на главную   |   А-Я   |   A-Z   |   меню


4

Начнем с внесения в перевод тех представлений, которые принято считать непременной принадлежностью древнегреческого взгляда на мир, но для которых текст Софокла в целом ряде случаев не дает никаких оснований. Первым среди этих представлений будет пресловутый рок.

Смешно было бы отрицать, что герои Софокла нередко видят в своих бедствиях проявление некоей непостижимой силы, отождествляемой с волей богов или судьбой. Но из этого отнюдь не следует, что словом "рок" позволительно переводить целый ряд совсем других понятий.

"Кто в превратностях жизни стал спутником свирепых бед и страданий?" — восклицает хор в "Царе Эдипе" (1205 сл.) после саморазоблачения героя. "Насмешка рока где полней?" — у Зелинского. "От деяния обоих (т. е. Эдипа и Иокасты, вступивших по неведению в брак) прорвались эти беды — не только для него одного, но смешавшиеся для мужа и для жены", — несколько ниже заключает домочадец (1280 сл.) сообщение о самоубийстве Иокасты. "Так грянул рок из тучи двуобразной..." — у Зелинского.

В "Аяксе" Тевкр, узнав о самоубийстве героя, восклицает: "О несчастный я, несчастный!" (981). В переводе: "О рок мой злополучный!".

На уговоры хора Электра в одноименной трагедии отвечает: "Мои беды — из числа тех, которые всегда будут называть неисцелимыми" (230). В переводе: "Крепко стянут рока узел". В этой же трагедии хор, слыша предсмертные крики Клитеместры, констатирует: "Свершаются проклятья" (1419) — речь идет о родовом проклятье, тяготеющем над потомками Пелопа. В переводе: "Свершился рок".

В "Трахинянках" Деянира объясняет сыну, что относительно последнего похода Геракла есть пророчество: либо он встретит в нем смерть, либо, добыв победу, проведет в покое остальную часть жизни. "Когда весы находятся в таком положении, неужели ты не поможешь ему, сын?..." (83 сл.). В переводе: "Перед ударом роковым / Ты не пойдешь отцу на помощь?". В этой же трагедии Деянира несколько ниже противопоставляет беспечной девичьей юности долю законной супруги, "с тех пор, как вместо девушки ее назовут женщиной" (148 ел.). В переводе: "...когда / Ночь роковая женщиною деву / Вдруг наречет...". Оставляя в стороне неточность перевода (о чем см. ниже), зададимся вопросом, почему брачную ночь надо считать роковой?

Антигона в своем прощальном монологе горюет, что ей предстоит умереть "прежде, чем удастся до конца отведать своей доли в жизни" (896). В переводе: "Казалось, лет не мало / Мне рок судил".

В "Филоктете" Неоптолем рассказывает, как явившиеся к нему после смерти Ахилла послы убеждали его плыть под Трою: "Не положено-де никому другому, кроме меня взять (троянскую) твердыню" (346 сл.). В переводе: "То я один, по властной воле рока...". Несколько раньше: "Когда выпала Ахиллу доля умереть..." (331). В переводе: "Когда Ахилл по воле рока умер". Хор, сочувствующий Филоктету, удивляется свалившейся на него напасти. Ведь он не совершил никакого преступленья ни против богов, ни против людей, а между тем "погибал так недостойно" (685). В переводе: "Ах, и казнью такой рок ему мстит!" В конце трагедии Неоптолем убеждает Филоктета плыть с ним под Трою: там он исцелится от своей язвы. "А как я узнал, что дело обстоит таким образом, я тебе скажу" (1336). В переводе: "А как мне ведом рока путь, скажу". Уговоры напрасны. "Дай мне выстрадать то, что мне должно выстрадать" (1397), — возражает Филоктет. В переводе: "Не бойся. Все, что рок велит, стерплю".

Итак, человек жалуется, что он несчастен, — Зелинский отождествляет это с роком. Неисцелимые беды — рок; проклятья — рок; неопределенное будущее Геракла — рок; брачная ночь — рок. Что выпало человеку на долю — рок; что ему предстоит — тоже рок. Страдания, недостойный добродетельного человека, — рок; предсказание прорицателя — снова рок.

Чтобы объяснить преувеличенную роль рока в переводах Зелинского достаточно обратиться к его вступительным статьям к каждой трагедии в сабашниковском издании. С одной стороны, он сам опровергает "распространенный предрассудок", будто "античный мир преклонялся перед роком"[707]; сам признает, что "воплощенное в Эдипе человечество облагоражено и возвышено красотою его жизни и красотою его гибели" (II, 69), не при том считает "Царя Эдипа" "трагедией рока" (см. II, 14, 27, 32, 56 и само название статьи). Действие рока видит Зелинский и в "Электре": (I, 313-319), хотя в этой трагедии многое, если не все, в разрешении конфликта зависит от собственной воли и от собственных поступков действующих лиц. "Носителем рока" становится для Зелинского Филоктет (I, 138), вокруг фигуры которого он конструирует целую мифологему, далеко не доказанную для ранней стадии мифа и, во всяком случае, не имеющую никакого отношения к трагедии Софокла. И Деянира, оказывается, приносит себя в жертву "той непонятной, роковой силе, которая руководила и ее судьбой и ее действиями" (III, 47), хотя трудно представить себе что-нибудь по-человечески более понятное, чем желание жены вернуть себе любовь мужа. Если в "Трахинянках" вполне разумные побуждения Деяниры приводят к трагическим последствиям, то причина этого — ограниченность человеческого знания, а отнюдь не "роковая" предопределенность.

Другой категорией, часто вносимой Зелинским в его перевод, является грех. Опять же не станем отрицать, что убийство отца — грех, равно как и сожительство с матерью, даже если оба преступления совершены по неведению. Отправить мужу отравленный плащ — тоже, конечно, грех, даже если женщина по неведению считала смертельный яд безобидным приворотным зельем. Поэтому, хотя понятие о "грехе" принадлежит христианской морали, не будет большим отступлением от смысла трагедий Софокла, если невольные деяния Эдипа и Деяниры мы назовем грехом. Заметим все же, что в древнегреческом языке понятие "греха" отсутствует: невольное преступление называют в нем "ошибкой", тех случаях, в которых оригинал содержит совсем иную мысль.

В "Царе Эдипе" Креонт объясняет, почему вовремя не расследовали обстоятельств убийства Лаия: "Вещавшая загадками Сфинкс вынудила нас оставить неясные события, а заниматься тем, что у нас перед глазами (букв.: смотреть себе под ноги)" (130 сл.), У Зелинского: "Так ближний грех тот дальний заслонил". Но почему появление Сфинкс — грех? Для фиванцев оно было бедствием, несчастьем, позором — чем угодно, только не грехом. Да и гибель Лаия ("дальний грех") тоже для фиванцев не грех, пока не стало известным, как она произошла.

После раскрытия невольных преступлений Эдипа Креонт велит слугам увести слепца в дом. "Ибо родным больше всего подобает видеть беды, происшедшие с родными, и слышать о них" (1430 сл.). У Зелинского: "Лишь брату брата не опасен грех". Конечное самоослепление Эдипа — результат разоблачения его "грехов", но здесь речь идет вовсе не о них, а формулируется общая мысль: в несчастьях людей должны принимать участие их близкие, и незачем выносить свои беды на всеобщее обозрение.

В "Аяксе" хор, обнаружив тело покончившего с собой героя, восклицает: "О мое горе! Ты пролил свою кровь..." (909). В переводе: "О мой грех, мой грех!..." Однако никакого греха хор не совершил: сначала он поверил умиротворяющим словам Аякса; затем, узнав о грозящей ему беде, бросился на розыски. В чем вина хора, не говоющие страдания! Этот человек погубил людей" (1196-1198). В переводе: "Вот он, грех, всем пращур грехам! От него мы и ныне гибнем!" У Зелинского получается, вопервых, что всякая война — грех (чего хор не думает) и что, во-вторых, люди гибнут именно от этого греха. В оригинале виной бед назван не грех, а тот человек, который стал причиной всех страданий для дальнейших поколений.

В "Филоктете" честный Неоптолем, согласившись было с доводами Одиссея, сумел войти в доверие к Филоктету и завладеть его луком, необходимым для захвата Трои. Поскольку, однако, благородная натура юного героя противится совершенному обману, он хочет вернуть Филоктету его лук и в диалоге с Одиссеем отстаивает свое право на этот поступок. "Я хочу исправить то, в чем провинился раньше", — говорит он Одиссею. "В чем же твоя вина?... Что за дело ты совершил, не подобающее тебе?" (1224-1227). В оригинале — удеяние". Не то у Зелинского: "Хочу свой грех недавний искупить." — "...в чем же видишь грех свой? ...Жду имени греха грех свой гнусный / Хочу загладить я". Заметим, что на стороне Одиссея есть своя, и не малая логика: если с помощью лука Филоктета можно взять Трою и избавить сотни людей, его соотечественников, от гибели, то надо ли проявлять такую щепетильность в отношении одного упрямца? Во всяком случае, ни один из зрителей Софокла не счел бы поступок Неоптолема не только что преступлением ("грехом"), но даже виной. Своим переводом Зелинский модернизирует текст, а следовательно, и всю проблему до неузнаваемости.

В "Электре" хор упрекает героиню в том, что открытой ненавистью к убийцам отца она еще больше увеличивает свою собственную беду. "Разве ты не понимаешь, что из нынешних бед ты позорно ввергаешь (себя) в еще большие" (214-216). Перевод: "Знай, мятежной распри вихрь / В вольный грех тебя ввергает". Но почему чувство ненависти и жажда мести убийцам Агамемнона — грех? Софокл так не думал, — его "Электра" свидетельствует об этом с полной очевидностью.

С бесчисленным количеством "грехов" мы встретимся в переводе "Эдипа в Колоне", для понимания которого как раз очень важна предпринятая Софоклом в конце его жизни реабилитация невольного преступника. Итак, слепой Эдип оказался в священной роще Евменид, доступ в которую не дозволен. Пришедшие сюда поселяне требуют, чтобы он покинул запретное место: "Ты далеко зашел, далеко" (155), — говорят они, имея в виду совершенно конкретную ситуацию: в глубь рощи нельзя заходить. "Грешишь ты, грешишь", — в переводе Зелинского. "Вынес я страшные беды, вынес, но поневоле да знает это бог!" — объясняет впоследствии Эдип свое прошлое (521 сл.). И еще дальше, в ответе Креонту: "Ты не сможешь найти никакого повода упрекать меня в вине которой бы я провинился перед собой и перед своими близкими" (966-968). Если еще до рождения Эдипа его отцу была предсказана смерть от руки сына, "справедливо ли в этом упрекать" его, тогда еще даже не зачатого (969-972). Какое основание упрекать его в невольном деянии? (977). Заметим, что во всех приведенных случаях, где речь идет действительно о "смертных грехах", Софокл не употребляет слов, означающих преступление, осквернение и т. п. Везде — такие понятия, как "вина" или "деяние"". Что у Зелинского? "Грех свершил я, друзья... / Грех роковой" (521 сл.). "Но где ж во мне открыл греха ты семя, / Того греха, что погубил нас всех?" (966-968). "В каком тогда грехе повинен был я?" (971). "И ты в грехе меня коришь невольном" (977).

Антигона умоляет Эдипа выслушать Полиника: какой вред от слов? "К тому же, деяния, задуманные во зло, изобличаются речью" (1187 сл.). Антигона надеется, что слова отца отвратят Полиника от братоубийственного похода. "Когда в душе туман греха клубится", — перевод Зелинского. Пришедший Полиник приносит отцу свое запоздалое раскаяние, называет себя проклятым, негоднейшим и продолжает: "Содеянное мной я осознал не под чужим влиянием" (1266). "Я сам за грех казню себя, отец" — в переводе. Наконец, Эдип оставляет Фесею свое завещание — блюсти закон богов "Среди множества городов, если в них и хороший правитель, легко найдется место гордыне" (1535 сл.) — т. е. пренебрежению божественными заповедями. "В несметном сонме городов нетрудно / Греху найтись..." — переводит Зелинский.

В "Трахинянках" Деянира, узнав, что введенная к ней в дом пленницей Иола является объектом страсти Геракла, не собирается мстить за это ни ей, ни тем более своенравному герою. "Я была бы безумна, если бы вздумала чем-нибудь попрекать своего мужа, охваченного такой болезнью (т. е. любовью), или эту женщину, соучастницу того, в чем (для нее) нет ничего позорного и для меня — никакой беды" (445-448). Разумная женщина — по крайней мере, в изображении Софокла — понимает, что любовное наваждение овладевает мужчиной помимо его воли, и что Геракл, находясь в вечных странствиях, не мог отказывать себе в удовлетворении желаний. Иначе рассуждает на этот счет Деянира у Зелинского: "Мне ль мужа своего корить, что он / Болезни той безропотно отдался? / Иль мстить... вот той, что согрешила страстью / Невинной, безобидной для меня...". При сравнении с оригиналом мы видим, что Зелинский наградил "греховной страстью" Иолу, о чем на самом деле нет речи, а говорить о пленнице, взятой героем в наложницы, что она "согрешила", вообще абсурдно[708]. Затем, если Деянира и понимает, что в увлечениях Геракла нет ничего позорного и особой беды, то едва ли она считала их для себя "безобидными".

Позже, увидев, как под воздействием употребленного зелья сгорел клок шерсти и опасаясь того же исхода для Геракла, Деянира отвечает ободряющему ее хору: "В недобрых замыслах нет никакой надежды и не дружит с ними отвага" (725 сл.). В переводе: "Ах, если грех мыслы").

Подведем итог. Подобно тому, как множество разных греческих понятий Зелинский передает однозначным русским словом "рок", так и к одному-единственному слову "грех" он сводит множество греческих понятий, не находящихся с "грехом" ни в какой связи. "Горе" и "беды" — грех. "Страдание" и "деяние" — грех, не говоря уже о вольной и невольной вине и случайном нахождении в запретном месте.


предыдущая глава | Драмы | cледующая глава