры в победу.

Боитесь победы.

Не знаете, как ее организовать и что с ней (если получится) дальше делать.

Вот оно – невозможное.

Вот он – фатум хохлячества. Тавро.

Должны пройти сквозь невозможное и выстрадать победу. Иначе – крах.

Независимо от того, будет ли НАТО и будут ли США оказывать нам военную помощь или нет.

Если побеждаете не вы, то побеждают вас.

Сегодня вы уже нам – добровольцам, призывникам, служивым кадровых спецчастей, вообще перестали помогать. Поутих ваш пыл. Свернулись программы. Вчерашний сиюминутный ура-патриотизм, - с маханием флажками, дефиле в вышиванках, сбором помощи, - снизошел на нет.

Вы еще не стали другими.

Вы остались сами собой.

Мы – там, где мы. Вы – там, где вы.

По разные стороны одной упряжи.

Если не преобразуетесь, не поверите в свою победу (не вольетесь, не поддержите), то сам, лично, пройду сквозь вас, - как пуля сквозь рыхлое масло, - гордо, свысока плюну на вас и… нет, не предам, не стану – как многие – по другую сторону баррикады, а просто остаточно утвержусь в своем другом гражданстве.

Обрету новую Родину.

Старую покину.

Начну новую жизнь.

Самостоятельно.

Без вас.

Вы пробуете приютиться в мощном Евросоюзе и сильном НАТО, чтобы переложить на их плечи свои не решаемые проблемы. Свое невозможное.

Жить с вами да еще под одной крышей в «опущенном ниже плинтуса» государстве-огрызке мочи уже нет. Увольте! Стыдно!

- Целуйте в задницу!

Сегодня – в крепкую, солдатскую, патриотическую!

Завтра – в эмигрантскую (возможно), евроатлантическую!

Завершающие части – 5 разделов, объемом 35 страниц,

будут обнародованы после (если вас заинтересует).

01.12. 2014года

Остальное не важно.

От волка к человеку.

Бог, потерпевший неудачу.

Мой бедный друг.

Внутреняя борьба.

«Metallica» (1991)

Джеймс Хетфилд – вокал.

Кирк Хэммет – соло-гитара.

Джейсон Ньюстед – бас-гитара.

Ларс Ульрих – ударные.

Майкл Кеймен – оркестр аранжировки «N. else Matters».

Автор ищет издательство с переводчиками.

Тел. представителя в Киеве – 068-381-92-06.

Все разделы текста по названиям песен и их смыслу из «черного альбома» «Металлики» (1991год). Шедевру, ставшему уникально, непревзойденно сверх платиновым.


на главную | Дневник рядового Марека (продолжение) | настройки

Текст книги загружен, загружаются изображения
Всего проголосовало: 4954
Средний рейтинг 4.9 из 5



Оцените эту книгу