0

Трактора подходят к полевому стану под вечер. Поднятые плуги сияют зеркалами лемехов, и кровь заката стекает с них, словно механизаторы пахали не приволжскую степь, а спину ершовской чудоюдо рыбыкита.

Уставшие за день парни выбираются из кабин, разминая затекшие ноги. Бригадир Витька Лопатин по прозвищу Лопата тяжело шагает к широкому обеденному столу, но повариха Раечка, рыженькая проворная девица в пестрой косынке, машет на него веснушчатыми руками:

– А ну кыш! Вона бочка с водой. Сперва умойся!

Следом за бригадиром к бочке бредут четверо механизаторов. Братьяблизнецы Полторанины, носатый Гришка Варчук и самый молодой в бригаде парень Михаил, за круглую, лобастую голову прозванный в селе Бычком, шумно плещутся, смывая степную пыль.

Пахать целину – работа трудная, но механизаторы довольны. Они закончили клин. Завтра в селе будет праздник.

Рая разливает по мискам наваристый борщ. Парни едят молча, лишь изредка слышны короткие просьбы передать хлеб, соль или перец. На выскобленных добела досках стола появляется пятилитровый артельный чайник. Лопата закуривает «Казбек», Варчук отрывает от газеты «Социалистическая индустрия» полоску бумаги и скручивает «козью ногу», набивает ее самосадом. Над полевым станом плывет табачный дым. Он смешивается со сладковатым запахом солярки, с костровой гарью, с горьковатыми ароматами полыни и донника.

– Хорошо! – констатирует Лопата. Братья Полторанины дружно кивают ушастыми головами. Гришка Варчук сквозь кашель – самосад у него ядреный, как купорос – хрипит:

– А че хорошего? Наломались, как Стаханов, мать его…

Характер у Гришки трудный. Он вечно всем недоволен, всегда лезет спорить и спорит до упора, даже если не прав. Плюс к тому язык Гришкин ядовит, словно денатурат. Через свой язык не раз бывал Гришка бит и своими, и чужими, но нрава не поменял, так и живя козломбодуном.

– Да кончай… – лениво почесывая живот под засаленной тельняшкой, благодушно тянет Лопата. – Седня аж до Лошадиной гривы дошли. Все, шабаш. Завтра к обеду в село вернемся. Хорошо!

– А Хазарью балку че, кинем? – вклинивается в разговор Мишка Бычок. – Там же всего на полночи работы!

Темнеет. В степи стихает пересвист сусликов. В восточной стороне неба проклевываются первые звезды. С курганов тянет прохладой. Рая включает лампочку, и все вокруг заливает желтоватый электрический свет. Лампочка питается от автомобильного аккумулятора. Повариха гремит котлами, прислушиваясь к разговору механизаторов.

– На хрена нам твоя балка? – затушив сигарету, сонно спрашивает у Бычка бригадир. – Мы план сделали? Сделали. А широко шагать будем – штаны порвем.

– Степаныч премию за Хазарью балку обещал, отрез швиетовый, – гнет свое Бычок.

– На хрена тебе премия? – так же лениво интересуется Лопата. – Ты ж один. Че, зарплаты мало?

– А я, может, жениться хочу, – бухает Мишка.

Рая перестает звенеть посудой. Варчук выкидывает «козью ногу» и визгливо смеется:

– Жааних! Сопли утри!

Но Мишка его не слушает. Он обращается к бригадиру:

– Так вы балку пахать не станете?

– Ну…

– Тогда я сам. Один. Лады?

– Ну…

– Но, чур, уговор – премию всю мне!

– Вот ты ж хапуга! – изумляется Лопата. – Надорвешься же! Там земля сухая…

– Трактор – он железный, – уверенно заявляет Бычок. – Сдюжим.

Братья Полторанины переглядываются. Они – молчуны, но парни работящие, упорные.

– Может, и мы тоже… – робко спрашивает Андрей. От Сергея он отличается только родинкой на левой щеке.

Отсмеявшийся Гришка Варчук осаживает близнецов:

– Охренели? Бычкуто че, он холостой. А у вас жены, дети. На кой ляд вы им сдались полумертвые?

– Почему полумертвые? – недоуменно таращат глаза на Гришку братья.

– Так это ж Хазарья балка, – мрачно хмыкает Варчук. – Дурное место…

Из ночной степи вдруг доносится далекое конское ржание. Все вздрагивают.

– Откуда тут лошадь? – Полторанины начинают вертеть головами, как будто пытаясь разглядеть в темноте невесть как оказавшуюся в этом глухом уголке Приволжья скотину.

– Может, по старой цыганской дороге кто едет, – неуверенно отвечает бригадир и, чтобы переменить тему, толкает в плечо Варчука: – А че ты там про дурное место нес?

– Ниче я не нес, – задирает острый подбородок Гришка. – Мне дед рассказывал, когда еще не помер. Пахали уж раз Хазарью балку, в двадцатые годы, ну, после революции. Двое мужиков на тракторе «Форзонпутиловец». А там могила древняя, хазарская. От того и балка так прозывается.

– Че за хазары такие?

– Ну, училка по истории рассказывала, что раньше тут жили везде хазары. И все им дань платили. А еще они набеги делали и пленников брали. Религия у хазар была эта… иудская. Не, иудейская.

– Жидовская, что ли? – Лопата допивает остывший чай и со стуком опускает кружку на стол. – Так и говори.

– А мне по хрену – хоть жидовская, хоть каковская, – сразу крысится Гришка. – Не хошь слушать…

Бригадир поднимает руки, показывая, что сдается:

– Ладно, ладно. Ну и че там хазары?

– Ниче! – остывая, бурчит Варчук. – Пришел древнерусский князь Святослав и натянул этим хазарам глаза на жопу.

– О, вот это правильно! – хором обрадовались братья Полторанины. – Русские всегда так.

– А про могилу? – напоминает о себе Бычок.

Гришка пожал плечами.

– Да нечего рассказыватьто. Пахали мужики, пахали – да и сгинули. Только трактор нашли. Все, привет, пишите письма мелким почерком.

После его слов за столом воцаряется тишина. Становится слышно, как потрескивают, остывая, дизеля тракторов да бьется о стекло лампочки всякая крылатая мелочь вроде мотыльков и ночных бабочек.

– Чего – «привет»? – дрогнувшим голосом спрашивает у Гришки Андрей Полторанин. – Че с ними сделалосьто?

Бычок поднимается, идет в сторону тракторов.

– Ты куда? – кричит ему в спину Сергей Полторанин.

– Отлить.

Варчук не спешит отвечать. От души, со вкусом, зевнув, он поднимается, потягивается и наконец говорит:

– Умруны заели. Насмерть! А еще говорят, если умрун человека кусанет, то и человек сам умруном заделается. Они, умруны то исть, и под землей могут ходить. Вылезают из могилы – и прут, как кроты. А все это от древнего хазарского колдовства. Ну все, мужики, я спать.

– Тьфу, балабол, мать твою! – ругается бригадир. – Навел тоску… «Умруны, заели, кусанет». Мятеж тогда в наших краях был, кулацкий. «Черный орел». Вот эти кулаки тех мужиков и убили. Такие дела. Ладно, потрепались – и харе. Айда тоже придавим на массу, уже полдвенадцатого, а то завтра в пять вставать.

Парни поднимаются с лавок. Ночуют механизаторы в дощатом вагончике, а Рая – в фанерном пристрое, там же, где хранятся продукты.

– Ой, чейто! – испуганно вскрикивает ктото из близнецов, указывая рукой на ближайший курган. – Стоит ктото!

– Где? Точно, стоит… – бригадир хмурится. Рая вспархивает на скамейку, поворачивает лампочку и направляет ее в степь. Желтая дорожка света бежит по серебристым гривкам ковылей – и выхватывает из темноты низкий человекообразный силуэт.

– Ууу!! Умруны идут! – замогильным голосом воет изза вагончика Варчук. Рая отчаянно визжит, зажмурив глаза.

– Мудило! – почти ласково сообщает Гришке бригадир и поворачивается к остальным: – Баба это каменная. Всегда тут была, сколько себя помню. Охренели мы совсем с этой пахотой. Все, спать! Кому сказал? Щас дрыном загонять начну!

Парни идут в вагончик.

– Мииша… – тихо зовет Рая Бычка. – Мне одной страшно…

– Не боись. Я тебя на замок снаружи запру, – отвечает ей парень. Девушка вздыхает и покорно идет в свою фанерную пристройку. Михаил гасит лампочку, и ночная тьма охватывает стан. Он заводит трактор и гонит машину в сторону Хазарьей балки. Ночная пахота – работа не для всякого, но Бычок в себе уверен. Скоро, совсем скоро сыграют они с Раей свадьбу…