СЫНОВЬЯ ЗНАТНЫХ ЛЮДЕЙ^{97}

Говорил Иса ибн Хишам: Утирая слезы, паша предложил мне пойти вместе с ним. За нами последовал и коновал, он опирался на палку и тяжело ступал. Палка давно уже ему коней и мулов заменяла и от долгого употребления отполировалась. Наконец мы очутились перед большим дворцом, где находилась известная гостиница. При виде великолепного строения паша остановился в смущении, а выучка и нарядное платье слуг заронили в него сомнения, ему показалось, что мы ошиблись дверьми и в дом какого-нибудь высокого лица или консула зашли. Я начал вопросы задавать, а коновал остался нас ожидать. После долгих расспросов один из служителей назвал нам номер, в котором живет эмир. Когда мы подошли к двери, паша, не постучав и не дожидаясь разрешения, обеими руками распахнул дверные створки, и мы очутились лицом к лицу с компанией молодых людей, знатных лиц потомков и сыновей. Они сидели с непокрытыми головами, развалясь, — кто в карты играл, кто достоинства скаковых лошадей обсуждал, а часть их вокруг женщины толклась — не старухи безобразной, но и не девицы прекрасной, а из тех, что свою красоту собственными стараниями искусно создают. Лицо ее блеском ожерелий и бус освещалось, а на лоб жемчужные подвески спускались. Посреди комнаты — стол, уставленный бокалами и кувшинами с разными винами. Возле него другой — с рядами блюд, и тут же чернильный прибор, лист бумаги, кларнет, украшенный драгоценными камнями, и книги на иностранных языках с золочеными корешками, не знаю о чем — серьезные или для развлечения. На полу судебные документы и газеты валялись и ногами топтались — документы в конвертах нераспечатанных и газеты, в которых ни слова не прочитано. Молодые люди разговаривали между собой на иностранных языках, а по-турецки и по-арабски называли лишь имена лошадей, произнося ха как га, а кяф как каф^{98}. При нашем появлении все они насупились и нахмурились, словно увидев что-то неприятное. Один из тех, кто возле женщины стоял, к двери подбежал и с французским акцентом, по-парижски картавя, залопотал:

Молодой человек: Почему вы входите, не спросив разрешения?

Иса ибн Хишам: Причина та, что предок хочет видеть своих потомков.

Молодой человек: Я не понял, о чем ты говоришь, разъясни.

Иса ибн Хишам: Такой-то разыскивает такого-то.

Молодой человек: Такой-то это я, а кто такой-то, который разыскивает меня?

Иса ибн Хишам: Он твой дед, которого Аллах после смерти воскресил. А я как раз в тот день кладбище посетил…

Молодой человек (прерывает насмешливо): Иди вон. Я не желаю выслушивать подобные небылицы и измышления. У меня нет сегодня ни деда, ни отца, и я не верю в сказки о воскресении. Как это покойник может вернуться к жизни?! Идите сюда, друзья, полюбуйтесь на этого человека, послушайте, что он городит. И взгляните на этого толстого «башибузука»^{99}, стоящего с ним рядом, он утверждает, что он мой предок. Аллах воскресил его, как я догадываюсь, чтобы он стребовал с меня унаследованные от него капиталы и оспорил бы мои права на вакф. Слышали ли вы когда-нибудь историю смешнее этой? Мало нам кредиторов, нашу жизнь отравляющих и наше существование омрачающих, так теперь и мертвые восстают из могил, чтобы отобрать у нас ими же завещанное. Не кажется ли вам, друзья, что это лучший из анекдотов конца века?

Говорил Иса ибн Хишам: При этих словах все расхохотались и от хохота за животы хватались. Паша стал расспрашивать меня, кто такой его внук и о чем он говорит. Я попросил его обождать пока разговор не завершится, чтобы он обидных слов не понял и о насмешках не догадался. Отсмеявшись, молодые люди позвали служителя, чтобы ему приказать нас из комнаты выставить и прогнать. Но в этот момент внук обернулся к друзьям и увидел, что один из них уединился с женщиной, которая в этой компании считалась женой внука, любезничает с ней и заигрывает, а она благосклонно эти заигрывания принимает. Тут он накинулся на них гордым соколом, начал их ругать и упрекать, разгорелся спор, и все сгрудились вокруг них. Внук обвинял, приятель оправдывался, а женщина плакала и упрекала любовника, говоря: «У тебя нет права порицать меня, ревновать и гневаться может лишь тот, кто исполняет мои желания. Вчера я просила тебя купить мне ожерелье, полученное ювелиром из Европы с последней почтой, ты пообещал, но время тянул, прибеднялся и юлил. А сегодня до меня дошло, что ты за бешеные деньги скакуна породистого купил. А на меня у тебя денег не хватает! И при этом ты хочешь, чтобы я довольствовалась тобой и не зналась с твоими друзьями и приятелями, которые готовы ради меня на любые траты?»

Внук отвечал ей — а со лба у него пот катился и голос прерывался: «Клянусь Аллахом, я ничего не покупал, напротив, кое-что продал, чтобы тебе то дорогое ожерелье приобрести. Не верь россказням о богатстве этого вероломного друга и о моей бедности, о том, что я отдаю земли в залог. Ты же знаешь, как я разбогатею, когда выиграю дела в нескольких судах — мой адвокат постоянно тебе об этом напоминает».

Услышав это, приятель обозвал его такими словами, от которых внук обозлился и рассвирепел, он осыпал приятеля проклятиями и влепил ему пощечину, а проклятый и ударенный пообещал внуку вызвать его на поединок.

В это время раздались крики в компании, игравшей в карты. Поссорились два друга, один выигрывал, а другой проигрывал. Брат просил брата дать ему взаймы, обанкротившийся требовал с выигравшего невозвращенный долг. За словами последовали пощечины и удары, спор перерос в потасовку.

В другом углу вспыхнул еще один спор между любителями скачек и пари, один говорил: «Моя лошадь пришла первой, а твоя за ней». Другой отвечал: «Мой конюший искусный наездник, каким был и его отец, а скакун мой выше твоего, и ты должен признать, что он весит больше». Они спорили и кричали, и кулаками перед носом друг у друга махали. Женщина между тем переходила от одной группы к другой, ловкая и гибкая, как змея, и где-то тушила спор, если ей так хотелось, а где-то с присущим ей коварством разжигала его.

Я решил, что лучше нам с ними не связываться, потянул пашу за руку, и мы покинули комнату. Быстро спустились по лестнице и вышли на улицу. Паша расспрашивал меня о том, что произошло, и я разъяснил ему все в подробностях. Он страшно разгневался и пришел в бешенство. Немного успокоился, лишь когда я упомянул о том, что некоторые из этих молодых людей готовы сразиться друг с другом в поединке. Все еще тяжело дыша, он сказал: «Быть может судьба смилуется надо мной, и эти поединки избавят меня от всяких потомков». Я подумал про себя: ваши потомки не унаследовали от вас вместе с капиталами ваши нравы, они не настолько храбры, чтобы защищать свою честь и достояние с оружием в руках, не настолько смелы, чтобы наносить удары, они не слишком заботятся о своей чести и не думают серьезно о мести. Поединок для них пустое слово, произнеся его вечером, они забывают о нем к утру.

По дороге паша вспомнил, что непременно должен заплатить адвокату, обернулся к коновалу и спросил его.

Паша: Скажи мне, остался ли кто в живых из окружавших меня друзей и сверстников, людей надежных, отважных, настоящих мужчин?

Коновал: Живы лишь такой-то, такой-то и такой-то.

Паша: Пойдем же тогда к первому из них.

Говорил Иса ибн Хишам: И мы отправились туда, куда он сказал, тревогой терзаемые, заботой угнетаемые, с печалью в душе и никаких надежд не питая.