Глава 2

ЧУЖЕЗЕМЦЫ

Окумити-но-ками Гэндзи, князь Акаоки, взглянул на себя в зеркало. Взору его предстал сущий анахронизм: множество древних одеяний, надетых одно поверх другого, сложная прическа – часть волос выбрита, часть распущена, часть причудливо уложена. И во всем этом сокрыто больше символики, чем в известнейших танка или буддийских иконах, почитаемых простонародьем.

– Князь…

Оруженосец Гэндзи опустился на колени и с поклоном подал господину короткий меч – вакидзаси. Когда Гэндзи заткнул его за пояс, оруженосец так же церемонно передал ему второй, более длинный меч – катана, на протяжении тысячелетия остававшийся душой самурая. Гэндзи собирался лишь ненадолго выйти из дома и совершенно не нуждался в мече, а уж тем более в двух. Но этого требовало его положение в обществе.

Внешность Гэндзи была безукоризненной и в то же время чрезвычайно консервативной – так скорее подобало бы выглядеть человеку почтенному, а не юноше двадцати четырех лет от роду. Объяснялось это тем, что пышные одежды и вправду принадлежали человеку более почтенному – деду Гэндзи, покойному князю Киёри, скончавшемуся три недели назад в возрасте семидесяти девяти лет. От черно-серого верхнего кимоно исходило ощущение воинской суровой простоты. Надетая поверх кимоно черная куртка камисимо с жесткими плечами-крыльями была столь же вызывающе проста – ни единого украшения. На ней отсутствовал даже родовой герб, стилизованное изображение воробья, уворачивающегося от стрел, летящих в него с четырех сторон.

И это упущение чрезвычайно не нравилось Сэйки, главному управляющему княжеского двора, которого Гэндзи унаследовал от деда вместе с одеянием.

– Господин, вас что-то заставляет выезжать инкогнито?

– Инкогнито? – Это предположение позабавило Гэндзи. – Меня сопровождает целый отряд самураев, и у каждого на одежде герб с воробьем и стрелами. Ты действительно думаешь, что при таких условиях кто-то меня не узнает?

– Господин, вы даете вашим врагам возможность сделать вид, будто они вас не узнали, оскорбить и тем самым вызвать кризис.

– Я откажусь оскорбляться, – ответил Гэндзи, – а ты предотвратишь любую неожиданность.

– Может случиться так, что вам не позволят отказаться, – стоял на своем Сэйки, – а я не сумею предотвратить неожиданность.

Гэндзи улыбнулся.

– Ну что ж, я уверен, что в этом случае ты просто перебьешь всех врагов.

Тут в комнату с поклоном вошел Кудо, глава безопасности клана.

– Господин, ваша гостья собирается после вашего отбытия покинуть дворец. Не следует ли отправить за ней сопровождение?

– Зачем? – удивился Гэндзи. – Мы знаем, где она живет.

– Просто ради предосторожности, – пояснил Кудо. – Возможно, в ваше отсутствие она меньше станет следить за собой. Мы можем выведать что-нибудь ценное.

Гэндзи улыбнулся. Он знал Хэйко меньше месяца, но уже успел понять, что эта женщина никогда не позволяет себе расслабиться.

– Нам следует поступить, как предлагает Кудо, – поддержал Сэйки. – Мы до сих пор еще не изучили ее прошлое с должной тщательностью. – Он имел в виду, хоть и не сказал об этом вслух, что Гэндзи запретил подобное изучение. – Легкий надзор был бы вполне уместен.

– Не беспокойтесь, – отозвался Гэндзи. – Я лично исследовал Хэйко, самым основательным образом, и не обнаружил ничего подозрительного.

– Это не тот род исследования, который нам требуется, – хмуро отозвался Сэйки.

Подобные игривые замечания внушали ему глубокое отвращение. За двести пятьдесят лет мира многие утратили бдительность, и немало кланов оказались сокрушены в прах лишь потому, что их главы поддавались похоти.

– Мы толком ничего о ней не знаем. Это неблагоразумно.

– Мы знаем, что она – лучшая гейша во всем Эдо, – заявил Гэндзи. – Что еще нам нужно знать?

Он вскинул руку, предупреждая уже готовый сорваться с губ Сэйки ответ.

– Я физически изучил ее с четырех сторон времени и пространства. И могу заверить, что она вне всяких подозрений.

– Господин! – с упреком произнес Сэйки. – Не надо так шутить! Вам может грозить смертельная опасность!

– С чего ты взял, что я шучу? До тебя ведь доходили слухи о том, что мне достаточно прикоснуться к человеку, чтобы узнать его судьбу.

По тому, как Кудо и Сэйки переглянулись, Гэндзи понял, что такие слухи и вправду касались их ушей. Князь последний раз недовольно взглянул в зеркало, развернулся и вышел из комнаты.

Советники двинулись следом за Гэндзи, по коридору и во двор. Там молодого князя уже ожидали две дюжины самураев, паланкин и четверо носильщиков. Домочадцы и прислуга выстроились у ворот, чтобы поклониться князю, когда он будет отъезжать. И точно так же они будут встречать его при возвращении. Чудовищная и напрасная трата человеческой энергии. Место, куда желал попасть Гэндзи, находилось всего лишь в нескольких сотнях ярдов от дворца. Он вернется через считанные минуты. Однако же закостеневший древний этикет требовал, чтобы отъезд и приезд князя всегда сопровождался подобными ритуалами.

Князь повернулся к Сэйки.

– Неудивительно, что Япония настолько отстала от чужеземцев. У них наука и промышленность. Они производят пушки, пароходы и железные дороги. У нас же – лишь изобилие бессмысленных церемоний. Мы производим одни лишь поклоны – поясные, земные и множество иных.

Сэйки в замешательстве уставился на своего князя.

– Господин?

– Я мог бы оседлать коня, съездить куда нужно и вернуться обратно – и успел бы обернуться быстрее, чем соберется эта бестолковая толпа.

– Господин! – Сэйки и Кудо дружно рухнули на колени.

– Умоляю вас, не надо так делать! – воскликнул Сэйки.

– У вас есть враги и среди сторонников сёгуна, и среди его противников, – поддержал его Кудо. – Выезжать без свиты равносильно самоубийству.

Гэндзи жестом велел им встать.

– Я сказал– «мог бы».

Он вздохнул, сошел по ступеням и надел сандалии, заботливо поставленные у лестницы. Пройдя пять шагов, Гэндзи очутился у паланкина (носильщики подняли паланкин на три фута, чтобы князю легче было усесться), извлек из-за пояса мечи, положил их в паланкин, снял сандалии (слуга, ведающий сандалиями, с поклоном подобрал их и уложил в специальный отсек в паланкине) и наконец уселся. Взглянув на Сэйки, Гэндзи поинтересовался:

– Теперь ты понял, что я имел в виду, говоря о бессмысленных церемониях?

Сэйки поклонился.

– Нет, господин, не понял. Моя вина. Я постараюсь понять.

У Гэндзи вырвался раздраженный вздох.

– Отправимся же наконец, пока солнце не село!

– Господин снова изволит шутить, – сказал Сэйки. – Солнце лишь недавно встало.

Он шагнул вперед, поклонился и закрыл дверцу паланкина. Носильщики встали. Процессия двинулась.

Сквозь переднее окошко Гэндзи видны были восемь самураев, идущих в колонну по два. Если бы князь дал себе труд обернуться, то увидел бы еще двенадцать. Двое шли слева от паланкина, и двое, включая самого Сэйки, справа. Двадцать четыре человека – двадцать восемь, если считать носильщиков, – готовы были в любой момент отдать за него жизнь. Всякое действие любого князя, сколь угодно светское и незначительное, всегда сопровождалось подобной самоотверженностью слуг. В этом чересчур много от драмы. Неудивительно, что прошлое Японии столь кроваво, а будущее несет с собой такие опасности.

Но тут Гэндзи заметил среди склоненных голов домочадцев искусную прическу. Те самые волосы, что так недавно украшали его подушку, – блестящие и темные, словно сама ночь, сошедшая на землю. Гэндзи никогда еще не видел на Хэйко этого кимоно. Он знал, что девушка надела его лишь затем, чтобы пожелать ему счастливого пути. Темно-синяя ткань была украшена завитками морской пены, а меж этими завитками были разбросаны розовые розы. На белоснежном нижнем кимоно был выткан точно такой же узор, белым по белому: белые розы среди белой пены белого моря. Это было очаровательно и чрезвычайно опасно, поскольку вызывало целый букет воспоминаний и чувств. Розы Хэйко относились к той разновидности, которую иногда именовали «Американской красавицей». А самые неистовые самураи консервативных кланов (они заносчиво именовали себя «людьми добродетели», как будто никто, кроме них, добродетелью не обладал) воспринимали все исходящее извне как личное оскорбление. И кому-нибудь из них вполне могло бы прийти в голову убить девушку за один лишь этот узор на ее кимоно. Единственной защитой Хэйко были ее мужество, ее слава и ее невероятная красота.

– Стойте, – велел Гэндзи.

– Стой! – тут же выкрикнул Сэйки.

Головная часть отряда уже прошла сквозь ворота и теперь остановилась на улице. Паланкин Гэндзи застрял посреди ворот. Прочие самураи по-прежнему находились позади, во дворе.

Сэйки недовольно нахмурился:

– Господин, подобное положение чрезвычайно опасно в случае засады. Мы лишены сейчас и защиты изнутри, и свободы передвижения наружу.

Гэндзи открыл дверцу паланкина.

– Я совершенно уверен, что ты способен защитить меня в любых обстоятельствах.

Хэйко, подобно всем прочим, продолжала стоять, согнувшись в глубоком поклоне.

– Госпожа Майонака-но Хэйко, – произнес Гэндзи, назвав девушку полным именем гейши: «Полуночный покой».

– Господин Гэндзи, – отозвалась Хэйко, склонившись еще ниже.

Интересно, как она умудряется говорить столь тихо и при этом столь отчетливо? Голос ее казался таким слабым! Однако будь он и вправду настолько слаб, Гэндзи не смог бы расслышать ни единого слова. Эта иллюзия была мучительна. Все, что связано с Хэйко, было мучительным.

– Какое вызывающее кимоно.

Хэйко выпрямилась, улыбнулась и слегка развела руками. Широкие рукава распахнулись, словно крылья взлетающей птицы.

– Увы, мне неведомо, что имеет в виду господин Гэндзи, – сказала гейша. – Эти цвета столь распространены, что кажутся почти банальными. Несомненно, лишь самые безнадежные недоумки могут счесть их вызывающими.

Гэндзи рассмеялся. Даже суровый Сэйки, не удержавшись, хмыкнул.

– Именно самые безнадежные недоумки меня и беспокоят, – сказал Гэндзи. – Но, возможно, вы правы. Не исключено, что традиционное сочетание красок затуманит им взор и они не заметят иноземных роз.

– Иноземных? – Хэйко изумленно округлила глаза и склонила голову набок. – Но я слыхала, что в саду прославленного замка «Воробьиная туча» каждую весну распускаются розы: розовые, белые и красные. Так мне говорили; правда, сама я никогда этого не видела, – добавила она.

Гэндзи поклонился – не слишком низко. Этикет запрещал князю отдавать низкие поклоны кому бы то ни было, за исключением тех, кто выше его по рангу, то есть практически всем, кроме членов императорского семейства в Киото и членов семьи сёгуна в могучем замке, господствующем над Эдо.

Князь с улыбкой произнес:

– Я уверен, что в недалеком будущем вы увидите их своими глазами.

– А я в этом не уверена, – отозвалась Хэйко, – и тем не менее от всего сердца благодарю господина за подобное предположение. Но как бы там ни было, разве этот замок не один из древнейших в Японии?

– Да, – согласился Тэндзи*, поддержав игру девушки. – Это так.

– Тогда как же можно называть эти цветы иноземными? Ведь растения, цветущие в древнем японском замке, могут быть лишь японскими, и никак иначе. Не так ли, господин Гэндзи?

– Очевидно, госпожа Хэйко, я напрасно за вас беспокоился, – сказал Гэндзи. – Ваша логика способна защитить вас от любого порицания.

Домочадцы все это время стояли, согнувшись в поклоне. А прохожие, рухнувшие ничком при виде княжеской процессии, так и продолжали лежать, уткнувшись лицом в землю, скорее из страха, чем из почтения к князю. Ведь любой самурай мог зарубить любого простолюдина, не проявляющего, на его взгляд, достаточного почтения к вышестоящим; а под почтением понималась в том числе и необходимость падать ниц, когда мимо проходит владетельный господин со свитой. И в результате на время беседы Гэндзи с гейшей все вокруг застыли. Завидев Хэйко, Гэндзи позабыл обо всем на свете. Теперь же ему стало неловко, и князь, поспешно распрощавшись с девушкой, дал знак продолжать путь.

– Вперед! – скомандовал Сэйки.

Когда отряд наконец-то миновал ворота дворца, Сэйки быстро взглянул на Кудо, оставшегося позади.

Гэндзи заметил этот обмен взглядами и догадался, что он означает. Эти двое не пожелали подчиниться его приказу и оставить Хэйко в покое. Несколько минут спустя девушка покинет дворец в сопровождении своей служанки, а следом за ней двинется Кудо, главный среди его советников специалист по наблюдению. Теперь Гэндзи уже никак не мог ему помешать. Впрочем, это не имело особого значения. События еще не приняли такой оборот, чтобы беспокоиться, не убьют ли его телохранители его любовницу. Но обстановка ухудшится, и произойдет это довольно скоро. Вот о чем следует беспокоиться.

– Сэйки!

– Да, господин.

– Какой транспорт ожидает наших гостей?

– Рикши, господин.

Гэндзи не стал более ничего говорить. Сэйки знал, что иноземцы чувствовали бы себя удобнее в повозке, и потому приготовил рикш. Это столь недвусмысленное выражение неодобрения со стороны собственного вассала не волновало Гэндзи.

Сэйки связан с ним узами чести, историей и традицией. Но сейчас Гэндзи каждым своим шагом выступал против кодекса, созданного историей и традицией и породившего, в свою очередь, само понятие чести. Иноземцы угрожали иерархическим отношениям господина и вассала, на которых основывалось японское общество. И вот в то самое время, когда наиболее решительные князья ищут способ изгнать чужеземцев, собственный князь Сэйки вознамерился с ними подружиться. И не просто с какими-то чужеземцами, а с христианскими миссионерами, то есть самыми одиозными с точки зрения политики и самыми бесполезными из всех.

Гэндзи знал, что Сэйки – не единственный его вассал, терзаемый подобными сомнениями. На самом деле ни об одном из трех военачальников, доставшихся ему после кончины деда, – Сэйки, Кудо и Сохаку – нельзя было сказать, что он безоговорочно предан ему, Гэндзи. Их верность ныне требовала одного, а традиции – другого. Настанет момент, когда эти требования более нельзя будет примирить. И как же поступят тогда его вассалы: последуют за своим князем или отвернутся от него?

Хоть Гэндзи и следовал за пророчеством, шел он по зыбкой тропе.