на главную   |   А-Я   |   A-Z   |   меню


Глава 5

Любимец Марса

(1 мая 1568 – 16 октября 1569)

Мы всегда воспеваем Генриха…

Любимца Марса и молодости…

Куплет тех времен

Франция стремительно сползала к хаосу. Вдохновленные арестом Марии Стюарт, которую Елизавета Английская содержала под стражей без всяких на то оснований, протестанты разгромили церковь в Блуа и осквернили алтарь. Ла-Рошель практически становится вольным городом, где находят прибежище пираты со всего мира. Ответом католиков были ежедневные убийства.

Встревоженная Екатерина созывает Королевский совет, но присутствовать на нем, к сожалению, не может из-за схваченной накануне простуды.

Совет собрался 1 мая 1568 года. Это был исторический день, когда окончательно разошлись пути сторонников умеренной политики и сторонников жестких мер. Канцлер Л’Опиталь говорит о терпимости. Его точку зрения разделяют кардинал Бурбонский, Карнавале, Амио. Кардинал Лотарингский, его братья и герцог Немурский придерживаются противоположного мнения.

Последним предлагают высказаться монсеньору. Твердым голосом он произносит: «Пусть король проявит силу, чтобы сохранить подле себя хороших и покарать дурных». Противники расходятся, поссорившись навсегда. И тут Екатерина совершает ошибку, за которую она так корила гугенотов: она пытается заманить в ловушку и схватить Конде и Колиньи. Попытка кончилась неудачей, но привела к гражданской войне, через неделю уже полыхавшей по всей стране.

Екатерина совсем пала духом: казна была пуста, Колиньи становился все популярнее на западе страны и превратил Лa-Рошель в свой арсенал, Мувана поднял весь Прованс и Дофине, собрав около себя ветеранов итальянских походов, Конде был тесно связан с принцем Оранским и с немецкими князьями, английский флот стоял в Ла-Манше, и, наконец, Карл IX тяжело заболел.

Королева-мать довольно быстро взяла себя в руки. Английский посланник предложил выступить посредником в переговорах с мятежниками, но Екатерина холодно ответила, что ее сын не нуждается в посредниках между своей особой и своими поданными. Король выздоровел. Из каких-то непонятных финансовых источников поступили необходимые деньги. Был издан новый эдикт, запрещавший протестантские обряды и требовавший, чтобы все пасторы покинули Францию в течение двух недель.

Эдикт был представлен на рассмотрение совета. Л’Опиталь решительно отказывается поставить под этим эдиктом государственную печать, к неописуемой ярости кардинала Лотарингского. Маршалу Монморанси пришлось развести двух противников, которые схватили друг друга за грудки! Екатерина не обращает никакого внимания на эту ссору, высказывает Л’Опиталю свое недовольство и утверждает эдикт собственной властью.

Когда Л’Опиталь оказался в опале, которую он принял с большим достоинством, управление государством переходит к ультра-католикам, а кардинал Лотарингский становится кем-то вроде первого министра.

Но все равно честолюбие Гизов не было удовлетворено. Они хотели поставить во главе армии молодого Генриха де Гиза, обеспечив ему таким образом славу, благодаря которой он стал бы, как и его отец, кумиром всех французских католиков. С другой стороны, и королю не терпелось начать сражаться и убивать.

Но ни те, ни другие не принимают в расчет королеву-мать. Она обводит Гизов вокруг пальца, силой запирает в Лувре молодого короля и отдает генерал-лейтенантство своему младшему сыну.

Оставив позади мстительную злопамятность брата, надежды фаворитов и мечты матери, 4 октября 1568 года Генрих в расшитом драгоценными камнями наряде занял место во главе армии.

Королева следит за каждым его шагом; она отчаянно радуется каждому успеху Генриха, в трудные минуты оказывается рядом, а в ежедневных письмах объясняет, что он должен предпринять. Переписка эта представляет собой забавное свидетельство того, как могла Екатерина порой смешивать чисто материнские волнения с заботами главы государства. Она напоминает сыну о необходимости умываться, наставляет, как следует держать себя с ближайшим окружением, планирует военные операции, заботится о своевременной выплате жалованья солдатам. «Сын мой, – пишет она в постскриптуме официального послания, – я прошу Вас помнить все мои наставления и беречь себя, поскольку здоровьем Вы не очень сильны. И пусть Вам будут ниспосланы почести и слава, каких Вам желаю я. Ваша добрая матушка Е.»

Но главная услуга, которую она оказала молодому генералу, состояла в том, что в помощь ему был дан опытный граф Таванн.

Вожди протестантов не сумели воспользоваться своими преимуществами. Мувана разбил Монпансье, когда монсеньор подошел со своей армией к Шателеро.

Конде и Колиньи безуспешно пытались воспрепятствовать воссоединению двух католических армий – Монпансье и монсеньора; герцог Анжуйский шел за ними по пятам. Желавший избежать сражения, Конде собирался взять Сансэ, но в суматохе и неразберихе солдаты его повернули на лагерь монсеньора. Это было для всех полной неожиданностью, и ни одна из сторон не сумела ею воспользоваться. Принц отважно сражался, отступая до Лудена, где обе армии сошлись лицом к лицу. Победа не досталась никому – 22 декабря Генрих вошел в Шинон, а Конде – в Пуату.

Все это привело к началу по-настоящему серьезной войны, полной жестокостей и зверств: пленников сбрасывали с башен на острые пики, крестьян поджаривали на медленном огне, подвесив за ноги, топили живьем в колодцах.

В монастырях, которые брали приступом гугеноты, разыгрывались невероятные сцены. А Строцци, кузен королевы-матери, приказал утопить в Луаре восемьсот женщин, которых его солдаты возили за собой, чтобы развлекаться, и которых он счел излишней обузой.

Обе стороны словно соревновались друг с другом в жестокости. На счет католиков следует отнести полное уничтожение всех пленных, резню, устроенную в гарнизонах Боннефуа, Бовуар-сюр-Мер, Рабастен. А на счет протестантов – резню в Пон, в Сен-Флоран, в Нонтрон-ан-Перигор, жестокую расправу с гарнизоном Орте и уничтожение всех жителей Мэлле. Зверства достигают предела, когда вмешиваются иностранцы. Откликнувшись на призыв Конде, Вильгельм Оранский вступает в Пикардию, а Вольфганг Баварский, герцог Дё-Пон, – в Шампань. Чтобы избавиться от них, Екатерина без всяких колебаний прибегает к крайним мерам – несмотря на протесты нунция, она продала церковное имущество, что позволило ей купить уход Вильгельма Оранского; однако Дё-Пон ничего не хотел слушать.

Продвигаясь к Шаранту, королевская армия подошла к Ангумуа. В ночь с 12 на 13 марта 1569 года она переправляется через реку и атакует передовые отряды врага, которыми командовал Колиньи.

Конде, вместе с основными силами протестантов, находился в нескольких лье. Узнав о нападении, Конде приказывает седлать коней, и в последний момент, когда все были готовы, лошадь Ларошфуко так сильно лягнула Конде, что сломала ему ногу. Он больше не может сидеть в седле и кричит: «Солдаты, вспомните, в каком состоянии Людовик Бурбонский шел в бой за Христа и свою родину!»

Он атакует вслепую. Передовые эскадроны католиков пропустили его, а затем замкнули позади Конде кольцо. В этой ловушке его люди падали один за другим; сам Конде оказался придавлен лошадью, в стременах которой запутался. И в этот момент Робер де Монтескью, капитан гвардии монсеньора, одним ударом убивает его. Несчастный «маленький принц» мгновенно испускает дух.

Чей приказ выполнял Монтескью, убивая Конде? Герцога Анжуйского, как полагают по сей день многие историки? Но разве можно предположить, чтобы на такой поступок отважился семнадцатилетний юноша, совсем не сведущий в политике, и чтобы он взвалил на себя бремя подобной ответственности? Несмотря на привычку быть в центре внимания, Генрих оставался послушным орудием в руках своей матери, учеником Таванна. Приказ, полученный Монтескью, должен был исходить от кого-то свыше, если только не предположить, что капитан гвардии искал случая привлечь к себе внимание.

Победа в этом сражении не имела особого значения, однако в королевской армии, где пьянство быстро стало главным пороком, все напились. Среди захваченных в плен были убийца Шарри, месье дю Шателье-Порто, и убийца коннетабля, Роберт Стюарт. Участь первого была предрешена: еще до того, как его схватили, королева-мать приказала не щадить того, от чьей руки пал преданный ей полковник. Второй же предстал перед герцогом Анжуйским.

В изысканных выражениях шотландец говорит о правах военнопленного и требует, чтобы с ним обращались как с солдатом. Генрих был тронут достоинством этого человека, с головы до ног вымазанного грязью и кровью. Но столпившиеся вокруг солдаты жаждали мести. Разве мог он вырвать из их лап врага, повинного в смерти старого служаки? Генрих не осмелился на подобный шаг, и Стюарт был обезглавлен.

Но никак нельзя извинить его терпимого отношения к надругательству над телом Конде. Привязав к ослиному хвосту, его долго таскали по дорогам, а затем повесили на одном из зубцов замка Жарнак. И почти всех пленных протестантов заставили пройти мимо.

Екатерина лежала больная в Меце, когда ей привезли сведения об этом сражении. От радости она даже вскрикнула. Королева-мать приказала трубить в тысячу труб во славу победителя. На глазах у всех Генрих превращался в Ахилла, в Святого Георгия, тогда как он был просто выносливым и храбрым всадником. Ему отводилась необыкновенная по значительности роль, и Генрих сам уверовал в свой успех – его честолюбие не знало границ. Поэтому он глубоко разочарован невозможностью использовать свое преимущество из-за сильной позиции Колиньи.

Вовсе не собиравшиеся признавать свое поражение, протестанты боролись с удвоенной энергией. Поскольку для того, чтобы солдаты продолжали сражаться, надо было поставить во главе человека, в жилах которого текла бы королевская кровь, Жанна д’Альбре и принцесса Конде отправляют на войну своих сыновей.

Душой протестантской партии оставался по-прежнему адмирал Колиньи.

Тем временем герцог Дё-Пон со своими солдатами шел через Бургундию, сея по пути разрушения, которых Франция не знала со времен Аттилы11. Таванн хотел направиться навстречу этим ордам, но состояние государственной казны было таково, что он не мог платить жалованья своим наемникам, без чего они отказывались и пальцем шевелить.

Положение было драматичным. Дандело вот-вот должен был соединиться с войсками немецких князей, и посол Испании Алава, сильно напуганный, кричал, что если это произойдет, репутация монсеньора будет безнадежно погублена.

Ничто не могло подстегнуть Екатерину сильнее. Она закладывает во Флоренции свои драгоценности, а в лагерь протестантов засылает ложного перебежчика, у которого при себе таинственный мешочек с каким-то белым порошком. Наемники, которым наконец-то заплачено, приходят в движение, а Дандело 7 мая умирает от странного приступа рвоты.

В письме Фуркево, французскому посланнику в Мадриде, королева-мать позволяет прорваться своей радости. «Эта смерть нас сильно обрадовала», – пишет она. И тут же добавляет, без всякого перехода: «Пришлите мне две дюжины вееров».

Но радость была недолгой – она отступила перед известием, что войска герцога Дё-Пона и адмирала Колиньи соединились. Екатерина поспешно отправляется к войскам и следит за всеми операциями, заражая каждого своей верой в победу. Когда 10 июня Таванн заманил противника в свои сети, Екатерина считала, что ей суждено присутствовать при знаменательной победе. Увы! В последнюю минуту швейцарцы потребовали, чтобы им заплатили, и из-за отсутствия денег все погибло. «Если бы наемники покинули нас, – пишет раздосадованная королева-мать Карлу IX, – я была бы самой счастливой женщиной в мире, а Ваш брат – самым прославленным».

Судьба – судьба ли? – преподносит ей на другой день подарок: герцог Дё-Пон умирает от несварения желудка. Немного успокоенная, она проводит в Сен-Льенаре смотр войскам и возвращается в свой замок.

Меньше чем через неделю после ее отъезда войска Таванна были разбиты у Ларош-Абейль; два полка католической армии были взяты в плен и 25 июня уничтожены до последнего человека. Протестанты тут же захватили Шателеро и Люсиньян, а затем потратили шесть недель на бессмысленную осаду Пуатье.

По мере того, как ширится военная кампания, Генрих все больше и больше проникается сознанием важности отведенной ему роли. Его честолюбие уже не может удовлетвориться ни участием в торжественных парадах под оглушительный барабанный треск, ни расшитой золотом военной формой. Поддавшись влиянию своего любимого друга Дю Гаста, Генрих вознамерился стать вторым лицом в государстве. Дю Гасту хорошо было ведомо коварство двора и то, как быстро там забывают об отсутствующих. Он убеждает монсеньора в необходимости вернуться к придворной жизни, и Генрих просит свою мать и короля перебраться поближе к Луаре, чтобы он мог отчитаться перед ними.

Не колеблясь ни минуты, Екатерина заставляет короля, совет и весь двор перебраться в замок Плесси-ле-Тур, где 28 августа к ним присоединяется Генрих.

На следующий день Генрих пространно рассказывает королю и высшим лицам государства, как он в течение года справлялся с возложенными на него обязанностями, чего ему уже удалось добиться и каковы его планы. Дар красноречия был у него от природы, и Амио помог ему развиться, поэтому его искусно произнесенная речь произвела на всех глубокое впечатление. От ярости король грыз ногти, а кардинал Лотарингский бледнел, опасаясь за будущее своего рода. Екатерина лучилась нежностью. Монсеньора засыпали поздравлениями, и, само собой разумеется, его полномочия были продлены.

В Плесси он задерживается на несколько дней. Несмотря на все успехи, он казался озабоченным. Он боялся получить удар кинжалом в спину в тот момент, когда гасит свечу. Конечно, мать зорко следила за ним, но она сама рисковала оказаться жертвой чьей-то враждебности и была бессильна перед волей короля. Генрих нуждался в слепо преданном союзнике, способном защитить его интересы и его влияние на королеву-мать.

Кому доверить подобную миссию?

Маргарита, Марго, как звал ее Карл IX, вместе с двором перебралась в Плесси. Она стала еще прекраснее, и ее блистательный ум приводил всех в восхищение. Генрих открылся сестре и попросил быть его союзником. «Все известные мне ранее удовольствия были лишь жалкой тенью того, что началось», – пишет с восторженной влюбленностью принцесса в своих воспоминаниях.

Екатерина похвалила план сына и согласилась каждое утро призывать к себе Маргариту, чтобы та потом передавала все новости монсеньору. Радости двух молодых людей не было предела.

Жаркими летними вечерами они прогуливались под старыми деревьями. Генрих, полный грандиозных замыслов и надежд, и ослепленная ими Маргарита строили воздушные замки. «Они были так влюблены друг в друга, – писал один из современников, – что казались одним целым, одной душой и одной волей».

Герцог Анжуйский 3 сентября уехал; 7 сентября протестанты должны были снять осаду с Пуатье.

Колиньи расположил свой лагерь под Монконтуром; теперь у него под началом была довольно большая армия, в составе которой находилось немало немецких наемников.

Таванн знал, что у адмирала нет денег, чтобы заплатить своим наемникам. Он начинает переговоры с герцогом Рейнским и завораживает его посулами – Колиньи потерял, таким образом, половину своих немецких наемников.

А 30 сентября произошла стычка между передовыми заслонами, окончившаяся победой католиков. На следующий день протестанты укрепили свои позиции вдоль берегов Дивэ, через которую их противники безуспешно пытались переправиться 2 октября. Сгустившаяся тьма остановила сражающихся.

Тогда адмирал Колиньи собрал свой главный штаб и предложил отступать: из-за предательства герцога Рейнского силы были слишком неравны. Но вспыльчивые дворяне-гугеноты протестовали – разве спасти свою честь не важнее, чем победить? Все остальное не имело значения: войска протестантов остались на занятых позициях.

На рассвете немецкие ландскнехты, еще не успевшие перекинуться на сторону противника, предъявили Колиньи ультиматум: они не двинутся с места, если в течение часа им не будет заплачено жалованье. Утро прошло в перемещениях войск. Наконец в три часа пополудни Таванн подскакал к герцогу Анжуйскому: «Момент настал, монсеньор. Пора наступать».

Генрих надевает золоченые латы, опускает забрало, вскакивает в седло – военные действия начинаются.

Численное превосходство, продуманное расположение войск, вялые действия ландскнехтов на стороне протестантов быстро дают преимущество католикам. Генрих стремительно бросается в атаку за атакой. Протестанты отчаянно защищаются. В свою очередь они атакуют королевскую пехоту и почти вплотную приближаются к группе, в центре которой – монсеньор.

Достойный внук Франциска I, он сражался отважно. Лошадь под ним была убита, и Генрих упал. Охрана едва-едва успевает его прикрыть.

Колиньи же тем временем повсюду ищет герцога Рейнского. А найдя, убивает своей собственной рукой, но прежде чем упасть, герцог успевает выстрелить в адмирала и, попав тому в щеку, выбивает несколько зубов.

Залитый кровью Колиньи теряет сознание – это послужило сигналом к бегству протестантов. Ландскнехты сдавались в плен, но, к несчастью, здесь они имели дело со своими старыми соперниками – швейцарскими наемниками, не желавшими упустить случая свести счеты с конкурентами. Немцы были обезглавлены.

Тяга к убийству охватила всех, и ни один из пленников-гугенотов не избежал бы смерти, не вмешайся монсеньор. Генрих больше не был робким подростком, неспособным противостоять зверствам собственных солдат. Он отважно бросается к тем, кто чинит расправу, громко крича при этом: «Спасите французов!»

Узнав среди пленных видных гугенотов – Лануэ, дАсье, он берет их под свою защиту. Сотни человек, спасенные в тот день, обязаны Генриху своей жизнью – факт, о котором протестантские историки нередко забывают.

Победу при Монконтуре 3 октября 1569 года можно было считать триумфом: армия протестантов была обращена в бегство, их главнокомандующий ранен, и шесть тысяч человек остались лежать на поле брани. Если бы католики проявили достаточно решимости и энергии, войну можно было бы закончить через месяц.

Но Карл IX этого не хотел. Монсеньору был отдан приказ уничтожить один за другим городки близ Пуатье. Придя в ярость, Таванн покидает армию. Узнав о триумфе своего брата, король злобно вскрикнул: «Все лавровые венки достанутся монсеньору, а роль короля будет преуменьшена». Злоба придает ему смелости ослушаться королевы-матери, и он уезжает так поспешно, словно гонится за славой. В сопровождении всего двора король приезжает к Сен-Жан-д’Анжели, который осаждал его брат, 24 октября.

Это был один из оплотов протестантизма; за высокими крепостными стенами находился прекрасно обученный гарнизон. Осенние дожди ощутимо ухудшили положение королевской армии. Напрасно Карл прибегал к угрозам и разражался проклятиями: уже шесть недель армия месила грязь, теряя тысячи людей. Тем временем Колиньи восстанавливал свою армию. Возможность раздавить гугенотов была упущена.

Эта неудача лишь подняла авторитет герцога Анжуйского – ему одному была подвластна победа.

Европа рукоплескала его славе. Женщины сходили с ума по этому Амадису, единственному «любимцу Марса и молодости»; его сравнивали с Александром Великим, с Цезарем. Филипп II в торжественной обстановке вручил ему почетную шпагу. Даже протестантка Елизавета Английская была в смятении – она пожелала взглянуть на портрет этого полубога, и сердце ее забилось. Ронсар посвящал ему стихи.

Потерявший от счастья голову, Генрих купался в лучах безграничной славы. С первых шагов он оказался баловнем судьбы; она вознесла его на самую вершину – невозможно было желать большего в восемнадцать лет.


Глава 4 Дорога славы (14 января 1566 – 1 мая 1568) | Генрих Третий. Последний из Валуа | Глава 6 От безумной Марго – к весталке Запада (16 октября 1569 – 12 сентября 1571)