на главную   |   А-Я   |   A-Z   |   меню


Глава 5

Силовьев задвинул языком за щеку недожеванный хрустящий кусочек – в последние дни майор пристрастился к зажаренным сколопендрам на шпажках, – прищурился и глянул в глаза китайцу-портье:

– Мне ключ от номера полковника Аристова.

– Полковника, – кивнув и разулыбавшись, отозвался китаец, но с места не сдвинулся и ключ с крючка на стене не снял.

Силовьев дожевал сколопендру, протянул к портье сложенную лодочкой пустую ладонь и, тщательно артикулируя, повторил:

– Ты дашь мне ключ от номера полковника Аристова. Сейчас.

– Полковника усла, – портье закивал болванчиком, не отводя зачарованного взгляда от сощуренных глаз майора. – Усла полковника, да.

Силовьев шепотом выматерился. Какого черта не получается? Он делает все по правилам. Глубинный взгляд через дымку – он как раз освоил его на прошлой неделе. Небольшая расфокусировка, прищур и сосредоточение на объекте. Как будто наводишь на резкость. Как будто смотришь через прицел. Возможно, гипноз не работает с косорылым, потому что тот плохо владеет русским. Не понимает, чего от него хотят…

Силовьев взял со стола портье канцелярскую скрепку, отогнул металлический острый кончик, выковырял застрявший в зубах кусочек панциря сколопендры и выплюнул на мраморный пол. Поднялся на второй этаж отеля «Модерн», прошел по выстланному коврами коридору к номеру Аристова. Замок был простой; Силовьев вскрыл его той же скрепкой – но дверь не подалась. Похоже, полковник еще и запечатал вход охранными рунами. Ну чистой воды пижонство.

Силовьев достал из внутреннего кармана блокнот и, послюнив палец, принялся листать аккуратным бисерным почерком исписанные страницы. Охранные руны, которые Аристов использовал вместо дополнительных дверных щеколд и засовов, майор скопировал к себе в блокнот еще на Лубянке. Слегка унизительно, но при этом весьма удобно, когда твой начальник считает тебя необучаемым дураком и теряет бдительность. И раз за разом использует одну и ту же элементарную комбинацию рун.

Альгиз – руна жизни, похожая на чахлое дерево. Между прочим, нацистский символ. Турисаз – похожая на топор руна воина. Если она начертана вертикально – это не просто защита, но еще и угроза. Иса – лед. Прямая черта. Руна замораживания и сковывания. И опять Альгиз, только на этот раз перевернутый: руна смерти. Все четыре вписаны в углы треугольников, образованных перекрестьем иероглифа «ван» – хозяин.

Сосредоточенно сопя, Силовьев погрузился в изучение отпирающей рунической формулы. Он использовал ее не раз, но никак не мог нормально запомнить, научиться воспроизводить самостоятельно, без блокнота. Нужно было сначала начертать иероглиф «чэнь» – слуга, раб, – соблюдая при этом порядок написания черточек. Если просто скопировать – один в один, но в другой последовательности, – не работает. Он уже пробовал.

Полковник как-то сказал, что от магических рун произошли современные европейские буквы. Поэтому наши слова таят в себе великую силу – несравнимую, впрочем, с той, что содержится в доживших до наших дней древних знаках, составляющих письменность азиатов.

Майор достал из-за пазухи коробочку с огрызками угольков и разноцветных мелков. Начертил на двери, сверяясь со шпаргалкой, иероглиф «чэнь», якобы символизирующий униженно склоненное лицо слуги, а на самом деле если на что и похожий, то на полуразрушенную кирпичную кладку. В центры трех уцелевших «кирпичиков» вписал нужные руны: Эваз – движение вниз и вверх, преодоление мертвой точки; Тейваз – стрела, преодолевающая преграды; Хагалаз – разрушение и небесная кара.

Когда дверь открылась, он стер рукавом свой отпирающий рунический знак, присел на корточки, осторожно подтер мизинцем хвостик одной из рун в змеившейся вдоль порога белой цепочке – вечно он об нее спотыкался – и шагнул внутрь.

В номере Аристова, как и всегда, царил идеальный порядок. Не порядок даже – а подчеркнутое отсутствие. Как будто Аристова здесь вовсе никогда не было. Каждый раз, выходя из гостиницы, полковник забирал все свои вещи – их таскал в чемодане Пика. У Аристова это называлось «сматывать за собой лески». Любая личная вещь – крючок, на который опытный менталист сможет тебя подцепить, как глупого окуня.

Силовьеву же как раз нужна была личная вещь полковника. Не для крючка – полковник был слишком крупной рыбой, чтобы ловить его на блесну, – скорее, для обороны. На предпоследней странице силовьевского блокнота имелась схема устройства оберега для защиты от могущественного господина. Он все уже сделал по этой схеме, и выжег оборонные знаки, и нанизал все нужные камушки, волчьи клыки, когти тигра, ракушки, перья. Не хватало последнего элемента – чего-то, что принадлежит господину.

Майор Силовьев обошел номер, заглянул в стенной шкаф и в ящик конторки – пусто. Залез под кровать, поворошил подушки и одеяло. Сунулся на балкон в надежде обнаружить аристовский окурок – но нет, все чисто.

Оставалась уборная. Силовьев сдернул зубами последнюю сколопендру с деревянной тоненькой шпажки и, энергично перемалывая насекомое челюстями, почти целиком погрузил шпажку в дыру рукомойника и принялся поворачивать по часовой стрелке.

Спустя минуту, с четвертой попытки, под пулеметный стук сердца он вытянул из раковины обвитый мутной соплей комочек седых волос и благоговейно коснулся находки пальцем, боясь поверить в собственное везенье.

Почти неслышный за оглушительной дробью сердца, как будто из-под воды, до Силовьева донесся стук в дверь и молодой, петушиный голос:

– Товарищ полковник! Откройте! Срочное дело!

Силовьев тихо сунул скользкий комочек седых волос в карман гимнастерки и замер. Стук повторился.

– Товарищ полковник! Мы взяли вашего фигуранта!

Майор Силовьев решительно вышел из уборной и открыл дверь:

– Вы взяли Максима Кронина?!

Плюгавенький лейтенант из харбинского штаба армии – его фамилии Силовьев не помнил – растерянно застыл на пороге.

– Мы… никак нет, товарищ майор… Мы взяли контрабандиста Веньяна в Змеиной бухте… и с ним еще одного, помощника… Обоих сразу гидропланом сюда… – он попытался сунуться в номер. – Мне нужен товарищ полковник.

– Полковник Аристов отбыл по важному делу. Я за него.

– Но… это же личный номер товарища полковника… – мышино-серые глазки лейтенанта заметались по круглому лицу Силовьева. Тот ухмыльнулся:

– Товарищ полковник секретов от меня не имеет. С контрабандистами я сам побеседую. Готовьте срочно допросную.

– Но ведь… товарищ полковник четко же приказал… доложить ему лично, немедленно!.. Может, с ним можно как-то связаться?

Ухмылка расползлась по гладко выбритому лицу Силовьва еще шире – как разбитое яйцо по раскаленной сковороде:

– Я не связываюсь. И вам не советую.


Лисьи броды

– Не помнишь, значит? Так я умею освежать память.

Силовьев коротко ударил китайца левой в скулу и тут же правой в висок, с оттяжкой – не кулаком, а ребром почти открытой ладони. Веньян пошатнулся на табурете, но лицо его осталось бесстрастным, он лишь слегка поморщился от удара: как будто даже и не от боли, а просто дряблая стариковская кожа собралась складками. И даже кровь из разбитой губы текла как-то вяло… Еще удар – и китаец упал с табурета на каменный пол допросной. Пергаментно-желтые, неестественно вывернутые и скованные за спиной стариковские руки походили на крылья ощипанной птицы. Силовьев наступил сапогом на эти сухие, бледные пальцы. Раздался хруст, но Веньян не вскрикнул. Силовьев досадливо пнул его ногой в бок. Удовлетворения не было. Как будто он избивал неодушевленный предмет.

Второй китаец, совсем молодой, казался более перспективным. Смотрел он дерзко и яростно, как отчаянный хорек, готовый кусаться, но в глубине этой ярости притаился звериный, нутряной страх. Силовьев присел рядом с ним на корточки.

– Два беглых зэка. Вы забрали их на русском берегу, перевезли по воде в Маньчжурию и высадили в Змеиной бухте. Что вам известно о них? Куда они пошли дальше?

Молодой китаец молчал, уставившись в пол и заполошно дыша. Силовьев взял его пальцами за подбородок и потянул вверх, заставляя встретиться с собой взглядом. Глубоким голосом, копируя манеру Аристова, произнес:

– На счет «три» ты скажешь мне все, что знаешь. Раз… два…

– Не говорить русский, – с ненавистью отозвался китаец.

Силовьев поднялся и носком сапога ударил молодого под ребра. Тот грохнулся на пол рядом со старшим и застонал.

– Ну что ж. Давайте тогда по старинке, – Силовьев вынул ТТ из кобуры. – Один из вас будет жить. Тот, кто успеет заговорить первым, пока я считаю. Я буду считать до пяти. На счет «пять» стреляю. Раз… два… – Силовьев навел пистолет на старшего; тот устало, по-птичьи прикрыл глаза. – Три… – перевел дуло на младшего, тот рефлекторно дернулся и подтянул к подбородку ноги. – Четыре… Тебя, пожалуй, пристрелю первым, щенок. Ты ж все равно по-русски не говоришь.

– Не надо! Я говорю! Говорю! – завизжал молодой.

Старик открыл глаза, посмотрел на него с презрением и угрозой и что-то прошипел по-китайски.

– Рассказывай все, что знаешь, – Силовьев медленно перевел дуло на Веньяна, но в глаза глядел молодому. – И умрешь не ты.


Бывает так. Ты убиваешь животных и птиц. Ты ловишь их в капканы, сети, силки. Ты знаешь, как дышит и какими глазами смотрит попавший в ловушку пушной зверек. Теперь ты сам в ловушке – и ты выглядишь точно так же, как он. И точно так же хочешь спастись. Пусть даже для этого тебе придется загрызть своего сородича.

И ты говоришь по-китайски:

– Прости меня, дядя! Я не хочу умирать!

И ты говоришь на русском, который ненавидишь, но давно уже знаешь:

– Они пришли к нам сами… Мы не звали, не ждали… Один с татуировками – Флинт, он раньше работал с дядей… Больной был, сильно кашлял…

И вырастивший тебя, любимый, добрый дядя Веньян кричит:

– Замолчи, предатель!

А тот, кто поймал вас в капкан, бьет его сапогом в лицо и тихо, почти ласково просит:

– Расскажи про второго.

И ты говоришь:

– Высокий, сильный, похож на солдата… Мы свежую одежду им дали… Когда он переодевался, я увидел на груди шрам – по форме как иероглиф «ван», я запомнил…

– Как звать его?

– Флинт звал Крониным. И еще Циркачом…

– Отлично. Куда они направлялись?


Бывает так. Ты становишься противен себе. Ты думаешь, что лучше умереть, чем предать. Ты хочешь умереть вместе с дядей. И ты пытаешься быть смелым, и в последней попытке не предать ты кричишь:

– Не знаю! Ничего я больше не знаю! Мы просто перевезли их через границу! Они ушли – не знаю, куда!

– Не знаешь, значит? – человек, поймавший тебя в капкан, утыкает ствол ТТ тебе в потный висок. – Обмануть меня решил?! Сдохни, мразь!

И ты сдаешься. Ты теряешь достоинство навсегда. И ты зажмуриваешься, чтобы не видеть гневных глаз воспитавшего тебя дяди Веньяна, и ты говоришь:

– Не надо! Я видел его потом! В Лисьих Бродах! В курильне Камышовых Котов! Он ваш! Он же ваш!.. Большой начальник! В курильне проводил обыск!

– Что ты несешь? Начальник?! Макс Кронин?!

Твои зубы стучат так сильно, что ты выговариваешь не с первого раза:

– В Лисьих Бродах его называют не так.

– А как?

Ты зачем-то открываешь глаза:

– Они зовут его капитан Шутов!

– Вот молодец.

Ты слышишь два выстрела. Ты успеваешь подумать, что это убили дядю Веньяна и что кровь его на тебе. Ты удивляешься тому, как плохо стреляет майор – не смог прикончить человека с первого раза. Но это тут же становится далеким, неважным. А важно то, что ты свободен теперь. И ты встаешь и проходишь мимо майора, и мимо влетевших в допросную часовых, и мимо бегущего по коридору расхристанного лейтенанта, и никто тебя не удерживает. И ты выходишь из штаба Советской армии не на шумную харбинскую улицу, а на залитый дождем и закатом луг, такой у них, оказывается, есть тайный запасной выход.

В закатном небе с хриплыми стонами кружат утки и гуси – так низко, что задевают твою голову мягким крылом. А ты идешь босиком по теплым лужам и ручейкам, сплетающимся и расплетающимся в траве; в них отражается красное солнце, и оттого вода похожа на кровь. Ты останавливаешься и втягиваешь трепещущими ноздрями запах крови, птиц и ханшина. И ты ложишься прямо в траву, опьяненный, рядом с такими же, как ты, усталыми птицами. Вы отдохнете – а потом полетите над озером Лисьим…


– Что тут случилось?

Лейтенант ошалело переводил взгляд с одного трупа на другой. У молодого китайца был прострелен висок, у старого – лоб.

Майор Силовьев сунул ТТ в кобуру и с диковатой улыбкой сказал:

– Ошибочка вышла. Не наши это контрабандисты.

– Зачем вы их застрелили?!

– Попытка к бегству. Напали. Вынужден был применить оружие.

– Напали? – лейтенант перевел ошеломленный взгляд на майора. – Но они же в наручниках!

– А ты зубы их видел, лейтенант?.. Во! – Силовьев вдруг громко захохотал.

– Я… вынужден буду, товарищ майор, подать на вас рапорт полковнику Аристову. Считаю ваше поведение… возмутительным… и даже преступным.

– Да на здоровье, лейтенант. Подавай. Мне твоя принципиальность близка и понятна. Только сначала позволь-ка я тебе кое-что проясню. – Силовьев вынул из внутреннего кармана сложенный вчетверо листок и протянул лейтенанту.

Тот развернул:

– Настоящим уведомляю, что майор Силовьев Вэ Эс… наделяется чрезвычайными полномочиями для проведения операции государственной важности… А именно…

– Да ты все не читай, там длинно, – весело перебил Силовьев. – Лучше сразу в конце смотри, там как раз про полковника: «включая физическое устранение лиц, препятствующих и тэ дэ». И еще смотри, кем подписано.

Лейтенант вдруг сглотнул так громко, как будто в горле у него лопнул воздушный шарик.

– То-то, – Силовьев вынул листок из трясущейся лейтенантской руки. – Ты, кстати, знаешь, что самурай, предавший своего господина, называется ронин?

– Никак нет, – ответил лейтенант хрипло.

– Я тоже только недавно узнал. – Силовьев перешагнул через тело молодого китайца и направился к выходу. – Как фамилия твоя, я забыл?

– Базанов.

– Ты прибери здесь, Базанов. А потом ко мне приходи. Обсудим с тобой вопросы государственной важности.


Глава 4 | Лисьи броды | Глава 6