на главную   |   А-Я   |   A-Z   |   меню


9

Обращаясь к композиции трагедий Софокла, мы должны опять начать с того, что он застал на афинской сцене, т. е. с краткого напоминания о структурных приемах Эсхила.

Наиболее ранняя из достоверно датируемых эсхиловских трагедий — "Персы" (472 г.) представляет образец композиции, которую можно определить как фронтонную. В геометрическом центре пьесы находится хоровая песнь, являющаяся центральной и для ее идейного замысла, — 1-й стасим, в котором хор оплакивает поражение персидского войска при Саламине и предвидит последствия этого для судьбы персидской монархии. Обрамляют трагедию две большие хоровые партии, примерно равновеликие, — парод и эксод. В первом торжественно звучит описание разноплеменного войска, поднятого в поход Ксерксом, и диковинные имена его предводителей. Во втором появляются имена тех же полководцев, но теперь уже погибших при Саламине, и трагедия завершается плачем хора с участием вернувшегося домой Ксеркса. Между двумя большими хоровыми партиями и центральным стасимом располагаются речевые эпизоды и новые лирические сцены, так что в первой половине пьесы действие идет по нарастающей и завершается развязкой в 1-ом стасиме, а во второй половине получает истолкование из уст умершего персидского царя Дария, чью тень вызывает из могилы его супруга.

В последнем произведении Эсхила — трилогии "Орестея" — фронтонная структура, опирающаяся на три хоровые партии, либо преодолевается изнутри динамикой сценического ритма трагедии (так обстоит дело в "Агамемноне"), либо совсем отвергается (так — в "Хоэфорах", отчасти в "Евменидах"). В любом случае главным носителем нравственной проблематики становится уже не хор, а отдельные герои. В зависимости от того, под каким углом зрения они получают освещение, три трагедии, входящие в "Орестею", могут быть охарактеризованы различно. Первая — "Агамемнон" — построена как трагедия-поединок с двумя противостоящими друг другу антагонистами. Вторая — "Хоэфоры" — представляет собой трагедию-монодраму: в центре внимания драматурга — образ Ореста, к которому направлены все остальные линии. (Преобладающая роль Ореста подчеркивается и тем, что в течение примерно трех четвертей трагедии он находится на сцене.) Последняя часть трилогии — "Евмениды" — может быть названа трагедией-диптихом: ее заключительная четверть только внешне связана с исходным пунктом сюжета — обвинением и оправданием Ореста. Основное же содержание этих последних 270 стихов составляет конфликт между двумя поколениями богов и их примирение.

Продолжение трех композиционных типов, намеченных Эсхилом в "Орестее", мы найдем в сохранившихся трагедиях Софокла.

Структуре трагедии-диптиха больше всего соответствует "Аякс": первые три пятых посвящены здесь судьбе главного героя, в остальных двух пятых обсуждается вопрос о его праве на почетное погребение. Разумеется, без позорного поступка и самоубийства Аякса не имела бы смысла и вторая часть трагедии, но ясно, что разработка ее нравственной проблематики ("жить прекрасно или вовсе не жить") завершается вместе с падением Аякса на меч.

"Антигону" и "Трахинянок" естественно отнести к типу трагедии-поединка, предполагающего столкновение двух различных отношений к нравственному долгу. В "Антигоне" эти два начала воплощаются в героях, приходящих в непосредственное столкновение друг с другом на глазах у зрителей. В "Трахинянках" носители двух противоположных этических принципов (эротическое своеволие Геракла и преданность семейному очагу со стороны Деяниры) вовсе не встречаются, но их несовместимость является главным двигателем действия и источником трагического финала. В композиционном отношении обе трагедии характеризуются тем, что развязка их оказывается сдвинутой далеко вправо от "геометрического" центра.

С точки зрения чисто количественных пропорций в центре "Антигоны" находится сцена Креонта с Гемоном, — несомненно, важная для уяснения уязвимости позиции Креонта, но еще далекая от полного ее разоблачения, которое наступает только в монологе Вестника (1154-1239), в середине последней четверти трагедии. К катастрофе ведут последовательно три речевые сцены, каждая из которых короче другой: спор Креонта с Антигоной занимает 198 стихов (384-581), с Гемоном — 150 стихов (631-780), с Тиресием — 103 стиха (988-1090). Все более убыстряющийся ритм получает завершение в кратчайшей сцене Креонта с корифеем (24 стиха, 1091-1114) — сопротивление царя сломлено, и дело стремительно идет к развязке. Отсутствие Антигоны в этих речевых сценах, равно как и в финале не делает трагедию двухчастной наподобие "Аякса", так как все, что происходит после прощального коммоса героини (и сам этот коммос), является результатом ее подвига.

Аналогично построены "Трахинянки". В количественном отношении центральное место занимает в них группа из 3-го и 4-го эписодиев, разделенных стасимом (531-820), причем сцены эти относятся друг к другу как причина и следствие: в 3-ем эписодии Деянира передает Лихасу плащ, в 4-ом делится с хором своими опасениями, подтверждение которым дает сообщение Гилла. Между тем, о самоубийстве Деяниры мы узнаем значительно позже, в конце третьей четверти трагедии, а разгадка судьбы Геракла, являющейся следствием деяния Деяниры, наступит вовсе за 100 стихов до конца пьесы.

"Царь Эдип", "Электра" и "Эдип в Колоне" принадлежат к тому композиционному типу, который мы охарактеризовали выше как монодраму. Характерным признаком ее, как и в "Хоэфорах", является сосредоточение внимания на главном герое, вынужденном принять и отстаивать важное решение. В соответствии с этим он почти все время находится на глазах у зрителей; для "Царя Эдипа" число стихов, во время которых главный герой пребывает на сцене, составляет 77,5% всего объема трагедии, для "Эдипа в Колоне" — 87,4%, для "Электры" — 93,4%. Что же касается композиционной структуры этих трех трагедий, то она дает достаточно разнообразные решения.

Все попытки найти какие-нибудь симметричные количественные отношения в построении "Царя Эдипа" остаются безуспешными. Кульминацией трагедии является, несомненно, 4-й эписодии, в котором Эдип, только что освободившийся от груза страшных предсказаний, приходит к концу своих разысканий, и это постижение правды происходит в ст. 1142-1185, — позади уже три четверти трагедии. Последняя четверть приносит развязку — рассказ вестника о самоубийстве Иокасты и самоослепление Эдипа, затем появление самого царя, беспощадно оценивающего свое прошлое и настоящее. Такого рода самооценка тоже показательна для монодрамы — сравним монолог Ореста в "Хоэфорах" (9731017).

Близка к "Царю Эдипу" по структурным признакам "Электра". Кульминация здесь сосредоточена в 4-м эписодии (1098-1383): монолог над урной (1126-1170) — вершина отчаяния Электры, опознание Ореста — вершина ее надежд. Развязка — предсмертный крик Клитеместры и появление Ореста с ее трупом — наступает за каких-нибудь 100 стихов до конца. Напряжение действия нарастает от начала до конца, исключая этим всякую возможность фронтонной композиции. Правда, в построении этой трагедии можно обнаружить также известное стремление к организации симметричных по содержанию сцен вокруг центра. Так, ожиданию мести в прологе (1-85) соответствует ее осуществление в финале (1398-1510); между ними могут быть выделены пять частей, из которых первая и пятая, вторая и четвертая объединяются симметрично вокруг средней, третьей. В первой части (86-327) — жалобы Электры и хора, надежда и отчаяние; в пятой (1098-1383) — отчаяние Электры при известии о гибели Ореста, сменяемое его узнаванием и новыми надеждами; во второй (328-471) и четвертой (871-1057) частях Электре противопоставляется ее робкая сестра Хрисофемида; средняя часть содержит спор Электры с Клитеместрой и рассказ вестника о состязании колесниц в Дельфах (515-823). Таким образом, симметрия в построении "Электры" очевидна, хотя и остается достаточно внешним средством организации материала, подчиненного изнутри иному ритму.

Почти полное и достаточно неожиданное возвращение к фронтонной композиции мы находим в "Эдипе в Колоне" — не только последнем образце трагедии-монодрамы, но и последней для нас аттической трагедии вообще.

Почти точно в геометрическом центре пьесы (720 стихов от начала, 736 от конца) расположен самый крупный по объему и самый важный по содержанию 3-ий эписодии (720-1043): появление Креонта, его спор с Эдипом, захват дочерей, вмешательство Фесея, чей выход (887), делящий эпизод пополам, приходится к тому же ровно на середину всей трагедии. Эписодии обрамлен двумя равновеликими стасимами (1-ый и 2-ой: 668-719, 1044-1095, оба по 52 стиха). Первому стасиму предшествует эписодии 2-ой (Эдип и Фесей, 549-667=119 стихов), за вторым стасимом следует эписодии 4-ый (Эдип и Фесей с возвращенными Антигоной и Исменой, 1096-1210=115 стихов). Эти два эписодия, таким образом, не только равновелики, но и симметричны по содержанию: в обоих случаях Фесей оказывает помощь Эдипу. Образовавшееся ядро (549-1210) снова заключено в раму из лирических строф (коммос Эдипа с хором, 510-548=39 стихов; 3-ий стасим, 1211-1248=38 стихов); к этой раме примыкает "слева" 1-ый эписодии (254-509=256 стихов, Исмена), "справа" — 5-ый (1249-1446=198 стихов, Полиник). Хоть они и не равновелики, но в 5-ом эписодии реализуется сообщение о вражде братьев, принесенное Исменой в 1-ом эписодии, так что разница почти в 60 стихов, может быть" не была столь ощутимой по сравнению с параллелизмом содержания. То же самое можно сказать и об остающихся разделах трагедии, выходящих за пределы фронтонной композиции, которая заключает в себе две трети драмы, от 254 до 1446, около 1200 стихов — больше, чем любая из трагедий Эсхила, кроме "Агамемнона". Находящиеся за пределами фронтона части трагедии, не будучи равновелики, подкрепляют симметрию содержания. Коммос (1447-1499), в котором Эдип сообщает хору о своем приближающемся конце, соотносится с пародом, в котором Эдип впервые встречается с этим хором (117-253). Последний диалог между Эдипом и Фесеем и следующая затем речь вестника (1500-1669) составляют по содержанию полную параллель к прологу (1-116): в начале трагедии Эдип узнает, где он находится, и заключает, что он близок к своему последнему пределу; в финале его ожидания сбываются — боги зовут его к себе. За границами этой, еще более обширной фронтонной: композиции остается только заключительный плач, но и он переносит нас в атмосферу эсхиловской трагедии (ср. финал "Персов" или "Семерых против Фив", 875-1004). Как объяснить это возвращение к художественной структуре, доведенной Эсхилом до совершенства, но им же самим — а вслед за ним и Софоклом — отвергнутой, особенно в монодраме?

Как мы уже замечали, Эдип в Колоне отличается от Эдипа-царя тем, что выступает как герой не действующий, и даже не совершивший, а пострадавший и до сих пор несущий на себе печать страдания. В центре монодрамы царя Эдипа находился действующий герой, ищущий правду; в центре монодрамы Эдипа в Колоне — событие, которое осуществляется на протяжении всей трагедии, как только Эдип попадает в священную рощу Евменид. Единственное препятствие — желание Креонта вернуть Эдипа в Фивы — устраняется, как только в дело вмешивается (ровно посередине трагедии!) Фесей. Напряжение, достигающее вершины в центральной сцене, снимается появлением Фесея, которое обозначает, в сущности, развязку; все остальное во второй половине — не более, чем ретардация, позволяющая бросить дополнительный свет на фигуру Эдипа (его любовь к дочерям и ненависть к Полинику; доверие, оказываемое Фесею), но не вносящая ничего нового ни в сюжетную ситуацию, ни в характеристику героя. Центром трагедии снова стало событие, и это возвращение к доступному нам исходному пункту развития аттической драмы обусловило возрождение фронтонной композиции. Так и в художественной структуре софокловской трагедии мы наблюдаем завершение пути, пройденного афинской драмой на протяжении V в.


предыдущая глава | Драмы | cледующая глава