Элизабет Мэсси

Пинки

К сентябрю Ренни больше не любил Пинки. За лето их дружба завяла, и когда пришло время ехать на окружную ярмарку, Ренни не был уверен, надо ли ему это вообще. Кто захочет два часа трястись в машине с неуклюжим щетинистым хряком, который постоянно пялится на тебя, пускает слюни на пассажирское сиденье и то и дело высовывает свой маленький красный член, словно какая-то облезлая, возбужденная степная псина?

Кроме Пинки, друзей у Ренни практически не было, разве только почтальон да кассир из кооператива фермеров, хотя их вряд ли можно назвать друзьями, но Ренни это мало волновало. У него был крепкий, построенный сто десять лет назад дом, участок в пятьдесят два акра на горном склоне и телевизор, который, если ночь стояла ясная, ловил Эн-би-эс и немного Си-би-эс. Ренни унаследовал ферму от отца с матерью. Семь лет назад родители снялись с насиженного места и отправились путешествовать. Младшая сестра Ренни, Регина, уехала из этих мест через год после родителей. Ей не нужна была ферма, ей были нужны большие города и яркие огни, и она отправилась в федеральный округ Колумбия. Судя по ее последней рождественской открытке, в данный момент она продавала дрянной ширпотреб в какой-то сувенирной лавке при каком-то там музее.

Основным занятием Ренни было выращивание кур. Выручка от продажи яиц, бройлеров и наседок недотягивала и до прожиточного минимума, но Ренни пополнял бюджет, сдавая в аренду свои земли под пастбища одному скотоводу. Ренни нравилось одиночество, которое время от времени нарушали лишь звонки торговых агентов да поездки в кооператив фермеров за самым необходимым — за кормом для кур, за консервами и семенами, за новыми джинсами, изолентой.

Пинки жил у Ренни уже два года. Фермер нашел его в лесу; этот крохотный поросенок со шкуркой как у персика появился на свет от сбежавшей гемпширской свиньи соседа и одного из диких кабанов, которые, сколько Ренни себя помнил, водились в местных лесах. Свинью кабан убил и наполовину сожрал сразу после родов, так же он поступил и с потомством, и в живых остался только один поросенок. Ренни вытащил его из зарослей плюща и чертополоха, завернул во фланелевую рубаху и отнес домой. Он поил поросенка коровьим молоком и кормил овсяной кашей до тех пор, пока тот не научился самостоятельно добывать себе пищу на пастбищах или в лесу.

Из Пинки вырос очень большой, очень умный и добродушный хряк. Он научился каждое утро в шесть часов, чтобы Ренни не проспал дольше положенного, дергать за веревку колокольчика у парадного крыльца. Он открывал носом почтовый ящик внизу у дороги и подбирал все, что приносил за день почтальон. Он ел за столом — аккуратно жевал острыми мелкими зубами цыплят и кабачки, а покончив с едой, утирал нос и губы бумажным полотенцем. Он умел зажигать спички, забрасывать одежду в стиральную машинку и переключать каналы на телевизионном пульте.

В августе, когда Пинки еще не было и года, Ренни взял его на окружную ярмарку и заявил его на состязания самых талантливых годовалых свиней. Пинки выиграл соревнования по чечетке, прикуриванию сигар для человека, по сворачиванию газет и по завязыванию узлов на веревках. Одна суетливая девчонка, с жидкими волосенками и с приколотой к футболке красной ленточкой за второе место, особенно прониклась к Пинки. Она постоянно приходила к палатке для свиней и кормила хряка Ренни пирожками. Девчонка почему-то называла Пинки Вилбур. Ренни это надоело, и он в конце концов избавился от нее, сказав, что когда "Вилбур" устает от маленьких девочек, он их кусает и лакает их кровь. Призовые деньги, двадцать пять долларов, ушли на заправку грузовичка и на дорогу домой. Голубая ленточка победителя две недели украшала сарай Пинки, но потом дождь и град изрядно ее потрепали, и она вылиняла.

В июле следующего года Пинки тоже победил в конкурсе самых талантливых свиней на окружной ярмарке. К этому времени он научился выдувать на гармонике песенку "Три слепые мышки", выдавливать горчицу на кукурузный бутерброд и выводить копытом на земле свое имя. Пинки был вне конкуренции, другие свиньи не могли претендовать на корону, они только катали мордами мяч и по команде прикидывались мертвыми. Под радостное улюлюканье трибун Ренни получил наличные и ленточку победителя. Потом к нему подошли несколько свиноводов с вопросом: "Сколько хочешь за спаривание своего кабана?" На что Ренни покрепче ухватил поводок Пинки и ответил: "Он не спаривается". Пинки дернул башкой и так зыркнул на Ренни своими маленькими глазками, что у того мурашки побежали по спине.

По возвращении домой Пинки начал своевольничать. Он не спешил, когда Ренни звал его ужинать, и дважды сделал кучу на веранде под качелями. Лениво проходя через гостиную, он небрежно задевал мебель и этажерки, сбрасывая на пол стеклянные безделушки, которые собирала мать Ренни. Этот хряк даже как-то принялся гонять на птичьем дворе кур и в конце концов раздавил одну коричневую птаху в лепешку. Ренни не знал, что ему делать. Он пытался угомонить неслуха, подкармливая его печеньем и помидорами, набросал ему в сарай в два раза больше соломы для подстилки, чем обычно. Ренни больше не купал своего хряка в алюминиевом корыте на заднем дворе, теперь он по специально сколоченному деревянному настилу заводил Пинки в свою ванну и, вместо того чтобы поливать его холодной водой из садового шланга, позволял хряку нежиться в теплой, вкусно пахнущей воде. Но все эти меры не утихомирили хряка и никак не повлияли на его поведение. Пинки воспринимал все как должное и продолжал толкать, ронять и гонять.

Как-то утром в середине августа Ренни проснулся оттого, что Пинки взобрался на кровать и уперся своими твердыми копытами ему в ребра. Ренни пронзительно заорал, спихнул с себя хряка и, перегнувшись через край кровати, посмотрел вниз. Грудь болела так, словно в нее вдавили два раскаленных железных клейма.

— Дьявол, больно! Какого черта ты здесь делаешь?! — возмутился он, — Еще нет шести! Ты не должен входить в дом, пока я тебе не открою.

Пинки растянулся на ковре, тряхнул башкой и хрюкнул.

— Что с тобой происходит? — настаивал Ренни. Тут жар у него в груди резко сменил холод. — Подожди-ка. Я ведь запирал дверь вчера вечером. Как ты вошел?

Боров снова хрюкнул и слизнул с рыла слюну. Потом он нагнул башку и лизнул свой кожаный член. Но, естественно, не ответил, ведь, несмотря на все свои таланты, говорить хряк не умел.

День начался, как и все предыдущие. Завтрак — Ренни с одной стороны кухонного стола, Пинки — с другой. Потом кормление кур, просмотр бесполезной почты, выписывание чеков за отопление и электричество, обход фермы по периметру, проверка ограждения. Только в этот день Пинки не прошел по всему периметру. Вместо этого он, идя следом за Ренни, то и дело убегал в лес и снова возвращался.

— Ты что-то ищешь? — спросил Ренни, когда Пинки присоединился к нему в четвертый раз. — Мне не нравится, что ты все время от меня убегаешь. Мне что, держать тебя на поводке, как на ярмарке?

Хряк не обратил внимания на Ренни, перевернул рылом здоровенный камень и слизнул копошащихся под ним земляных червей.

Днем ферму посетил парень из Межатлантической ассоциации свиноводов. Он приехал на служебной машине с черной аббревиатурой МААС и коричневым трафаретом роющей землю свиньи. Машина подъехала к дому и погудела, как раз когда Ренни собирал яйца на птичьем дворе. Водитель явно родился в деревне, человек не из местных никогда не рискнет заехать на чужую ферму без предупреждения.

— Мистер Монро? — позвал мужчина. Засунув руки в карманы ветровки, он обошел дом и появился на птичьем дворе. На шее у него был галстук, на ногах мокасины с кисточками, а на лице невероятно широкая улыбка. Это был молодой человек лет тридцати с густой копной рыжих волос. — Мистер Монро? Я Верной Виа.

— Ну? — отвечал Ренни, разбрасывая корм и объедки копошащимся под ногами курам.

— Мне тут сказали, свинья, которую вы демонстрировали на двух окружных ярмарках, все еще у вас. Почтальон сказал.

— Ну?

Из зарослей растущего возле дома букса появился Пинки. В зубах у него болталось маленькое колечко змеи. Хряк почти целиком всосал змею и уставился на Ренни.

— Можно взглянуть на вашу свинью? — спросил Вернон Виа. — Я видел ее в июле, очень впечатляет. Но как-то не разобрался насчет породы вашей замечательной свиньи. Вы ее ни разу не указали в заявке.

— А зачем? Он же выступал не на конкурсе пород.

— О, я знаю! Но ваша свинья очень необычная. Можно на нее посмотреть?

— На него.

— Да, на него. Можно?

— Зачем?

— Возможно, я захочу купить его у вас.

Пинки вперевалку подошел к проволочной сетке, которая ограждала кур от двора. В зубах у него извивался кончик змеиного хвоста, потом хряк едва заметно мотнул башкой, и хвостик исчез. Ренни поглядел на Пинки, потом на мистера Вернона.

— О, вот и он, — сказал Верной Виа и хлопнул в ладоши. Ренни подумал, что так хлопать в ладоши может только дурак. — Он выглядит вполне здоровым.

— А чего ему болеть? — нахмурился Ренни. — Я хорошо его кормлю.

— Да, конечно, безусловно. Но животное, которое не получает квалифицированную ветеринарную помощь, может подхватить разные болячки.

— Я… — начал Ренни и прикусил язык. Пинки никогда не был у ветеринара. В этом никогда не было нужды. — Ему не нужен ветеринар, и он не продается.

— Я так и думал, что вы так скажете, — сказал Верной Виа и выудил из бокового кармана чековую книжку. — На последнем собрании МААС мы решили, что можем предложить вам… — он запнулся, — за вашу свинью пять сотен долларов.

Пинки терся боком о занозистый столб ограждения, но его маленькие, похожие на черные бобы глазки неотрывно смотрели на Вернона Виа.

— Это большие деньги, — признал Ренни. — Но у меня все в порядке. Все, что надо, у меня есть.

— Вы можете положить их на свой счет. Отложить на какие-нибудь нужды в будущем.

Ренни покачал головой. Его пальцы с силой сжали миску с птичьим кормом.

— Вы просто не понимаете, — продолжал Верной Виа, он улыбался и качал головой, как будто разговаривал с маленьким ребенком. — Мы планируем его спаривать. Представьте, вдруг у нас получится вывести поросят с такими же способностями и талантами, как у вашего хряка.

— Пинки не понравится, если его заберут из дому.

— С ним будут обращаться по-королевски, уверяю вас. Мы будем два раза в год спаривать его с отборными самками, у него будет отличная еда, прекрасный просторный хлев. Свиное счастье, так сказать. — Представитель МААС прищурился, словно и впрямь считал себя самым умным.

— Пинки ничего не нужно, у него все есть.

— Ну, тогда пять сотен долларов и лучший поросенок из первого выводка, чтобы вам не было одиноко.

— Мне не одиноко! — взорвался Ренни, от злости у него начал краснеть загривок.

— Простите, но давайте начистоту, — сказал Верной Виа, и брови у него поползли вверх. — Живете в этих горах, поговорить не с кем, только с этим хряком да с курами, и вам не одиноко? Посмотрим с другой стороны. С деньгами, которые мы вам заплатим, вы сможете купить целую кучу поросят, будете их растить, дрессировать.

Злость горячей волной растеклась от загривка Ренни вверх к макушке и вниз по плечам. Через джинсы под коленями он чувствовал теплое дыхание своего хряка. Ясно, Пинки разозлился, его тоже взбесило, что кто-то хочет забрать его из дому.

Верной Виа не двигался с места. Брови так и остались в поднятом положении, словно кто-то приставил ему ко лбу ствол пистолета.

— Убирайся с моей земли, — ровным голосом, не разжимая челюстей, сказал Ренни.

Брови поползли вниз. Этот парень рос в деревне. Он знал, насколько серьезна эта команда.

Ренни, все еще держа в руках наполовину пустую миску с кормом, ушел в дом через заднюю дверь. В ушах у него гудело, ладони похолодели. Чертов чужак! Чертов чужак! Ренни грохнул миску на кухонный стол и прошел в ванную под лестницей, переждать, пока уедет Верной Виа. Он сел на шатающийся ночной горшок и расставил пошире ноги, чтобы удержать равновесие. Проклятый свиновод! Ренни сжал голову руками, перед глазами заклубился темно-розовый туман, от извивающихся маслянистых судорог свело желудок. Закрыв глаза и вдыхая и выдыхая воздух через плотно сжатые челюсти, Ренни ждал, когда заурчит двигатель автомобиля.

Тишина.

Ренни вышел из ванной и подошел к входной двери. Глянул через стекло. Машина Вернона стояла на прежнем месте.

— Ты где, мистер Свиновод? — спросил Ренни в стекло, брови его сдвинулись к переносице, глаза сощурились. — Еще здесь? Пытаешься украсть мою свинью?

Ренни вернулся в кухню. Глянул в окно на птичий двор. Вернона Виа там не было. Ренни взял дробовик, который держал у двери, и толкнул сетку. Он никогда не пользовался дробовиком, разве только чтобы лис отпугнуть. Дробовик пугал, это точно, от грохота закладывало уши, и сразу становилось понятно, что хозяин не шутит.

Ренни спустился с крыльца. Сетка хлопнула у него за спиной.

И тут же он увидел Вернона Виа. Свиновод валялся в зарослях букса, наружу торчали только ноги, обутые в мокасины. Ренни чуть не засмеялся, потому что вспомнил о Злой Ведьме с Востока, которую прихлопнул фермерский дом Дороти,^[42] а в голове у него мелькнуло: как это никто не снял с этого умника дурацкие тапки с кисточками? Но Ренни так и не засмеялся. На мокасинах свиновода он увидел кровь.

Огонь, который полыхал в глазах Ренни, превратился в лед. Он отложил дробовик в сторону и опустился на колени на мокрую траву. Ухватил один мокасин и потряс.

— Эй, Верной Виа, ты что, споткнулся?

Тот не отвечал. И не двигался. Ренни ухватил свиновода за щиколотки и вытащил из зарослей букса. От лица Вернона почти ничего не осталось, только один глаз, кусочек хряща в том месте, где был нос, да ошметки щеки. Остальное — красное месиво, скорее напоминающее гамбургер, чем человеческое лицо.

Ренни взвизгнул, отшатнулся назад и плюхнулся на зад. Он вдавил ладони в глаза, но жуткая картина никуда не исчезла.

Рядом послышалось какое-то хлюпанье, Ренни огляделся и увидел Пинки, который слизывал с подгрудка кровь.

— Ох, — выдохнул Ренни, язык его превратился в распухший кусок мяса. — Что ты наделал, Пинки? Что ты со мной сделал?

Ренни распилил бензопилой свиновода на куски и зарыл их в кучи земли, которые приготовил для поздних тыкв и кабачков. Потом надел зимние перчатки, укрыл водительское сиденье мешком для мусора и откатил машину Вернона вниз по подъездной дороге. Он оставил ее на обочине шоссе и протрусил полмили обратно к дому. Пинки тоже хотел поехать, даже настаивал, но Ренни прицельным ударом ноги отогнал хряка и захлопнул дверцу машины.

Это все, что он мог сделать, чтобы не выворотить только что съеденный ланч на сиденье в машине свиновода.

Вернувшись домой, Ренни выпил три чашки кофе и начал ходить из угла в угол. Он посмотрел на телефон — только бы тот не зазвонил! Телефон не зазвонил. Пинки устроился возле кухонного стола и выгрызал репей из копыт.

Ренни не мог смотреть на хряка. Хряк убил Вернона Виа. Почему он это сделал? Возненавидел свиновода за то, что тот хотел увезти его с собой? Ренни не решился спросить Пинки, в этот раз он боялся, что хряк зашевелит своими резиновыми губами и ответит. Пинки перестал выгрызать репей и принялся вылизывать яйца. От этой картины Ренни стало не по себе, и он ушел в гостиную смотреть новости.

Когда пришло время ложиться спать, внезапно разразилась гроза. Ренни поднялся на второй этаж в спальню и, переодевшись в хлопчатобумажный спортивный костюм, стоял у окна и вглядывался сквозь стекающие по стеклу потоки воды в конец двора, туда, где был огород. Ничего, темнота и редкие вспышки молний. Потом он разглядел полосы грядок. Достаточно ли глубоко он закопал останки Вернона в кабачковые кучи? А вдруг вода вымоет их на поверхность? Или Пинки начнет их откапывать?

Зазвонил телефон.

Ренни дернулся и уставился на аппарат на ночном столике. Еще звонок. И еще. Ренни подошел к столику и снял трубку. Она чуть не выпрыгнула у него из рук.

— Да?

— Ренни? — Это была его сестра. Вдруг она уже слышала о пропавшем свиноводе?

— Ну?

— Сегодня твой день рождения, — сказала Регина. — Я подумала, надо позвонить, поздравить.

— Сегодня? — Ренни напряг мозги. Да, так и есть. Сегодня ему тридцать семь. И как это он забыл? Но в то же время почему он должен был вспомнить? Он ведь не учил Пинки читать календарь.

— Ты забыл о своем дне рождения? — Регина успела приобрести гнусавый виргинский акцент. Она была счастлива оттого, что больше не имеет ничего общего ни с деревней, ни с фермой. — Ты что, так сильно занят?

— Да, — Ренни переступил с ноги на ногу, — но спасибо, что позвонила.

— Так, значит, ты никак не отмечаешь? Ничего такого, ну не знаю, необычного, свежего для разнообразия, хоть раз в жизни?

— Нет. — Вот разве что Пинки убил человека и сожрал его лицо. Можно сказать, это необычно и свежо.

— Когда ты ко мне приедешь?

Это был риторический вопрос, и Ренни знал это. И Регина знала, что Ренни знает, так что спрашивать можно было спокойно. Но она почему-то считала, что задавать такие вот вопросы — ее сестринский долг.

— Не знаю. У меня куры, ограждения, урожай. Ну, ты знаешь. Да еще тут гроза, так что лучше давай заканчивать. Не хочу, чтобы меня шибануло через провода.

— Конечно. Ладно, желаю весело провести вечер. Пока.

— Спасибо.

Ренни повесил трубку и скрестил руки на груди. Потеребил пальцами протертую ткань на локтях свитера. Удар грома тряхнул дом. Он запер Пинки в сарае, но хряк уже пробирался в дом до этого. Понятно, при желании он может выбраться из сарая.

Ренни спустился вниз. Через дверь на кухне посмотрел на птичий двор и стоящий за ним сарай Пинки. Дверь все еще закрыта, висячий замок на месте. Косой дождь прибивал траву к земле.

Ладно, ладно, все нормально, подумал Ренни. Он сел за кухонный стол и крутанул солонку. Потом положил голову на руки и постарался не думать о мертвом теле, об останках, которые теперь удобряют землю для тыкв и кабачков.

Проснулся он внезапно. За окном было светло, дождь перестал. Руки затекли, на щеках остались следы от смятых рукавов. Пластмассовые часы на стене в форме заварного чайника показывали восемь сорок семь. Ренни почесал шею, медленно встал и размял затекшие ноги. Он проспал, а Пинки не позвонил в колокольчик.

Но хряк был в доме. Ренни слышал, как тот, пытаясь взобраться на большое кресло с откидной спинкой, ритмично стучит своим закрученным в спираль хвостом по кофейному столику и хрюкает от напряжения.

— Пинки? — позвал Ренни.

В горле у него пересохло, сердце неприятно заколотилось в груди. Ренни хотел, чтобы хряк знал, что он идет к нему. Ему не хотелось застать животное врасплох. Пинки это могло не понравиться.

Хряк сидел в кресле, спинка кресла была опущена… как он смог ее опустить… пасть хряка растянулась в подобии улыбки, обнажив два ряда мелких и острых зубов.

— Как ты открыл сарай, Пинки? — спросил Ренни и отодвинул кофейный столик на место. — Я тебя этому не учил. Как ты выбрался из сарая и попал в дом?

Пинки поудобнее устроился в кресле. В его немигающих глазках, сфокусированных на Ренни, отражался свет из окна, отчего они казались потухшими и белыми.

Ренни нервно сглотнул:

— Чего ты хочешь, Пинки?

Но Ренни уже знал. Как только он это понял, он отшатнулся назад, челюсть щелкнула и отвисла.

— Ты хотел поехать с Верноном Виа? Ты злишься, потому что я не позволил тебе уехать?

Толстый волосатый язык хряка высунулся из пасти и сразу исчез.

— Это значит — да?

Язык снова высунулся и исчез.

— Ты хочешь жить у этих… из этой… как ее там… Ассоциации свиноводов, чтобы они тебя спаривали?

Розовый "дружок" Пинки пару раз выглянул наружу, отсвечивая тем же белым светом, что и его глаза.

— О господи, Пинки.

Пинки моргнул.

— Но ты и я, мы — холостяки. У тебя никого нет, и у меня тоже никого нет.

Хряк вытянул шею и уставился в потолок. Потом пернул.

Зазвонил телефон.

Ренни вернулся в кухню и снял трубку с настенного телефона. Сердце колотилось о ребра.

— Да, — выдавил Ренни.

— Мистер Монро? Это Марла Виа, жена Вернона Виа. Верной вчера днем поехал к вам. Он не вернулся домой. Он приезжал к вам?

— Да, — черт, надо было сказать "нет", — но он пробыл всего полчаса и уехал.

— О… — Долгая пауза. Голос был молодой и встревоженный. — Может, он сказал, куда собирается поехать после вас?

— Нет, извините.

— Может, у него проблемы с машиной?

— Может быть.

— Но у него мобильный телефон. Я звонила много раз и не смогла связаться. Вы живете в зоне мобильной связи?

— Не думаю.

На другом конце прерывисто и глубоко вздохнули:

— Ладно, спасибо. Кажется, следует обратиться к властям. Мне страшно.

Мне тоже.

Гудки. Ренни осторожно повесил трубку на место. Послышался топот хряка и сопение. Ренни резко развернулся на сто восемьдесят градусов. Пинки стоял в дверях — глаза сузились, уши торчком.

— Что? — спросил Ренни. — Это была жена мертвого парня, если хочешь знать.

Пинки подошел к холодильнику, потянул за дверную ручку, открыл и выбрал себе здоровый кусок жареной курицы с незакрытой тарелки. Хряк бросил курицу на пол и начал жрать. Застывший жир заляпал пасть и поблескивал словно иней.

Ренни сунул ноги в рабочие ботинки и вышел из дому.

Грядки в огороде разрыхлились от потоков дождя, но не просели, останки Вернона Виа оставались в земле. Ренни стоял в огороде между длинных полос комковатой земли, он оперся руками на лопату и размышлял о том, сколько времени требуется на то, чтобы человек вернулся туда, откуда пришел. Прах к праху, как сказано в Библии. Ответа он не знал. А когда созреют тыквы и кабачки, что они принесут на свет вместе с собой? Может быть, глупо было прятать тело в огороде? Глупо! Глупо! Глупо!

Тупая боль клещами сжала затылок, и Ренни закрыл глаза. На черном фоне мерцали розовые и оранжевые искры. Над головой кричали дикие гуси — прилетели из Канады зимовать. Они обоснуются на пруду в северо-западной части фермы. Совьют гнезда, вырастят птенцов и в марте полетят обратно домой. Им не о чем волноваться, этим гусям. Никаких грядок. Никаких счетов. Никаких чертовых умных до задницы свиней.

Ренни резко открыл глаза. Гуси улетели, тень под ногами стала значительно короче. Он долго простоял, опершись о лопату, и теперь плечи гудели от напряжения. Ренни показалось, что в доме зазвонил телефон, но он не пошел отвечать.

Он отправился в курятник, выгнал кур во двор и собрал почти все яйца в пластиковый поддон, который хранил на стропилах. Потом Ренни понес поддон с яйцами через двор на кухню. Пинки сидел на крыльце, в пасти у него трепыхалось что-то красное. Ренни замер на месте.

— Что там у тебя, Пинки?

Пинки оторвал свою тушу от ступенек и радостно потрусил к хозяину, член его болтался из стороны в сторону. То, что болталось у него в пасти, оказалось остатками человеческой кисти руки. Поддон выскользнул из рук Ренни и упал на траву. Яичные желтки растеклись по пластмассе.

Ренни заспешил к парадной двери, Пинки не отставал. На заросшей сорняками подъездной дорожке стоял "седан", водительская дверь открыта нараспашку, стройная молодая женщина лежала на земле лицом вниз, ноги ее оставались в машине. Одна рука женщины была подвернута под туловище, другая вытянута вперед. Кисти у вытянутой руки не было.

Боже! Боже! Боже!

Пинки уронил из пасти две фаланги пальцев под ноги Ренни, словно кот, который предлагает хозяину мертвую птичку.

— Марла Виа? — позвал Ренни и тихонько пнул ботинком тело. Но женщина не отвечала и не двигалась.

— Хочешь, чтобы меня наказали? — Ренни повернулся к Пинки и ощерился. — Играешь со мной, прожорливый тупица? Думаешь, меня арестуют и тогда ты сможешь трахать этих долбаных свиней? Да?

Пинки почесался ухом о ногу Ренни, и тот дернулся в сторону.

— И где мне теперь ее закапывать? Может, подскажешь? Покажи — где? Не покажешь, а я… я зарежу тебя на ужин, не думай, я смогу!

Пинки оскалился в ответ, зубы его были в алых подтеках крови.

У Ренни сжалось сердце.

— Покажи — где!

И Пинки показал. Высохший колодец был глубоким, а тело маленьким. Две лопаты золы, известь, а потом сверху земля скроет Марлу Виа от любопытных глаз и носов. Ренни закончил работу, он тяжело дышал, от нервного напряжения покалывало руки и ноги.

Теперь надо было что-то делать с ее машиной.

В сопровождении Пинки Ренни вернулся на подъездную дорожку. Машина Марлы Виа исчезла.

Ренни чуть не задохнулся:

— Дьявол, что за дерьмо?

Пинки рассмеялся. Он не хрюкал, не визжал, он смеялся зловещим смехом. Потом покачал башкой из стороны в сторону и сказал:

— Думал, я не умею водить, да? Я наблюдаю. Я учусь.

Ренни схватился руками за голову и взвыл:

— Куда ты подевал машину?

— Я-то знаю, а вот ты и полиция — ищите.

Резцы Ренни вонзились в нижнюю губу, кожа надорвалась, проступила кровь. Ренни провел языком по губе, она стала неровной и соленой. На вкус губа была как телячья печенка, которую когда-то готовила мама. Ренни убрал язык и сжал челюсти, чтобы больше не пробовать ранки. Он не хотел, чтобы Пинки почуял кровь.

— Куда… ты… поставил… машину? — медленно спросил он.

— Сукин сын, ты — неотесанный, эгоистичный импотент, — с усмешкой сказал Пинки. — Заварил кашу, теперь сам и расхлебывай. — С этими словами хряк развернулся, поднялся на крыльцо и ушел в дом.

— Я не учил тебя говорить! — кричал ему вслед Ренни. — Ты — мутант, урод, вот ты кто!

Пинки не вышел из дому, чтобы ответить на оскорбление. Дураку было понятно — он знал, что превосходство на его стороне.

Следующие несколько часов Ренни, обливаясь потом и сыпля проклятиями, рыскал по полям и в лесу в поисках машины Марлы Виа. В результате шиповник и колючки изодрали его рубаху и джинсы и оцарапали ноги. Пинки наверняка спрятал "седан" на земле Ренни, так что, если полиция обнаружит его, в смерти женщины обвинят Ренни. Но где бы ни была машина, спрятана она была хорошо.

С наступлением темноты Ренни вернулся в дом. Пинки зажег фонарь на крыльце, чтобы осветить дорогу хозяину. Ренни тяжело поднялся по ступенькам и рухнул на качели на веранде. Ржавые цепи заскрипели под тяжестью человеческого тела. Ренни поглядел на порезы сквозь рваные джинсы, осмотрел руки — они были в ссадинах и царапинах.

Из дома появился Пинки, в пасти у него был поднос со стаканом и с миской, в которых был чай со льдом. Учил Ренни хряка готовить чай со льдом или нет? Ренни тупо взял стакан и выпил чай до дна. Чай был слабый, но холодный. Пинки вылакал свой из миски, предварительно поставив ее на дощатый пол, потом завалился на бок и уснул.

Вскоре послышался вой сирен. Полицейские машины, целых три штуки, покачиваясь на ухабах, приближались по подъездной дороге. Темноту разрывали синие мигалки, из-под колес взлетали тучки цикад. Ренни выпрямился на качелях, он ждал.

Полицейские спрашивали Ренни о мистере и миссис Виа. Они сказали, что миссис Виа сообщила им, что отправляется на ферму к Ренни, чтобы отыскать своего мужа, и обещала выйти на связь. Но она так и не позвонила. Ренни молчал, он смотрел на Пинки и надеялся, что хряк признается. А хряк просто лежал на боку и спал, его надбровные дуги подрагивали во сне.

Полицейские искали всю ночь и половину утра. Ренни все это время сидел на качелях, а Пинки с довольным видом дрых у хозяина в ногах, шкура его дергалась от укусов мух. Около десяти утра во двор въехали машина "скорой помощи" и еще две полицейских. К половине одиннадцатого полицейские обнаружили останки Вернона в огороде, труп Марлы в колодце, два тела в подвале и одно под полом в курятнике.

— Гребаный маньяк! — выругался один из копов, защелкнул наручники на запястьях Ренни и затолкал его в свой джип. — Бедные Виа, что он с ними сделал.

Это не я! Это Пинки!

— А эта беззащитная маленькая девчушка, у нее все еще была красная ленточка за второе место по вязанию на ярмарке в позапрошлом году! Чертов извращенец, убийца!

Маленькая девчушка? Та, что звала хряка Вилбур?

— А эта пара в подвале, — сказал второй коп и тряхнул головой. — Ну и дерьмо. Лежали там сколько? Лет семь-восемь? Топор так и торчит в черепе мужика, а голова женщины отрублена и заткнута между ног.

Пара? Какая пара?!

Ренни сидел, уткнувшись носом в залапанное стекло джипа.

— Какая пара?! — крикнул он, но полицейские его проигнорировали.

Через затуманенное собственным дыханием стекло Ренни видел, как Пинки вперевалку спустился с крыльца и направился обнюхивать лежащие на носилках укрытые простынями тела. Потом хряк потыкался мордой в шины одной из полицейских машин, словно он самая обыкновенная свинья. Свинья, которая не отличает чайную чашку от кормушки для кур, а джакузи от лужи воды.

— Какая пара?

Тела погрузили в "скорую". "Скорая" укатила по подъездной дорожке. Один из копов рывком открыл заднюю дверь джипа и сунул под нос Ренни чье-то обручальное кольцо.

— Видишь, что выгравировано внутри, ублюдок? — прорычал он. — Видишь? Это кольцо твоего папаши. Твой отец и твоя мать были в подвале. Ты зарубил их и закопал в земляной пол.

— Я — что? Нет! Они просто уехали и так и не вернулись.

— Дерьмо, никуда они не уезжали! — Коп зажал кольцо в кулаке и убрал кулак из-под носа Ренни. Потом он положил кольцо в пластиковый пакет и захлопнул дверь джипа.

— Это все Пинки! — Губы Ренни скользили по стеклу. — Пинки их всех убил. Ему не нравится, что я контролирую его жизнь. Ему не нравится жить здесь со мной. Он хочет, чтобы меня наказали!

Восемь лет назад Пинки еще не родился на сеет.

Ренни выпрямился и сдвинул брови.

Значит?..

Один из полицейских кивнул в сторону Пинки:

— Я слышал, эта тварь может выделывать разные штуки. Эй, хрюшка, хрюшка, можешь написать для нас свое имя на земле? Напиши свое имя, хрюшка.

Пинки вильнул задом и вывел копытом на земле четыре буквы "X", "Р", "Я", "К". Потом отошел к дому и улегся перед крыльцом.

— А что, я думаю, для хряка — хорошо, — сказал полицейский. — Нельзя ждать большего от такого тупого животного. Свиньи делают то, чему их учат, и больше ничего. Они более предсказуемы, чем люди. Не то что этот ублюдок в машине, скоро его поджарят, как бекон.

Товарищ копа усмехнулся, тряхнул головой и подошел к машине. Через минуту он уже выруливал джип по направлению к шоссе, Ренни на заднем сиденье уперся лбом в стекло и безумными глазами смотрел на проплывающие мимо деревья.

Они не разрешали мне быть с девочками. Они сказали — секс — гадость, заниматься этим неправильно. Они говорили, я не должен трогать себя или еще кого-то, они говорили, что все мне дали и больше мне ничего не нужно.

Они сказали, что сделали это со мной, чтобы я ни о чем таком не волновался.

Ренни почесал в паху, в том месте, где когда-то были его гениталии. Перед глазами поплыли розовые и оранжевые пятна. Во рту появился привкус крови.

Пинки, что ты со мной сделал?